Печали пролетевших дней. Дороги жизни и смерти

После того, как в Белой Дуброве Татьяне одной жить было трудно – она приезжала к Лаврентию с надеждой дожить у него до смерти, но он сказал ей, что при его жизни он ей обещает это, а после его смерти – неизвестно как сложатся обстоятельства.

Но потом Люба и Надя получили квартиру – у них она и дожила до 19 марта 1968 года, там и умерла.

Фото Роман и Домна 28.08.1966 Макеевка

Роман Савостьянович родился в 1893 году – это был человек неунывающего характера. В отроческом возрасте они с братом Федосом пасли сельских коров. У пастухов было два неотъемлемых предмета – палка и предлинный кнут. Этим кнутом, взмахивая в определённом направлении, пастухи издавали такой щелчок, похожий на выстрел пистолета и ещё громче, этим же кнутом и скотину дисциплинировали. Однажды вечером, возвращая скотину, домой, подростки (сельские девчата и хлопцы) попросили: «Пастух, леснú!» (кнутом издай щелчок). В селе жила еврейская семья и у них была дочь Хайка, которая и находилась среди подростков. ХАЙКА – переводится как рот. От общеупотребительного «хаять», хай ха́йка- презрительно, «еврейка»., Как и в польском сhаjа «еврей», от еврейск. имени Хаим13, женское Хая.

Роман погнался за Хайкой, та – кругом постройки и опять – на улицу. А Федос желая доставить неожиданность и припугнуть Хайку, подрассчитал время её появления из-за угла и, хотел было леснуть у неё над головой, но она выбежала чуть раньше, и удар пришёлся по её груди – рассёк он ей и одежду и кожу… Дело пастухов стало известно отцу Савостьяну Лаврентьевичу, и он поставил Федосу условие: «Иди, поклонись Хайке и попроси прощения или я тебя выпорю!» Хайке! Поклониться?! – да это позор на всё село! Нет, пусть лучше отец выпорет – решил Федос.

Романьке стало жаль брата – отец зря руками не махал, ручищи здоровенные были. Решил он повести брата к Хайке – полез на чердачок, где неслись куры, набрал яиц, сам впереди, а за ним Федос идёт и утверждает, что кланяться Хайке он не станет. Роман посадил брата на дворе, зашёл в избу к евреям и стал просить за брата и объяснять, что это сделано не умышленно, что они очень об этом сожалеют, при этом он освободил свои карманы, выкладывая на стол их содержимое (яйца). Мать Хайки жаловалась, как доченьке больно было, но отпустила с миром. Роман поблагодарил за прощение, вышел к брату. Федос усомнился – а если отец спросит, кланялся ли он Хайке, на что Роман махнул рукой и сказал, оно отцу не нужно – были мы у них и довольно, гроза миновала.

В их селе все дворы были загорожены так, что на огород скотина доступа не имела, свиньи ходили так же как и собаки – без привязи по улице со двора – во двор. «Соседями их были «пасянки» – свиней своих они держали, но их не кормили, и бегали эти звери – куда их ноги могли донести в поисках пищи. Однако с «пасянками» они разделяли детские игры, и было их не мало. Я думал, что это их фамилия, оказалось – да, только уличная. А почему же? Да у них отец разговаривал как «пось», а что такое пось – ну, да собака! Он так разговаривал – гу! гу! – лающим способом. Ну, а раз отец получил прозвище «пось», то и дети у него «пасянки». – вспоминает Федос.

«У Александры Игнатьевны фартук был с утолщенными на концах завязками – это был инструмент для усмирения, непослушных. Он был всегда при себе и хорошо помогал» – вспоминает Федос.

В 1914 году взяли Романа в армию, отправили на фронт в Галицию – западную Украину, дали ему, как и всем, винтовку и вдоволь патронов. Его задача была – стрелять на запад – в сторону противника без прицела, а как за каждым выстрелом нужно дёргать затвор – набил он мозоли на правой руке. Война была невесть за что, и решил он, это сомнительное занятие оставить. Когда противник пошёл в наступление, бросил он винтовку, схватился руками за живот и… попал в плен. Отправили его в концлагерь, огорожен он был колючей проволокой и через него протекал ручей, в котором пленные умывались. В том лагере было два пленных поляка, которые никогда не мылись, от этого их кожа на руках и лице покрылась панцирем как у черепахи. Надзиратель приказал силой этих двух поляков бросить в воду, а когда они отмокли и эти панцири поотпадали, так кожа у них оказалась как у детей.

Кормили их как в концлагере. Часто вместо еды привозили в бочках кровь скотскую с бойни, а она была уже с несвежим запахом – отвратительная! Наконец пленных распределили по хозяйствам. Хозяин дал им работу на мельнице и, однажды, когда отлучался, показал, что когда нужно будет – вот этот жёлоб повернёшь в сторону. Но бестолковый русский махал руками и доказывал: «Никс форштейн!» – не понимаю! Хозяин, видя, что с этой бестолочью не договоришься – отлучился, а когда оказалось нужно – этот «бестолковый русский» жёлоб отбросил. Хозяин, вернувшись, сказал: «Никс форштейн?» – «Форштейн!»

Потом их отправили с другими пленными работать в виноградник. О! Это красота! Никакого надсмотрщика – хошь – работай, хошь – лежи. Да за какие гроши мы здесь будем спины гнуть? – Сидим! Приходим к столу – скудновато, ну мы так и работать будем! – Сидим! Хлеба ещё меньше, а суп – как ясное небо. Да сколько же они нас будут голодом морить!? Анну давай поработаем! Приходим и глазам не верим! Хлеб! И даже мясо в супе! Да густой! Оказывается хозяйка выходила на балкон и в бинокль за ними наблюдала: сидите? – так и кушать будете, работаете – и на столе соответственно.

Вильге́льм Го́тлиб (Васи́лий Го́тлибович) Кри́стер (1812, Саксония – 1890, Киев) – садовод и предприниматель, основатель садоводческой фирмы и агрошколы в Киеве. В советское время В. Кристер и его фирма были малоизвестны, теперь же киевоведы утверждают, что именно благодаря деятельности питомника и школы Кристера Киев к XX веку приобрёл репутацию одного из самых озеленённых городов мира. В 1848 году он купил у князя Эстергази участок площадью 38 десятин (около 40 га) на Приорке (в то время – предместье Киева), а затем и переехал на это место.

В 1850 году основал фирму «Садоводство и семенное хозяйство В. Кристер», которая стала впоследствии знаменитым питомником, поставлявшим саженцы плодовых и декоративных растений не только частным садоводам, но и для благоустройства парковых зон в Киеве. Позже на базе этого хозяйства была открыта агрошкола, выпускники которой работали садовниками по всей Украине. В хозяйстве имелись также виноградники, огороды, молочная ферма, пасека и рыборазводные пруды.

Умер В. Г. Кристер в 1890 году и был похоронен на территории своей школы. Могила сохранилась, но находится в заброшенном состоянии, с неё украдено мраморное надгробие.

На месте Бывшего садового хозяйства длительное время находились теплицы цветоводства, затем оно было частично застроено жилыми массивами, незастроенная территория известна как урочище Горка Кристера. Кристерова горка – историческая местность в нынешнем Подольском районе (Ветряные горы) Киева. Сейчас так называют ландшафтно-парковую зону вдоль улицы Осиповского, ограниченную улицами Красицкого, Вышгородской, Ветряные горы и Западинской. Материал из Википедии.

Вернувшись, домой из плена, Роман с Лаврентием отправились искать работу и поехали в Киев. Там нашли работу в оранжерее цветовода Кристера. Но поработав, немного решили, ехать на Донбасс. Какое-то расстояние они шли пешком, несколько дней голодные, молодые здоровые парни. Путь им предстоял 800 километров.

Я как автор долго думал, стоит ли этот эпизод из жизни помещать в эту книгу, но чтобы как можно достовернее описать крайнее отчаяние и безысходность, решил таки это событие из воспоминаний дедов оставить на этой странице.

Голодные до отчаяния, они дошли до того, что в экскрементах человеческих стали искать, по их мнению, съедобные компоненты – это были наспех проглоченные фрукты и не сваренные как должно. Смотря на эти «фрукты» они спрашивали друг друга: «Оботрём?» И когда такое ели, то потом долго страдали от изнурительного расстройства и болели очень. Однако, не теряя оптимизма, опять друг друга спрашивали: «Ну что? Оботрём?» когда уже под ногами была только земля, вообще ничего не было.

Подвигаясь на восток – положение менялось. И однажды Лаврентий увидел возвращающегося Романа, а в руках у него была большая белая булка хлеба – ну! Это уже можно сказать – спасение! И так, приехали они на Святогоровский рудник, здесь уже работали и Тарас с Федосом – это был год 1919. Устроились в шахту работать. У Тараса была корова, которой нужен был корм. Роман с Федосом договорились у кого-то в селе Святогоровка за корм и за волов для перевозки корма, «а цеж волы, їх же треба вовремя кормить», так они возьми да и задержись в дороге. Ох, сколько упрёков пришлось им выслушать от хозяев – Федос это всю жизнь помнил.

Роман Савостьянович не сразу уверовал в Бога, а всё свободное от работы время проводил на вечёрках. И, когда его однажды спросили о Белозёрке (город Белозерское Донецкая область), он сказал: «Да, я знаю, там когда-то жили помещики Ходусы и Савчеки, только и хозяев было – хутор отрубной, крайний, малонаселенный, и мы туда ходили на вечёрки».

В истории Добропольского района сохранились архивные данные старожилов о наших хуторах, которые сегодня разрослись уже в города.

Одним из таких старых хуторов на окраине Добропольского района граничащим с хуторами Червоный шлях и Собачевка, располагался до революции хутор Белозерка.

При заселении земель Добропольского района в начале двадцатого века, различные слои населения селились в наших местах. В Белозерку в 1913 году приехали крестьяне из Таврии основали здесь свои имения. Зажиточные крестьяне в этих местах умели и хорошо работать и красиво отдыхать.

В эти места любила ходить на отдых и Елена Васильевна Гончарук. Земли много места плодородные, занялись овощной продукцией. Среди местных жителей не было неурядиц и каких либо конфликтов. Жили люди и даже не думали что в скором будущем советская власть изменит все не в их пользу.

Фото Ходус с дочерью

А через короткое время все очень изменилось. Знаменитые фамилии родов Савченко, Ходус, Тупольский, Рубель и другие. Их приехало несколько десятков. Место помещики выбрали не случайно, так как здесь рядом проходил Муравский шлях. И по нему ходили и чумаки и проезжали на ярмарку торговцы, с товаром из Харьковской, Белгородской, Курской губернии. Тут они становились на ночевку, приглянулись им эти места, так и поселились. Скорее всего, и Гончарук заехал этой дорогой в эти места вместе с Натальей.

Известные помещики Таврии занялись украшением здешних мест, стали сажать сады, сортовыми саженцами, плодовые и ягодные кустарники. На дикой земле целины, где только носились махновцы и скифы, зацвела заплодородила земля. В культурном местечке поставили лавочки, сделали парковую зону и посадили большие насаждения культивированной сирени. Весенними вечерами аромат сирени лёгким ветерком разносился на всю округу. Особенно пышно и красиво цвела белая сирень. Говорок таврический, называл сирень ту билозиркою. А грозди белой пушистой сирени свисали как виноград, где каждый цветочек был звёздочкой. А зирка с таврического наречия это звезда. Так и вошло в наречие Добропольского района до наших дней название хутора – Билозирка, позже Белозерка, а сегодня это мощный шахтёрский город Белозерское. Лучшее место для гулянок, наши деды знали такие места.

Проработав на шахте до 1925 года, Роман пошёл работать на огороды совхоза Горняк №2. В 1926 году он берёт Лаврентия – запрягает лошадь, вожжи передаёт брату и говорит: «Едем невесту сватать!», да ему уже и пора было – тридцать три. Но куда ехать? В село Доброполье! Это село Лаврентий хорошо знал, кто, где живёт тоже, поэтому, подъезжая, к подходящему двору Лаврентий спрашивал: «Сюда?» – «Нет, дальше!», «Сюда?» – «Нет, дальше!», «А кого же?» – тревожно спрашивал брат. «Известную!» – был ответ, ехали дальше. «Сюда?» – «Нет, дальше!», и когда дальше оставался один двор, Лаврентий упавшим голосом спросил «Дальше?», «Ну вот, и приехали, хоть долго, зато дальше некуды!» Тут и жила Домна Тимофеевна Чмуль, дочь известного после революции баптистского проповедника на Донбассе.

Прошло бракосочетание и переселились они на станцию Гришино. Купил ли он или построил, но дом их был крыт железом, просторный, так, что когда в 1929 году Лаврентий решил переехать туда же, то стали они жить вдвоём в этом доме с семьями, пока Лаврентий купил хату. А как в то время был сильно развит ночной воровской промысел, решили они однажды устроить сигнализацию по тогдашнему способу. Поставили скамейку, на скамейку вёдра, так, что при малейшем постороннем движении всё это устройство зазвенит, и легли спать. «Сигнализация» не подвела. Чуть свет раздался грохот, Роман вскочил, зовёт Лаврентия и топором производит звуки, а бестолковый жулик не внимает этому и продолжает беспокоить «сигнализацию». Решили взглянуть на него. О! Узнали – Петька! Куры же встают рано – и пошёл петух по этим вёдрам ходить! Долго они вспоминали свою храбрость против петуха.

Когда Лаврентий купил себе недостроенную хату, Роман сжалился над людьми, просившимися на квартиру, и пустил их. Они же, прожив несколько времени, сказали, что та часть дома, в которой они живут, принадлежит им, поэтому никакого разговора о плате и быть не может, поэтому дом пришлось продать, а новый хозяин укротил строптивых и дом от них освободил.

Роман купил хатёнку на Краковском посёлке Красноармейский район, Донецкой области, где прошла основная часть семейной жизни. В войну к нему во двор зашёл немец и он с ним перебросился несколькими словами по-немецки, а тот сообщил в комендатуру, что есть понимающий по-немецки. Романа вызвали в комендатуру, разговаривала с ним женщина и предлагала работать у них переводчиком, но он, зная о возможных последствиях, ответил, что был в плену в сельской местности и там усвоил несколько немецких фраз, а переводчиком никак быть не может. Женщина ему сказала, что это по желанию и отпустила. А как это стало известно одному русскому полицаю14, то он, Романа и упрекал в том, что он, наверное, надеется, что русские вернутся, на что Роман ему говорил, что бы он, с этим осторожно обходился. После, когда этот полицай отсидел десять лет и увидел Романа, то сказал, что много раз Романа в тюрьме вспоминал.

Вот дети Романа и Домны Тимофеевны: Женя, Вера, Тавифа, Валя, Надя и Павел. В конце 50-х годов Роман начал строить себе просторный дом. Вера работала диспетчером в Красноармейской автобазе. Построил Роман просторный дом, и жили они в нём вдвоём – в одной комнате, остальные комнаты ждали своих жильцов.

Когда в середине 60-х годов в Красноармейске были организованы курсы регентов, я (Иван Лаврентьевич) часто приезжал к дяде Роману на ночь, потом мы с ним ездили в Донецк и к Федосу в хутор Завитний. Тогда он мне и рассказывал, всё что помнил.

Но для меня как для автора этой книги – это уже история, история моих праотцев. Благодаря моим потомкам – я живу. Человек умирает тогда, когда умирает последнее воспоминание о нем. А значит потомки мои, живы, и жить будут вечно. Ничего, у меня тоже полно приятных воспоминаний о них, только я их напишу это позже. В начале 1968 Романа парализовало, я (Иван Лаврентьевич) ни разу у него не был во время его болезни, всё думал, что успею…, а он ждал меня. В день похорон мы с сестрой Лидой отправились к ним, но дороги были занесены снегом, и на похороны я не попал. Случается же такая неблагодарность в жизни.

Домна Тимофеевна ещё немного прожила. К ней переехала жить дочь Тавифа с мужем, детей у них не было и они взяли на воспитание девочку, которую и вырастили. Домну Тимофеевну парализовало лет через семь после мужа, но речь её не была отнята, и вольных речей уже у неё не было. Умерла Домна Тимофеевна Власенко в конце лета, и закончилось их странствование.

Фото Федосея Савостьяновича

Федосей Савостьянович 1896 года рождения. Его отроческие и юношеские годы описаны у Романа. В начале гражданской войны 1914 года он приезжал к Тарасу в Юзовку (Донецк) в надежде устроиться в шахту. Но там ново поступающие проходили, медицинскую комиссию и по слабости зрения он комиссию не прошёл, однако на фронт его взяли.

Отправили его с фронтом на западную Двину в город Двинск, (теперь это Даугавпилс) – сильная крепость, которая была достроена и освящена в царствование Николая І в 1832 году. Вот сюда его и отправили. Немецкие заграждения были устроены из рядов крепко утверждённых деревянных столбов, по которым была густо протянута колючая проволока. Между этими рядами были земляные рвы. За этими заграждениями находились немецкие траншеи и блиндажи. Вдоль немецкого заграждения шло русское заграждение – это три столбика, связанные вверху и разведённые в низу так, чтобы они могли стоять. Вот такие связки столбиков были выставлены вдоль немецкого заграждения и по ним протянута колючая проволока. Далее этого русского заграждения – русские траншеи и блиндажи. В траншеи солдат посылали по очереди, после чего они шли на отдых в блиндажи.

Дальше, в обоих тылах стояла артиллерия. У русских была и морская и дальнобойная артиллерии. Дальнобойная, по-видимому, стояла в крепости. Потому, когда немцы начинали донимать русских, командир просил помощи у дальнобойщиков. Обычно один залп крепостных орудий усмирял немецких пушкарей. О наступлениях ни каких разговоров не было, нужно было стоять.

И стояли до 1917 года, пока после революции с фронта стали уходить все, кто желал. «Взял я свой вещмешок – говорит Федос – а сержант спрашивает: «Власенков, ты уходишь?», я говорю: «Да», а он: «Ну и иди». И пришёл Федос домой 16 декабря 1917 года.

Прожив год в Белой Дуброве, решил ехать к брату на Святогоровский рудник. Пока рудник принадлежал угледобывающей компании, им руководил Яков Давидович Подольский, но в 1920-м году он сдал рудник государству и управление рудником принял его брат Соломон Давидович Подольский, который в то, и кажется последующее время, не был женат. Обязанности фельдшера на руднике исполняла его сестра Елена Давидовна, которая была незамужней.

Поработав до 1920 года на руднике, Федос к Пасхе возвратился в Белую Дуброву. К концу года он женился, а как жена была из Николаевки Гомельской области, он туда и переехал. Жили они там до 1929 года, пока вести о вольной жизни на Урале не соблазнили его искать там счастья. Распродался он и переехал на вольные земли. Давали ему надел земли, но без жилья, а он купил жильё с землёй.

А тут вздумалось правительству облегчить труд крестьян – объединить их в колхозы, куда нужно сдать и землю, и скот, и все орудия для обработки земли. Не востерпев сего условия, он и там всё распродал и вернулся в отцовский дом, где жила мать и слепые сёстры Елисавета и Елена.

Пережили зиму, и к лету купил он избу в селе, где прожил до 1937 года. Когда его спрашивали о том куда он ездил, он отвечал: «Да на Врал» (значит на Урал), а этот самый Урал он называл двойным именем – Врал-Враньё.

В 1937 году он приехал к Лаврентию. Святогоровские рудники уже были закрыты, а построена шахта 17/18, большая, туда он и поступил работать. Тяжёлая работа дала о себе знать. Он подорвался, заработал грыжу, которую нужно было удалять. Пошёл в больницу, где его приняла Васа Дмитриевна Сангурская и дала предписание – перевести на лёгкий труд. Поставили его на откатку на поверхности, где за смену нужно было пятьсот шахтных вагонов отогнать по эстакаде. Во! Лёгкий труд! Тяжелей чем в шахте!

Присмотрел хатку на Лобанщине – на восток от шахты. Гришинский район Анновский сельсовет деревня Парасковеевка (Лобанщина); Хотел, и кажется, купил, но осенью переехал к своему брату Тарасу на шахту 5/6 в город Димитров Донецкой области. Угольные пласты на реке Журавке в окрестностях казённого села Гродовка были открыты горным инженером из Екатеринослава Иваном Бригонцовым в 1795 году.

Шахта «Димитрова» (Гродовский рудник (1915—1930), рудник «Новый Донбасс», шахта №5—6) – угледобывающее предприятие в городе Димитров (Донецкая область, Украина), одно из старейших действующих предприятий угольной промышленности Донбасса №5—6 название в честь стволов 5—6. В 1934 году шахте №5—6 было присвоено имя Георгия Димитрова, болгарского политического деятеля.

Тарас жил в шахтной квартире, но строился, а Федос рассчитывал остаться в Тарасовой квартире. Но когда Тарас вышел из квартиры, заведующий квартирами отдал её Герасиму Савостьяновичу Власенко – брату Федоса и Тараса. Вознегодовал Федос, решил и шахту бросить. Попросил брата Романа хату купить в селе, каком-нибудь. Сёл вокруг много и во всех хаты продаются, но ни в одном селе не было леса, не было речки Бесяди, а это никак Федосу по нраву не подходило. Хотелось видеть пейзажи похожие на родину. Точно как и было с Савостьяном, родину не заменить ничем. Савостьян искал пути ухода на родину, Федосей так же.

Фото хутора Завитний

В 1966 году предложил мне (Иван Лаврентьевич вспоминает) дядя Роман съездить к Федосу, я тогда не работал и охотно составил ему компанию. Станция Желанная. На юг от станции до села идти около трёх километров. Село лежит в глубокой долине, здесь же находится интернат (колония) для слаборазвитых детей, где их учат грамоте и дают специальность. На запад, в самом конце села Новожеланное, расположен хутор Завитний.

От хутора на юг через балку большой колхозный сад (был), к западу, хутор немного возвышается. С северо-запада, за хуторскими огородами, проходит ложбинка – там всегда сыро, роднички питают крошечный ручеёк. Внизу в долине на восток до детской колонии – ставки все в зелени. В 1942 – 1943 Федос построил хату, которая стоит до сего (2005) года. Около хаты чахлый клён, за хатой – большой орех, на огороде – яблоня. Вот сюда мы и пришли тогда с дядей Романом. Ну и пошли разговоры о Белой Дуброве. Я сидел на краю кровати, Роман – посередине, с другого краю – Федос. Жили они тогда очень скоромно.

Семёновна, жена Федоса, думала свою думу. Гости приехали, встретить надо, а что подать? Я смотрел в пол, но видел братьев, каждого. Наконец Семёновна высказала вслух свою тяжёлую думу: «Чем же вас кормить?» Услышав такой раскат грома, братья вскинули взгляды друг на друга, а я усердно стал уточнять детали прерванного разговора о Белой Дуброве.

Обрадованные тем, что, якобы гром до моего слуха не дошёл, они в радости, наперебой продолжили своё повествование. Переночевали. По расписанию в десять утра идёт электричка. Вышли мы с дядей Романом на то место, откуда видна вся долина, остановился он, оглянулся и говорит: «Вот и прожил всю жизнь на коновязи». Я говорю: «Почему на коновязи? И ставок и сад».

И он мне рассказал, что с Федосом обошёл все сёла, а когда пришли в это, нашли хату и решили взять её на двоих с другим верующим братом. Фамилия того брата Концевой и он тоже искал купить хату. А как ни у Федоса, ни у второго покупателя Концевого не было достаточно денег – то решили купить одну хату на двоих. Всё – договорились. Роман довольный тем, что помог брату, пошёл с ним из села. «Дошли мы вот до сего места, Федосей оглянулся, постоял немного и говорит: «Ах! Коновязь, ни леса, ни речки! Не буду я эту хату брать!» А Роман ему и говорит: «Не будешь!? Мы уже обошли все сёла! Дальше я с тобой ходить не буду! Не хочешь – ходи сам!» Вот так Федос и прожил на коновязи до конца жизни.

Коновязь – это такое бревно на двух столбах в виде буквы «П», которое выставляли, обычно, за селом, куда приезжие привязывали своих лошадей. Вот с этим Федосей сравнил своё место жительства. Детей у Федоса Савостьяновича Власенко и жены Семёновны было семеро:

Фото Елена Федосеевна

Власенко Елена Федосеевна, 1922 г. р., жила в Смоленской области, но после смерти матери, переехала жить к отцу в хутор Завитний. В конце 70-х годов я видел её. Мой папа в 2002 виделся с ней.

Власенко Павел Федосеевич, 1924 – фронтовик, был сильно израненный и в 1964 умер;

Власенко Пётр Федосеевич, Дата рождения: 1926. Умер в 90-х;

Власенко Алексей Федосеевич родился 1936. Быстро прошла жизнь, умер в 1948;

Власенко Лида Федосеевна родилась в 1928. А в 1929 умерла; Власенко Лида Федосеевна, родилась 1930. Лида была учителем русского языка, жили они в Новоазовске, детей у них не было. Когда её муж умер, она переехала жить к сестре Лене в хутор Завитний.

Власенко Василий Федосеевич родился 1933 в период голодовки. Но прожил мало, умер 1934. Он, как и его маленькая сестра, Лида прожили всего год. Но это было время голодовки.

На фото Виталий, Галина, Федосей, Елена, Надежда