Ритуал святого Валентина

– Потом будем думать. Кстати, Лео, надо бы тебе проскочить на рысях в «Английский клуб», пока майор не изъял запись, – сказал вдруг Монах. – Он удавится, а не даст. Надо бы успеть раньше.

Глава 7

Ужин в теплом семейном интерьере с хомяком

Я встречу вас за квадратом стола.Мы чайник поставим. Тепло. Уют.Всеволод Багрицкий. Гость

Звонить Монах не стал, решил сделать сюрприз, да и не хотелось суеты, официоза, приготовлений. Накупив всякого-разного в «Магнолии» поблизости, с двумя здоровенными торбами, чертыхаясь, он стоял под дверью, вспоминая код. Дверь открылась, из подъезда вышла толстуха в мохнатой шубе. Он поздоровался и ногой придержал дверь.

– Вы к кому? – спросила та, подозрительно рассматривая его.

– К Шумейкам! – поспешил Монах.

– Их хулиган устроил пожар, вызывали пожарных. И орут все время, покоя от них нет!

– Передам непременно, – пообещал Монах. – До свидания!

За дверью семейства Шумейко действительно стоял крик. Воспитательный момент, не иначе, решил Монах. Он позвонил, и крик стих. Монах позвонил еще раз и уловил движение в глазке.

– Откройте, полиция! – сказал он страшным голосом.

Дверь распахнулась, Монах увидел разгоряченного и расхристанного более обычного Жорика.

– Ничего, что я без звонка?

– Проходи! Молодец, что пришел. Я думал, опять участковый. Анжелка напирает, что я не воспитываю, все на ней, а я, типа, дурака валяю! Нашла крайнего! А семью кто кормит?

Монах передал Жорику торбы и стащил дубленку…

…Они дружили еще со школы, с младых ногтей – энергичный, полный самых диких идей Жорик-Зажорик-Жердяй Шумейко, тощий, расхристанный уже тогда, с торопливой ныряющей походкой и вечно невыученными уроками, и благодушный солидный Олег Монахов, лучший математик школы. Нашли друг друга, что говорится. Трудно сказать, чьи идеи были более дикими, но влипал один Жорик, и тогда Монах шел на переговоры с учителями или с самим директором школы, объяснял, аргументировал, ручался и отбивал друга. Уже тогда в Монахе проклёвывался дипломатический гений и чувствовались задатки лидера. Он был популярен: девочки за ним бегали, учителя его любили, даже конфликтные подростковые ситуации он улаживал, когда стенка шла на стенку. И не били его никогда, не дразнили его жиртрестом… Да никому бы и в голову такое не пришло!

Они сохранили школьную дружбу и даже стали деловыми партнерами – сообща владели фабричкой «Зеленый лист», как уже было упомянуто ранее. Сыну Жорика, маленькому Олежке, Монах приходился крестным, в их же дом он возвращался после долгих странствий – грязный, обросший пестро-рыжей бородищей, в стоптанных кирзовых сапогах, с неподъемным рюкзаком, – зная, что здесь его примут, отмоют и приголубят. Сдерживая волнение, он нажимал на красную кнопку звонка, прислушивался к шагам внутри и растроганно гудел:

– Это я! Открывайте, черти!

Дверь распахивалась, и Жорик радостно бросался ему на шею, приговаривая:

– Живой! А я думал, тебя уже схарчили аборигены! Голодный?

И солнце всходило, и радуга цвела, все было, все было… как в той старой песне. Было, да прошло. С хромой ногой да с рюкзаком не больно побегаешь по горам. Чертов водила! Убить мало. Выдают права кому попало!

Ладно, какие наши годы! Еще побегаем… когда-нибудь, утешал себе Монах, тяжело вздыхая…

… – Олежка, скажи ему! – закричала Анжелика, бросаясь к Монаху. – Хулиган растет, никого не слушает, тюрьма плачет, а Жорику трын-трава, воспитательница ругается, соседи не здороваются… А теперь еще и пожарные! Чуть дом не спалил! – Она зарыдала.

Девчонки Марка и Куся, хихикая, сидели на диване. Виновника торжества нигде не было видно.

– Ну чего ты, Анжелка, – бубнил Жорик. – Мы с Олежкой чего только не творили, когда малыми были, пацан должен все попробовать…

– Ага, а как разбираться, так сразу Анжелика! А папаша в кусты!

– Сколько ему уже? – спросил Монах, хотя прекрасно помнил, – ему хотелось сменить тему.

– Пять! Здоровый лось!

– Олежка, иди сюда! Ты где? – позвал Монах. – Смотри, чего я принес!

– Он наказан! В углу до завтра! – закричала Анжелика.

– Мам, можно я выйду? – басом спросил Олежка. – Я больше не буду. Это Куська сказала, что газета не горит, потому что в ящике!

– Не ври! Я такого не говорила!

– Говорила! Марка, скажи!

– А ты их не слушай и думай своей головой, сынок, – сказал Жорик.

Анжелика негодующе фыркнула:

– Воспитатель!

– Дядя Олег, можно я выйду?

– Ребята, я голодный как волк! Анжелика, успокойся, я принес твой любимый «Бейлис». Давайте за стол, ребята. Может, пусть уже выходит? Анжелика?

– Выходи, хулиган, – разрешила Анжелика. – И скажи спасибо дяде Олегу!

…Теплая домашняя атмосфера. Анжелика, конечно, взрывная и крикливая, но отходчивая. А Жорик пять лет не может поправить полку или положить отвалившуюся в ванной плитку, так как каждую свободную минуту занят своим американским наследством – пожилым «Бьюиком», заработанным потом и кровью за океаном на нервной работе дальнобойщика, у которого отказывает то одно, то другое… у «Бьюика» то есть. Какая жена, скажите на милость, терпела бы все эти железки в спальне под кроватью, в кладовке и под диваном, кроме Анжелики? Никакая. А она покричит-покричит да успокоится, и снова мир в доме. Расхаживает целый день в шлепанцах с собачьими мордами – подарок Жорика, – в цветастом халате, с клубничной маской на лице, с кружкой кофе и мобильником под ухом; выпроваживает молодняк в школу и в садик, сочиняет список, что купить, и сует мужу в карман, распихивает ногами живность – хомяков, щенков, ящериц – и смотрит одним глазом сериал. Монах вкусил все прелести их семейной жизни, когда у него не было своей квартиры и он проживал у них между побегами в пампасы – на расхлябанном диване с выпирающими пружинами. Тогда же он понял, что семейная жизнь суть ежедневный труд и не все способны. Как сказал один мудрец: жениться надо не на тех, с кем можешь ужиться, а на тех, без кого не можешь жить. Повезло Жорику!

…Они хорошо сидели. Анжелика утерла слезы, отошла, улыбалась и пила ликер, Монах и Жорик принимали коньячок, а детишки налегали на сладкое. Посреди стола сидел хомяк и ел сыр. Девочки подкидывали ему новые кусочки. Хомяка звали Шарик… Впрочем, возможно, это был сын или даже внук того Шарика, которого помнил Монах. В первый раз он глазам не поверил… Сейчас же удивился бы, если бы хомяка там не было. Человек ко всему привыкает.

– Анжелика, ты в курсе последних новостей? – закинул удочку Монах. – В городе полно слухов, говорят всякое…

– Господи, конечно! – всплеснула руками Анжелика. – Сатанисты! Жертвы!

И тут понеслось! Жорик только и успел спросить: «Какие еще сатанисты?», как его снесло ураганом бурного монолога Анжелики:

– Сатанисты! Секта! Ловят и убивают молодых красивых женщин! Рисуют сатанинские символы на лице, обрезают волосы, жертву загадывают на картах Таро, специальные агенты высматривают похожих в торговых центрах, идут следом, делают фотки, умыкают в безлюдных местах, запихивают в машину и увозят на базу, которая в лесу, накачивают наркотой, вынимают органы, обрезают волосы и рисуют знаки, потом снимают кино, выставляют в сером Интернете и выбрасывают в парке, а еще…

– …они не отражаются в зеркале! – перебил Жорик. – Анжелка, ты себя слышишь? Совсем от сериалов мозги поехали?

– Это у тебя поехали! – парировала Анжелика. – За своими железками света не видишь. Отстал от жизни, зла на тебя не хватает. А как жену с рынка привезти с мешками, так нет, барахлит и не едет! Купил бы приличную тачку… «Ланос», как все нормальные люди!

– «Ланос»? «Ланос»?! – Жорик захлебнулся от негодования. – Да мой «Бьюик»… Что ты вообще в этом понимаешь?

– Чего тут понимать! Машина должна ездить. Мне чихать, «Ланос» или не «Ланос».

– Ребята, ребята, о чем спор! – попытался урезонить супругов Монах. – Анжелика права, машина должна ездить. Купите еще одну, только и всего. На одной возить Анжелику, другую ремонтировать и получать удовольствие. Мне бы ваши проблемы!

– Вот! – торжествующе закричала Анжелика. – Слушай, что умный человек говорит!

– Анжелика, ты что-то сказала про Интернет… В каком смысле выкладывают фотки? – спросил Монах. – Ты что-то видела?

– Не видела, но должны быть, сейчас все выкладывают! Им же нужен зритель, если никто про них не знает, им не в кайф, если бы только убить, так не рисовали бы и не стригли, а просто закапывали в лесу. Неужели непонятно? Им нужно донести идею…

– Какую? Каков критерий отбора жертв, так сказать?

Анжелика задумалась. Жорик подмигнул Монаху: заткнул фонтан, мол, молоток!

– Ну… не знаю. Молодые, красивые, самостоятельные… Независимые! Во! Секта из неудачников, ловят сильных, независимых и мстят. Мужик сейчас дохлый пошел, мы их забиваем во всех сферах, а они не хотят терять позиции, сбиваются в стаи и мстят. Это гендерный вопрос! Мужчины против женщин. Они против нас. В секте нет женщин, одни неудачники с личным конфликтом. И знаки придумали, и волосы стригут… запугивают, прячутся… Слабаки!

– Да-а-а… – протянул Монах. – Интересная точка зрения. А что дальше? Сколько еще…

– …убьют? – Анжелика задумалась. На лице Жорика обозначилось выражение: «Господи, о чем они?» – Еще хотя бы одну… я так думаю. Говорят, до трех раз невозможно поймать, а потом нужно залечь на дно и переждать. «Три» – магическое число, и у них на лице треугольник. Точно! Еще одну.

– Э-э-э… спасибо, Анжелика, – сказал озадаченный Монах. – Ты, однако, мыслитель. Жорик, слышишь? Она у тебя мыслитель.

– Ага, щас! Мыслитель мыслит молча, а тут вся мысль в гудок уходит. Гудит и гудит, как на пожар.

– Ой, ладно! Сам ты гудишь… молча! Кому еще котлеты? Олежка, ты ничего не ешь, еще жареной картошечки?

– Правда секта? – спросил Жорик. – А что полиция? Или опять на тебя вся надежда?

– Полиция работает. Мы с Лешей по мере сил стараемся, так как причастны каким-то боком… Мы были в «Английском клубе», когда исчезла жена бизнесмена.

– Вы были в «Английском клубе»? – воскликнула Анжелика. – И все видели своими глазами?

– Не видели – нечего было. Просто муж вдруг стал шуметь, что жена исчезла, и потребовал менеджера…

– Не понял? – сказал Жорик. – Что значит «исчезла»?

– Вышла из зала и не вернулась. Он принес шампанское – она попросила, – а ее нет.

– Куда вышла?

– Нос попудрить! – закричала Анжелика. – Вышла и вышла! А чего он хотел от менеджера? Тот не обязан следить за его женой.

– Не обязан. Растерялся, наверное.

– Э нет! – Анжелика помотала пальцем: – Ни фига! Ошибаетесь, мальчики.

– А что?

– А то! Сразу заподозрил, что она с кем-то за его спиной, и засуетился, видать, был опыт. Представь меня и Жорика: я вышла, и что он, сразу кинется искать? – Она фыркнула: – Да он просто не заметит! Как они жили?

– Черт их знает. Иван Денисенко, фотограф, сразу сказал, что она сбежала с любовником. Тем более она красавица, а он так себе. Да никто и внимания не обратил, мы были уверены, что она вернется. Леша даже хотел навести справки, но на другой день нашли женщину в парке, и он отвлекся. Потом напросился в гости к этому бизнесмену и стал свидетелем, как тот говорил с кем-то по телефону. Леша сразу заподозрил, что требовали выкуп. Тем более его супруги нигде не было видно, а Добродеев втайне надеялся, что она покажется.

– Вот и мотив, – сказал Жорик. – А то сразу секта, сатанисты! Все гораздо проще. Деньги!

– А первая жертва тоже богатая? – спросила Анжелика.

– Нет. Первая – приезжая, продавщица из Березового. Выехала из дома четырнадцатого днем, вечером ее, видимо, встретили на нашем автовокзале. А пятнадцатого нашли… в парке. Тот же знак на лице, волосы…

– Значит, не выкуп, – подвела итог Анжелика. – С нее нечего брать. И со второй тоже не выкуп. Если выкуп, незачем убивать и рисовать знаки. Твой Леша ошибся, деньги ни при чем. Слышишь, Жорик? Ни при чем! А что за мужик этот бизнесмен? Если меня, к примеру, убьют, то это Жорик! Слышишь, Олежка? Так и знай.

– За что? – спросил Монах.

– Ой, да мало ли! Железки из кладовки выкинула!

– А ты не выкидай, – сказал Жорик. – И вообще, может, хватит о страшилках? Сколько можно? В кои веки собрались… Не о том говорим. Предлагаю еще по котлетке и принять за дружбу!

Предложение не вызвало возражений, и Жорик потянулся за бутылкой…

Глава 8

Интересное кино

Но клянусь тебе ангельским садом,

Чудотворной иконой клянусь,

И ночей наших пламенным чадом —

Я к тебе никогда не вернусь…

А. Ахматова. А ты думал – я тоже такая…

Монах добрался домой около одиннадцати вечера. Голова шла кругом, после общения с семейством Жорика он чувствовал себя уставшим и мечтал о своем безразмерном диване: представлял, как стащит дубленку и сапоги, достанет из холодильника бутылку минеральной и всю выпьет. Целый литр! А потом завалится до утра. Много ли человеку надо для счастья? Если подумать, не много. Базовые вещи, хлеб, вино и котлеты, а все остальное шелуха. Ну, еще зубы почистить.

Но человек предполагает, а судьба располагает. Не успел Монах достать литровую бутыль из холодильника и открутить крышку, как в дверь позвонили. Он от неожиданности облился ледяной водой и чертыхнулся. Часы показывали половину двенадцатого. Монах замер, надеясь, что проблема сама собой рассосется и, возможно, ему показалось. Звонок повторился, и он пошел в прихожую, бормоча: «Ну, Лео, теперь точно убью!»

Откуда он знал, что звонит Добродеев? А больше некому. Причем уже не в первый раз. Кроме того, читатель, надеюсь, не забыл, что Монах волхв?

Дверь распахнулась, в прихожую влетел разгоряченный Добродеев и выкрикнул:

– Еле сбежал! Он же пьет как ломовая лошадь!

– Фотки дал?

– Дал! После двух литров водки! Три часа сидели, пока Митрич не закрылся. Едва затолкал в такси… Скотина! Кофе дашь? И воды.

Как читатель, возможно, уже догадался, речь шла о дипломированном фотографе Иване Денисенко, у которого Добродеев выдуривал фотки из ресторана.

Журналист отхлебывал поочередно кофе из чашки и воду из стакана. Монах с лупой рассматривал яркие фотографии живой Маргариты Бражник среди толпы в «Английском клубе» и мертвой – на бурой траве с латками грязного снега. На тех и других она была в красном платье и красных туфлях – на этом сходство кончалось. На последних не было ни пышных волос, ни яркости, ни живости – бледное заострившееся лицо, неровно остриженные волосы, безвольно разбросанные руки…

– Интересная женщина… прекрасные волосы… Он не снял украшения… серьги, кулон… – приговаривал Монах. – Почерк?

– Если он потребовал выкуп, непонятно, почему убил, – сказал Добродеев.

– Насчет выкупа неизвестно, ты мог неправильно все понять… мало ли, кто ему звонил.

– Я правильно все понял! Мой инсайд подтвердил, что у него требовали выкуп. Он не написал заявление об исчезновении, так как они выставили условие, чтобы без полиции. Он снял деньги, но передать не успел.

– Именно это и непонятно! – воскликнул Монах. – Им бы придержать ее еще на денек, но нет, припекло бросить тело там, где его сразу же нашли… там полно джоггеров и собачников. Анжелика считает: деньги для отвода глаз, действует секта сатанистов, потому что киднепперы не рисуют знаки и не стригут волосы. Или деньги, или секта, а в нашем случае и то, и другое, суть перебор. Возможно, супруг, хотя каким образом, непонятно. Она сказала, что если ее убьют, то убийца Жорик. Видео достал? Успел?

– Успел в последнюю минуту! Выхожу из «Клуба», смотрю, летит черная тачка майора! – Добродеев захихикал.

– С сиреной и мигалкой, – фыркнул Монах. – Давай!

Добродеев достал из портфеля планшет, вставил флешку.

– Это с разных камер, ассорти, – объяснил он.

Изображение было нечетким, черно-серым, но фигуры вполне узнаваемы: Бражник с Маргаритой, режиссер Вербицкий с косой вдоль спины, мельтешащий тут и там Добродеев. Вот Маргарита идет к выходу, исчезает. Бражник с двумя полными бокалами растерянно оглядывается. Две-три секунды ряби, и кино возобновилось. Маргарита идет по пустому коридору к лифту, останавливается, нажимает кнопку, стоит, ждет. Заходит в кабину и снова исчезает. Рябь, и пошла запись с камеры в вестибюле. Маргарита выходит из лифта и скрывается за углом. Там раздевалка, говорит Добродеев. Она появляется снова, уже в шубе, и направляется к выходу. Служитель в ливрее открывает перед ней дверь, и она выходит на улицу. Знакомая рябь, и новый отрывок. Маргарита видна со спины, она идет по улице в сторону Мегацентра. Навстречу ей идут прохожие, видны автомобильные фары, горит уличный фонарь… Через пару секунд запись обрывается. Рябь и полосы. Все.

Долгую минуту они сидят молча.

– А ну-ка последние кадры, Лео! Похоже, она кого-то увидела и замедлила шаг… Кто-то шел навстречу, – говорит Монах, и они смотрят кино еще раз.

– Ничего не видно, – говорит Добродеев. – Не похоже, что замедлила. Просто люди идут по улице. На нее никто не смотрит, все двигаются в одном темпе, не похоже…

– Во всяком случае, ясно, что она ушла по доброй воле, – говорит Монах. – Никто ее не умыкал.

– Может, позже?

– Все может быть. Интересно, куда она идет? Вряд ли домой, скорее всего, у нее встреча. И что бы это значило? Весь мой опыт говорит, что женщины так просто не уходят. Если насовсем, то собирают чемоданы и вызывают такси. А тут с одной сумочкой… Как она собиралась объяснить Бражнику, куда исчезла? Стало плохо и вышла подышать? Или не собиралась возвращаться?

– Может, ее выкрали по дороге, – предположил Добродеев. – Если она шла к кому-то, то почему спустя три дня оказалась на пляже? Это был свой, Христофорыч, может, друг… или любовник.

– Может, Лео. Может, она заодно с умыкателем решила разжиться выкупом, но что-то пошло не так. Хотя не похоже, она не прячется, хотя не может не знать про видеокамеры… Не вижу логики.

– Женщины и логика! – фыркает Добродеев.

– Пока ясно одно, – подводит итог Монах. – Она почему-то ушла без объяснений и пропала. А через три дня ее нашли. Анжелика спросила, как они жили. Можешь узнать?

– Ты думаешь… что?

– Чем шире сеть, тем больше улов. Бражник немолод – пятьдесят, не меньше, внешний вид… так себе. Маргарите около тридцати, красавица… была. Значит, у него не первый брак. Вряд ли любовь с ее стороны, это понятно. То, что она ушла, тоже можно понять… с натяжкой. А вот что случилось дальше – темна вода во облацех. У них дети есть?

– Нет.

– Почему?

– Надо было спросить? Он просто сказал, что детей нет и внуков тоже. А у тебя почему нет?

– Что мы можем знать о наших детях, – философски ответил Монах.

– Думаешь, у нее был любовник?

Монах пожал плечами:

– У красивой женщины всегда есть любовник. А у очень красивой в придачу еще и тайны.

– Что еще сказала Анжелика?

– Эти убийства носят гендерный характер.

– Чего?!

– В смысле, противостояние женщины и мужчины, антагонизм и зависть мелкого мужчины к преуспевающей и сильной женщине… как-то так. Или все-таки секта, она еще не определилась. Секта неудачников с личным мотивом. Но однозначно, говорит, не ради выкупа.

– И что это все значит? – недоуменно спросил Добродеев. – Где логика?

Монах пожал плечами. «Женщина!» – было написано на его лице…

Глава 9

А что безутешный супруг?

Бражник переступил порог небольшого кафе с названием, от которого веяло средиземноморским бризом – «Паста-баста». День был серый и зябкий, с реки налетала промозглая сырость. Он не мог оставаться дома, где все напоминало о Маргарите. Ему было неспокойно; он перестал спать; время от времени накатывала паника, с которой было все трудней справляться.

Эмма пыталась выразить заботу, привозила продукты, рассказывала городские новости, что-то про черного монаха… Он не вслушивался, с трудом заставляя себя отвечать. Он рассчитал домработницу – не хотел видеть ее соболезнующую любопытную физиономию, прекрасно помня, как трепетно она относилась к Маргарите, доносила и наушничала, подслушивала во время их ссор. Дал денег, чтобы не болтала лишнего. Эмма, сильная, жесткая, подставляющая плечо, соратник… Он и ее не мог видеть, она была неприятна своей застывшей неулыбчивой физиономией, внушавшей ему робость… даже страх. Он старался не вспоминать, как пришел к ней ночью, после бутылки водки, в состоянии полнейшего раздрызга, жаловался на Маргариту, кажется, плакал. Очнулся под утро в ее постели и долго не мог сообразить, где находится. Бежал оттуда сломя голову, сославшись на какие-то дела, совершенно забыв, что она знает о его делах всё. Даже кофе не стал пить. Потом снова заскочил на огонек, чего не мог простить себе… Ненужно, недужно…

Эмма готовила нехитрую еду, накрывала на стол, он неохотно ел. И пил. Каждый день выпивал бутылку водки, после чего тащился в спальню и падал на кровать. Он не мог заставить себя подняться утром, лежал в широкой супружеской постели, прислушивался – ему чудились легкие шаги Маргариты в коридоре, и он покрывался холодным потом. В последнее время она ночевала в другой спальне, он понимал, что она задумала бросить его и только выжидает удобного момента. Дела шли все хуже, и он собирался продать остатки бизнеса и начать с нуля. Однажды Эмма сказала, что видела Маргариту с мужчиной, и он понял, что их развод лишь дело времени. Терять ее он не хотел, она была его вещью, игрушкой, вызывающей зависть и восхищение у окружающих самцов. Он гордился женой, как хозяин конюшни – породистой кобылой; он вытащил ее из грязи, из жалкого шалмана и считал, что заслужил преданность и благодарность. Любил ли он Маргариту? А что такое любовь? У каждого она своя. Любил, наверное, хотя ни в чем себе не отказывал. У него были женщины, так он самоутверждался…

А теперь Маргариты больше нет. Она не вернется. Ушла, как и собиралась. Он вспоминал жену, ее голос, руки, волосы… В висках стучали молоточки, выбивая мелодию-вопрос: а что теперь? Теперь, теперь, теперь…

Маргарита была его третьей законной… Первый брак распался через год – чешка Мария, журналистка из Градца Кралове, была красивой, умной, яркой и сразу ему понравилась. Дело было в ресторане, она в компании коллег, шумных и крикливых, что-то там отмечала. Они встретились глазами раз, другой, и он понял, что она кокетничает с ним. Ему везло с женщинами – было в нем что-то, видимо, привлекательное. Он дождался ее у ресторана, заговорил, пошел провожать. Они поженились через три недели. Проблемы начались почти сразу: Мария оказалась слишком независимой, кроме того, мешали ее частые командировки и шумная братия, которая могла ввалиться в их дом в любое время дня и ночи. С ним были вежливы, хлопали по плечу и называли Витошем, но своим для них он так и не стал, да и не стремился. Работу Мария бросать не собиралась, на его намеки и подходы отрезала: нет! А потом ему показалось, что у нее кто-то появился – нравы в их среде были свободными. Они поскандалили… А потом она собрала вещи и съехала. Освободила помещение, оставив в нем неприятное ощущение проигрыша. Он зализывал раны около года, пока не встретил Ольгу, учительницу немецкого – уже в Берлине, куда переехал из Чехии. Они встречались полгода, и он сделал ей предложение. Она натаскивала его по немецкой грамматике, была собранна, деловита и поразительно красива. Немка из Казахстана, она была воплощением классической немецкой женщины – белокурая, голубоглазая, работящая и серьезная, и он удивлялся, каким образом ее семье удалось на протяжении семидесяти лет сохранить чистоту породы. Иногда ему приходило в голову, что Ольга и Эмма похожи – не внешне, а характерами. Возможно, этим объяснялось то, что он потянулся к Эмме. Ностальгия, должно быть.

Жизнь с Ольгой была упорядочена, пресна и предсказуема. Работа, разговоры о работе и карьере, секс три раза в неделю, такой же пресный и предсказуемый, воскресные обеды с ее родителями и разговорами о работе, карьере и внуках… Ах, когда же вы нам подарите беби? А также воспоминания о жизни в Казахстане.

А потом он увидел Маргариту – шумную, яркую, острую на язык. Она пела в «Адмирале», где он ужинал с деловым партнером…

Маргарита… Ох, Маргарита! Это было как ожог, удар молнии…

…Следователь выспрашивал подробности их семейной жизни. Интересовался, не была ли Маргарита верующей – их озадачил знак на ее лице. У нас здесь никого нет, повторял он. Я уехал отсюда мальчишкой, больше двадцати лет назад, никого уже не осталось. Маргарита почти не выходила, она домоседка; мы вели уединенный образ жизни. Шофер, секретарша, домработница. Иногда ссорились, не без этого. Почему она ушла? Не знаю! Теряюсь в догадках…

Маргариты нет, есть Эмма. Преданная, любящая, соратник, жилетка, плечо… Он с содроганием вспоминал, как проснулся в ее постели – бесцветное лицо, волосы, губы, глаза, – и его передергивало. Она смотрела на него, и казалось, видит его насквозь. Умная! Такой только попадись – не сморгнет, перекусит пополам. Из бедной семьи, больная мать, пьющие отец и старший брат, гулена-сестра, безысходность и беспросветность, и она – жесткая, сильная, карабкающаяся к свету, идущая по головам. Не дай бог такого врага!