Золотой лук. Книга вторая. Всё бывает

2

Горшок в навозе

Харчевня была бедной, но чистой.

– Кормят от пуза, – упредил мои опасения Кимон. – Еда простая, сытная. Не бойся, не отравят. Я, когда в Аргосе, всегда столуюсь здесь.

Он поерзал на лавке:

– Спина болит. Годы мои, годы!

Я вздохнул, сочувствуя. «Это мой дворец, но твои покои, – пришли на ум слова Сфенебеи. – А у меня устала спина…» Я чуть было не зажал уши ладонями.

– Молодой ты, не поймешь. Трудно жить бродяге, поверь моему слову.

– Трудно, – согласился я.

Подошел хозяин. Двигался он без спешки: кроме нас да шумной компании торговцев, больше смахивавших на итакийских пиратов, в харчевне людей не было.

– Вина, – велел Кимон. – Принесешь кислое, убью.

– Прям-таки убьешь? – усомнился хозяин.

– Ославлю на весь свет. Так лучше?

Хозяин промолчал.

– Похлебка из свиных ножек, – продолжил Кимон. – Ячменная каша с вы́жарками. Яиц вареных с десяток. Кашу подай на лепешках. Похлебку в миске. Всё.

Хозяин пожал плечами:

– Не всё.

– Всё. Или ты угощаешь? Тогда неси перепелов.

– Не всё, – повторил хозяин.

И выразительно потер пальцы, собрав их в щепоть.

– Сквалыга, – буркнул Кимон. – Не доверяешь?

– Нет, – подтвердил хозяин.

– Я тебя хоть раз обманывал?

– Да.

– Молчи, убийца. На, держи.

Я собрался было отстегнуть бронзовую фибулу для обмена, но Кимон остановил меня жестом. Полез в котомку, вынул пучок «вертелов» – медных четырехгранных прутков, связанных бечёвкой. Отобрал три, подал хозяину:

– Держи.

Уроженец Эфиры, я с младых ногтей знал, что монеты – редкость. Их чеканили мало где, а большей частью привозили из-за моря. В харчевнях и лавках довольствовались оболами – прутками вроде тех, какими расплатился Кимон.

Со странником я встретился в городе, у храма Аполлона Волчьего. Не заходя в храм, я задержался на ступенях, разглядывая статуи в просветы между колоннами: Аполлон, Гермий с черепахой, чей-то трон, мужчина с быком на плечах. Мужчину я опознать не смог (бог? герой?!), а спрашивать жрецов постеснялся. Сперва меня удивило присутствие Гермия и Аполлона, не то чтобы врагов, но уж точно не друзей, в одном святилище, но я вспомнил, что из панциря черепахи Гермий сделал лиру, которую подарил Аполлону, и все встало на свои места.

«Мегапент сидит в Аргосе не на троне. Он сидит на копьях, ликийских копьях. Копья – лучшая опора для владыки…»

Аполлон Волчий, он же Аполлон Ликийский, холодно взирал на меня. Я ежился под его надменным взором, полным величайшего презрения, и чуть не подскочил на месте, когда меня хлопнули по плечу. К счастью, это был не бог, а Кимон.

«Во дворце ванакта не чтут Геру? – прозорливо спросил он, видя мою кислую гримасу. – Я прав?»

«Чтут, – вздохнул я. – Но очень уж по-своему.»

«Я тебя утешу, – странник потащил меня прочь от храма. – Что спасает нас от женских козней? Только добрая еда. Под Эфирой я показал тебе дриаду. В Аргосе я покажу тебе приличную харчевню. Иди, не отставай…»

– Разбавляй сам. Я очищу яйца.

Пока я предавался воспоминаниям, принесли еду. Я смешал в глиняном кратере вино и воду. Кимон стучал яйцами о край стола, лихо сдирал скорлупу. От миски с похлебкой тянуло таким запахом, что рот наполнялся слюной.

– …Персей!

– Что Персей?

– Завтра будет в Аргосе. В худшем случае, послезавтра.

– Это точно?

Я навострил уши.

– Точней некуда. Два дня как выехал, мне сегодня доложили.

– Два дня? Уже должен был добраться…

– День до Эпидавра. День до Аргоса.

– Задержался в Эпидавре. Сколько пробудет, неизвестно.

Торговцы заспорили. В том, что в Аргос едет великий Персей, сомнений не было. Спор шел о сроках прибытия. Один утверждал, что Персей по дороге заболел и хочет в Эпидавре принести жертвы богу врачевания. Другой с пеной у рта доказывал, что могучий сын Зевса отродясь ничем не болел, кроме как душой за народ. Зачем ему сидеть в Эпидавре? Третий кричал, что Персей, как правитель Тиринфа, едет не один, а со свитой. В свите каждый может захворать, дело обычное. Какое это имело отношение к предыдущим заявлениям, понять было трудно.

– Оно им надо? – спросил Кимон.

Мой интерес к чужому спору не прошел мимо странника.

– Ну, Персей. Хозяин Тиринфа едет к хозяину Аргоса. Можно сказать иначе: хозяин всей Арголиды едет к своему старому другу. Мало ли у них дел? А эти грызутся, будто Персей везет им телегу с головами Медузы. По одной на каждого дурака.

«Мой муж не отомстил за убийство своего отца, – шепнула из дрожащей тьмы Сфенебея, женщина с белым лицом. – Он сидит на троне, который ему подарил убийца. Подарил? Бросил, как бросают кость псу. Случается, человек зовет собаку другом; так случилось и с моим мужем…»

Владыке Аргоса Персей подарил трон. Дедушке Сизифу он подарил меня. Меня тоже бросили, как кость псу? Нет, дедушка не был похож на собаку. Сочти он подарок неуместным – отказал бы. Не посмотрел бы, что перед ним сын Зевса! Дедушка бога смерти в подвале держал, самого Аида вокруг пальца обвел. Что ему какие-то полубоги?

Значит, я не кость.

Значит, в Аргос едет Персей.

– Как ты думаешь, Кимон, когда он приедет в Аргос?

– Еще один, – странник указал на торговцев, потом на меня. Выразительно покрутил пальцем у виска: – Тебе-то не все ли равно? Да хоть через месяц!

– Все равно, – кивнул я.

Мне было не все равно. Единственный человек, кто знал тайну моего рождения, вскоре будет в Аргосе. Я не доехал до Тиринфа, и вот – Тиринф спешит в Аргос. Не знамение ли? Но как мне переговорить с Персеем? С великим Персеем? Да еще с глазу на глаз, без чужих ушей и языков?!

Я – изгнанник, полный скверны. Персей – герой, правитель, сын Зевса. Да меня к нему и близко не подпустят. Надо поторопить Мегапента с моим очищением. Чистый, я сумею прорваться к Персею, сказать, кто я, привлечь внимание…

Надо поторопить, но опять же – как? Кто я такой, чтобы диктовать сроки ванакту крепкостенного Аргоса?!

Идею действовать через Анаксагора я отверг сразу. Красавчик – не тот человек, к кому можно обратиться с такой просьбой. Да и не знаю я, имеет ли он достаточное влияние на отца. Стоит присмотреться, поспрашивать во дворце. Действовать через Сфенебею? Кажется, она ко мне расположена. Пригласить ее к себе, сделать все, чего она хочет. Мне нетрудно, да и она еще вполне привлекательна. Обойдемся без служанок, останемся наедине…

– Жена ванакта, – я взял очищенное яйцо. Не спеша сунуть его в рот, повернулся к Кимону: – Она белит лицо. Я никогда не видел на женщине столько белил. Она что, уродлива?

– Ликийский обычай, – пояснил Кимон, хлебая из миски. – Там все так белятся. Свинцовые белила, залог красоты. Смуглянки у ликийцев не в чести. Загар? Работаешь в поле, стираешь у реки, весь день под солнцем. Знатная женщина белей снега, понял? И возраст не так заметен.

– Свинцовые белила?

Да, я слышал о них от наставника Агафокла, но без подробностей. А сейчас мне вдруг стало интересно – сам не знаю, с чего.

– Листы свинца помещаешь в горшок, заливаешь уксусом. Ставишь горшок в большую кучу навоза. Навоз гниет, горшок стоит в тепле…

– Фу, гадость!

– Эх, парень! Что ты понимаешь в красоте? Афродита требует жертв, это тебе не ягненка зарезать.

Скажу ей, что она красавица, решил я. И дело не в белилах.

3

Что еще нужно, чтобы достичь успеха?

– Стена, – сказал Анаксагор. – Вот.

И указал пальцем для верности:

– Крепостная.

Я промолчал. Я уже привык к его манере пояснять очевидное.

Мы стояли на высокой аргосской стене. Здесь заканчивалась юго-западная лестница, по которой мы только что поднялись. Даже я запыхался, а сын ванакта хрипел так, словно из него душу вытряхивали. На Олимп, и то взойти легче! Отсюда насквозь просматривалась вся галерея, где в беспокойное время дежурили воины, а сейчас не было ни души. Выгибаясь дугой, галерея тянулась на восток, до второй лестницы, скрытой от меня за поворотом.

Про вторую лестницу я узнал по пути, от Анаксагора.

У моих ног лежал камень размером с голову трехлетнего ребенка. Должно быть, отломился от зубца или выпал из кладки. От убийственных обрывов, какими славился холм Ларисса, меня отделяло несколько слоев таких же камней, разве что побольше. Я представил, как эта голова летит вниз, расшибаясь вдребезги, затем представил, как вниз летит моя собственная голова – разумеется, вместе с телом – и поежился.

Холодно тут, наверху.

– Надо было копья взять, – сказал Анаксагор. – Забыл, жаль.

– Зачем?

– Затем. Все, проехали. Не возвращаться же?

Он посмотрел на меня:

– Сколько от нас вон дотуда?

Палец сына ванакта тыкал в сторону дальней лестницы.

– Шагов сорок, – прикинул я. – Может, пятьдесят. А что?

Он не ответил. Он думал.

– Далековато, а? – вслух размышлял Анаксагор. – Если копьем?

Я пожал плечами.

Охотиться меня привели, что ли? На воробьев?! Вот, и воздвигнулся с пикою он, и его не напрасно копье из руки полетело: в грудь между крыльев боец поразил воробья… Если так, Анаксагор выбрал неудачное место, а главное, неудачное время. Ночь перевалила за половину, какая охота? Луна, будто лик Сфенебеи, надзирающей за сыном и гостем, не жалела бледного света. Но с моря, со стороны Эвбеи, шла гроза. Звезды в той стороне гасли одна за другой. Утробное громыханье пожирало их, надвигалось все ближе. Скоро будет темно, хоть глаз выколи.

Молний я не видел. Впрочем, молнии вряд ли заставят себя ждать.

– Копье добросишь? – спросил Анаксагор.

Я пожал плечами:

– Тут и калека добросит.

– Прямо таки калека… И в цель попадешь?

– Наверное. Пробовать надо.

Чего от меня хотят? Надо соглашаться, кивать, поддакивать. Если Анаксагор уговорит отца ускорить мое очищение, провести обряд до приезда Персея – я должен из хитона выпрыгнуть, но услужить наследнику.

– Пробовать – это вряд ли, – Анаксагор наморщил лоб, размышляя. – Я имею в виду, тут, на стене. Во дворе можешь попробовать. Скажешь, что упражняешься. Зря ты тогда, с Циклопом, отказался. Сразу бы и попробовал. Если пробовать, ты давай быстрее. Времени, считай, не осталось…

– Зачем ты меня сюда привел?

Прямой вопрос привел его в замешательство. Кажется, он предполагал, что я должен обо всем догадаться сам. Нет, больше того – я обо всем знал заранее, вот и явился в Аргос, а не в Спарту или, к примеру, в Пилос.

– Сам увидишь, – невнятно объяснил Анаксагор. – Ты, главное, держись меня, тогда не пропадешь. Очистим тебя в лучшем виде, вернешься в свою Эфиру. Трон, небось, тебя уже заждался? Я все вижу, все. Братьев у тебя нет. Кто там остался? Один отец? Отец – это ничего, это уже проще…

Он прислушался:

– Тихо! Идут. Не высовывайся, нас не должны заметить. И говори шепотом, понял? Я проверял, там ничего не слышно, если мы шепчемся. И не видно, если не маячить…

– Где – там?

Вместо ответа палец сына ванакта снова указал туда, где скрывалась лестница:

– Слышишь?

Да, я слышал. По лестнице поднимались. Кто бы это ни был, мое дело – говорить шепотом и не маячить. Задача несложная. Еще проще было бы повернуться и уйти, но Анаксагор загораживал мне путь к ступеням.

Не маячить, мысленно повторил я. Выступ кладки надежно скрывал нас от чужих взглядов. Хорошо, стоим, ждем. Если нас заметят – скажу, что меня привел Анаксагор. Во-первых, чистая правда. А во-вторых, стоять ночью на крепостной стене – разве это преступление?!

«Надо было копья взять…»

Терзаясь подозрениями, я уже собрался отстранить Анаксагора и уйти, но опоздал. Мой жест он воспринял как поддержку, согласие на что-то, о чем я и понятия не имел.

– Видишь? – прошипел он. – Мой отец…

Я видел. По дальней лестнице на стену только что поднялся Мегапент, правитель Аргоса. В простых одеждах, сутулясь под тяжестью каких-то невеселых дум, он меньше всего был похож на владыку.

«Далековато, а? Если копьем?»

И эхом от ворот акрополя:

«Жаль, у меня нет братьев. Только отец…»

Я похолодел. Анаксагор, стоявший рядом со мной, из расфуфыренного красавчика вдруг превратился в кого-то другого: подлого, страшного, предусмотрительного. Он что, готовит меня в убийцы своего отца?!

«Отец – это ничего, это уже проще…»

Надо бежать, нет, бежать нельзя, услышат. Ванакт решит, что я пришел не просто так, что я злоумышляю. На сына он и не подумает, сын всегда сын. А я кто? Я ходячая скверна, Метатель-Убийца. Что делать, что же делать?!

– Абант, – прервал мои терзания Анаксагор. – С отцом.

Я машинально кивнул.

Да, действительно, вслед за ванактом на стену поднялся Циклоп. Сегодня он был без меча, только нож отблескивал за поясом, ловя свет луны. Бритый лоб абанта тоже блестел, будто выкованный из бронзы. Мегапент встал на краю, вглядываясь в движение грозы. Циклоп держался поодаль, ближе к лестнице.

Оба молчали.

Меня попустило. Если есть свидетель, то вряд ли намечается убийство. «Времени, считай, не осталось,» – сказал Анаксагор. Для чего не осталось времени? Копий мы не взяли, рядом с правителем человек, способный защитить господина от таких, как мы. Зарежет и глазом не моргнет! Я ошибся, это какая-то шутка. Дела семейные, как в случае со Сфенебеей. Я боялся, что ее властительный муж станет гневаться на меня, а мужу все равно. Муж и мимо пройдет, не заметит, в Ликии свои обычаи…

– Покажи мне, – внезапно произнес Мегапент.

Сперва я решил, что он обращается ко мне. Что я должен ему показать?

– Где ты будешь стоять, господин? – откликнулся абант.

– Здесь, где стою сейчас.

– Где будет стоять он?

– Рядом со мной.

– Совсем рядом. Или чуть поодаль?

– Бок о бок. Я обниму его вот так…

Мегапент сделал движение рукой, словно обнимал кого-то за плечи. Луна бледнела, на нее с востока наползали облака. Тьма сгущалась над городом. Мои глаза слезились, под веки словно песку сыпанули. Но я смотрел на владыку Аргоса так, будто от этого зависела моя жизнь. Мне казалось, что я вижу призрак – того, кого обнял Мегапент. Вижу, хочу назвать по имени, вот-вот назову – и не могу.

Природа, возраст, имя.

Нет, не вижу.

– Зачем ты обнимешь его, господин?

– Это свяжет его действия. Если понадобится, я попробую его удержать.

– Я понял, господин.

– Давай! – велел Мегапент.

Я не уловил момента, когда Циклоп сорвался с места. Только что он стоял у лестницы – и вот он уже за спиной ванакта. Нож сверкнул, ударил. Я чуть не закричал, уверен, что проклятый абант убивает правителя – по наущению наследника?! – уже убил, поздно, ничего не изменить… Нож все бил, бил, бил: десять ударов, не меньше. А Мегапент все стоял.

Ничего ему не делалось, правда.

Циклоп отступил назад. Опустил нож, которым только что садил с невообразимой частотой под руку Мегапента – туда, где находился призрак, скованный дружеским объятием.

– Когда я отступлю, ты столкнешь его вниз, господин, – сказал Циклоп. – Если хочешь, я могу не отступать. Мы столкнем его вместе. Думаю, так будет безопасней.

Он даже не запыхался. Дыхание осталось ровным, голос спокойным.

– Безопасней? – спросил Мегапент. – Для тебя?

– Для тебя, господин.

За моей спиной сдавленно хихикнул Анаксагор.

– Ты заботишься о моей безопасности, – можно было поверить, что Мегапент спит. Что он говорит во сне, не вслушиваясь в свои слова, не понимая их значения. – Это хорошо. Мой сын нашел верного человека.

– Я нашел, – пробормотал Анаксагор. – Это мой подарок отцу.

– Мой сын и моя жена, – не задумываясь, Мегапент отобрал у наследника половину славы. – Предусмотрительная родня, предприимчивый наемник. Что еще нужно, чтобы достичь успеха? Это тоже хорошо.

– Боюсь, они не справятся, – шепот Анаксагора забирался в мое ухо. Вползал змеей, вил в мозгу ледяные кольца. – Мне нужен ты, Беллерофонт. Если что-то пойдет не так… У тебя будут два копья. Допустим, раненый вырвется. Допустим, его не удастся столкнуть вниз.

– Что тогда? – одними губами выдохнул я.

– Два копья. Ты сумеешь поразить его отсюда? Ты должен, от этого зависит твое очищение…

– Мое очищение?!

– Тихо, услышат…

– Все хорошо, – повторил Мегапент. – Все кроме единственного, того, что плохо.

Циклоп сунул нож за пояс:

– Что же плохо, господин?

– Ты когда-нибудь встречался с Персеем?

4

Лучший камень в мире

Сверкнула молния.

У меня внутри все оборвалось, как если бы молния перебила веревку, за которую цеплялся некто по прозвищу Беллерофонт. Я летел с крутого обрыва Лариссы, чтобы разбиться, лечь кровавой кашей у подножия холма.

– Нет, – ответил абант, вытирая лоб.

– Ты слышал рассказы очевидцев? Тех, кто видел, как Персей брал Аргос?

– Я не верю сплетням, господин.

– Зря, наемник. Иногда сплетни не приукрашивают. Случается, они преуменьшают. Значит, я обниму Персея за плечи, встану с ним на краю стены. Он позволит, он считает меня другом. Если получится, я скую его движения. Так?

Циклоп кивнул.

– Ты же ударишь Персея в спину ножом, сразу под моей рукой. Ударишь раз, пять, десять. Потом ты отступишь назад – или поможешь мне столкнуть Персея со стены. Я правильно тебя понял?

– Да, господин.

– Ты великолепно владеешь ножом. Ты нападаешь быстрей летящей стрелы. Ты родился убийцей. И все же ты допустил ряд ошибок. Серьезных ошибок, да.

– Каких же?

Голос Циклопа изменился. Самую малость, но достаточно, чтобы понять: абант уязвлен. Даже правителям городов он отказывал в праве судить его умение убивать.

Мегапент засмеялся. Перемены в голосе Циклопа не прошли мимо него.

– Я сказал: «Я обниму Персея за плечи. Если получится, я скую его движения.» Если бы ты ответил то, чего я ждал, я бы тебе поверил.

– Что я должен был сказать?

– Ты должен был ответить: «Это невозможно, господин. Даже бог не в состоянии сковать движения Персея. Что тогда ждать от человека? Не надо обнимать Персея, это ничего не меняет. Это лишь добавляет неудобства мне, потому что я опасаюсь задеть вас.» Вот какого ответа я ждал от тебя.

– Никаких неудобств, – возразил Циклоп. – Я не задел бы моего господина в любом случае.

– Я сказал, – продолжил Мегапент, игнорируя возражение, – что ты ударишь Персея в спину ножом. Ударишь раз, пять, десять. Знаешь, что ты должен был ответить?

– Что, господин?

– Что ты ударишь Персея один раз. Один раз, если получится. Потому что даже один раз – это подвиг. Поверь мне, это так. Я знаю Персея. Я знаю, а ты всего лишь мечтаешь встретиться с ним и доказать, что ты лучший. Персефонт, Убийца Персея – вот о каком имени ты мечтаешь. Это гибельная мечта, наемник. Нагруженный такой увесистой мечтой, как осел тюками с зерном, ты не сможешь ударить Персея ножом. Ты даже приблизиться к нему не сможешь. Хочешь знать, чем закончится эта затея? Я упаду со стены и разобьюсь. Ты ляжешь с распоротым животом, истекая кровью. А Персей будет стоять на краю и глядеть в небо. Он даже не утрет пот со лба, прежде чем спуститься вниз.

Мегапент вздохнул:

– Тебе заплатят, наемник. Тебе заплатят так, словно ты выполнил поручение.

– Ты не доверяешь мне, господин, – вздохнул и Циклоп. – Это обидно. Твой сын тоже не доверяет мне. Иначе он не нанял бы второго человека, этого молокососа Беллерофонта. Ты уверен, что я не справлюсь с Персеем. Твой сын уверен, что я нуждаюсь в помощи. Это дважды обидно, господин.

– Завтра ты покинешь Аргос, – вряд ли Мегапент слушал, что говорит ему абант. – Я благодарен тебе. Одно то, что ты согласился участвовать в покушении на великого Персея – достойный поступок. Не подвиг, нет, но отвага. Уходи, я не задерживаю тебя.

– Трус!

Это сказал не абант. Это беззвучно выдохнул Анаксагор. Жаркий выдох ворвался мне в ухо, словно порыв ветра, едва не оглушив. Я не сомневался в том, что означает болезненное, хриплое дыхание наследника. Сын оскорблял отца. Сын, который привел одного убийцу на подмогу другому – меня, чтобы я двумя копьями поддержал нож абанта. Сын не сомневался в моем согласии. Был он уверен и в согласии Циклопа. Он получил его заранее, это согласие.

Единственное, чего Анаксагор не предусмотрел – отказ отца.

Молния ударила совсем рядом, кажется, над Саламином. Начавшись над Эвбеей, родиной таких, как одноглазый абант, гроза миновала Афины. Сейчас она неумолимо наступала на Аргос. Поднялся ветер, растрепал волосы и бороду Мегапента. Вцепился в хвост, свисавший с затылка Циклопа. Вторая молния. Третья. Зевесовы копья рвали небо в клочья. Кто подает их владыке богов? Вырезает древки, кует наконечники? Обычному воину достаточно явиться в кузню, заглянуть в оружейную, на поле боя крикнуть вознице, чтобы подал запасное.

Куда идет Зевс, кому кричит?

Впервые я задумался над этим. В неудачное время, в неудачном месте. Тебе-то какое дело, дурень Беллерофонт? Небось, Громовержец без тебя разберется. Тебе бы со своими бедами разобраться, да? Мой разум пережевывал услышанное, как челюсти – комок бронзы. Зубы крошились, кусок не лез в глотку; здравый смысл отказывался принимать невозможное за реальный заговор, подлейший из подлых.

Поднять руку на Персея?

«Персей едет из Тиринфа в Аргос. Говорят, по торговым делам…»

Поднять руку на великого Персея?

«Мой муж не отомстил за убийство своего отца. Он сидит на троне, который ему подарил убийца…»

Поднять руку на того, кто ночью принес меня к воротам Эфиры? На мою последнюю надежду узнать, кто же я такой?! А вдруг Персей солгал Сизифу? Что, если он – мой настоящий отец?! Отцеубийца – славный довесок к братоубийце…

«Тебе заплатят, наемник. Тебе заплатят так, словно ты выполнил поручение…»

Почему Мегапент согласился? Не потому ли, что устал быть тряпкой, собакой, грызущей кость, в глазах окружающих? Почему Мегапент отказался? Не потому ли, что Персей считал его другом, единственным другом на белом свете? А может быть, он все-таки трус? Согласился из трусости, отказался по той же причине…

«…ты не сможешь ударить Персея ножом. Ты даже приблизиться к нему не сможешь…»

Что это было? Страх потерять жизнь от руки разгневанного Персея? Или гордость за друга, первого героя Эллады? Моего куцего жизненного опыта не хватало, чтобы прийти к однозначному решению. Не знаю, хватило бы тут опыта глубокого старика. Есть вопросы, у которых много ответов и все они правильные, как много голов у Гидры и все они ядовитые.

– Тебе заплатят, наемник, – повторил Мегапент. – Уходи. К полудню завтрашнего дня тебя не должно быть в Аргосе.

– Мне заплатят, – согласился Циклоп. – Не сомневаюсь.

– Ты будешь молчать.

– Я буду молчать.

– Если ты заговоришь, я найду тебя даже в Аиде.

– Я понял. Если что, мой господин отыщет меня в Аиде.

Абант улыбнулся:

– Значит, ты, господин, будешь стоять так, как стоишь сейчас?

И снова я не уловил момента, когда Циклоп сорвался с места. Сверкнул, ударил нож. Десять ударов, не меньше. Клинок сновал туда-сюда, как голова атакующей змеи: спина, бок, под лопатку, поясница. А Мегапент все стоял. Он бы упал, но левой рукой абант держал правителя за одежду, чтобы тот не свалился со стены раньше времени.

Вот, время пришло. Пальцы разжались.

Владыка Аргоса качнулся вперед и рухнул в темноту. Пока абант бил его ножом, он не издал ни звука, словно уже был мертвецом, бесчувственным трупом, годным лишь для погребения. Так он и ушел в последний полет, так рухнул на камни – молчаливой тенью, готовой сойти в Аид.

– Негодяй!

Куда делся мой здравый смысл? Расплавился в горне ярости. Со стены упал не Мегапент, со стены упало мое очищение от скверны. «Гиппоной, сын Главка, по прозвищу Беллерофонт! – сказал человек, которого убили на моих глазах. – Ты гость в моем доме. С этого момента ни один житель Аргоса не поднимет на тебя руку.» Омойте гостю ноги, сказал он. Дайте ему кров над головой. Дайте ему чистую одежду. Дайте хлеба и вина, ибо он голоден и жаждет…

О чем я думал в этот миг? Ни о чем я не думал.

Камень, выпавший из кладки, лег в мою ладонь. Я не чувствовал тяжести. Не ощущал остроты ребристых сколов. Юнец не радуется так, когда его рука вбирает в себя женскую грудь; скряга не радуется так величайшему в мире рубину, как я радовался этому камню. Будь он размером с быка, я бы легче легкого вкатил, нет, зашвырнул бы его на вершину самой высокой горы.

Циклоп стоял на краю стены, там, где раньше стояла его жертва. Всматривался вниз, пытаясь разглядеть исковерканное тело. Ветер дергал абанта за хвост волос, оттаскивал назад.