Любовь в былинном стиле

Во дворе стоял тот Трофим-сухарь, стоял с вилами у хлевов-домов. Увидал Олесеньку-раскрасавицу, онемел на месте, не подвинулся. Никогда Трофим не видал ещё, не видал хозяйку суровую вот в такой красе да невиданной. Помнит он её с косами тугими, с лицом неулыбчивым. Неулыбчивым, да не девичьим. Потому и работал у неё, что подумывал – нет добра в сердце том. Нет любви, как и у него самого не было. И разинул рот наш Трофим-сухарь, выпучил глаза, что вот выпадут.

 Слезла девица со своей Маланки, стала перед мужиком да промолвила:

– Что стоишь, Трофим, аль язык проглотил, по что меня не приветствуешь?

 Тут Трофим на колени упал, лбом во землю упёрся, только одно слово и шепчет:

– Алмаз мой невиданный, брильянт! Алмаз и есть чудодейственный!

Поняла Олеся во секунду всё, опустилась на колени, взяла Трофима-сухаря за плечо сильное одной рукой, а второй лицо мужнино повернула к себе. Посмотрела в глаза ему и сказывала:

– А тебе алмаз, Трофим, по зубам ли?

Одарил Трофим деву красную взглядом пламенным и особенным. Заблестели глаза его от слёз радости, от слёз нежности и любви земной. Никогда ещё не испытывал плотник-труженик в сердце радости, счастья доброго. Он привстал тогда со колен своих, подхватил Олесю на руки крепкие, закружил её и поведал ей:

– Лишь сейчас понял я, моя ты Олесенька, что всю жизнь свою бобыля-мужика тот алмаз я ждал. Ждал его, сам не ведаючи, только сердце моё вот почуяло. Буду тебе мужем праведным, и семью благочестную воплотим на земле – нашей матушке, на земле родной, белорусской.

Заблестели ещё ярче очи Олесины, зарумянились пуще щёки румяные, обняла девица парня крепкого, обняла его двумя рученьками:

– Так тому и быть, муж мой названный. Муж мой названный, Богом посланный.

Жили они припеваючи, во любви и согласии, мать Олесину уважаючи. Нарожали детей здоровеньких, мальцов да девочек русоволосых, на радость самим себе, да их бабушке, да земле родимой – Белоруссии.

Конец

Катерина Яковлева

Чернобор и Марашка

***

Маялось мироздание. Спалось ему дурно, скучный снился сон. Давно ничего не случалось занятного. «Пусть Всё расшатается!», – сказало мироздание, переворачиваясь с затёкшего бока на другой, а от того земля вокруг ходуном заходила. Сказано – сделано. Сразу же Всё и расшаталось.

***

В тёмном лесу, затерянном между туманными лощинами да злыми болотами, расплодилась нежить неупокоенная. Чаща та дурной славой окуталась. Простой люд туда ходить даже за ягодами перестал давно – морока боялся. Обитала в том лесу мавка Марашка. Застряла между былью и небылью – не жива и не мертва. Помнить и не помнила, почему стала нежитью. Да и судьбу всю прежнюю как ветром сдуло – будто и не было ничего… Жилось Марашке скучно. Людей избегала, чтоб не сожгли со страху. Так что дружбу оставалось только с чертями лохматыми водить, с Лешим, Водяным да со всякой другой нечистью – в общем, тоска. Было так за годом год целых сто лет подряд. Пока однажды не додумались жители ближайшей деревни подмогу позвать. Большого умельца пригласили – самого ведуна Чернобора. Чтобы тот морок поганый из лесу вытравил, да нежить всю поборол.

Чернобор, он же по второму имени Светозар, был мастер ловкий. Много всяких способов знал в борьбе с духами дурными. Возрастом ещё не стар был и даже молод, но уже опыт свой имел. Привёз он с собой в деревню зелий всевозможных. Ещё ловушек разных с колокольчиками – чернь она ух как колокольного звона боится!

Да много чего-всякого было в сумах у ведуна. Ну и пса своего с собой прихватил – чёрного большого, но доброго волкодава. Чеснок его звали. По приезду Светозар у селян первым делом спросил:

– Кто у вас в деревне ворожбой занимается?

Но местные все принялись плечами пожимать. То ли боялись говорить, то ли и правда не знали ответа. Это ведуна насторожило. Ну что ж, одной загадкой больше. Наказал он поскорее ему молока свежего принести, а еще масла топлёного и пирогов. Для чего не пояснил.

Но местные бабы Чернобора с первого взгляда зауважали. Отчего? С того ли, что спасти он их вызвался? Или с того, что хорош был собой молодой ведун? Волосы русые, кожа белая, высок, строен и ладен. А глаза! Как два угля – большие, чёрные и взглядом обжигают. Так что с первой же просьбы бросились услужить Чернобору все девицы и бабеньки деревенские.

Селяне выделили Чернобору и Чесноку заброшенную избушку. В том доме давно никто жить не хотел. Потому что стояла она на самой опушке леса, у сосен под боком. А лес местный люди давно проклятым считали, вот и боялись селиться так близко. Избушку ту тоже проклятой называли.

Молодой ведун страха перед мороком не имел. Так что спокойно заселился в недобрый дом. Вся покосившаяся, избушка имела вид неприглядный и изнутри, и снаружи. Брёвна от времени почернели, ставни на ветру мотались, хлопали, скрипели. Внутри всё паутиной окуталось, давно здесь не хозяйничал никто. Вот и занялся Чернобор первым делом наведением порядка. Нечисть всякая, она ж пылюку и неразбериху любит. Коли хочешь, чтобы жилище твоё добрый дух имело – следи за порядком и чистотой. Так вот, после метлы и свежей водицы уже половина чертей из углов разбежалась, да прочь рванула. Не тут-то было. Словил их тут же Чернобор венчиком со святой водицей, да в печь, в огонь бросил. И поделом черни неугомонной.

Девицы принесли ему уже и молока, и сластей всяких, и пирогов, да всё самое вкусное из погребов достали. Каждая приходила с чем-то лакомым да мурлыкала Чернобору слова ласковые. Но ведун благодарил да на девиц особого внимания не обращал – весь в трудах был.

Следующим делом достал Чернобор перья петуха (большие, красные) и начал все углы ими обметать, особенно вокруг печки. Да быстро добился, чего хотел. Выскочил откуда-то старый дух – домовой. На вид, как сгорбленный старикашка: морщинистый, худой, волосы седые растрёпаны.

– Чего ж творишь! – завизжал домовой. – Это ж кто так в дом вселяется? Где кошка твоя? Почему первой в жилище не впустил? Эх, тьфу ты! Ну и молодежь пошла! Совсем традиций не знают! Предков не чтут, всё бы вам хороводы водить! Бездельники и недотепы! Вы… Ой!!!

Тут оборвалась бранная речь растревоженного домового. Потому что чёрный большой пёс прыгнул на него, на пол повалил.

– Ой, Боженьки, Боже! Убивают! – заорал домой. – Где ж это видано? Пса на домового натравить?!

От страха домовой и не сразу сообразил, что пес его не обижает, а наоборот лижет и ластится.

– Ну, Чеснок! – одернул собаку хозяин. – Оставь домовёнка в покое! Мне с ним потолковать надо. А ты, дух домовой, на-ка, молока попей!

Пёс разочарованно поскулил и уселся в сторонке. А Чернобор протянул домовому миску молока. Тот от радости аж переменился весь! Это ж когда ему в последний раз вкусностей приносили?!

– Не серчай, дух, – продолжил ведун. – Нужен ты мне был для разговора, вот и нашёл тебя самым быстрым средством. Я тут долго жить не стану, но хозяином могу быть добрым. Буду хоть каждый день молоком тебя поить и пирогами потчевать. Но ты мне за это расскажи про всё колдовство в этой деревне и в соседнем лесу. Идёт?

Домовой так раздобрел от молока, что на всё был согласен. И поведал Чернобору, что в деревне живёт старушка одна. Имя её позабыто давно, только прозвище и осталось – бабка Мгла. За то прозвали так, что по ночам к ней вечно ходит кто-то. Видать, колдунья она. Средь бела дня стесняются люди за такими делами шастать. Боятся про бабку вслух говорить – мало ли что? Али силу недобрую накликаешь, коли про ведьму заикнешься? Ну и ещё долго домовой рассказывал про ужасный лес по соседству. Якобы, что и черти там ходят, плодятся. И души неупокоенные в призраков обращаются, да воют-воют всё по ночам. От того и звери дикие озлобились: только попробуй в чащу сунуться – тут же бросаются. И озерцо там раньше было, старики рассказывали, что вода была чистая, рыба водилась всякая. Теперь же на месте озерца топи стали болотные. Да дурные такие – только окажись рядом, будто манить начинают. А как шагнёшь в трясину, так и затянет жуть жуткая. В прежние времена и с Лешим, и с Водяным слад неплохой был. Местные им по весне пирогов в лес принесут, масла топлёного в реки нальют – да и всё. Хоть грибы собирай, хоть рыбу лови – всё безопасно было. Теперь же не помогает ничего, и соваться в лес страшно стало. Да даже и дом вот этот опустел. Раньше добрая девица и матушка с батюшкой тут жили. А потом забрал её, молодуху, злой лес – ушла и не вернулась. Родители так с горя и померли.

Послушал Чернобор. Всё, что надо, понял. Да решил, что начнёт он распутывать этот клубок с того, что приглядится получше к Бабке Мгле. Оставил домового в покое и сам отдохнул до вечера. Чеснок на входе сторожил. Так что иные девицы и хотели в гости зайти с угощениями, да пса пугались и прочь убегали.

После доброго сна встал вечером Чернобор. Принарядился и пошёл на улицу. То был как раз праздник Ивана Купалы. Вся молодёжь в деревнях у костров гуляла, миловалась, танцевала. Да и старшие рода тоже веселились с ними. Все на улицу высыпали – удобно было на людей местных посмотреть. Чернобор присел тихонько с краю и принялся наблюдать. Бабку Мглу быстро опознал. Танцевала она со всеми, словно молодая, хотя вид был старческий. Так прыгать с морщинами и дряхлым телом только ведьмы и могут. А уж ведьмы-то должны всякое про местную природу и про лес знать. Не зря же их «ведьмами» называют, от слова «ведать». Чернобор предрассудков не имел, ведьм уважал и не боялся, ибо суть их понимал. Ведьма – она ж не плохая и не хорошая, ни зла не делает, ни добра, а просто «ведает». Но всё равно наблюдал пристально за бабкой Мглой. Чтобы потом прийти с визитом да человека уже в лицо знать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.