Не самые хорошие соседи

Белла вспомнила про пластырь, а Бьянка знала, в какой из многочисленных коробок он лежит.

– Вы много тренируетесь? – спросила Жаклин.

Она осмотрела меня с головы до ног так пристально, что я покраснел, и Жаклин отвела взгляд.

– Не столько, сколько хотел бы. Все успеть трудно.

– Думаете? – улыбнулась Жаклин.

– Тогда вы, наверное, будете моим учителем, – предположил Фабиан.

– Надеюсь.

– Ну, мало ли.

– Фабиан пойдет осенью в эту школу. В седьмой класс. Не могу поверить, что мой мальчик уже старшеклассник.

Ее глаза блеснули. В том, как они с сыном смотрели друг на друга, было что-то особенное, но я не мог понять, что именно.

– Ну, теперь нам действительно пора, – сказала Жаклин и открыла калитку.

– Хорошего дня! – ответил я.

– И спасибо за булочки! – добавила Бьянка, которая наконец отыскала упаковку пластыря.

– Пустяки! До свиданья! – Жаклин помахала рукой из-за забора.

– Кажутся вполне приятными, – прокомментировала Бьянка.

Я поцеловал ее в щеку:

– Да, более чем. Но я надеюсь, что мне не придется работать в классе у Фабиана. Учить соседа – не самый лучший расклад.

Бьянка рассмеялась:

– А я тебя предупреждала. В таких местах это обычное дело. Сохранять анонимность тебе отныне не удастся.

– Так, фасад мы сейчас трогать не будем! – заявил я.

– Конечно не будем. Мы просто побелим комнаты – три спальни и кухню.

Краска уже стояла во дворе.

– А пятнашек больше не будет? – спросил выбежавший из-за дома Вильям.

– Мы с папой идем красить стены в доме, – ответила Бьянка. – А вы пока сами немного поиграйте.

Я уже поднял ведро с краской, когда калитка за моей спиной снова открылась.

– Здравствуйте, здравствуйте!

Женщина лет семидесяти с любопытством глазела по сторонам.

– Я хотела сказать только: «Добро пожаловать на Горластую улицу!» – произнесла она и протянула руку. – Гун-Бритт, живу в доме напротив.

Пожав руку Бьянке, она заговорила, понизив голос:

– Я подумала, что вам стоит познакомиться с кем-то еще из нашего квартала. Тут не все такие, как эти. – Она сделала легкий кивок в сторону дома Жаклин и Фабиана и продолжила: – Но в целом здесь очень славно. Все помогают и заботятся друг о друге. Уверена, вам у нас понравится.

Я видел, что Бьянка с трудом сдерживается. Она такое не выносит. Проблемы с соседями, сказала она однажды, – это как рулетка: никогда не знаешь, что выпадет. Она никогда не любила выставлять напоказ свою жизнь и оберегала личное пространство. Одним из достоинств нового дома были как раз высокая изгородь из туи и калитка.

– У нас обо всех сложилось очень хорошее впечатление, – произнес я и улыбнулся немного шире, чем требовалось.

– Да-да, не буду вам мешать, – сказала Гун-Бритт. – Я понимаю, сколько всего вам нужно сделать.

Но уходить она при этом не торопилась. И только когда я снова взялся за ведро с краской, Гун-Бритт повернулась к калитке со словами:

– Ну что ж, пойду! Увидимся.

Едва дождавшись, пока она скрылась из вида, Бьянка подошла к калитке и потрогала задвижку:

– Может, повесим здесь замок, как думаешь?

5. Микаэль

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Холл в приемном покое станции скорой помощи пульсирует скрытым отчаянием. Ожидающие смотрят в пол. Беспокойное постукивание ногой, тихие всхлипывания в носовой платок, приступы кашля, переходящие в хриплые рыдания. Медсестра в белом халате открывает передо мной дверь:

– Вы муж Бьянки Андерсон?

– Да. Где она? Что с ней?

– Идите за мной, – велит медсестра; я иду за ней по коридору в маленькую комнату, где стоят два простых стула.

– Когда я смогу увидеть жену?

– С ней сейчас врачи. Они придут сюда и проинформируют вас обо всем, как только будет возможность.

Неизвестность пугает, ноги подкашиваются, по спине бегают мурашки. Что сейчас чувствует Бьянка? Должен быть какой-то способ помочь ей.

– Посидите пока, – предлагает медсестра. – Хотите пить?

У нее мягкий голос, но лица нет. Я вижу только белую фигуру, исчезающую в дверном проеме. Как привидение. Она быстро возвращается с чашкой теплой воды.

– Пожалуйста.

Я проливаю половину на пол – так сильно дрожат руки. Рот онемел, я не могу шевелить губами.

– Она поправится, – говорю я.

По-другому даже думать нельзя.

Медсестра вздыхает, и я впервые различаю ее глаза. Они блестят от волнения.

Час назад Бьянка была такой же бессмертной, как и все, кто меня окружает. Мысль о том, что ее может не стать, была так далека, что в нее едва верилось. Теперь все иначе. Одно мгновение – и все изменилось.

– Пожалуйста, кто-то должен рассказать мне, что происходит! – Я встаю и начинаю нетвердо ходить по комнате.

– Идите сюда, – говорит медсестра. – Вам лучше сесть.

Ей приходится поддерживать меня, у меня нет сил.

– Она поехала на велосипеде за фетой, – произношу я, снова сев на стул.

Медсестра удивлена.

– В такос не кладут фету, сколько раз я ей об этом говорил!

Я проклинаю себя.

Что с нами происходит?

– А мне нравится такос с фетой, – слышу я мягкий голос медсестры.

Растираю себе виски и пытаюсь улыбнуться.

Когда-то мне нравились маленькие причуды Бьянки. Фета в такосе, ночник, который должен гореть, когда мы спим, и выключаться, когда мы занимаемся любовью, ее страх перед птицами и то, что она всегда пакует в багажник пледы, фонарики, спасательные жилеты и лопату, если мы собираемся проехать больше трех миль. То, как она зажмуривается в туннелях и на высоких мостах. И это вечное постукивание пальцев по экрану мобильника. Дурная привычка гуглить всевозможные ответы еще до того, как сформулирован вопрос.

В какой момент все эти мелочи теряют очарование и начинают раздражать? Не надо было нам переезжать в Чёпинге.

Если посмотреть назад, то все эти ее нервные реакции кажутся пугающим предостережением. Она говорила, что нужно держать дистанцию с соседями и допускать только ту степень близости, которая ограничивается просьбой вынимать почту из ящика во время отпуска.

– Вы хотите с кем-нибудь связаться? – спросила медсестра. – У вас с собой телефон?

Я достаю его из кармана.

Да, Сиенна, старшая сестра Бьянки. Нужно сообщить ей. Но как такое сказать? Ее сестре, которую я несколько лет не видел. Мы прекратили отношения и давно не выходили на связь.

– Наверное, уже поздно, – шепчу я.

Медсестра серьезно смотрит на меня.

Как несправедливо. Бьянка этого не заслуживает. Я всегда считал, что побеждает справедливость. Тот, кто совершает добро, получает добро.

Я закрываю руками лицо и в темноте начинаю задыхаться. Перед глазами яркие вспышки. Щека Бьянки на асфальте, запавшие веки и рассыпавшиеся волосы, точно золотой букет посреди черного мрака.

Я прогоняю видение, моргаю, пытаюсь представить что-нибудь другое. Ее губы сердечком и лукавый взгляд, сафари на мотороллерах вдоль моря на Сардинии, ночи под звездами. Как она все время таскала у меня свитеры и рубашки и ее запах, который я чувствовал после этого на одежде. Как мы покупали кольца и попросили выгравировать на них «Навсегда вместе». Сколько это – «навсегда»?

6. Mикаэль

До катастрофы

Лето 2015 года

Несколько недель ни капли дождя. Палящее солнце и средиземноморская жара. Мы с Бьянкой стояли каждый на своей стремянке и красили стены в спальне, дети гуляли в саду.

– Мама, папа, ну когда вы закончите?

Я предложил купить им надувной бассейн.

– Не знаю, – сказала Бьянка, – чаще всего дети тонут на мелководье.

Мне пришлось загуглить, и это действительно оказалось так, хотя само число детей среди утопленников крайне невелико, тонут в основном семидесятилетние мужчины.

– Мы должны все время пить воду. Организму нужно намного больше воды, чем кажется, – сказала Бьянка и так обильно смазала детей защитным кремом, что они стали походить на маленьких гейш. – Еще два часа – и поедем на море.

Белла и Вильям заорали от радости, а Бьянка хлопнула меня по заднице, чтобы я возвращался на стремянку.

– Давай, Рембрандт. Поторопись, осталось чуть-чуть.

В заляпанных краской рабочих штанах и огромной майке, она была неотразима. Я внезапно почувствовал полную уверенность, что все обязательно сложится хорошо.

Когда мы смывали с себя растворитель из садового шланга, в глазах Бьянки мелькнула печаль.

– Папа так все это любил. Представляешь, если бы он нам сейчас помогал?

Она потеряла отца меньше года назад. Рак медленно уничтожал его тело, но он до последнего ухаживал за садом и дачей, забирался на крышу, заколачивал гвозди, чинил и красил. На нем закончилось поколение. Мои родители и родители Бьянки умерли, и мы больше не могли закрывать глаза на тот факт, что жизнь не бесконечна.

Однажды на закате, когда мы, уложив детей, расположились на террасе с игристым вином, калитка открылась и показались пенсионеры из дома напротив.

– Вечер добрый, – сказала Гун-Бритт, – как у вас тут мило!

– Ой! – воскликнул Оке. – Это не дело!

– Что – не дело?

Ему показалось, что я шучу.

– У вас же трава высохла!

Я посмотрел на пожелтевший, как в прерии, газон. После переезда голова моя была забита множеством разных проблем, и я совсем забыл, что газон нужно поливать.

– Тут запрещено использовать водопроводную воду на орошение, – сказал я.

– Да, вам нужно пробурить собственную скважину, – объявил Оке. – Не знаю, сколько раз я говорил это Бенгту, но он же никогда меня не слушал.

– Пробурим, но потом. До осени мы хотим в первую очередь закончить спальни и кухню.

– Понимаю, – ответил Оке. – Дел тут вам надолго хватит. Бенгт был во многих отношениях хороший человек, но ленив, сукин сын.

– Эй, – одернула его жена, – о мертвых плохо не говорят.

– Я слышал, вы уже познакомились с Жаклин и мальчишкой, – сказал Оке, обходя гараж и постукивая по обшивке фасада. – Мы не собираемся ничего вам рассказывать. Лучше сами составьте о них собственное представление.

– Так будет правильно, – добавила Гун-Бритт.

– Да, но мальчишка… – продолжил Оке, – боюсь, с мальчишкой все не очень хорошо.

Бьянка чуть не подавилась «кавой». У Оке была особая манера недоговаривать.

– Вы уже видели Улу? – спросила Гун-Бритт. – Он живет в четырнадцатом доме. Славный парень.

Приговор славному парню на сайте Криминального реестра она, по всей видимости, не читала.

– Тут надо все менять, – сообщил Оке, показывая на панели, которыми был обшит гараж. – Одно гнилье.

Он обращался ко мне.

– Мы собирались для начала их покрасить, – сказала Бьянка.

– Покрасить свинью помадой, – проворчал Оке.

– Однако мы пришли не за этим, – перебила его Гун-Бритт. – Мы хотим пригласить вас на традиционный праздник нашего двора.

Оке оставил в покое гараж и поднялся на террасу.

– Понимаете, мы с Гун-Бритт каждый год устраиваем праздник двора для тех, кто живет по соседству с нами. И мы всегда радуемся, когда на Горластой улице появляются новые жильцы. Мы все тут держимся вместе.

– Спасибо за приглашение, – ответила Бьянка. – Звучит заманчиво.

– Будет замечательно, – заверил Оке.

Гун-Бритт и Оке скрылись за калиткой, мы с Бьянкой молча помахали им вслед.

– Соседи – это прекрасно, – сказала Бьянка и наполнила бокалы.

– Нам, наверное, не надо идти на этот их праздник, – предложил я.

– Ты с ума сошел? Это будет социальным самоубийством. Мы не сможем здесь дальше жить.

– Но ты же говорила…

– Дорогой, ты действительно не понимаешь, как тут все устроено. С соседями нужно соблюдать дистанцию, но ни в коем случае не следует их сторониться или выказывать неблагодарность. Так что мы пойдем на этот праздник и будем делать вид, что нам страшно весело.

Я положил голову ей на колени и рассмеялся:

– Без тебя я бы здесь и недели не справился.

Она взъерошила мне волосы:

– Ты, дорогой, без меня нигде бы не справился.

– Жалеешь, что мы переехали? – спросил я как бы шутя, хотя на самом деле это интересовало меня всерьез.

Бьянка медлила с ответом, перебирая мои волосы.

– Конечно нет. Думаю, нам тут будет очень хорошо.

Я выдохнул, но в душе все равно осталась какая-то тяжесть.

Через несколько дней я сидел в шезлонге, укрывшись в тени и пытаясь отодрать следы краски на груди, когда с улицы прибежали Вильям и Белла:

– Папа, папа! Можно мы поиграем с Фабианом?

Они подпрыгивали, глаза сверкали.

– Ну да…

– У него есть батут, – сообщил Вильям.

– Батут? – переспросила появившаяся в саду Бьянка.

Полгода назад Вильям захотел поехать в батутный парк, но, после того как Бьянка узнала из интернета, сколько людей в Швеции каждый год ломают ноги на батутах, мы решили не ехать.

На этот раз Вильям не собирался сдаваться и клянчил:

– Он совсем маленький.

Бьянка посмотрела на меня, угадывая мои мысли.

Такие решения были для нее мучительны, но она понимала, что нужно согласиться.

– Тебе лучше пойти тоже и присмотреть за ними, – велела она мне.

– О’кей.

Батут меня не волновал. А вот Фабиан… Он же слишком взрослый, чтобы водиться с Беллой и Вильямом.

– Пойдем, папа, пожалуйста! – упрашивала Белла.

– Хорошо, но ненадолго.

Я натянул футболку, и мы с детьми отправились в сад семейства Селандер.

Фабиан уже прыгал на батуте, Вильям и Белла быстро сняли сандалии и встали в очередь. Это действительно был самый маленький батут из всех, что я видел, прыгать на нем можно было только по одному.

– Надо же, здравствуйте!

На меня чуть не натолкнулась внезапно появившаяся во дворе Жаклин. Ее длинные волосы были собраны в пучок, глаза прятались за черными солнцезащитными очками. На ней не было ничего, кроме ярко-красного бикини.

– Здравствуйте, – ответил я и посмотрел в сторону.

Было трудно отвести глаза от ее неприкрытой кожи.

– Как мило, что вы заглянули. Хотите выпить? – Без тени смущения Жаклин обеими руками подняла очки на лоб, еще более обнажив тело с идеальным загаром.

Я не знал, на чем остановить взгляд.

– Спасибо, но мне нужно идти работать. – Я показал следы краски на руках.

Жаклин оглядела меня с улыбкой:

– Бедный, только и делаете, что работаете.

– Ничего, если я оставлю детей? – спросил я.

Она со смехом кивнула:

– Идите красьте! Мы тут разберемся.

Она прошла так близко от меня, что я почувствовал запах кокосового масла. На газоне возле шезлонга Жаклин сбросила шлепанцы и улеглась, вытянув блестевшее от масла тело и закинув руки за голову. Я не хотел смотреть, хотя удержаться было трудно.

– Я заберу вас через час, – сказал я Вильяму и Белле, – или сами найдете дорогу.

Они были слишком заняты, чтобы ответить.

Когда я возвращался, низко над крышами домов висело солнце, этот разрывающий небо гигантский огненный шар. По моему лицу тек пот, перед глазами мелькали красные и золотые звездочки. Солнце так сильно слепило, что я отвел глаза в сторону, и в поле зрения оказался дом номер четырнадцать, в котором жил Ула Нильссон, осужденный за применение насилия.

Это заняло секунду или две. Я моргнул и прищурился, глядя на конек крыши.

Ула смотрел на меня из окна на фронтоне. Острым пристальным взглядом. Заметив, что я его вижу, он исчез.

7. Жаклин

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Микки уехал вслед за «скорой», а я так и стою у въезда в квартал. На земле лежит красный велосипед Бьянки, руль погнут, колесо смято.

– Пожалуйста, – говорю я Фабиану. – Я не могу этого видеть.

Он поднимает велосипед. Ула помогает отнести его к тринадцатому дому.

На улице воцаряется мрачная тишина, кожу царапает холод.

– Что мы будем делать? – спрашивает Фабиан.

Мне хочется закричать. Это случилось именно сейчас, когда все уже почти наладилось.

Передо мной стоит «БМВ» с разбитым бампером. Зачем я купила этот проклятый автомобиль? На меня смотрят Белла и Вильям. Хочется обнять их, прошептать что-то утешающее, но они отстраняются, держатся вместе, они начеку.

– Мама умрет? – спрашивает Белла.

– Зачем вы ее сбили? – спрашивает Вильям.

Я молчу, у меня нет сил отвечать.

– Это был несчастный случай, мы столкнулись, я не успела затормозить.

Вильям берет сестру за руку, я иду за ними к их дому.

– Пойдем! – кричу я Фабиану и Уле, они так и стоят у въезда во двор, ничего вокруг не видя.

– Я хочу домой. – Голос Фабиана звучит тихо и слабо.

– Сейчас, мы только дождемся Гун-Бритт и Оке. – Я поворачиваюсь и зову его. – Иди сюда!

– Может, мне тоже пойти с вами? – спрашивает Ула.

– Не нужно.

Я не могу его видеть. Не хочу иметь с ним никаких дел.

– Ты уверена?

Он делает шаг вперед, но я тащу Фабиана за руку к дому, у дверей которого Вильям пытается утешить отчаявшуюся сестру. Ула так и стоит у въезда, широко раскрыв глаза.

Через пять самых долгих в моей жизни минут в дом Андерсонов врываются Гун-Бритт и Оке.

– Что тут случилось? – Гун-Бритт сжимает детей в своих объятиях; Вильям всхлипывает, а плач Беллы пронзает мне сердце.

– Там приехала полиция, – говорит Оке.

За окном идут двое молодых мужчин в форме – о чем-то болтают, показывают на двор и потягиваются.

– Я ожидала чего-то подобного, – произносит Гун-Бритт, гладя детей по голове. Руки утешают, но всем своим видом она обвиняет.

– Прекратите, – прошу я, – не сейчас.

– Но что дойдет до такого… – продолжает Гун-Бритт.

Мне приходится прикусить язык. Ради детей. И Фабиана. Оке открывает дверь полицейским, те здороваются, их лица сама серьезность. Черные ботинки и широкие ремни с дубинкой и пистолетом.

Гун-Бритт и Оке представляются.

– Мы живем рядом. Микки попросил нас присмотреть за детьми.

Один из полицейских внимательно смотрит на меня:

– А вы?

– Я тоже живу здесь.

Фабиан сидит в кресле и вращает руками одна вокруг другой, он всегда так делает, когда нервничает. Взмахивает и крутит. Я осторожно присаживаюсь на корточки рядом с ним. Не слишком близко.

– Все будет хорошо, родной.

– А если она не поправится? – говорит он.

Я делаю глубокий вдох:

– Не надо так думать.

Слышу в прихожей раскатистые голоса полицейских. Пол скрипит под их ботинками.

– Жаклин? – окликает меня первый. – Нам надо поговорить с вами.

Они видят сидящего в кресле Фабиана. Второй полицейский наклоняется к нему:

– Как ты?

Фабиан молчит. Его руки продолжают вращаться.

– Это мой сын, – объясняю я. – У него шок, он сидел рядом со мной в машине.

– Ему нужна медицинская помощь?

Полицейский без предупреждения протягивает руку, намереваясь коснуться Фабиана.

– Не трогайте его! – вскрикиваю я.

Рука повисает в воздухе, полицейский удивленно смотрит на меня.

– Он не любит телесные контакты.

Полицейский какое-то время колеблется, но потом убирает руку:

– Понятно. Не торопитесь, мы можем поговорить и после.

Они оставляют нас в гостиной вдвоем, Фабиан дышит все прерывистее. Руки все быстрее вращаются одна вокруг другой.

– Полиция! – шипит он.

– Я знаю, не бойся.

Все его тело трясется.

– Тебя могут забрать в тюрьму.

В конце концов ему приходится сесть на собственные руки, чтобы они остановились.

– Не могут, – отвечаю я. – Это был несчастный случай.

Полицейский записывает мои показания. Мы сидим за столом друг против друга в кухне Андерсонов.

– К сожалению, нам придется изъять автомобиль.

– О’кей, – киваю. – Зачем? Что вы хотите проверить?

– Таков порядок, его должны осмотреть технические специалисты.

Я долго и внимательно рассматриваю полицейского – открытое лицо, добрый взгляд.

Из-за двери доносятся всхлипывания Беллы и вопросы, которые растерянно задает Вильям и на которые у Гун-Бритт нет ответов.

Каждое их слово режет меня на части, это полный крах; мысли и чувства наталкиваются друг на друга, в глазах слезы.

– Вам известно, что с Бьянкой? Что-то серьезное?

– К сожалению, сведений об этом у нас нет, – отвечает полицейский.

Черт, что же я наделала!

Он протягивает мне стакан воды и пачку бумажных носовых платков:

– Вам сейчас тяжело, я понимаю, но я должен задать вам несколько вопросов. Что именно произошло? Что вы можете вспомнить, Жаклин?

Я закрываю глаза и впиваюсь правым указательным пальцем в тонкую кожу на левой ладони.

– Я ее не увидела.

– Она ехала на велосипеде, верно? Мы думаем, она выехала из своих ворот примерно тогда же, когда вы свернули на территорию общего двора.

– Да.

По-другому быть не может.

– Но вы ее не заметили?

– Нет.

Это не так.

– Ну или я заметила, я увидела велосипед, что-то красное, но уже было поздно. Я поздно затормозила.

Эхо удара непрерывно звучит в голове.

– Я закричала. Я помню, что я закричала. А потом затормозила.

Полицейский пишет в блокноте.

– Вы спешили?

– Нет, совсем.

– С какой скоростью вы ехали? Там довольно крутой поворот.

– Я не смотрела на… на…

– Спидометр?

– Не знаю.

Под блузкой стекает холодный пот. Я будто покидаю собственное тело, взмываю к потолку и оттуда наблюдаю за происходящим. Сидит и отвечает на вопросы полицейского совсем другой человек.

– Я не понимаю. Как я могла на нее наехать?

Полицейский снова записывает. Я пытаюсь дышать спокойнее, но при каждом вдохе в груди жжет.

– Ваш сын, Фабиан, тоже был в машине?

– Да.

– Сколько ему лет?

– Пятнадцать.

Полицейский записывает, покачивая головой. Я думаю, чтó говорить о Фабиане.

– Вам же не обязательно беседовать и с ним? Я не уверена, что он это выдержит. У него шок.

– В этом нет необходимости, – уверяет полицейский.

Я закрываю глаза и снова вижу перед собой Бьянку на велосипеде, слышу визг тормозов и удар.

– А вдруг она…

Все во мне кричит от страха.

– Послушайте… – начинает полицейский.

– Это я виновата, – всхлипываю я.

– Иногда случаются страшные вещи, в которых не виноват никто, – произносит он.

Не уверена, что он в это верит.

– Мы можем пойти домой?

Он поднимает голову:

– Еще несколько вопросов. Выдержите?

Киваю. Лучше сразу покончить с этим.

– Какие у вас отношения с Бьянкой Андерсон?

– Отношения?

Странный вопрос.

– Мы соседи.

– Вы поддерживаете с соседями тесные контакты?

– Ну да, немного. Как обычно в таких районах.

Полицейский понимающе кивает:

– То есть вы общались с семьей Андерсон?

Он произносит «общались» так, как будто вкладывает в это слово еще какой-то смысл.

– Иногда, – сдержанно отвечаю я.

О чем, собственно, он?

– Как бы вы описали ваши отношения?

– Не знаю…

Как можно описать отношения? Два года назад я бы сказала, что семья Андерсон – лучшие соседи на свете. Но с тех пор многое изменилось.

– Вы с Бьянкой дружили?

Я смотрю на него, пытаясь догадаться, что он успел узнать.

– Я бы так не сказала.

– А с Микаэлем, ее мужем?

Я вздрагиваю. Чуть-чуть, едва заметно, но наметанный взгляд полицейского, скорее всего, это фиксирует.

– Что с Микки?

Слегка качаю головой, и несколько прядей с вполне достоверной случайностью падают мне на лицо.

– Какие у вас с ним отношения? Вы часто видитесь?

С ответом я не медлю. Видимо, он уже успел побеседовать с Гун-Бритт.

– Честно говоря, я не понимаю, как это относится к делу.

Я же не отрицаю: это я сбила Бьянку. Я была невнимательна и наверняка ехала слишком быстро.

– Конечно-конечно, я просто пытаюсь получить более общее представление о случившемся. Узнать предысторию.

– Нет никакой предыстории. Это был несчастный случай.

Я отвела взгляд всего на миг, сотую долю секунды. Для того чтобы разрушить жизнь, больше не требуется.

– Вы же понимаете, что это был несчастный случай? – говорю я.

Полицейский молчит. Потом кладет на стол какой-то черный прибор.

– Я должен попросить вас выдохнуть сюда.

Это алкотестер.

Я снова вздрагиваю, и теперь полицейский это точно замечает.

8. Жаклин

До катастрофы

Незадолго до того, как в дом номер тринадцать вселились Андерсоны, мы с Фабианом заметили на Горластой улице черный «порше» – маклер приехал убрать оранжевую вывеску «Продается». После смерти Бенгта Фабиан был все время подавлен, а вывеска только ухудшала положение. Интересно, людям приходит в голову, что за продажей дома часто скрывается трагедия? Какая гадость – надеть костюм, сесть в «порше» и поехать водружать на газон оранжевую вывеску. Как будто надо просто продать очередную недвижимость, кусок пространства, ограниченный деревом и кирпичами. Как будто дом никто не строил и никто в нем не жил. В этом доме человек упал с лестницы и исчез. И остался мальчик, потерявший своего лучшего друга, который был ему как дедушка.