Во весь голос. Стихотворения и поэмы

Юбилейное

Александр Сергеевич,               разрешите представиться.                                        Маяковский.Дайте руку!          Вот грудная клетка.                             Слушайте,                                      уже не стук, а стон:тревожусь я о нем,                   в щенка смирённом львенке.Я никогда не знал,                  что столько                              тысяч тоннв моей      позорно легкомыслой головенке.Я тащу вас.          Удивляетесь, конечно?Стиснул?         Больно?                Извините, дорогой.У меня,       да и у вас,                в запасе вечность.Что нам        потерять                 часок-другой?!Будто бы вода —               давайте                      мчать, болтая,будто бы весна —                  свободно                            и раскованно!В небе вон            луна                такая молодая,что ее      без спутников                     и выпускать рискованно.Я    теперь            свободен                      от любви                               и от плакатов.Шкурой         ревности медведь                             лежит когтист.Можно        убедиться,                   что земля поката, —сядь     на собственные ягодицы                               и катись!Нет,            не навяжусь в меланхолишке черной,да и разговаривать не хочется                             ни с кем.Только       жабры рифм                     топырит учащённоу таких, как мы,                    на поэтическом песке.Вред – мечта,                     и бесполезно грезить,надо        весть                 служебную нуду.Но бывает —              жизнь                    встает в другом разрезе,и большое             понимаешь                           через ерунду.Нами        лирика                в штыки                        неоднократно атакована,ищем речи             точной                           и нагой.Но поэзия —                 пресволочнейшая штуковина:существует —                   и ни в зуб ногой.Например,            вот это —                    говорится или блеется?Синемордое,                в оранжевых усах,Навуходоносором                  библейцем —«Коопсах».Дайте нам стаканы!                      знаю                           способ старыйв горе      дуть винище,                   но смотрите —                                  извыплывают            Red и White Star’ы[3]с ворохом           разнообразных виз.Мне приятно с вами, —                         рад,                            что вы у столикаМуза это         ловко               за язык вас тянет.Как это        у вас             говаривала Ольга?..Да не Ольга!          из письма                    Онегина к Татьяне.– Дескать,           муж у вас                     дурак                           и старый мерин,я люблю вас,             будьте обязательно моя,я сейчас же           утром должен быть уверен,что с вами днем увижусь я. —Было всякое:             и под окном стояние,пи́сьма,        тряски нервное желе.Вот        когда              и горевать не в состоянии —это,      Александр Сергеич,                          много тяжелей.Айда, Маяковский!                     Маячь на юг!Сердце       рифмами вымучь —вот       и любви пришел каюк,дорогой Владим Владимыч.Нет,         не старость этому имя!Ту́шу         вперед стремя́,я    с удовольствием                    справлюсь с двоими,а разозлить —               и с тремя.Говорят —             я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!Entre nous…[4]              чтоб цензор не нацыкал.Передам вам —               говорят —                         видалидаже      двух            влюбленных членов ВЦИКа.Вот —      пустили сплетню,                         тешат душу ею.Александр Сергеич,                  да не слушайте ж вы их!Может,         я             один                   действительно жалею,что сегодня                 нету вас в живых.Мне    при жизни               с вами                      сговориться б надо.Скоро вот          и я              умру                    и буду нем.После смерти               нам                   стоять почти что рядом:вы на Пе,           а я               на эМ.Кто меж нами?             с кем велите знаться?!Чересчур          страна моя                     поэтами нища́.Между нами          – вот беда —                  позатесался На́дсон.Мы попросим,            чтоб его                куда-нибудь                             на Ща!А Некрасов           Коля,                   сын покойного Алеши, —он и в карты,             он и в стих,                          и так                               неплох на вид.Знаете его?           вот он                  мужик хороший.Этот        нам компания —                        пускай стоит.Что ж о современниках?!Не просчитались бы,                      за вас                            полсотни о́тдав.От зевоты            скулы                   разворачивает аж!Дорогойченко,                Герасимов,                           Кириллов,                                     Родов —какой             однаробразный пейзаж!Ну Есенин,             мужиковствующих свора.Смех!         Коровою                  в перчатках лаечных.Раз послушаешь…                  но это ведь из хора!Балалаечник!Надо,           чтоб поэт                     и в жизни был мастак.Мы крепки,                 как спирт в полтавском штофе.Ну, а что вот Безыменский?!                                 Так…ничего…             морковный кофе.Правда,        есть            у нас                 Асеев                      Колька.Этот может.           Хватка у него                          моя.Но ведь надо             заработать сколько!Маленькая,             но семья.Были б живы —             стали бы                   по Лефу соредактор.Я бы     и агитки               вам доверить мог.Раз бы показал:             – вот так-то, мол,                                и так-то…Вы б смогли —              у вас                   хороший слог.Я дал бы вам               жиркость                           и су́кна,в рекламу б           выдал                 гумских дам.(Я даже          ямбом подсюсюкнул,чтоб только            быть                 приятней вам.)Вам теперь           пришлось бы                        бросить ямб картавый.Нынче         наши перья —                       штык                             да зубья вил, —битвы революций                   посерьезнее «Полтавы»,и любовь         пограндиознее                         онегинской любви.Бойтесь пушкинистов.                     Старомозгий Плюшкин,перышко держа,                  полезет                          с перержавленным.– Тоже, мол,              у лефов                      появился                                Пушкин.Вот арап!          а состязается —                       с Державиным…Я люблю вас,             но живого,                        а не мумию.Навели          хрестоматийный глянец.Вы    по-моему́               при жизни                        – думаю —тоже бушевали.                  Африканец!Сукин сын Дантес!                    Великосветский шкода.Мы б его спросили:                  – А ваши кто родители?Чем вы занимались                   до 17-го года? —Только этого Дантеса бы и видели.Впрочем,           что ж болтанье!                          Спиритизма вроде.Так сказать,             невольник чести…                                пулею сражен…Их   и по сегодня                 много ходит —всяческих           охотников                      до наших жен.Хорошо у нас            в Стране Советов.Можно жить,             работать можно дружно.Только вот           поэтов,                 к сожаленью, нету —впрочем, может,                 это и не нужно.Ну, пора:         рассвет                лучища выкалил.Как бы         милиционер                       разыскивать не стал.На Тверском бульваре                        очень к вам привыкли.Ну, давайте,             подсажу                     на пьедестал.Мне бы          памятник при жизни                              полагается по чину.Заложил бы            динамиту                     – ну-ка,                              дрызнь!Ненавижу           всяческую мертвечину!Обожаю           всяческую жизнь!1924

Прощанье

В авто,      последний франк разменяв.– В котором часу на Марсель? —Париж       бежит,             провожая меня,во всей       невозможной красе.Подступай           к глазам,                    разлуки жижа,сердце       мне           сантиментальностью расквась!Я хотел бы         жить             и умереть в Париже,если б не было            такой земли —                            Москва.1925

Бродвей

Асфальт – стекло.                    Иду и звеню.Леса и травинки —                    сбриты.На север         с юга              идут авеню,на запад с востока —                       стриты.А между —            (куда их строитель завез!) —дома     невозможной длины.Одни дома            длиною до звезд,другие —          длиной до луны.Янки     подошвами шлепать                            ленив:простой        и курьерский лифт.В 7 часов         человечий прилив,в 17 часов —              отлив.Скрежещет механика,                       звон и гам,а люди       немые в звоне.И лишь замедляют                     жевать чуингам,чтоб бросить:             «Мек моней?»Мамаша         грудь               ребенку дала.Ребенок,        с каплями из носу,сосет     как будто               не грудь, а долла́р —занят     серьезным                бизнесом.Работа окончена.                  Тело обвейв сплошной             электрический ветер.Хочешь под землю —                       бери собвей,на небо —           бери элевейтер.Вагоны        едут             и дымам под рост,и в пятках          домовьих                     трутся,и вынесут          хвост                на Бруклинский мост,и спрячут          в норы                под Гудзон.Тебя ослепило,                ты                  осовел.Но,   как барабанная дробь,из тьмы        по темени:                  «Кофе Максве́лгуд    ту ди ласт дроп».А лампы         как станут                    ночь копать,ну, я доложу вам —                     пламечко!Налево посмотришь —                          мамочка мать!Направо —            мать моя мамочка!Есть что поглядеть московской братве.И за́ день          в конец не дойдут.Это Нью-Йорк.               Это Бродвей.Гау ду ю ду!Я в восторге             от Нью-Йорка города.Но   кепчонку             не сдерну с виска.У советских            собственная гордость:на буржуев            смотрим свысока.6 августа 1925 г., Нью-Йорк

Домой!

Уходите, мысли, восвояси.Обнимись,            души и моря глубь.Тот,    кто постоянно ясен, —тот,    по-моему,                просто глуп.Я в худшей каюте                    из всех кают —всю ночь надо мною                       ногами куют.Всю ночь,          покой потолка возмутив,несется танец,               стонет мотив:«Маркита,           Маркита,Маркита моя,зачем ты,          Маркита,не любишь меня…»А зачем        любить меня Марките?!У меня       и франков даже нет.А Маркиту            (толечко моргните!)за́ сто франков                препроводят в кабинет.Небольшие деньги —                        поживи для шику —нет,    интеллигент,                  взбивая грязь вихров,будешь всучивать ей                       швейную машинку,по стежкам            строчащую                        шелка стихов.Пролетарии             приходят к коммунизму                                        низом —низом шахт,              серпов                      и вил, —я ж    с небес поэзии                    бросаюсь в коммунизм,потому что            нет мне                   без него любви.Все равно —              сослался сам я                              или послан к маме —слов ржавеет сталь,                      чернеет баса медь.Почему        под иностранными дождямивымокать мне,                 гнить мне                            и ржаветь?Вот лежу,          уехавший за воды,ленью       еле двигаю                   моей машины части.Я себя       советским чувствую                             заводом,вырабатывающим счастье.Не хочу,         чтоб меня, как цветочек с полян,рвали       после служебных тя́гот.Я хочу,        чтоб в дебатах                         потел Госплан,мне давая           задания на год.Я хочу,        чтоб над мыслью                           времен комиссарс приказанием нависал.Я хочу,       чтоб сверхставками спе́цаполучало           любовищу сердце.Я хочу,       чтоб в конце работы                             завкомзапирал мои губы                    замком.Я хочу,       чтоб к штыку                      приравняли перо.С чугуном чтоб                и с выделкой сталио работе стихов,                  от Политбюро,чтобы делал              доклады Сталин.«Так, мол,           и так…                  И до самых верховпрошли         из рабочих нор мы:в Союзе         Республик                     пониманье стиховвыше       довоенной нормы…»1925

Сергею Есенину

Вы ушли,          как говорится,                          в мир иной.Пустота…         Летите,                В звёзды врезываясь.Ни тебе аванса,                 ни пивной.Трезвость.Нет, Есенин,             это                не насмешка.В горле        горе комом —                      не смешок.Вижу —       взрезанной рукой помешкав,собственных              костей                     качаете мешок.– Прекратите!                 Бросьте!                          Вы в своём уме ли?Дать,      чтоб щёки                 заливал                          смертельный мел?!Вы ж     такое           загибать умели,что другой            на свете                     не умел.Почему?         Зачем?                Недоуменье смяло.Критики бормочут:                     – Этому винато…    да сё…           а главное,                       что смычки мало,в результате              много пива и вина. —Дескать,         заменить бы вам                            богему                                    классом,класс влиял на вас,                      и было б не до драк.Ну, а класс-то               жажду                      заливает квасом?Класс – он тоже                   выпить не дурак.Дескать,         к вам приставить бы                                кого из напостов —стали б        содержанием                       премного одарённей.Вы бы       в день              писали                     строк по сто,утомительно              и длинно,                        как Доронин.А по-моему,             осуществись                           такая бредь,на себя бы            раньше наложили руки.Лучше уж            от водки умереть,чем от скуки!Не откроют             нам                 причин потерини петля,          ни ножик перочинный.Может,        окажись                  чернила в «Англетере»,вены     резать            не было б причины.Подражатели обрадовались:                                 бис!Над собою            чуть не взвод                           расправу учинил.Почему же            увеличивать                         число самоубийств?Лучше       увеличь                изготовление чернил!Навсегда          теперь                 язык                      в зубах затворится.Тяжело         и неуместно                       разводить мистерии.у народа,           у языкотворца,умер      звонкий               забулдыга подмастерье.И несут        стихов заупокойный лом,с прошлых            с похорон                       не переделавши почти.В холм       тупые рифмы                      загонять колом —разве так          поэта                надо бы почтить?Вам     и памятник ещё не слит, —где он,       бронзы звон                     или гранита грань? —а к решёткам памяти                        уже                             понанеслипосвящений              и воспоминаний дрянь.Ваше имя           в платочки рассоплено,ваше слово             слюнявит Собинови выводит            под берёзкой дохлой —«Ни слова,            о дру-уг мой,                           ни вздо-о-о-о-ха».Эх,    поговорить бы иначес этим самым               с Леонидом Лоэнгринычем!Встать бы здесь                 гремящим скандалистом:– Не позволю                 мямлить стих                                 и мять! —Оглушить бы               их                 трёхпалым свистомв бабушку           и в бога душу мать!Чтобы разнеслась                    бездарнейшая погань,раздувая           темь                пиджачных парусов,чтобы      врассыпную                   разбежался Коган,встреченных              увеча                    пиками усов.Дрянь       пока что                 мало поредела.Дела много —               только поспевать.Надо      жизнь             сначала переделать,переделав —               можно воспевать.Это время —             Трудновато для пера,Но скажите,             вы,                 калеки и калекши,где,     когда,            какой великий выбиралпуть,      чтобы протоптанней                              и легше?Слово —         полководец                       человечьей силы.Марш!        Чтоб время                     сзади                           ядрами рвалось.К старым дням                 чтоб ветром                              относилотолько        путаницу волос.Для веселия              планета наша                             мало оборудова —на.Надо      вырвать               радость                        у грядущих дней,В этой жизни              помереть                         не трудно.Сделать жизнь                 Значительно трудней.1926

Товарищу Нетте – пароходу и человеку

Я недаром вздрогнул.                         Не загробный вздор.В порт,        горящий,                   как расплавленное лето,разворачивался                  и входил                            товарищ «ТеодорНетте».Это – он.          Я узнаю́ его.В блюдечках-очках спасательных кругов.– Здравствуй, Нетте!                        Как я рад, что ты живойдымной жизнью труб,                         канатов                                  и крюков.Подойди сюда!                  Тебе не мелко?От Батума,            чай, котлами покипел…Помнишь, Нетте, —                     в бытность человекомты пивал чаи               со мною в дипкупе?Медлил ты.              Захрапывали сони.Глаз     кося          в печати сургуча,напролет          болтал о Ромке Якобсонеи смешно потел,                  стихи уча.Засыпал к утру.                  Курок                         аж палец свел…Суньтеся —            кому охота!Думал ли,           что через год всеговстречусь я             с тобою —                       с пароходом.За кормой лунища.                     Ну и здо́рово!Залегла,         просторы на́двое порвав.Будто на́век              за собой                        из битвы коридоровойтянешь след героя,                      светел и кровав.В коммунизм из книжки                            верят средне.«Мало ли,            что можно                        в книжке намолоть!»А такое —           оживит внезапно «бредни»и покажет           коммунизма                         естество и плоть.Мы живем,             зажатые                      железной клятвой.За нее —         на крест,                   и пулею чешите:это —      чтобы в мире                     без Россий,                                 без Латвий,жить единым               человечьим общежитьем.В наших жилах —                    кровь, а не водица.Мы идем          сквозь револьверный лай,чтобы,       умирая,                воплотитьсяв пароходы,              в строчки                         и в другие долгие дела.Мне бы жить и жить,                       сквозь годы мчась.Но в конце хочу —                    других желаний нету —встретить я хочу                  мой смертный частак,    как встретил смерть                           товарищ Нетте.15 июля 1926 г., Ялта

Стихи о советском паспорте

Я волком бы              выгрыз                      бюрократизм.К мандатам             почтения нету.К любым          чертям с матерями                                катисьлюбая бумажка.                  Но эту…По длинному фронту                         купе                               и каютчиновник           учтивый                    движется.Сдают паспорта,                  и я                     Сдаюмою     пурпурную книжицу.К одним паспортам —                         улыбка у рта.К другим —             отношение плевое.С почтеньем              берут, например,                                 паспортас двухспальным                  английским левою.Глазами         доброго дядю выев,не переставая                кланяться,берут,      как будто берут чаевые,Паспорт         американца.На польский —                 глядят,                        как в афишу коза.На польский —                 выпяливают глазав тугой       полицейской слоновости —откуда, мол,              и что это загеографические новости?И не повернув                головы кочани чувств         никаких                  не изведав,берут,       не моргнув,                    паспорта датчани разных          прочих                  шведов.И вдруг,         как будто                    ожогам,                             ротскривило           господину.Это    господин чиновник                          беретмою      краснокожую паспортину.Берет —         как бомбу,                     берет —                              как ежа,как бритву            обоюдоострую,берет,      как гремучую                      в 20 жалзмею      двухметроворостую.Моргнул           многозначаще                            глаз носильщика,хоть вещи           снесет задаром вам.Жандарм          вопросительносмотрит на сыщика,сыщик       на жандарма.С каким наслажденьем                           жандармской кастойя был бы          исхлестан и распятза то,     что в руках у меня                          молоткастый,серпастый            советский паспорт.Я волком бы               выгрыз                        бюрократизм.К мандатам              почтения нету.К любым           чертям с матерями                                катисьлюбая бумажка.                   Но эту…Я   достаю            из широких штаниндубликатом             бесценного груза.Читайте,         завидуйте,                      я —                          гражданинСоветского Союза.1929

Стихи для детей

Что такое хорошо и что такое плохо?

Крошка сын             к отцу пришёл,и спросила кроха:– Что такое              хорошои что такое             плохо? —У меня       секретов нет, —слушайте, детишки, —папы этого            ответпомещаю           в книжке.– Если ветер               крыши рвет,если     град загрохал, —каждый знает —                 это вотдля прогулок                плохо.Дождь покапал                 и прошёл.Солнце         в целом свете.Это —очень хорошои большими детям.Если      сын           чернее ночи,грязь лежит              на рожице, —ясно,      это          плохо очень                        для ребячьейкожицы.Если     мальчик               любит мылои зубной порошок,этот мальчик               очень милый,                              поступает хорошо.Если бьёт           дрянной драчунслабого мальчишку,я такого          не хочудаже       вставить в книжку.Этот вот кричит:                  – Не трожьтех,    кто меньше ростом! —Этот мальчик               так хорош,загляденье просто!Если ты         порвал подрядкнижицу          и мячик,октябрята говорят:плоховатый мальчик.Если мальчик                любит труд,тычет       в книжку                 пальчик,про такого            пишут тут:он   хороший мальчик.От вороны             карапузубежал, заохав.Мальчик этот               просто трус.Это    очень плохо.Этот,      хоть и сам с вершок,спорит       с грозной птицей.Храбрый мальчик,                     хорошо,в жизни          пригодится.Этот     в грязь полез                    и рад,что грязна рубаха.Про такого            говорят:он плохой,            неряха.Этот     чистит валенки,моет      сам           галоши.Он,    хотя и маленький,но вполне хороший.Помни        это           каждый сын.Знай      любой ребёнок:вырастетиз сына         свин,если сын —            свиненок.Мальчик          радостный пошёл,и решила кроха:«Буду       делать — хорошо,и не буду —             плохо».1925

Что ни страница – то слон, то львица

Льва показываю я,посмотрите нате —он теперь не царь зверья,просто председатель.Этот зверь зовётся лама.Лама дочь            и лама мама.Маленький пеликани пеликан-великан.Как живые в нашей книжкеслон,      слониха               и слонишки.Двух- и трёхэтажный рост,с блюдо уха оба,впереди на морде хвостпод названьем «хобот».Сколько им еды, питья,сколько платья снашивать!Даже ихнее дитяростом с папу с нашего.Всех прошу посторониться,разевай пошире рот, —для таких мала страница,дали целый разворот.Крокодил. Гроза детей.Лучше не гневите.Только он сидит в водеи пока не виден.Вот верблюд, а на верблюдевозят кладь             и ездят люди.Он живёт среди пустынь,ест невкусные кусты,он в работе круглый год —он,    верблюд,               рабочий скот.Кенгуру.Смешная очень.Руки вдвое короче.Но за этоу ней      ноги вдвое длинней.Жираф-длинношейка —                          ему                               никакдля шеи не выбрать воротника.Жирафке лучше:                   жирафу-матьесть     жирафёнку                 за что обнимать.Обезьян          смешнее нет.Что сидеть как статуя?!Человеческий портрет,даром что хвостатая.Зверю холодно зимой.Зверик из Америки.Видел всех.             Пора домой.До свиданья, зверики!1926