Пропавший голос

Утром его разбудил телефонный звонок. Это была Эвелина. Радостным голосом она сообщила Льву Ивановичу, что нашла человека, у которого сохранился тот снимок Лики на фоне джипа. К часу дня он снова будет у нее.

Гуров поинтересовался, почему только к часу. Неужели нельзя получить его раньше? Ведь пересылка фотографии занимает никак не больше десяти секунд.

Оказалось, что Эвелина отправила фото Андрею, давнему воздыхателю Лики. Два последних года он учился вместе с подругами, был по уши влюблен в Лику, но признаться ей в своих чувствах так и не решился. Писать девушке он тоже стеснялся, поэтому все новости о возлюбленной узнавал через Эвелину. В тот раз он написал ей спустя два часа после того, как Лиза прислала фото. Эвелина рассказала ему про отъезд девчонок в Москву и выслала снимок. Почему-то ей захотелось, чтобы у парня осталось хотя бы фото Лики.

Вчера, после того как полковник ушел, она вспомнила об этом и написала Андрею. Тот ответил только утром, писать не стал, позвонил. Он, как и всегда, начал расспрашивать о Лике, но ответы Эвелины оказались настолько уклончивыми, что парень забеспокоился и заявил, что отдаст фото только при личной встрече.

Что оставалось делать Эвелине? Только согласиться.

Андрей жил в Оренбурге. Ехать туда Эвелина не собиралась, зато Андрей ради сведений о любимой девушке готов был ехать хоть на край света. Что уж говорить о каких-то трехстах километрах, тем более когда в твоем распоряжении личный автомобиль.

«К часу дня буду, – заявил он. – Называй место».

Эвелина выбрала Театр драмы, о чем и сообщила Гурову.

Теперь он шагал навстречу удаче, был абсолютно уверен в том, что на этот раз вытащил козырную карту и теперь расследование пойдет полным ходом.

Когда Гуров подошел к центральному входу в театр, Эвелина уже была на месте. Рядом с ней стоял молодой человек, на лице которого была написана изрядная озабоченность.

Эвелина поздоровалась со Львом Ивановичем, познакомила его с парнем и заявила:

– Теперь вы можете обойтись без меня.

– Что значит «без тебя»? – Андрей заметно растерялся. – Ты ведь обещала все рассказать!

– А вот товарищ полковник тебе все и расскажет, – невинно поморгав ресницами, проговорила Эвелина. – Я знаю не больше твоего.

– Нет, так дело не пойдет. Снимок я обещал отдать тебе. Так и сделаю. И вообще, пока не узнаю, что здесь происходит, можете на меня не рассчитывать, – заявил парень.

– Спокойнее, молодой человек! Я советую вам попридержать эмоции, – строго произнес полковник. – Вас не на пикник пригласили, так что личные представления о том, как все должно происходить, оставьте при себе.

– Я не понимаю, что происходит, – пробубнил тот.

– Вам, Эвелина, тоже придется остаться здесь, – не обращая внимания на реплику Андрея, сказал Гуров. – С этого момента вы являетесь свидетелями, несете ответственность за свои показания. Хотите вы того или нет, но вам придется подчиняться моим требованиям.

Девушка сникла, но осталась на месте. Лев Иванович не собирался устраивать допрос с пристрастием, тащить молодых людей в полицейский участок и снимать с них показания под протокол. Он просто хотел ускорить процесс, избавить себя от препирательств с этой молодежью. Дальше дело пошло быстрее.

– Где снимок? – осведомился сыщик.

Андрей достал телефон и показал полковнику фотографию. Джип был снят с неудобного ракурса. Человек, сделавший это, находился на приличном расстоянии от машины и явно не имел возможности навести камеру как следует. Все же использовать эту картинку в расследовании Гуров мог.

Номерной знак попал в объектив. На нем явственно был виден код региона. Две последние буквы и крайняя цифра получились расплывчато, но сыщик знал, что для техников из отдела это не проблема.

Девушка на снимке, Лика, выглядела растерянной, но не испуганной. В принципе, она так и должна была чувствовать себя в чужом городе, с малознакомыми людьми. Однако что-то в ее позе цепляло глаз полковника, настораживало его. Что именно, он понять пока не мог.

На заднем плане виднелись дома, часть улицы и автомобильная дорога. Гуров надеялся, что по этим фрагментам удастся определить место. Теперь ему было с чем работать.

Андрей переслал фотоснимок на телефон полковника. После этого тот в общих чертах рассказал о своих предположениях относительно судьбы девушек. Он предупредил Андрея и Эвелину о том, что информация, доведенная до их сведения, является сугубо конфиденциальной. В интересах дела она должна оставаться таковой.

Затем Лев Иванович напомнил Эвелине про то, как ей следует поступать, если от Лики и Лизы снова придет сообщение. Вслед за этим он велел парню и девушке отправляться по домам и держать язык за зубами.

Прощаясь с ним, Эвелина вдруг заплакала. До нее наконец-то дошло, что подруги попали в реальную беду.

– Зачем я их отпустила? – сквозь слезы проговорила она. – Надо было настоять, сказать, что не стану прикрывать, не буду писать за них контрольные и лабораторные. Тогда они наверняка остались бы здесь.

– Не думаю, что вы могли как-то повлиять на решение ваших подруг. – Гуров говорил искренне, поэтому слова его звучали убедительно. – Они все равно уехали бы. Даже если бы вы заявили в полицию, когда узнали про вступительный взнос, то все равно не смогли бы повлиять на ход событий.

– Почему? Тогда вы посадили бы мошенников, и Лиза с Ликой остались бы дома, – сказала Эвелина.

– Мы не посадили бы их, – заявил Гуров. – Для этого у нас просто не было бы оснований.

– А теперь они есть? – вклинился в разговор Андрей.

– И теперь нет, – честно признался Гуров. – Но есть надежда на то, что они появятся. Лично я на это очень рассчитываю. Вы тоже надейтесь. Андрей, позаботься о девушке. Мне пора возвращаться в Москву. – Лев Иванович протянул парню руку.

Тот крепко ее пожал, пожелал полковнику удачи, проводил его взглядом, после чего все свое внимание сосредоточил на Эвелине. Он подвел ее к подержанной «Ниве», старенькой, но надежной, усадил на пассажирское кресло, бережно пристегнул ремень безопасности, порылся в бардачке, достал бумажные полотенца, вложил в ладонь девушки. Потом Андрей занял водительское кресло, завел машину и вырулил на дорогу.

– Я отвезу тебя к себе, – не терпящим возражений тоном заявил он. – Не нужно тебе оставаться одной в таком состоянии.

– Мне на учебу надо, – проговорила Эвелина и всхлипнула.

– Учеба подождет, – отрезал Андрей. – Пару дней поживешь у меня, а там посмотрим.

Эвелина промолчала. У нее не было ни сил, ни желания возражать. В какой-то степени ей было приятно, что Андрей все решил за нее. К черту независимость и самостоятельность. Пусть кто-то другой думает о том, что делать с бедой, так внезапно обрушившейся на ее голову. Сейчас ей хотелось залезть под одеяло и долго-долго спать.

Глава 5

Когда Ольге исполнилось восемь, отец взял ее с собой в Ярославль. Для него это была всего лишь очередная командировка на судоремонтный завод, для нее же – очень увлекательное путешествие. Еще бы! Девочка впервые в жизни увидела другой город. Он оказался настолько не похож на то, к чему она привыкла, что первые несколько часов Оля физически не могла говорить, просто онемела, да и все тут.

Отец тормошил ее, шутил, подбрасывал в детстве в воздух, как малышку, а она распахнула глаза, таращилась на невиданные диковинки и молчала. Башни, храмы и парки, центральная площадь, размеры которой восьмилетняя девочка не могла себе вообразить, заворожили ее.

– Что это? – спросила она, когда голос к ней вернулся.

– Это Красная площадь, – проговорила женщина, идущая мимо, и улыбнулась.

– Почему красная? Она же вся серая, – заявила девочка.

Отец рассмеялся, подхватил ее на руки и прошептал в самое ухо:

– Правильно, девочка. Настоящая Красная площадь есть только в Москве.

Но Ольге и той площади, которая была в Ярославле, хватило за глаза. Пока отец пропадал на заводе, улаживал там производственные дела, она сидела перед окном в гостинице и впитывала в себя суету и шум крупного города. Как ей все это нравилось! Запах бензина, смешанный с зеленью деревьев и благоуханием цветов. Сутолока у светофоров на перекрестках, непрерывный поток машин, магазинные витрины, величественные, по ее детским меркам, фасады домов, увешанные рекламными надписями. Гомон людских голосов, высокий, монотонный и все равно завораживающий.

Как только отец освобождался, она тащила его на улицу. Они выходили на тротуар, долго шли, куда глаза глядят, а дорога все не кончалась. Девочка видела дома, парки, скверы, памятники и фонтаны. Глаза у нее разбегались. Только к полуночи отцу удавалось уговорить дочку вернуться в гостиницу. Он ловил такси, усаживал дочь на заднее сиденье и называл адрес.

Ольга изо всех сил старалась не закрывать глаза, чтобы не пропустить ни одной детали, но усталость брала свое. Наутро она просыпалась в постели, а последнее, что могла вспомнить, – это захлопывающаяся дверь такси и сочный голос отца, называющий адрес.

Вернувшись домой, Ольга еще три месяца находилась в возбужденном состоянии. Ярославль не сходил с ее языка. Мать обеспокоенно качала головой, а отец жалел, что поленился и не довез дочь до столицы.

– Ничего, Олюшка, ты обязательно попадешь в Москву. Уверен, ты влюбишься в нее с первого взгляда. Москва – это твой город, дочурка. – Так заканчивался любой разговор отца и дочери в течение трех месяцев.

А потом все кончилось. То ли мать запретила отцу упоминать о столице, то ли бытовые проблемы сбили его настрой, только больше он про столицу не говорил.

Не упоминала о ней и Ольга, но забыть не могла. Вспоминая величие Ярославля, она спрашивала себя, если этот город таков, то какова же тогда Москва? Втайне от родителей девочка начала создавать собственный музей Москвы. Она собирала вырезки из старых журналов, фотографии и распечатки картинок из интернета, статьи и просто сплетни. Ей годилось все.

Вскоре в доме появился компьютер, и родители разрешили Ольге им пользоваться. Первый запрос, который она ввела в поисковик, содержал всего одно слово. Информация, полученная в ответ, занимала многие тысячи страниц.

Вот когда у Ольги наступили шикарные времена. Она и правда влюбилась в столицу. Заочно, без посещения, но на всю жизнь. Отец оказался прав. Еще не побывав в Москве, Ольга считала этот город своим.

Как-то она рассказала отцу о своем мини-музее.

– Давай-ка посмотрим, что там у тебя, Олюня-леденец, – в своей шуточной манере проговорил отец, взглянул, покачал головой и заявил: – Для начала сойдет. Москва – очень красивый город. Ты сама в этом убедишься, а потом, кто знает, может, и в Париж переберешься.

С тех пор он начал знакомить дочь с европейскими городами, в красках расписывал ей их возможности и перспективы. О Европе Ольга тоже мечтала, но все равно не так, как о Москве.

Она не спрашивала отца, когда именно он повезет ее в столицу, терпеливо ждала, пока ей исполнится четырнадцать. Вот тогда Оля непременно напомнит отцу о том, как он обещал поехать с ней в Москву и лично наблюдать за тем, как она влюбляется в огромный мегаполис.

Перед своим четырнадцатилетием Ольга несколько месяцев готовила речь, которая помогла бы ей убедить отца в том, что откладывать поездку больше нельзя. У нее просто не хватает терпения, не осталось его ни капельки. Ольга была уверена в том, что отец ей не откажет, а мать поворчит, но препятствовать точно не станет.

А как иначе? Она ведь их Олюня-леденец, папина любимица, краса и объект обожания. Почему не подарить ей поездку, тем более что и повод есть.

В день рождения, когда гости произносили тосты в честь именинницы, Ольга никак не могла решиться озвучить отцу свое заветное желание. Только когда все разошлись и они отправились на кухню мыть посуду, Ольга прижалась щекой к его плечу и вздохнула.

– Чем опечалена моя принцесса? – сразу спросил отец.

Тут-то она и напомнила ему про обещание.

Отец потрепал ее по голове, слегка отстранился, чтобы видеть глаза дочери, и объявил:

– Получишь паспорт, и сразу рванем.

Какое же это было счастье, знать, что твоя мечта вот-вот сбудется. Семь счастливых дней, пока ждала паспорт, Ольга летала, как на крыльях. Она перебирала свои старые заметки, составляла маршруты предстоящих прогулок и всем подругам просто уши прожужжала насчет того, что совсем скоро ступит на Красную площадь, единственную, настоящую, столичную.

В день, когда Олюне нужно было идти получать паспорт, отец отвез ее в пункт выдачи на машине. Ничего особенного, просто подбросил по пути на работу, но Ольге было приятно. Обратно она пошла пешком. Ей хотелось насладиться теплой погодой, да и спешить особо было некуда. Каникулы шли полным ходом, к подругам идти девушка не желала, а отец должен был вернуться домой только к вечеру.

Прошло пять лет, а тот день она помнила до мельчайших подробностей. Оля шла прогулочным шагом по скверу, слушала пение птиц, размахивала новенькой сумочкой, подаренной на день рождения. Красная кожа под крокодила, блестящая пряжка вместо замка, цепочка. Вещь выглядела стильно и дорого.

Ольга представляла себе, как пройдет по Арбату, вот так же размахивая сумочкой, держась за руку отца. Как маленькая? Ну и пусть! Зато приятно.

Она поднялась на свой этаж, и ее настроение вдруг резко бухнуло вниз. Девушку захлестнуло предчувствие беды. Оно как волна накрыло Олю с головой и понесло в темные глубины.

Дверь квартиры была открыта. Оттуда, из-за нее, доносился плач. Что это? Почему?…

Такого не случалось никогда, сколько Олюня себя помнила. В их доме плакать могла только она. «Не входи! Не надо, – пронеслось у нее в голове. – Лучше беги подальше отсюда. Задержись хоть на короткий миг там, в прошлом, где все хорошо, никто не плачет. Останься там!»

Но она не убежала, осторожно вошла в прихожую.

Соседка с первого этажа увидела ее, сокрушенно покачала головой, смахнула слезы и проговорила:

– Горе-то какое, Олюшка!

На ее голос из комнаты вышла еще одна женщина.

Она взглянула на Ольгу, перевела взгляд на соседку, ахнула и сказала:

– Так она же не знает. Анна, тащи валерьянку!

«Что я не знаю?» – хотела спросить Ольга, но голос не слушался ее.

Входить в комнату ей было почему-то страшно, вот она и стояла на пороге собственного дома с немым вопросом в глазах и тяжелым предчувствием на сердце.

В итоге соседка все-таки рассказала Ольге о том, что произошло. Она отвела ее в спальню, напоила валерьянкой и уложила в постель, несмотря на то что стрелки часов еще и до одиннадцати утра не дошли.

– Поспи, – велела ей соседка. – Вот горе-то и утихнет.

Спать Ольга не могла. Как можно уснуть, когда твой мир рухнул? Предлагать такое, это же просто бесчеловечно! Все равно что безногому сказать: «Попрыгай, тебе понравится». Нет, это даже намного хуже.

Много позже Ольга узнала, как все произошло. Отец успел доехать до порта, подняться на второй этаж, в бухгалтерию, и даже подписать бумаги на краткосрочный отпуск, взятый в честь именин дочери. Там ему стало плохо. Молоденькая бухгалтерша усадила отца на стул, налила стакан воды, повернулась, а он уже мертв. Это был инфаркт, смерть, неожиданная для человека, регулярно проходящего медицинские осмотры, и оттого еще более нелепая.

После этого Ольга закрылась, замкнулась в себе, отгородилась от всего мира. Люди сочувствовали, ее жалели, ей все прощали, полагали, что она скорбит о безвременной кончине горячо любимого отца. И лишь она одна знала правду.

Девушка не скорбела, она злилась. Злоба и ненависть заполнили все ее существо, от кончиков пальцев до корней волос. Она душила, разрывала изнутри, сводила с ума. Ольга захлебывалась, боялась, что стоит ей сказать хоть слово, и все это вырвется наружу. Тогда все узнают правду и перестанут ее жалеть.

Само по себе это не имело значения. Чужая жалость ей не нужна, ей просто нужен покой, а его-то она точно лишится. От этого она злилась еще сильнее. На отца, на смерть как таковую, на несправедливость жизни, на тупую необходимость что-то делать. Почему нельзя просто лечь и лежать? Кому от этого станет хуже?

Она и лежала, насколько ей позволяли обстоятельства. Все лето девушка провела в постели, вставала лишь в туалет да что-то в желудок закинуть, когда мать особо доставала.

За два дня до начала учебного года та привела в дом врача-психиатра. Он выписал Ольге лекарства, велел ей раз в месяц приходить на прием. А еще доктор категорически запретил девчонке лежать.

В первый же визит он буквально вытащил ее из постели, вынудил причесаться, одеться и выволок на улицу. А еще доктор заставил Ольгу говорить. Он задавал и задавал ей вопросы, повторял их до тех пор, пока она не начинала отвечать на них.

Это было ужасно, невыносимо. Ей хотелось кричать, хотелось обругать доктора всеми мерзкими словами, которые имелись в ее лексиконе, ударить его и бить до тех пор, пока он не завизжит от боли! Вместо этого она тащилась за ним по улице и отвечала на идиотские вопросы.

Вот тогда девушка всю ненависть перенесла на доктора. Она ненавидела его даже больше, чем смерть, которая лишила ее мечты. Два долгих года Ольга лелеяла свою ненависть, пока не поняла, что его терапия сработала. В один прекрасный день она проснулась и поймала себя на мысли о том, что радуется наступлению нового дня, даже улыбается!

Что это? Как такое возможно? Ее мир рухнул, а она!.. Невероятно. Этот вопрос она так и не задала доктору, просто перестала к нему ходить.

Девушка постепенно, шаг за шагом возвращалась в мир, к людям, к нормальной жизни. В один из холодных зимних вечеров она скучала от безделья и решила перебрать свою шкатулку с вырезками. Ольга открыла ее и поняла, что как бы ни были сильны ее злоба и ненависть ко всему из прошлого, но мечту о Москве они убить не смогли. Еще она сообразила, что мысли о столице ее успокаивают, поднимают настроение и избавляют от хандры.

С тех пор Москва снова стала ее заветной мечтой, главной целью, которую Ольга считала недосягаемой. Однако в один из дней она вдруг задала себе вопрос. Почему, собственно, ей нельзя поехать в столицу? Умер ведь отец, а не она! А раз Ольга жива, то почему нет? Она обязательно это сделает, просто обязана так поступить. Отец сказал, что это ее город, а она привыкла ему доверять во всем.

Тот день оказался предопределяющим в ее судьбе, хотя поняла она это совсем недавно. С того дня Ольга как одержимая снова бредила только Москвой.

Вот куда завела ее эта одержимость. Знал бы отец, к чему приведут его слова! Почему она не послушала мать, настояла на своем, даже посоветоваться не захотела?

Эти вопросы Ольга прокручивала в голове непрерывно, день за днем, ночь за ночью. Она понимала, что повторять их смысла нет, и все равно делала это. Как же невероятно глупо все вышло! Надеяться на то, что Москва ждет ее, провинциалку, с распростертыми объятиями, это ведь верх безумия. А может, она и правда с головой не дружит? Не просто же так с ней психиатр несколько лет работал.

Нет, безумной девушка не была. Даже в тех условиях, в которых оказалась по своей глупости, она сумела выстроить определенную линию поведения, чтобы не сойти с ума.

От неприятных воспоминаний Ольгу передернуло. Она плотнее укуталась в тонкое одеяло, сжалась в комочек и попыталась отогнать их от себя. Но они упорно возвращались назад, сверлили мозг, не давали расслабиться, заставляли решать неразрешимую задачу. Что делать, как выпутаться из этой передряги?

Где-то вдалеке послышался скрип. Ольга напряглась. Ничего хорошего для нее этот звук не предвещал.

«Проклятье, когда же это кончится? – подумала она, и сердце ее сжалось от страха и отвращения. – Нет, долго я так не выдержу. А куда мне деваться? Некуда! Разве что и правда с катушек слететь, но это по желанию не происходит. Я уже по себе знаю, что могу много чего выдержать и не тронуться умом. Те ученые мужи, которые утверждают, будто психика человека является очень хрупкой субстанцией, – полные кретины! Знали бы они, что я уже выдержала».

Скрип повторился, и Ольга машинально начала отползать в угол. Не так давно похитители перевели ее в эту комнату, по сравнению с прежним жильем – просто королевские палаты. Только вот она с превеликим удовольствием вернулась бы на свой тюфяк, к мокнущим бетонным стенам и помойному ведру, заменяющему туалет. Здесь можно было ходить в унитаз, мыться в душе, но то, что требовалось от нее взамен, оказалось во сто крат хуже любых бытовых неудобств.

Ухо девушки уловило едва слышные шаги, и сердце ее предательски заколотилось от страха. За то время, что она провела здесь, ее слух обострился, научился воспринимать малейшие звуки и распознавать их. Сейчас кто-то даже не шел, а крался по коридору. Ольга знала, кто это.

«Господи, помоги мне! Пусть он пройдет мимо! Только не сегодня, прошу, Господи!»

Ольга не слишком верила в силу молитвы. По большому счету, она даже не понимала, что делала, но продолжала взывать к тем высшим силам, в которые не верила и помощи от них на самом деле не ждала.

Скрип прекратился. Ольга зажмурилась, замерла, не двигалась, чтобы ни один шорох не долетел до слуха того человека, который стоял за дверью. Она даже молиться перестала, будто опасалась, что ее мысли тоже могут издавать шум.

Время тянулось очень медленно. Ей казалось, что прошла вечность, хотя на самом деле прошло никак не больше одной минуты. В голове у нее образовалась какая-то пустота, мышцы свело судорогой, липкий ужас поднимался все выше и выше. Ольга испугалась, что сейчас закричит, не выдержит напряжения. Тогда ей тут же придет конец.

Тут пустоту в голове залило волной горячей молитвы. Никогда прежде она ничего не просила так горячо, как делала это сейчас.

«Господи, Боженька, миленький, ну где же ты? Помоги мне! Прошу тебя, приди, спаси меня от этого ужаса! Боже, как же мне страшно. Не отдавай меня ему, молю тебя, только не сегодня. Когда угодно, но не сейчас. Ты ведь должен быть добрый, так защити меня».

Ольга так горячо молилась, что чуть не пропустила важный момент. За дверью вдруг послышался шум, как будто кто-то слетел с лестницы.

Затем по коридору разнеслась грубая матерная брань, и другой, женский голос спросил:

– Вик, какого хрена ты тут делаешь?

– Иди спать, я разберусь. – Этот ответ прозвучал совсем рядом с дверью, ведущей в комнату Ольги.

– Я спрашиваю, что ты вообще здесь делаешь? Ты что, к ней пришел? – В голосе женщины послышался гнев, а может, и ревность. – Ублюдок, тебя же предупреждали!

– Заткнись, Марго, я просто замки проверял, – недовольно ответил мужчина. – Иди спать, я уже ухожу.

Ольга услышала звук удаляющихся шагов, но не сразу поверила в свое спасение. Минут десять еще она лежала, вцепившись в одеяло и боясь пошевелиться. Когда же до нее дошло, что гроза миновала, она выдохнула и разрыдалась.

Узница не знала, насколько хороша здесь звукоизоляция и слышен ли ее плач наверху, но ничего не могла с собой поделать. Рыдала она долго и безутешно.

– Мамочка, мамулечка, услышь меня! Спаси свою Олюшку. Мне очень плохо без тебя, мамочка, – сквозь неудержимые рыдания причитала она. – Я буду послушной девочкой, только найди меня.

Постепенно плач опустошил девушку и затих. Ольга откинулась на подушку и уставилась в потолок.

Вдруг где-то возле изголовья она услышала стук. Этот странный звук, раздавшийся неожиданно, сразу после пережитого стресса, заставил ее снова вздрогнуть. Ольга затихла и прислушалась.

Стук повторился. Два коротких промежутка между ударами, один долгий. Что это? Азбука Морзе? Но откуда?

Ольга спрыгнула на пол, прижалась ухом к стене, прислушалась. Звук не повторялся. Время шло, а она все стояла, прислонившись к стене, вслушиваясь в тишину.

«Скорее всего, мне это показалось, – решила она и снова легла в постель, но стук не шел у нее из головы. – А если постучать самой? Быть может, кто-то отзовется? Но сделать это мешает страх. Я не знаю, что происходит там, за стеной, и кто подавал сигнал. Вдруг это кто-то плохой? Настолько, что лучше об этом вовсе не знать».

– А если хороший? Если там друг? – Эти вопросы прозвучали вслух, но Ольга этого не заметила.

С некоторых пор у нее появилась привычка разговаривать с самой собой. Ничего удивительного, если учесть, что последний раз нормальных людей, а не всяких выродков, она видела на автовокзале, когда приехала в Москву. Ольга не знала, как давно это было. У нее не было календаря, часов, вообще ничего.

Все же девушке очень хотелось верить в то, что стук за стеной не является выдумкой ее воспаленного сознания. Она горячо желала, чтобы там оказался реальный человек, настоящий, хороший.

«Но как это узнать? Допустим, я постучу и услышу такой же в ответ. Что дальше? Азбуки Морзе я не знаю, поэтому ничего не смогу понять. Ну и плевать! – Ольга внезапно разозлилась. – Пусть я ничего не пойму, зато буду знать, что не одна. Разве этого мало?»