Всё имеет свою цену

– И что ты теперь собираешься делать?

– Развить свою версию и поработать с координатами. Где-нибудь в интернете наверняка отыщется формула, по которой можно точно рассчитать расстояние, или придется воспользоваться Google Earth, а если и из этого ничего не выйдет, то я знаю человека, который может произвести подобные вычисления, хотя, откровенно говоря, мне бы не очень хотелось с ним связываться.

– Для начала загляни ко мне в кабинет и найди визитку из полиции Нуука – она приколота где-то там, на информационном стенде. Позвони по номеру, записанному с обратной стороны, попроси пригласить к телефону Тронда Эгеде и повтори ему все то, что только что мне сказала. Только выбирай выражения, когда будешь объяснять ему, каким образом в определение координат закралась ошибка, – если, конечно, ошибка эта вообще существует. И попроси его перезвонить, когда он проверит, верна ли твоя гипотеза. Можешь не говорить ему, насколько это важно, – он и сам прекрасно все понимает. А пока будешь ждать ответного звонка, сосредоточься на расчетах.

– Если все подтвердится, я бы хотела съездить побеседовать с той медсестрой, имя которой значится в составленном Симоном списке свидетелей.

Арне Педерсен на мгновение задумался.

– Хорошо, но сначала загляни сюда и предупреди меня. И вызови из зала Графиню – расскажи ей о том, что тебе удалось нарыть.

– О’кей, а еще я хочу переговорить с кем-нибудь из тех, кто работал…

Арне резко перебил ее:

– Только не в одиночку! Разговаривать с ними одной я тебе категорически запрещаю. Все, точка! Хотя погоди-ка…

Полистав свои бумаги, он, по-видимому, отыскал то, что хотел.

– Передай-ка мне мою ручку.

Полина поспешила выполнить просьбу старшего товарища.

– Вот, смотри. Можешь переговорить с ним – но только с ним, и ни с кем больше. С 1992 года он прикован к инвалидному креслу, так что ты сама понимаешь, что именно это значит. Ты ведь умная девушка, Полина. Когда к тому же ты станешь еще и професси…

Она прикрыла ему рот ладошкой.

– Если мне удастся вычислить его имя, мне бы хотелось самой рассказать об этом. Разумеется, только самому узкому кругу коллег.

– Я не возражаю.

– Как ты считаешь, я очень тщеславна?

– Да.

– Вот и Графиня так говорит, только при этом она смеется. Ты же, по-видимому, думаешь, что я ужасная особа. – Сама знаешь, Полина, что это не так.

– Значит, все-таки зайдешь ко мне помочь с карнизами?

Не дожидаясь ответа, она выпорхнула из зала.

Не прошло и двадцати минут, как Полина заглянула в зал и показала Арне большой палец. Педерсен к этому времени уже успел добраться почти до середины своего доклада, бóльшая часть которого становилась теперь неактуальной. Графиня поднялась со своего места и вышла из зала. Арне же в это время думал, чтó он скажет Конраду Симонсену. И собственной жене.

Женщины прошли в кабинет Графини. Не успела за ними закрыться дверь, как Полина Берг заговорила. Впрочем, вовсе не об ошибке в определении координат.

– А Симон держался молодцом.

Ответ Графини прозвучал немного резковато:

– А ты как думала?

– Да никак. Вообще-то я тоже считала, что он выдержит, но все ведь полагали, что ему будет вовсе не сладко. Ну, я имею в виду, эту историю с папашей девушки и все такое…

– Ладно, Полина, так что ты там нарыла? Арне сказал, что это может быть крайне важно. Признаться, мне немного жаль, что не удалось дослушать его доклад до конца. Так что давай, рассказывай, почему мы оказались здесь.

Полина Берг стала рассказывать. На этот раз ее объяснения были гораздо более стройными, и Графиня сразу же уловила суть. Реакция последовала незамедлительно и была такой же, как и у Арне Педерсена:

– Так, значит, пилот вертолета?

– Скорее всего.

Графиня некоторое время помолчала, ожидая, пока полученная информация уляжется. Затем осторожно спросила:

– И что, гренландская полиция подтвердила, что месторасположение этой станции было определено неверно?

– Ну да. Я связалась с человеком, которого зовут Тронд Эгеде. Это он был вместе с Арне и Симоном там, во льдах. Пять минут назад он перезвонил и сообщил, что я совершенно права. И очень извинялся. Ему до чертиков досадно, что он сам не заметил все эти ошибки. Это его собственные слова – я цитирую.

Графиня кивнула, как будто подчеркивая свою солидарность с досадой Тронда Эгеде, а затем с широкой улыбкой сказала:

– Отличная работа, Полина. Мы бы могли потерять на этом кучу времени. Считай, сегодня ты отработала свое жалование.

Полина Берг даже порозовела от удовольствия.

– Благодарю. Арне мне обещал, что я могу поехать переговорить с одним свидетелем, который знает все об этих DYE. Хотя, честно говоря, он был не в восторге от этого.

– Бог с ним, отправляйся. Вот только что касается списка бывших сотрудников DYE… Я считаю, тебе не стоило бы одной встречаться ни с кем из значащихся в нем мужчин. Или по крайней мере… хотя нет, вне зависимости от того, пилот этого вертолета или же кто-то другой, лучше, если ты будешь держаться от них подальше. Договорились?

– Договорились, постараюсь держаться подальше. Арне, кстати, тоже об этом предупредил.

– Ну, вот видишь, значит все правильно. Если хочешь, можешь взять мою машину.

Провожая взглядом выходящую из дверей девушку, Графиня ощутила легкий укол зависти. Не потому, что юной коллеге удалось обнаружить то, на что никто не обратил внимания, – нет, тут она могла лишь порадоваться за Полину. Графиня позавидовала ее кипучей энергии и неуемному тщеславному ликованию, когда ей наконец удалось отличиться. Все это были черты, присущие юности, которые со временем наверняка исчезнут, в том числе и у Полины Берг. Ведь рано или поздно начинаешь понимать, что расследование, которое в данный момент представляется тебе особо важным, на самом деле не имеет такого уж ключевого значения, ибо за ним последует новое, а там – следующее и еще одно… Осознание этого приводит к тому, что из дела жизни следствие постепенно превращается в обычную рутинную работу. Что, в конечном итоге, гораздо более эффективно, хотя, разумеется, предполагает минимум энтузиазма, да и от восторженного отношения новичков к своей работе уже давно не осталось и следа. Она подумала и решила, что такое происходит в большинстве профессий.

Внезапно у Графини возникла неприятная ассоциация. Новая секретарша ее бывшего мужа в свое время также была весьма амбициозной особой. Оба они – и она, и муж – в разговорах между собой называли ее не иначе как «Эрна с острыми локтями». Графиня тут же поправилась: бывший муж, и сразу почувствовала, как от внезапно всколыхнувшейся ненависти у нее засосало под ложечкой. Это ощущение, ни на день не оставлявшее ее в течение целого года после развода, все еще время от времени возникало вновь. Правда, не с такой остротой, как прежде. Эрна успела уже родить второго ребенка от ее мужа… от ее бывшего мужа. Рождение первого им удавалось скрывать около месяца, прежде чем Графиня заподозрила что-то неладное и наняла частного детектива для слежки за супругом. Разрыв их был тяжелым и окончательным. «Теперь, когда я наконец свободен, мне ничто не помешает просыпаться каждое утро в объятиях женщины, которая ежедневно стремится лишь к одному – быть совершенной». Это были последние слова, сказанные им перед тем, как расстаться с нею и навсегда покинуть ее жизнь. Чтобы уйти к новой семье. Тяжело вздохнув, Графиня попыталась усилием воли отогнать от себя негативные мысли, прекрасно зная, что теперь будет как минимум несколько дней злиться, одновременно испытывая параноидальный страх случайно столкнуться с ними на улице. Так бывало всегда. И наоборот, немного помогало, стоило ей только вспомнить о том, что раз в два месяца частный детектив продолжает присылать ей фотографии. Так просто, чтобы она могла быть в курсе событий и контролировать ситуацию. Она велела ему делать снимки, не скрываясь, чтобы как можно больше досадить им. Думать об этом ей также было приятно.

Глава 6

Патронажную медсестру Полина Берг отыскала прямо посреди одной из центральных улиц Роскилле. Та сидела в маленьком красном автомобильчике с эмблемой муниципальной медицинской службы и заполняла схему отчетности. Женщине было пятьдесят с небольшим, однако, несмотря на изящный форменный костюм приятного серо-голубого цвета и умело наложенный макияж, она выглядела старше своего возраста. Лицо у нее было усталым, а движения резкими и угловатыми, как будто она сама на себя за что-то злилась. Выслушав короткий рассказ Полины Берг о цели ее визита, она с недоверчивым видом изучила ее удостоверение и лишь после этого пригласила девушку присесть на пассажирское сиденье. Затем она снова углубилась в бумаги, как будто не замечая, что теперь уже не одна в машине. Закончив наконец со своими записями, она аккуратно разложила все листки по двум папкам, озабоченно взглянула на часы и сказала:

– Я уже и так на восемь минут выбилась из графика. Следующий мой гражданин, правда, живет всего в двух кварталах отсюда, но вот тот, к которому я отправлюсь потом, – в Вибю. Так что, если подождешь меня, у нас будет время переговорить по дороге туда.

– Конечно, я подожду.

Женщина завела свой автомобильчик и привычно влилась в напряженный полуденный поток транспорта. Затем без всякого перехода заметила:

– Да-а, стало быть, гражданин. Так мы их называем, и выражение это уже настолько вошло у нас в обиход, что воспринимается как нечто вполне естественное. Хотя я прекрасно понимаю, что для постороннего уха оно звучит, скорее, как термин времен Великой французской революции. Ты останешься в машине. Вообще-то это против правил, но сотруднику уголовного розыска, пожалуй, можно доверять.

Вскоре они подъехали к дому следующего «гражданина», и медсестра выпрыгнула из машины.

– На него у меня уйдет максимум четверть часа, а если повезет, удастся еще и нагнать минутку-другую. Всего и дел-то – повязку сменить.

По истечении семнадцати минут Полина Берг начала нервничать.

Тем не менее по пути в Вибю им все же удалось поговорить. Полина спросила:

– Когда ты работала на американской базе в Сёндре Стрёмфьорде в 1983 году, одной из твоих коллег была некая Мариан Нюгор?

Судя по графику медсестры, поездка должна была длиться не менее двадцати минут, так что особых причин форсировать беседу не было. Поэтому Полина и решила начать с предыстории.

– Да, мы с ней обе были медсестрами. Согласно baserules [10], каждая должность на базе должна была обеспечиваться двумя единицами персонала, даже несмотря на то, что работы подчас и у одного-то было на полдня максимум. С одной стороны, ВВС США могут функционировать до изумления эффективно, а с другой, разбазаривают свои ресурсы почем зря.

– И сколько времени ты проработала на Гренландии?

– С 1980 по 1984 год.

– Сложно было устроиться туда на работу?

– Не особенно, если ты медсестра. Требовалось лишь хоть как-то говорить по-английски и быть приятной в общении. Ходили также слухи, что препятствием могла стать политическая ангажированность – ну, там, если ты, предположим, коммунист или кто-то еще в подобном роде, – однако правда ли это, я не знаю.

– Ты в курсе, что произошло с Мариан Нюгор?

– Разумеется, в курсе. Это ведь ее немецкий канцлер обнаружила во льдах. Я стараюсь как-то поменьше забивать себе голову мыслями об этом. Что, в общем, совсем нетрудно: все ведь это произошло так давно, как будто в прошлой жизни.

– Ну и как вы с ней ладили?

– Не особенно, между нами всегда было жесткое соперничество.

– За то, кто из вас лучшая медсестра?

– За то, кому достанутся лучшие мужики. Надо честно признать, что здесь она была вне конкуренции.

– У нее было много мужчин?

– По большому счету Мариан могла заполучить любого, кого хотела, но если ты имеешь в виду, что она готова была к каждому прыгнуть в койку, то – нет. В общем-то, в этом отношении мы с ней ничем не отличались от прочих девушек в этом возрасте. Даже если учесть кучу свободного времени и обилие вечеринок с морем дешевого спиртного. Не говоря уже о том, что взаимоотношения мужчин и женщин на базе этому весьма способствовали, если ты понимаешь, о чем я.

– Хм-м-м… кажется, понимаю. А ты не помнишь, у Мариан были подруги? Ну, или друзья? Я имею в виду тех, с кем она могла быть откровенна?

Медсестра ответила, не раздумывая:

– Да, у нее была одна подруга – наполовину гренландка, наполовину датчанка. Она была даже красивее Мариан – высокая, стройная. Училась в университете в Орхусе, а на это время брала академический отпуск. Вот только имени ее не помню – только прозвище. Почти у каждого из нас тогда оно было. Может, это и выглядит странно и неестественно, однако сейчас на память приходят лишь те самые прозвища.

– И как же ее называли?

– Двухметровая Любовь.

– Не знаешь, где сейчас мне найти эту Двухметровую… то есть подругу Мариан?

– Понятия не имею. Помню только, что она вечно где-то училась, так что наверняка она и сейчас имеет дело с книгами. Торгует ими, работает в библиотеке, что-нибудь переводит, редактирует…

Полина Берг перебила:

– Спасибо, я уже поняла – работает с книгами. Скажи, а какие мысли у вас были, когда Мариан Нюгор вдруг пропала?

– О, это было ужасно, и вместе с тем как-то не укладывалось в голове. Многие из нас тогда считали, что она нарочно ушла во льды, то есть покончила с собой – кстати сказать, такое случалось нередко. Часто бывало, что тела их потом так и не находили. Однако никто и подумать не мог, что Мариан вынашивает подобные планы, так что для всех ее поступок явился самым настоящим шоком. Между прочим, когда мой контракт истек, это стало одной из причин, по которым я решила вернуться домой.

– Она исчезла, когда прибыла на место, которое вы называли DYE-5, – если я правильно понимаю, радарную станцию, расположенную во льдах. А сама ты там бывала? – Два раза. Помнится, мне приходилось неоднократно бывать почти на всех DYE, и лишь на DYE-4 – однажды. Она была расположена дальше всех – на восточном побережье. К сожалению, сейчас, когда прошло 25 лет, мне трудно восстановить в памяти подробности каждой поездки, так что я не уверена, что смогу рассказать что-то о посещении именно DYE-5. Кроме всего прочего, все эти пять DYE были более или менее похожи друг на друга.

– Постарайся хотя бы вспомнить, как вообще проходили такие поездки. На чем вы туда добирались?

– Летали – на самолетах либо вертолетах. На DYE-5 – всегда на самолете, для вертолета это было слишком далеко.

– А возили только вас или же с вами бывали и другие?

– Только нас. Иногда, правда, переправляли кое-какие грузы и всегда – письма, но из людей были только мы. – То есть вы и пилот?

– Ну да.

– А пилотами были американцы или датчане?

– Раз на раз, конечно, не приходился, но обычно – датчане. Согласно предписаниям военных, разумеется, летать должны были американцы, однако все правила систематически нарушались – за исключением неписаных. Некоторые датчане получали лицензию пилотов прямо там, на месте. В том числе и пилотов вертолета. Думаю, это было записано у них в контракте, хотя на 100 процентов я в этом не уверена. Не забывай, ведь у большинства было огромное количество свободного времени, а что касается любых форм обучения, американцы всегда были готовы помочь. В общем и целом все они были весьма услужливыми и приятными людьми, правда, жуткие транжиры – казалось, их нисколько не заботит, какое огромное количество государственных средств просто-напросто пускается на ветер.

– А много времени занимала учеба по управлению вертолетом?

– Восемь недель, и, насколько я помню, стоило это сто пятьдесят тысяч крон. Разумеется, речь шла лишь о лицензии, дающей право на управление частными воздушными судами – не коммерческими.

– Ты говоришь, что на DYE с тобой летали, как правило, пилоты-датчане. Почему?

– Они летали не только на станции DYE, они вообще летали чаще всего. Дело в том, что профессиональным летчикам такие полеты были не интересны, тогда как датчане делали это, что называется, в охотку. Так что американцы обычно просто вписывали в полетный лист свое имя, а вместо них за штурвал садились датские любители. Разумеется, только если инструкторы были полностью убеждены, что соответствующий новичок справится с заданием. Такой вертолет стоит столько же, сколько целое фермерское хозяйство, так что, если бы что-то пошло не так, а потом выяснилось бы, что за рулем, штурвалом или как там еще это называется, был кто-то посторонний, Вашингтон бы своих за это по головке не погладил. Однажды подобный случай произошел в Туле, и после этого все полетные правила несколько месяцев соблюдались самым строгим образом – до тех пор, пока все не забылось.

– Расскажи, как обычно протекали ваши визиты на DYE?

– А что тут рассказывать? Дел было не так уж много: нужно было подсчитать количество оставшихся медикаментов да проверить содержимое аптечек первой помощи, – вот, в общем-то, и все. Это занимало не больше часа – если поторапливаться, и часа два – если делать все с прохладцей. А, как правило, так и бывало. Что мне больше всего запомнилось в процессе подсчета лекарств, так это то, что в их число входили таблетки от малярии – все американские базы в мире, где бы они ни находились, скроены на один манер. Однажды мы, помнится, даже заказали новую партию таблеток от малярии под предлогом того, что у прежних истек срок годности, – правда, для самой базы. Просто так, шутки ради, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

– И что же?

– Да ничего, точнее, из США на самом деле незамедлительно поступила новая партия. Кроме того, раз в год нам регулярно поставляли по четыре прекрасные газонокосилки. На них сразу же находилось немало охотников, и все они быстро оседали в крупных фермерских усадьбах где-то в Дании.

– Что ж, разумный подход. Ладно, а чем еще, помимо подсчета лекарств, ты занималась во время своих приездов на станции DYE? Разве мужчин, из которых состоял персонал, вам не нужно было осматривать?

– Нет, только медикаменты. С мужчинами, за исключением начальника DYE, мы вообще не должны были встречаться. Вообще-то каждый наш приезд становился своего рода событием, ибо о нем все знали заранее и готовились к нему, как к какому-то крупному празднику. Прежде всего, это вносило хоть какое-то разнообразие в монотонное течение их жизни, а кроме того, мы ведь были для сотрудников станций единственными женщинами, которых они видели за долгие месяцы своей работы. Накануне нашего очередного приезда все они долго мылись в душе, и надо было видеть, как они следили за нами во время наших передвижений по станции. Вот внезапно откуда-то возникает чья-то голова, в щелку за тобой следит пара возбужденных глаз. Мы становились объектами самого пристального и неусыпного внимания, однако – никогда никаких прямых контактов. Черт возьми, как же все это было забавно! Стоит мне увидеть по телевизору суслика, как я сейчас же вспоминаю этих мужчин – точнее, их головы, осторожно выглядывающие из всевозможных укрытий и тотчас же прячущиеся при первых признаках опасности оказаться обнаруженными.

– А тебе бывало от этого как-то не по себе?

– Пожалуй, нет, никогда – для этого попросту не было никаких оснований.

Сказав это, она внезапно непроизвольно покрепче сжала руль; машина дернулась и чуть было не съехала на обочину, однако уже в следующее мгновение выровнялась.

– То есть я считала, что их нет. Ох, до чего же неприятно обо всем этом теперь вспоминать. А как именно Мариан умерла? В газетах приводится столько страшных подробностей. Неужели все это правда?

– К сожалению, да. Ее задушили пластиковым мешком.

– Фу, какой ужас! И что, на ее месте могла бы быть я?

– Едва ли. Убийцу интересовал определенный тип женщин, а ты к нему не относишься. Не припомнишь, с кем Мариан летала на DYE-5 в день своего исчезновения?

– Разумеется, помню – такие дни не забываются. Мы все были жутко расстроены, когда узнали, что она пропала, поскольку всем было ясно, что это может значить. Как я уже говорила, такое и раньше бывало. Пилоту вертолета пришлось по нескольку раз пересказывать всю историю, хотя рассказывать было, в общем-то, не о чем. Я имею в виду, что тут скажешь, когда ее искали, где только можно, да так и не нашли. Но он был нашей последней надеждой, и ему приходилось раз за разом подниматься в воздух и продолжать поиски.

– А на станцию летали только он и Мариан Нюгор?

– Ну да, конечно, только они. Как я говорила, это было в порядке вещей.

– Он был датчанином?

– Да.

– Как его звали?

– Господи боже! Неужели это он ее убил?

– Мы этого не знаем, но мне хотелось бы узнать его имя. Так ты помнишь, как его звали?

– В том-то и дело, что нет. Хорошо помню его лицо и то, что он был инженером, мастерил всякие забавные технические штучки, а вот имя… хотя нет, погоди-ка. Настоящего имени его я точно не помню, но у него, как и у всех прочих, было прозвище. Банди, Блонди или что-то похожее… Нет… ага, кажется, вспомнила! Пронто, точно – Пронто! Кстати, я тут подумала – а ведь у Мариан тоже было прозвище. Мы звали ее Полли, поскольку у нее была неприятная привычка вечно все повторять – совсем как попугай, понимаешь?

– Ага, понятно. А об этом Пронто можешь еще что-нибудь рассказать?

– Помнится, он был невероятно наивным. Его запросто можно было заставить поверить во что угодно, и время от времени над ним подшучивали – правда, нечасто, поскольку он был слишком уж легкой жертвой.

– Можешь припомнить какой-нибудь случай?

– В едальне – так мы называли нашу столовую – среди прочих блюд фаст-фуда были такие формованные ломтики жареной ветчины в панировке. Мы называли их висячими ушками, поскольку по внешнему виду они действительно напоминали треугольные свиные уши, и к тому же были такими же резиновыми. Хотя, вообще-то, довольно вкусными. Кроме того, там стоял такой специальный аппарат для изготовления мягкого мороженого. Так вот, однажды кто-то убедил Пронто, что висячие ушки с мороженым – вкуснейшее блюдо, которым многие в США лакомятся на Рождество. И он одно время доверчиво уплетал все это за обе щеки. Как-то ночью я застала его за поздним ужином: полной тарелкой жареной ветчины с мороженым. – Так он что же, был дебилом?

– Вовсе нет, просто большой ребенок. Вообще-то, насколько я помню, во всем, что касалось работы, он был довольно сообразительным. Я уже рассказывала, что он получил образование инженера. Правда, в повседневной жизни относился к тому типу людей, которые все принимают за чистую монету и даже не представляют себе, что окружающие могут над ними подшучивать или же беззастенчиво обманывать.

– А в чем состоял круг обязанностей Пронто на базе?

Медсестра покачала головой – этого она не помнила. Полина Берг подвела итоги:

– Значит, пилот вертолета, который доставил Мариан Нюгор с базы в Сёндре Стрёмфьорде на DYE-5 13 сентября 1983 года – то есть в день ее исчезновения, – был известен под прозвищем Пронто.

– Да, верно.

– Когда ты последний раз видела этого Пронто?

– Он уехал незадолго до меня. По всей видимости, это было в начале 1984 года, поскольку сама я вернулась оттуда в марте. С тех самых пор я его и не видела.

– Где я могла бы найти кого-нибудь, кто знает настоящее имя Пронто?

– Думаю, это не так уж сложно. Многие из тех, кто побывал на базах в тот период, до сих пор видятся – эти встречи стали у них чем-то вроде культовых мероприятий. Сама я уже давно на них не хожу, однако существует такой сайт modnord.dk, на котором можно узнать его настоящее имя, поскольку, помнится, напротив него в скобках указано прозвище. Если тебя это интересует, то там же можешь отыскать и кое-какие фотографии. О, нет, только не это!

Она с досадой стукнула по рулю и начала притормаживать. Перед ними у обочины выстроилась внушительная очередь припаркованных автомобилей, и мотоциклист из дорожной полиции властным жестом призывал их занять место в самом ее конце.

– Чертов 77-й пункт! Это будет уже второй раз за месяц.

– Не останавливайся и подъезжай прямо к нему.

Патронажная медсестра послушно выполнила указание. Полина Берг вышла из машины, показала инспектору свое удостоверение и начала оправдываться. Чуть погодя она вернулась к автомобильчику своей собеседницы, которая тем временем опустила боковое стекло.

– Что ж, большое спасибо, ты очень мне помогла. Можешь спокойно ехать дальше.

– И тебе спасибо. Надеюсь, ты разыщешь убийцу Мариан. Бедняжка не заслужила такой участи.

Девушка проводила отъехавший автомобиль долгим взглядом. Вероятно, думала она, ей стоило ответить, что подобной участи не заслуживает никто.

Восемь часов спустя Полина Берг лежала в ванне, с наслаждением зачерпывая пригоршнями пышную пену и чувствуя, как горячая вода постепенно наполняет теплотой измученное дневными хлопотами тело. Дверцу в ванную комнату девушка оставила распахнутой настежь, и когда услышала, как открылась, а затем снова хлопнула входная дверь, на ее очаровательном лице появилась лукавая улыбка. Она, не торопясь, приняла тщательно продуманную позу: золотистые волосы легли на воду вокруг головы пышным ореолом, а одна рука в расслабленной истоме свесилась через край ванны. При этом миллионы белоснежных пенных пузырьков целомудренной фатой прикрывали ее полную наготу, о которой свидетельствовало кокетливо выставленное напоказ идеальной формы колено.