Небесные всадники

Они шли по широкой аллее, обрамлённой кустами роз. Огромные, ровно с две сложенные чашей ладони Этери, мерцающие, багровые цветы испускали головокружительный аромат. Константин подошел к кусту, сорвал цветок, протянул спутнице.

– Тяжёлые. Магический сорт?

– «Сердце Багры», – кивнула Этери. – Вывел один запечатанный маг в дар на двадцатипятилетие Исари. Он же создал и напугавшего вас ночью призрака. Иветре, нашему придворному художнику, приходят иногда в голову чудные вещи. Портрет, который вы видели вчера, тоже его работа.

– Запечатанный маг? – переспросил Константин и непроизвольно потёр запястья. В голосе его слышался ужас, смешанный с сочувствием. Запечатанный маг – большая редкость. Стать им – ночной кошмар любого мага. Лучше умереть, чем получить на запястья золотые браслеты, запирающие силу и низводящие высшего до обычного человека.

– Да, – кивнула Этери. – И поверьте, он по-своему счастлив.

– Вы тоже, как камайнцы, считаете магию извращением, насилием над природой? Мне казалось, что Багра развитая страна, а Исари не назовешь ретроградом.

– Я считаю странным, что некая община считает себя выше других в силу данных от природы свойств, – осторожно сказала Этери. Ей не хотелось ввязываться в бессмысленный спор.

Константин, почувствовав её настроение, галантно сменил тему:

– Кого же символизирует эта женщина с крыльями?

Этери улыбнулась. Она тоже испугалась, впервые увидев крылатого призрака. Да и сам Иветре её пугал. Было в нём что-то нечеловеческое – не злое, но и не доброе, равнодушное и мудрое. Он был гением, и, быть может, так проявлялась его гениальность.

Княгиня видела свой портрет, украсивший стену одного из деревенских храмов в Гатене. Портрет был хорош, почти не льстил, но сквозь знакомые черты проступал кто-то другой.

– Моя легендарная и никогда не существовавшая прабабка, конечно. Хотя какая прабабка – с тех пор минуло больше трех столетий, сменилось одиннадцать Багрийских царей, но, впрочем, неважно… Я обещала рассказать вашему брату эту легенду…

– Об упавшей с небес Всаднице со сломанным крылом? Родившей двух сыновей, один из которых стал первым Багрийским царем, а второй – Гатенским князем. Я слышал её от своего однокашника, багрийца… Вы ведь не верите в неё?

Этери с удовольствием не верила бы. Вот только это сложно, когда ты сама – часть легенды. И каждый твой вздох – напоминание о ней.

Они присели на скамейке, Этери положила на колени сорванный цветок.

– Этот договор о мире… – сказал принц, опираясь обеими руками о сиденье скамьи и откидываясь назад. – Как Исари собирается удержать стороны от нарушения договора? Что он может противопоставить двум империям?

Этери, сложив ладони чашей, обхватила цветок и поднесла его к лицу, вдохнула аромат.

– Своё сердце, – едва слышно пробормотала она. – Он противопоставит вам своё сердце.

Глава III

Исари вынырнул из мутного забытья, заменявшего ему сон, в которое он погружался под воздействием всевозможных лекарственных настоек, коими пичкали его Этери и придворный лекарь. Какое-то время он лежал, не шевелясь, глядя на сине-зелёный балдахин, вспоминая день вчерашний и готовясь ко дню сегодняшнему.

Он должен выдержать грядущее сражение, выиграть битву на словах, войну политических взглядов, недомолвок и столкновения интересов. А если проиграет, не за горами битва на мечах, где он заведомо слаб и беспомощен.

Вставать не хотелось, решать не хотелось, жить не хотелось. Но было нужно, а потому Исари откинул полог и вызвал слугу. Чуть позже, перед завтраком, он устроил смотр своим маленьким войскам – своим соратникам.

Этери, свежая, как роза, приколотая на манер аксельбанта к её плечу с помощью булавок и шарфа, сидела на подоконнике, покачивая ножкой в сафьяновой туфельке без каблука. Прямо у её ног расположился мужчина неопределённого возраста, с аккуратно подстриженной бородкой и широкими браслетами на запястьях. Рядом с запечатанным магом стоял юноша – темноглазый, небольшого роста, худой, с острыми чертами лица, явно не знающий, куда себя деть. Это были придворный художник Иветре со своим учеником.

На спинке царской кровати сидел, нахохлившись и ссутулив плечи, цесаревич Амиран. Исари смотрел на него с некоторой тревогой: Амиран придерживался совершенно противоположных взглядов на всё, что только можно представить. Только подкупающая честность и прямота не давали ему участвовать в заговорах или устраивать саботажи против решений Исари. Однако вслух он не стеснялся критиковать решения брата.

Они не были ни дружны, ни близки. Амиран просто ждал, когда престол освободится, чтобы переделать всё под себя.

«Когда я стану царем, – говорил он, глядя в глаза Исари и прекрасно понимая, что станет править только после смерти брата, – я буду править сильной рукой, мне не нужно будет улыбаться, глядя в глаза врагов, как тебе!»

Исари только надеялся, что Амиран к тому времени вырастет, и все начинания и победы на политическом поприще не пойдут прахом.

– Итак, – сказал Исари. – Все меж нами тысячу раз обговорено. Пути назад нет, хотим мы этого или нет.

Амиран в ответ фыркнул, Этери достала из поясной сумки свой вечный кривобокий шарф и принялась щелкать спицами. К рукоделию, которое она не особенно любила, княгиня прибегала лишь в минуты крайнего волнения.

– Не всё обговорено, – бесцветным, нарочито равнодушным тоном произнесла она. – Икар почти добился результатов.

– Не продолжай, Этери, – прервал ее Исари. – Я не могу рисковать: мы не знаем, насколько важно именно добровольное самопожертвование. Быть может, надежда на спасение опасна. Мы не знаем точного действия этой древней магии и…

– Если ваше величество позволит, – сказал Иветре, опуская голову в поклоне, – я могу сказать следующее: ваша болезнь, в нашем случае, – это дар Небес.

Амиран, снова не сдержавшись, фыркнул и так мотнул головой, что чуть не свалился со спинки кровати. Иветре строго посмотрел на него и продолжил:

– Я изучал жизнь ваших доблестных предков и могу сказать точно: способности к этой странной магии, магии крови, просыпались у них только перед лицом смерти. Всегда.

– К тому же, – заметил Исари, прикрывая глаза, – все они были здоровы, как быки, им не приходилось проливать свою кровь вне поля боя.

Этери и Иветре усмехнулись. Аче, ученик Иветре, снова переступил с ноги на ногу и плотнее вжался в стену. Амиран, внимательно разглядывавший свои ногти, добавил скучающим тоном:

– Будь ты здоров, братец, ты был бы самым бесстрашным полководцем. Мчался бы впереди армии, не разбирая дороги, лишь бы не увидеть, как за твоей спиной умирают люди. Твоя тяга к самопожертвованию сродни этому.

– Смейся, смейся над своим государем и братом, Амиран. Я не злопамятен.

– И потому мстить будешь со смирением, свойственным кандидату в святые, и скромно потупив глаза.

– Не мстить, а воспитывать.

– Лучше бы ты приказывал давать мне кнута за проступки, – не унимался Амиран. – Может быть, тогда я что-нибудь и запомнил бы из твоих нудных воспитательных речей. «Царь должен», «Царь обязан», «Стране нужно» – лучшая колыбельная из всех возможных.

– Начать пороть тебя никогда не поздно. Мне только жаль, что современные лекари не умеют ещё пересаживать мозги. Я бы с тобой поделился!

Братья усмехнулись совершенно одинаково. Они были гораздо более похожи, чем думали. «Когда я стану царём, – с неожиданной грустью подумал Амиран, – я буду тосковать по тебе».

За завтраком Этери обратила внимание Исари на камайнскую принцессу, сидевшую рядом с братом. Ей необыкновенно шло бело-сиреневое платье, сшитое с учётом как багрийской, так и камайнской моды. Свежее личико не портили даже излишки сурьмы и белил.

– Хорошенькая девушка. И не глупа. Прекрасно понимает багрийский, но предпочитает делать вид, будто не знает ни слова. Ты ведь догадываешься, зачем её привезли.

– Она станет хорошей женой для Амирана, – ответил Исари, выразительным взглядом окидывая тарелки, стоявшие рядом с ним. Мало сладкого, мало мучного, ничего жирного, острого, соленого. При дворе было принято делать вид, будто никто не замечает разницы между общим столом и тем, что ел Исари.

– Не смеши меня! – сказала Этери. – Кто будет выдавать дочь за младшего брата при наличии холостого старшего?

– Чтобы оставить её вдовой?

– Исари, мы оба прекрасно знаем, что для установления мира ты с таким же печальным выражением лица, как сейчас, принесёшь в жертву не только себя, но и меня, и Этери, – вклинился в разговор Амиран. – И даже эту девушку. Ты совершенно не ценишь отдельную человеческую жизнь.

– Вот совершенно согласна, – с невинным видом заметила Этери, надкусывая пирог.

– Злые люди, в чём ещё вы меня обвините? – спросил Исари, усмехаясь.

– В тщеславии, – отозвался Амиран.

– В гордыне, – ответила Этери.

– Меня?

– Разумеется, тебя, – в один голос воскликнули цесаревич и княгиня.

Этери продолжила:

– Ты любишь взваливать всё на себя и тащить, погибая под тяжестью груза, но отвергаешь помощь. А потом страдаешь.

Исари снова усмехнулся, но теперь уже грустно.

– Я настолько жалок?

– Глупости, – сказала Этери и взяла его под столом за руку, мягко погладила ладонь. – Ты не хочешь выглядеть слабым. Ни в своих глазах, ни в чужих. Это совершенно естественно и понятно.

Исари смотрел прямо перед собой, не мигая. Этери – на него, не отрываясь, подмечая ранние морщины у глаз и рта – признаки боли, которую он терпел. Тёмно-рыжие, расчёсанные на прямой пробор волосы только подчёркивали его бледность и синие круги под глазами.

– Мне не нужно понимания, – медленно сказал он. – Я не имею права на слабость.

– Врать нехорошо, – заметил Амиран. – Не забудь покаяться своему духовнику. Он обожает выслушивать твои надуманные грехи.

– Царю, может быть, и не нужно понимания; царь, может быть, и не допускает слабости, – сказала Этери. – Но человек не может и не должен быть совершенным механизмом, лишённым слабостей.

– Между прочим, механизмы мало того, что бездушны, так ещё и тупы. Всегда вычисляют кратчайший путь, не размениваясь на всякие там обстоятельства. Никого не напоминает?

– Не любите вы меня, я так погляжу, – заметил Исари.

– Мы-то как раз любим, – не согласилась Этери. – А ты себя?

* * *

Этери нравился малый кабинет Исари – большая и светлая, богато обставленная комната, чьи стены цвета слоновой кости украшала щедрая позолота. Нравились удобные мягкие кресла, большой полированный стол из драгоценных пород дерева, нескромного вида магический светильник в виде девушки в легком платье. Девушка держит над головой фонарь и, опустив голову, разглядывает точёную ножку, выглядывающую из бокового разреза полупрозрачной юбки. Искусно сделанная из меди фигурка может двигаться – наклонять или поднимать фонарь повыше. Икар все порывался добавить в основное заклинание ещё и принятие соблазнительных поз, но Исари не согласился.

Этери прошла к окну и опустилась в кресло, которое привыкла считать своим. Идеальное место для наблюдения: падающий из-за спины свет позволял княгине без стеснения разглядывать входящих в кабинет послов, тогда как её лицо оставалось в тени.

Принц Максимилиан пришел вместе со своим секретарём, оставив братьев развлекаться. Камайнского принца Салахада сопровождал наставник – умудренный жизнью старик, с белой бородой и очень молодыми, ясными глазами.

За столом их уже ждал Исари. Он рассеянно поглаживал резную крышку шкатулки для проецирования изображений, рядом лежали две одинаково пухлые папки, полные бумаг.

– Добрый день, господа, – Исари склонил в приветствии голову.

Вслед за его словами с глухим стуком захлопнулась дверь, за ней – окно. Юный камайнский принц испуганно вздрогнул, гелиатский – молча переглянулся с секретарем, оба одинаковыми жестами тренированных бойцов дотронулись до рукоятей коротких мечей.

– Помнится, один поэт сказал, что тот, кто желает мира, должен быть готов к войне…

Этери покинула своё кресло и обошла с кувшином гостей, наполняя стоящие перед ними кубки.

Исари взял свой, выпил до дна, объяснил:

– Двери закрыты, нас невозможно подслушать. В кубках – эликсир истины. Тот, кто выпьет его, в течение двух часов будет с трудом удерживаться от произнесения вслух своих истинных мыслей.

Этери выпила свою порцию, улыбнулась:

– Что у трезвого на уме…

Первым за своим кубком потянулся принц Максимилиан. Его секретарь некоторое время колебался, затем тоже осушил кубок до дна. Выпил эликсир и наставник камайнского принца. Салахад пробормотал: «Я и так никогда не лгу». Однако под пристальными взглядами и он был вынужден последовать примеру остальных.

Исари сказал:

– Думаю, редкий народ не считает себя избранным Небесами для великих свершений. Так думают и жители огромных империй, и маленьких княжеств. Дело в том, что Багре не повезло с самого начала. Ещё до основания нашего царства это место служило полем боя между двумя старыми, сильными державами, которым требовалось расти, чтобы не зачахнуть. Как воинам нужны тренировки, чтобы оставаться сильными, так и империям для поддержания мощи требуются войны.

Ни одна из сторон не давала врагу закрепиться здесь, в узком перешейке между высокими горами, морем и воинствующими дикими племенами, которые убивают всех, ступивших на их землю. Естественным и закономерным было возникновение здесь маленького государства, призванного сдерживать воинственные страны, Камайн и Гелиат, не давать их миллионным армиям, их сильным магам то и дело сталкиваться между собой, ибо это чревато превращением мира в один большой костёр войны.

Исари перевёл дух, налил себе еще эликсира из кувшина, продолжил в полной тишине:

– Багрийская земля пропитана кровью. Кровью камайнцев, кровью гелиатцев, кровью багрийцев. Её слишком много.

– Я слышу, – ровным тоном сказала Этери. – По ночам слышу, как она плачет. Ей не хочется больше крови.

– И что вы сделаете? – спросил Салахад, скрестив руки на груди. – Вы можете хотеть мира, но что сделает ваше крошечное войско против армии моего отца или против гелиатских магов, этих собак? Все знают, что вы тяжело больны, а потому боитесь крови и смерти. Вы не мужчина, вы слабый и хитрый, как женщина, что стоит за вашим плечом и правит из тени! Если бы вы были в силах держать меч, вы бы и не думали о мире.

– Ваше величество, ваше высочество, госпожа княгиня, прошу простить моего воспитанника, – медленно, словно через силу, произнес старый камайнец. – Он ещё молод, горяч, несдержан.

– Этот недостаток – молодость – очень быстро проходит, а вместе с ним и несдержанность, и горячность, и умение говорить правду в лицо, – спокойно и любезно улыбаясь, ответил принц Максимилиан, проводя рукой по короткой курчавой бородке с проседью. – Однако я не могу не согласиться кое в чём с уважаемым принцем Салахадом. Наш хозяин тоже молод и горяч, им владеют благородные и мудрые идеи, однако совершенно неосуществимые, к моему глубочайшему сожалению. Мы обречены воевать, хотим мы того или нет. Это нужно политике, это нужно экономике, это требуется, в конце концов, чтоб держать в страхе простой народ. Любой стране нужен внешний враг, нужен кто-то, против кого можно бороться. Мы и Камайн в этом смысле идеально подходим друг другу. Что же до магов…

– Вредителей, нарушающих законы Небесные и Земные, – тут же бросил Салахад.

– Что же до магов, – продолжил принц Максимилиан как ни в чём не бывало, – они не вмешиваются в человеческие свары. По крайней мере, напрямую. Единственная помощь, которую они оказывают, – это работа госпиталей и лечение пострадавших. Разумеется, они преследуют свою выгоду, но… она не больше, чем у воюющих сторон.

Принц поклонился Исари, продолжил:

– Что же до прекрасных фантазий нашего дорогого хозяина, то они, увы, неосуществимы, как бы лично мне ни хотелось обратного. У вас нет рычага давления на нас. Всё, в чем вы вольны, ваше величество, это выбирать сторону, к которой примкнуть, как делали все ваши предки.

– У меня есть рычаг давления, – ответил Исари, наклоняясь вперед и опираясь локтями о столешницу. Его удлиненное бледное лицо вытянулось ещё больше и совсем побелело. – У меня есть моя кровь…

– Кровь? – удивленно переспросил Салахад и переглянулся со своим наставником.

– Кровь? – приподняв одну бровь, вежливо поинтересовался гелиатский принц.

Исари достал из ящика стола серебряное лезвие, протёр его очищающим раствором из маленького хрустального флакончика. Запахло вином и травами. Царь закатал рукав, полоснул себя по запястью и произнес:

– Смотрите и слушайте. И не говорите, что не видели и не слышали. Это магия крови. Забытая слишком давно, забытая потому, что жертва в ней – сам маг.

* * *

Этери было семнадцать, когда она впервые услышала о магии крови. Она тогда только приняла княжеский венец и должна была позировать для портрета. В Зейский замок, резиденцию князей Гатенских, был приглашён известный художник Иветре.

Больше сотни лет он был известен не только в Багре, но и за её пределами, ибо был одним из запечатанных магов. Тем, кто предпочёл долгую жизнь магическому дару. Его картины и фрески вдохновляли мастеров и в Камайне, и в Гелиате, и в Тарнийских княжествах: Эгрете, Артии и Казге. Быть может, и в других дальних странах повторяют его линии, его свет и тень…

Этери позировала, сидя неподвижно в высоком кресле, с трудом удерживая спину прямой под тяжестью массивного ожерелья-воротника с жемчугами и дымчатыми опалами и венца, плотно облегавшего голову. Художник несколько раз подходил к ней, поворачивал голову то влево, то в право, совершенно не церемонясь с молодой княгиней, и наконец сказал:

– Поразительно, как вы на неё похожи!

– На кого? – переспросила тогда Этери, наблюдая, как художник растирает краски, наносит первые штрихи.

– На Багру. Я был с ней знаком лично. Она говорила, что прибыла сюда из Артии – там немало женщин-воинов.

Этери только пожала плечами. Разумеется, ей с детства прожужжали все уши историей о возникновении Багрийского царства, она знала её отлично, хоть и никогда не интересовалась прошлым. Настоящее и ближайшее будущее интересовали Этери гораздо больше.

– Разве её звали Багра? В летописях её имя не упоминается.

– По крайней мере, она так себя называла. Не думаю, что её всегда так звали. Да и насчёт того, что она была воительницей из Артии, она тоже лгала.

– Но вы ведь не думаете, что она и правда была Небесной Всадницей?

Художник в ответ улыбнулся.

– Я видел, как она делает невероятные вещи, ваша светлость. Иногда я верил в то, что предо мной небожительница.

Этери удивлено взглянула на него, спросила:

– Потому вы… отреклись от магии?

Художник потер широкие золотые браслеты на запястьях, сказал:

– И поэтому тоже. Она владела кровной магией, она сама была магией. Чистой магией.

Как человек, получивший образование в одной из лучших школ-монастырей, Этери считала магию крови лженаукой, примерно как астрологию, переставшую иметь какой-то смысл после того, как маги и учёные смогли доказать, что звёзды – это подвешенные в абсолютной космической пустоте раскалённые шары из пыли и газа. И никакого влияния на человеческую жизнь иметь не могут. Так и магия крови была, по мнению учивших Этери наставников, очевидной пустышкой.

У Этери своего мнения на этот счёт не было, не считая впитанных с молоком кормилицы суеверий, сказок и легенд.

– Пожалуй, – продолжил художник, сосредоточенно работая, – гатенские князья и багрийские цари – единственные из известных мне носителей кровной магии. Вы единственная девочка в семье – верно, ваша светлость?

– Первая за несколько столетий, – улыбнулась Этери в ответ. – Отец только за голову хватался.

– В вас почти нет кровной магии, только её отголоски, и это странно, – сказал Иветре будто бы себе род под нос.

– А в Исари? – с легкомысленным интересом спросила Этери, вспоминая, сколько раз её другу пускали кровь. Глупости, конечно: если бы что-то было, неужели никто бы этого не заметил?

Закончив портрет и управившись с росписью храма Ветра, именитый художник как в воду канул почти на четыре года, а вернулся назад с кипой бумаг, в которых были странные и противоречивые записи о магии крови. Большая часть бумаг была на гелиатском, кое-что на неизвестных Этери языках. Эти бумаги были снабжены переводом.

Если хотя бы половина из написанного была правдой, если бы только Исари мог овладеть этой магией, Багра обрела бы дополнительную силу… Этери думала представить Исари художника вместе с его учеником, гатенцем Аче, но оказалось, что они давно знакомы – ещё с тех времен, когда будущий царь учился в Гелиате.

Только потом, выслушивая пришедшие к Исари мысли о том, как использовать свалившийся на голову шанс, Этери поняла, что натворила. Исари собирался использовать свои возможности на полную, добиться для Багры мира надолго, если не навсегда. Он привык жить быстро, не оставлять ничего на потом.

Теперь Этери сидела в царском кабинете, и наблюдала, как мерно капают в миску капли крови – тёмной, густой.

– Мой двоюродный прадед, Карнат, интуитивно владел этой магией, или, правильнее будет сказать, овладел некой её частью перед самой смертью, – сказал Исари, – когда сражался на стороне Камайнского халифата. Он попал в плен, был приговорен к показательной казни. Гелиатскаий главнокомандующий – не помню, как его звали…

– Лукреций Медесский… – подсказал принц Максимилиан, вежливо улыбаясь, будто они сидят за дружеской чаркой хорошего вина.

– Спасибо, – кивнул ему Исари, и продолжил: – Лукреций Медесский по обычаю предложил Карнату исполнить его последнее желание. Мой предок попросил отпустить тех пленных багрийских солдат, мимо которых он пройдет уже мёртвым. Незаметно для гелиатцев он поранил руку и дотронулся до пленных багрийцев – «пометил» всех, кого только успел. Пленных поставили в два ряда, Карнату отрубили голову.

– И его безголовое тело прошло вдоль шеренги, – завороженно продолжил Салахад. – И без всякой гелиатской магии, это уж точно! Маги проверяли всё, и никаких заклинаний и амулетов не обнаружили.

– «Ущелье Слёз», – рассмеялся принц Максимилиан. – Так там тоже была кровная магия? Ваш отец как раз был ранен, верно?

Об ущелье Слез Этери знала. Ей было почти шесть лет, конфликт между Гелиатом и Камайном вспыхнул с новой силой, отец Исари поддержал Гелиат, а самого Исари отправили в Зейский замок на целых полгода. Тогда-то они и подружились.

Отец Исари был ранен, и пока он лежал без сознания в лагере, все воины слышали плач и стоны их жён, матерей. Слышали, как те их хоронят и оплакивают. Когда царь очнулся, он признался, что ему снилась его умершая недавно жена, которую он страстно любил.

– Это были случайные, почти неконтролируемые пробуждения дара, – произнес Исари, вытягивая руку над миской с собственной кровью. – Я могу больше. Гораздо больше. Например, превратить свою кровь в быстро или медленно действующий яд, наслать ужасные видения, причем на большую группу людей – например, на целое войско.

Кровь в миске вскипела, забурлила и испарилась, превратившись в густое облако непроницаемой тьмы. Этери закрыла глаза и заткнула пальцами уши, но это мало помогло: тьма надвигалась на неё, душила, вопила на тысячи голосов, предвещая вечный и непроходимый ужас. Этери слышала, как падает мебель в кабинете, как кто-то кричит… Но всё это было так далеко от неё, будто в другом мире, а в этом, единственно реальном – только чернильная тьма и ужас.

Это продолжалось, пока Исари не взял её за руку и не сказал мягко и тихо:

– Ты-то чего испугалась?

Этери тут же перестала задыхаться, страх прошел, она оглянулась вокруг: гелиатский принц стоял спиной к спине со своим секретарем, они оба обнажили короткие клинки. Наставник камайнского принца выкрикивал какие-то заклинания – не классической магической школы, а что-то камайнское. Салахад явно с кем-то сражался, – с кем-то, кто пришел к нему из тьмы.

Исари отпил ещё немного из своего кубка, вытянул вперед руку, притянул к себе тьму, и та опала обратно в миску, превратившись в свернувшуюся, высохшую кровь.

– Впечатляюще, – с трудом переводя дыхание, сказал принц Максимилиан, опуская меч обратно в ножны.

Наставник Салахада поклонился, сказал:

– Это древняя, очень сильная магия, она не требует жертв… кроме одной – самого мага, его жизни, его здоровья. Это магия воинов, ваше величество.

Исари отсалютовал им своим кубком, сказал:

– Я рад, что демонстрация произвела на вас впечатление. А теперь, надеюсь, мы сможем перейти к обсуждению мирного договора.

Этери искоса взглянула на своего господина, стараясь не привлекать к себе внимания. Исари дышал неглубоко и часто, на виске билась синяя жилка. Но улыбался он любезно и сидел прямо. Этери знала: переходя некий порог плохого самочувствия, он перестаёт воспринимать свое тело, как живой организм, перестаёт чувствовать боль и слабость, управляя телом, будто куклой. Сейчас был явно тот самый случай.