Избранники

Олег Мироненко

Избранники

Глава 1. Марк

…Он шёл по 13-ой авеню, стараясь не поднимать глаза к верху, не видеть этого чужеродного буйства красок, от которого порою уже сводило скулы. Куда, гады, солнце упрятали? Хорошо бы ещё не косить по сторонам, но это получалось совсем уже плохо, и в поле его сумрачного зрения неизбежно попадали счастливые парочки, держащиеся за руки. «Fucking shitty life…» Ещё не так давно, вращаясь в элитарных и близких к ним кругах, он, следуя модным поветриям, изрядно пополнил свой словарный запас архаичными ругательствами, и теперь лишь жалел, что не копнул в своё время поглубже в этой области самообразования.

На улице, как обычно, было безветренно, и шёл какой-то слишком уж парадный снег. Впереди загорелась вывеска «Blessed Dome». «Благословенный Купол». В который раз пронеслось в голове: «Да уж, сменили названьице… Это вам не «Limbo».Тут невесть откуда взявшийся рыжий котяра сделал перед ним сальто назад и, воспарив в воздухе, попытался было распластаться у него на шее, однако Марк успел оттолкнуть хищника руками. «Совсем охренели…» Помялся на пороге заведения, перевел дух. И чего он, собственно, вообще регулярно сюда таскается? Посидеть, отхлёбывая пойло, от которого и захмелеть-то толком никак не получалось? Пообщаться с такими же неудачниками, как и сам? Марк зло сплюнул. «Да хватит тебе… Надо ведь как-то время коротать». К тому же обстановка бара, выполненная в стиле ветхозаветной бездуховности, неким образом располагала к успокаивающей самоиронии, ну а потная лысина бармена и его кривая усмешка прямо-таки олицетворяли собой судьбу.

Подойдя к стойке, Марк привычно подставил зрачок под сканнер. Бармен, тот самый, хмыкнул:

– Всё прежними заслугами живёте?

Не отвечая, Марк взял протянутую бутылку, стакан и сел за столик. Огляделся. «Да ведь это же… Точно он, звезда экрана. Ну и рожа… А ещё недавно казался таким крутым». Тут Марк по причине своей поганой натуры немедленно принялся рефлексировать, что, конечно же, было сейчас совершенно неуместным: «Мы искали себе кумиров. Зачем? Да чтобы восхищаться ими. И знать, что ты тоже способен на большее. Если выпадет шанс. А теперь?» Он скривился и поднёс ко рту бутылку, мстительно игнорируя стакан. «А теперь, старина, нет у тебя больше никаких шансов».

В нос шибануло чем-то несвежим и не совсем земным. «Ну и дрянь…» – вертелось в голове, пока он делал несколько изрядных глотков. – «Нормальной выпивки днём с огнём не сыскать, не говоря уж о наркоте… Молодцы, молодцы новые хозяева, сразу за нас взялись».

Чуть захмелев, он стал прислушиваться к разговору за соседним столиком, где смазливый франт учил уму-разуму своего местечкового пошиба собеседника:

– Снял я тут недавно одну… Не здесь, такие дамочки сюда редко заходят, у них другие отдушины есть, я тебя потом свожу, раз уж приехал.

– Обломашку или потеряшку? – повел в сторону говорящего хрящеватым носом второй.

–Обломашку, обломашку, с потеряшкой хлопот не оберёшься, хотя… – Франтик только что не облизнулся. – Так вот, сунулись мы в будку – занято! во вторую – занято! Ну, кое-как нашли свободную. Это, брат, скажу я тебе, было нечто! Бабы в таких местах совсем шальными становятся, на всё готовы…

«Козлы…» – лениво подумал Марк. – «А что им, собственно, ещё остаётся?»

Перед ним вырос бармен с тарелкой.

– Вы знаете правила, – весомо выговорил он.

– Правила? – Марк сразу разозлился. – А кто их, собственно, установил? А если я не хочу им следовать? Если я просто хочу выпить, а?

– Вы прекрасно знаете, кто, – скучно ответил бармен. В упор взглянул на Марка:

–Жри, и не выделывайся.

Оторопев, Марк захватил пальцами нечто лиловое, пожевал, сглотнул. Бармен отошел. «Надо же так стараться… А ведь такой же лузер, как и я. Из идейных, что ли?»

В проходе появилась девушка, и с десяток мужчин перестали бубнить и уставились на её изящную фигурку под дорожным комбинезоном. Лицо вошедшей манило своими невинными совершенными чертами, полураскрытый в некоем недоумении ротик обещал многое. «Обычный, в общем-то, по сегодняшним временам экземпляр…» – ту же принялся обобщать увиденное Марк. – «Смесь желания и неопытности, совершенно неотразимая для противоположного пола. Хотя… есть в ней что-то ещё. Что же? Надо бы разобраться… А, пожалуй, побуду-ка я сегодня козлом».

Бармен за стойкой проделал необходимую процедуру со сканнером и превратился в воплощение вежливости и предупредительности. «Ага, потеряшка… Забыли». Девушка взяла пачку тонизирующих сигарет, огляделась и направилась прямо к столику Марка. «Ч-чёрт… Почему она хочет подсесть именно ко мне? Почему они все подсаживаются?» Тем не менее он встал и отодвинул стул для дамы. Та села и закурила, отказавшись от предложенной выпивки.

– Мария.

– Марк. Откуда прибыли?

Она задумалась.

– Это было так давно, и не со мной, как будто… Ах, да. Я зашла в кабинку в Берлине. Всё прошло хорошо, и я сразу оказалась там, где должна была быть.

– Как там погода в Берлине?

Опять пауза.

– Сыро… Тошно.

Нависло молчание. Потом без всяких эмоций Мария произнесла:

– А мою половинку вчера убили. Просто так.– И вдруг разрыдалась:

– Почему люди такие завистливые?

Марк молчал, дожидаясь, пока она успокоится. Сквозь всхлипы разобрал:

– У меня… сумочка… в отеле осталась… но я туда не вернусь…

И уже более уверенно, но всё с теми же беспомощными нотками в голосе:

– Отведите меня куда-нибудь, пожалуйста. Мне всё равно. А вы здесь кажетесь самым порядочным…

– Может, вам лучше прогуляться с теми двумя? – предложил Марк. – Поверьте, они вполне безопасны.

Девушка перевела взгляд на соседний столик и вздрогнула.

– Ну уж нет… Спасибо вам.

Встала и пошла к выходу, гордая и жалкая одновременно.

Марк вздохнул и поднялся, смерив при этом самым холодным своим взглядом встрепенувшихся было дружков. Те сочли за лучшее остаться на местах.

На улице Марк догнал девушку, которая трогательно улыбнулась и взяла его под руку.

– Я отведу вас к себе домой, Мария, – произнес Марк. – Вы сможете там отдохнуть. Только прихватим что-нибудь из еды, бесполезного и не совсем уж безвкусного…

Мария согласно кивнула.

… Они лежали голые на антикварном диване Марка. Он любил такие вещицы, и раньше у него была возможность их приобретать. Конечно, они не шли ни в какое сравнение с достижениями нынешней цивилизации с точки зрения там удобств, поддержания физического и ментального тонуса, но… Как же успокаивающе скрипела пружинами эта мебель, сделанная, быть может, даже руками его далекого предка!

Мария тихонько сопела на плече у Марка, совершенно измучив его до этого бормотанием: «Стив, Стивен…», пока он наконец не отшвырнул девушку от себя. Теперь он смотрел в окно на пятидесятом этаже, за которым бесился огнями город, а над ним бесилось нечто совершенно другое. Нью-Йорк… Они заморочились до того, что создали голограмму океана, разделили «боро» водными преградами, вновь воссоздали все эти небоскребы, музеи, театры, вокзалы, центры, отели… И ничего не вышло. Они проиграли. Эта страна в конце концов перекроила на свой лад всё. Он, молодой архитектор, один из лучших в своем поколении, тоже сначала включился в эту игру, пока наконец не опомнился. «Нет, когда вода смоет пепел с наших земель и возникнут новые горы и равнины, мы отстроим тебя заново, дружище, отстроим как символ будущего, а не жалкую кальку прошлого…»

Мария шевельнулась. Он посмотрел на спящую девушку и поразился: как же она, оказывается, сейчас похожа на Молли, его Молли… Которая сначала захотела стать другой, а потом зашла в кабинку и исчезла из его жизни. Он погладил девушку по роскошным волосам и лицу, сглатывая слезы. Господи, сотвори же чудо! Она открыла глаза.

– Только не уходи, – прошептал он, целуя чуть вздёрнутый носик. – Ты нужна мне, слышишь?

Она кивнула, строго глядя сквозь него. Потом нашарила на столике пачку, достала сигарету и подошла к окну, обнаженная и прекрасная. Пару часов назад она, как девочка, хлопала в ладоши, узнав, что окна могут открываться. Теперь она курила, выдыхая пар в морозный воздух, потом швырнула окурок в ночь. И тут же устремилась за ним сама.

… Мыслей не было, в голове была пустота. Оказывается, и такое бывает. И холод, холод из открытого окна, которым он так гордился… Потом из пустоты появилась мысль:

«А так ли уж мне не повезло?»

Глава 2. Ева

… Она легко проснулась и подбежала к умному окну, отразилась в нём. Впереди, насколько хватало глаз, раскинулся Екатеринбург: огромный конгломерат, впитавший в себя сотни разношерстных названий. Всё ещё шел упорядоченный, какой-то отфильтрованный снежок. Зима, тёплая, но зима. Ева любила зиму. И весну, и лето, и осень… Говорят, что очень скоро настанет сплошное райское межсезонье. Скорее всего, это правда. После того, как пропало солнце, не было оснований в это не верить.

– Солнышко лучистое, девица пречистая, где вы? – нараспев произнесла Ева слова, доставшиеся ей в наследство от прабабки, тряхнула золотистыми кудрями и побежала принимать энергетический душ.

… Зооцентр, как обычно, бурлил, обволакивая своими флюидами дежурного ночной смены, уснувшего прямо на посту. «Крис, Крис…» Некоторое время Ева разглядывала его встрёпанный затылок, потом взлохматила пепел волос.

– А? Что?

– Укатали сивку крутые горки?– Она снова затормошила юношу.

– Ева! Я не понимаю эти ваши эвфемизмы на старославянском… ну хватит меня щипать!

Крис завертел головой, однако Ева не отказала себе удовольствие ещё раз ухватить его за нежные ланиты, а потом и за носик.

– Серьёзный-то прям какой, неприступный!

– Не приставай, женщина! Стефан опять устроит мне скандал. Вон, кто-то идёт…Ты же знаешь, что ему всё докладывают! Ну хватит!!

– Проснулся? Тогда давай вещай, что здесь ночью приключилось.

Крис вздохнул.

– Ева, мать всего сущего… Зачем тебе нужен бессвязный доклад твоего раба?

Ева тут же ущипнула его за не знавший лазерной бритвы подбородок, проворковала:

– И книжки разные читает… А хорошенький какой! Так и расцеловала бы…

–Эй-эй! Успокойся, разлучница! Ну, право, зачем тебе мои россказни? Отчетт уже дожидается тебя в кабинете… Шла бы ты туда, а?

Она наклонилась к его уху, шепнула:

– Пойдем вместе, а? Я облака на стены нагоню…

– Да что же это такое! – юноша выпрыгнул из кресла, уперся ладонями в многомерный пульт слежения, и начал давать информацию:

– Ладно, если тебя в самом деле так интересует мнение каждого сотрудника… Я не понимаю – не понимаю, слышишь? – зачем животные устраивают все эти бесконечные склоки друг с другом! И зачем мы им в этом потворствуем, позволяя иметь общее пространство, где летучие мыши кружат над дельфинами, орлы и альбатросы устраивают воздушные бои, зубры и бизоны мерятся силой, и только благодаря защитному полю каждая особь остаётся невредимой, но я даже боюсь предположить, что происходит с их психикой! – Крис заметно разошелся, подзуживать его больше не было никакой необходимости. Ева внимательно слушала, щуря зелёные глаза и наматывая локоны на пальцы. – К чему все эти дикие распоряжения? Что за ними кроется? Нам не дают никаких разумных объяснений, научный совет лишь прикрывается невнятностями типа «формирование нового экобаланса». Что таким образом, спрашивается, можно сформировать? Животные становятся агрессивнее с каждым днём, расходуют энергию совершенно впустую, даже продолжение рода их уже не интересует! Ладно, пусть проводится какой-то эксперимент, пусть это напрямую связано с появлением купола – хорошо! Но зачем нам под страхом немыслимых кар приказали отказаться от опытов с кастрированными животными и просто-напросто избавиться от них? Это же было такое обширное поле для исследования природы животного магнетизма, результаты последних опытов потрясали! – Крис покачал головой. – Бедные, забавные морские свинки… На Айру, после того как она сама их усыпила, теперь ведь без слёз не взглянешь. Бедняга! И половинки нет, и любимой работы тоже… Ну, что ты молчишь? Вразуми меня, глупого, как дальше жить!

Ева грустно улыбнулась.

– Если бы я знала, Крис, если бы я только знала…

Отошла от собеседника, встала на дорожку и произнесла: «Кабинет», послав на прощание некий размытый жест собеседнику. Дорожка плавно понесла женщину мимо вольеров, водоемов, моделей ландшафтов, административных и исследовательских зданий, силовых установок, крематория… туда, куда ей и было велено. В кабинете Ева сняла умные туфли, идеально корректирующие походку, и закинула ноги в умных чулках на стол, реализующий почти все её бытовые потребности. От кресла исходили приятные токи, и напряженность в теле, возникшая после разговора с Крисом, стала проходить. Ничего делать не хотелось, однако именно поэтому через несколько минут она убрала ноги со стола, повернулась к экрану (шлем-визор она не любила) и молвила: «Отчёт!»

Перед глазами поплыл нескончаемый ряд: обезьяны, киты, акулы, дельфины, стервятники, чайки, кенгуру, утконосы, страусы, аллигаторы, вараны, питоны, волки, тюлени, медведи, олени, антилопы, львы, пантеры, слоны, лисицы, барсы, росомахи, летучие мыши… Виды и подвиды, которые удалось на протяжении двух веков сохранить и клонировать заново по биологическим останкам. Гордость нескольких поколений сотрудников. Её жизнь. И вот теперь Ева оцепенело взирала, как все эти животные, такие разные по своему предназначению и среде обитания, были заняты только одним: постоянными нападками друг на друга, нисколько не стесняясь при этом в выборе противника. Похоже, здесь главенствовал один принцип – чем чуднее, тем лучше. Волки кружили вокруг гепарда, барибал ревел на рысь, орел пикировал на орангутанга, индийский слон угрожающе вертел хоботом перед зеленой анакондой, которая выползла на это безумное ристалище из своей заводи и теперь лениво щеголяла боевым окрасом на расстоянии менее метра от древообразной ноги… Ева не знала, плакать ей или смеяться, когда она видела вомбата, бешено наскакивающего на гиену, или касатку, собирающуюся таранить залезшего по ноздри в воду жирафа. Датчики показывали беспрецедентное буйство гормонов у всех без исключения представителей животного царства.

Выключила экран. «Можно ли вообще привыкнуть к этому безумию? Сомневаюсь… Они отказываются принимать пищу. Они забыли про своих детенышей, которые, едва открыв глаза, тут же начинают душить себе подобных. Эмоции расходуются только на безудержную агрессию. Они… мы скоро их потеряем. Всех до одного. А указания из Москвы неизменны: обеспечить индивидуальную защиту и не препятствовать, следить за надежностью внешнего периметра, следить, следить, следить… Господи, да сколько этот ужас будет ещё продолжаться-то, а?»

В кабинет вошёл Стефан. Держался холодно, говорил кратко.

– Не желаешь заглянуть в океанариум? Картинка на экране может сгладить впечатление.

… Дельфин умирал. Он лежал в круге света, на своей территории, и никого из сородичей рядом с ним не было. Все были заняты войной.

На его белой морде, как обычно, блуждала ироничная улыбка, на этот раз показавшаяся Еве ещё и виноватой, как будто дельфину было стыдно за недостойную суету последних дней его жизни, когда он высоко выпрыгивал из воды, пытаясь достать клювом взбесившегося нетопыря, свербящего мозг ультразвуком, или со стаей временно примирившихся сородичей атаковал кашалота.

«Господи, почему же мне… нам всем так страшно?» Рядом с ней на смотровой площадке находились немногочисленные теперь сотрудники центра, прервавшие свои занятия. Все, что остались… Зачем? Чтобы с ужасом взирать теперь на умирающее животное, как на символ грядущего конца? Дельфин был спокоен и зримо доброжелателен к окружающим, жизнь ещё гнездилась в каждом его неторопливом движении… и всё-таки он умирал. Это было ясно каждому из собравшихся, непроизвольно отождествляющих себя с ним.

И вот вскинулся покатый лоб, открылся клюв и раздался прощальный клекочущий звук: может быть, его имя… Жизнь ушла из дельфина, осталась только серая окаменелая масса.

Все теперь смотрели на Еву: Айра, Стефан, Антон, Клэр, Давид… И нельзя было плакать, а нужно было хоть что-то им сказать. И она выдавила из себя:

– Мы что-нибудь придумаем… Обязательно придумаем.

Глава 3. Мэр

Которую ночь ему не спалось. Трех-четырех часов вполне бы хватило, но не было их, проклятых, не было уже вторую неделю. И неизвестно, сколько ещё не будет. Накатило, и как не вовремя… А когда, когда было вовремя, спрашивается? Ну, отвечай – хоть какое-то занятие. Двадцать четвертый век на носу, а для меня всё никак снотворного не придумают. И что у тебя за организм такой, а, Бориславчик? Впрочем, никакой ты не Борислав, а МЭР. Ты умный, честный и великодушный. И очень одинокий.

Э-х, Марта умела его убаюкивать… Сексуальный марафон, а потом слова благодарности ему на ушко; и под это воркование удовлетворенной женщины он и проваливался в освежающее, подчас радужное небытие. В том смысле, что не было на эти несколько часов никакого мэра Лондона, и не было даже усталого спящего мужчины, а были лишь переливы сознания, называемые снами и не имеющими никакого отношения к реальной жизни.

Марта исчезла чуть более недели назад, и, конечно, на смену ей тут же явилась бессонница. Интересно, а кем она всё-таки стала? Ну-ка… В ней сочетались властность и распущенность. Может, она теперь оседлала свою половинку, поигрывая плетью, но оставаясь женщиной? Или мужские черты всё-таки возобладали, и она соединилась с очаровательной пухляшкой, ничего не имеющей против синяков как необходимой перчинки в отношениях, но только не от эгоистичных самцов? Конечно, до него доходили слухи об однополых парах, и он сам допускал в виде некоего исключения такую возможность, сбой в программе, но… Вряд ли с Мартой прошёл бы такой номер – мужиков она любила. Скорее уж она перевоплотилась в умопомрачительную сиделку у постели паралитика, из органов которого действует только полуметровый член, могущий стоять часами… Полная безнаказанность в удовлетворении любых фантазий для непривыкшей ни в чем себе отказывать Марты.

Он покачал головой. Занесло же тебя, брат… Неужто ревность взыграла таким вот завуалированным образом? Ну, хватит. Пусть люди становятся кем угодно и считают себя избранными, пусть обретают смысл существования и наслаждаются покоем. В этом нет ничего плохого… для настоящих избранников. Которым потом будет даровано нечто большее, чем покой. А пока бессонница, постоянное чувство ожидания и страх, страх, страх…

Он обвел взглядом свои апартаменты, такие непритязательные на вид, без всяких следов вульгарной экзальтации последнего витка прогресса цивилизации. Конечно, позволить себе такое могли лишь единицы. Главное ведь не вид, а дух. Дух скрытого могущества, дух самоотречения от очевидного в преддверии великого, дух ожидания истинной свободы таился в этих плавных почти неосязаемых переходах света и тени, красок и воздуха, сна и бодрствования… Атмосфера сочилась слышной только ему гармонией вечности, впитывающей в себя все его страхи, хотя бы на несколько мгновений. Он вздрогнул, и блаженное оцепенение тут же предательски покинуло его, оставив один на один с реальностью.

Скоро откроется портал. И после того, как подключение закончится, какое-то время он будет парить в пространстве, ощущая себя всесильным. Но это пройдёт, пройдёт… И тогда он рухнет с высот безграничного сознания и начнет корчится в муках раздираемой плоти, вновь становясь жалким червяком, полагающим себя избранным.

Ну-ну, успокойся. Надо потерпеть. Ничего не даётся даром, тем более такая трансформация… Стоп. Не надо об этом думать, человеческий мозг не способен всё правильно понять. Тебе немного приподняли завесу над твоей привычной картиной мира, тебе дали знать. Разве этого мало? Возможно, такого знания на этой истерзанной планете не было ни у кого. Да-да! Именно так! Ему не надо больше интуитивно блуждать впотьмах, доверяясь какой-то там душе. Наоборот, он, вооруженный знанием, вверяет эту самую свою так называемую сущность тем, кто знает, что с ней делать. Возможен ли здесь обман? Нет. Его могли бы просто использовать вслепую, как и всех остальных, но этого не произошло. Он нужен им.

… Мэр катался по полу, крошечной искоркой сознания моля какого-то живого бога только об одном: об избавлении. Мозг бесился всполохами молний. Естество, сотрясаемое этими разрядами, сжалось в черную горошину неизбывного страдания. Его самого не было, как не было и спасения. Но вот мрак, ужас и боль понемногу начали отступать, и он снова появился на свет. И начал мыслить: «Не-е-т, никакого обмана здесь и быть не может. Это испытание… испытание, которое ты должен выдержать». Приняв успокоительное и уже полностью овладев собой, мэр улыбнулся. Послание получено, и он знал, что должен делать.

Корабль. Две женщины. Его пропуск в вечность.

Глава 4. Старец

… Она всегда возбуждала его больше, чем другие, и поэтому он брал её жадно, сначала молча шаря горячими ладонями по бедрам, грудям, животу… потом начинал заговариваться, всё громче и громче, и наконец перед самым извержением срывался на рык:

– Катька! Меня одного люби, слышишь? Никто тебе больше не нужен, никто тебя привечать так не будет, слышишь? слышишь?? слышишь?!!

Катька визжала, кусалась, царапалась, металась под ним щедрым и жадным телом, пока он разрывал её и собирал заново, пока наконец оба не затихали бессильно… Тогда он отталкивал её от себя, говорил нарочито грубо:

– Ну, хватит с тебя пока, ступай-ка в келью и молись, молись, чтобы диавол душу твою не заполучил! А она у тебя, чую, такая же сладкая, как и тело твоё неуёмное!

Катька уходила, небрежно задрапировавшись бесовской простынёй, позволяющей легко выдерживать и жару, и холод, выставляя напоказ ягодицы, дразнящие своими переливами. Он отворачивался, чувствуя, как перестает звенеть тело и накатывает оцепенение. Начинали кружить мысли: «От безделья все беды наши, от безделья и суеты никчёмной. Мы вот вроде в пещерах живем, как христиане первые к катакомбах, а – всё не то: и снеди с собой на года припасено, и вода свежайшая под боком, и не преследует вроде как нас никто… Ну – камень крошим, книги читаем, сами что-то записываем. С бабами опять же тешимся. И молимся, да… А кому, ведаем ли? Ох, вопрос, а все от того, что вера наша прохудилась, всё пустота космическая в душе расползается, а живое уходит. Но одно точно ведаю: не колпаку этому я молюсь! И не буду никогда, как бы он не искушал меня! А будет ещё, будет, знаю!»

И засыпал, надеясь, что не разбудят…

А вот разбудили.

Конечно, это был Аркашка: высокий, костистый, лицо лошадиное. Одет в рубище, которое сам и справил не пойми из чего. Ну, на то он и посвященный из близкого круга, чтобы наготу свою дерюгой прикрывать. Это Катьке вон можно себя нежить, тело сдобное в чистоте держать, чтобы синяки от его, старца, объятий заметнее были. А какого… он про неё вспомнил-то?

– Ну, говори! – велел Аркашке, предчувствуя недоброе. – Катька?

Тот склонил голову.

– Ушла… Заспал я, отче. Прости.

Хотел ещё что-то добавить, но оплеуха сшибла с ног, из носа закапала киноварь.

– Ах ты, семя драконье!

Застонал глухо, хотел ещё в тоске взъяриться, но опомнился, помог Аркашке подняться, прижал голову к своей груди, не обращая внимание на красное, расползавшееся по льняному хитону.

– Прости, молодец, прости мя окаянного… – Опять осерчал, оттолкнул:

– Пошто не моешься, а? О теле тоже думать надобно, для того хотя бы, чтоб душу с него не воротило…

Остыл.

– Рассказывай, как и эту проворонил…

Слушал молча, не перебивая, уставившись в нависший камень, пока Аркащка обижено-подобострастно хлюпал носом:

– Весёлая она к себе в келью зашла, мурлыкала что-то, со мной дурачилась, пока я в углу сидел, откровения читал. Не было в ней       никакой хворобы, отче, успокоило это меня, каюсь. И уснула она быстро. И у меня стало перед глазами расплываться… А когда открыл их снова – показалось, минута прошла, – так её уже на ложе не было. Только и увидел, за ней побежав, как она к лазу подходит. Потом тряпку скинула, засмеялась беспечно – и пропала… А к лазу ты подходить не велел.

«Как же, книжку ты читал, когда она тебя щекотала… Ох, неуемная! Люблю ведь, люблю блудницу!»

– Какая она хоть стала, успел заметить? – это уже вслух, глухо.

– Кожа у неё как будто светилась… И шла легко-легко, земли словно и не касаясь.

Аркашка помотал головой, прогоняя наваждение. Прогонишь его, как же… Спросил, злясь на себя, на Катьку, на старца:

– Отче… Может заделать лаз тот окаянный всё-таки?

Старец шевельнулся, молвил устало:

– Не сметь. Свободен человек в выборе. Она к своему всю жизнь шла. И уже в голос, презрительно: