Солнце Велеса

* * *

Темнело, гулянье затихло. Ратиславичи потянулись к избам, жители окрестных весей побрели по домам. У вятичей перед шатрами еще горел костер, иные сидели вокруг котла, иные налаживались спать: кто под полог, кто прямо возле огня, завернувшись с головой в сукман от комаров.

Убедившись, что никого из своих на луговине не осталось, Хвалис направился к костру. При виде нежданного гостя дозорные мгновенно вскочили, в руках у всех оказались топоры и копья. Как видно, гостиловский княжич готов был к неожиданностям.

– Ты кто таков? – Двое дозорных сразу шагнули навстречу. – Чего надо?

– Доброслава хочу видеть.

При слабых отсветах костра никто не разглядел бы, как Хвалис бледен, и он старался держаться спокойно, не выдать, как сильно все дрожит внутри. Именно сейчас, в этот тихий, теплый, ничем особо не примечательный вечер месяца кресеня решалась его судьба. Перед ним нежданно открылась возможность свалить оборотня, своего главного соперника, и обзавестись могучим союзником в лице вятичского князя Святомера. О такой удаче сын хвалисской рабыни не мог и мечтать. Теперь все зависит от его смелости и решительности.

– Ты кто таков? – повторил дозорный.

А другой заметил:

– Да я вроде знаю его. Он из Вершининых домочадцев. Во дворе княжьем видел. Зачем тебе князь Доброслав?

Видимо, в ближней дружине Доброслава звали князем.

– Разговор есть.

– Лег он уже, не стану будить, – проворчал первый дозорный. – Утром приходи.

– Разбуди, – приказал Хвалислав, помня о том, что он – княжеский сын, а не холоп какой-нибудь. – Не твоего ума дело, о чем и когда нам говорить.

– Да ты не от отца ли с поручением каким? – спросил второй дозорный, более догадливый.

– Доброславу скажу, с чем пришел.

– Неверко! – послышалось из шатра. – Что там такое?

– Да вот, пришел тут один… Князя требует.

Вскоре из-под полога появился Доброслав – без шапки и в кафтане, накинутом на плечи.

– Ну, что там за мара полуночная? – спросил он, окидывая хмурым взглядом Хвалиса и дозорных. – Кто там бродит? Чего надо?

– Это я, Хвалислав. – Гость шагнул вперед. – Есть у меня к тебе разговор, Доброслав Святомерович.

– Разговор? – Доброслав вопросительно поднял брови.

Было видно, что он колеблется: его не очень прельщала доверительная беседа с сыном какой-то робы, но надменность боролась с осторожностью: а вдруг тот и правда пришел с чем-то важным?

– Отойдем. – Хвалислав кивнул в сторону, на темнеющий перелесок.

Он видел эти оскорбительные для него колебания, но не собирался отступать. В нем вдруг тоже проснулась гордость, и он смотрел на вятичей свысока, чувствуя, что в какой-то мере они зависят от него.

Доброслав глянул на дозорных, и Хвалислав понял его.

– У меня ничего нет! – Он развел руки, показывая, что не имеет при себе никакого оружия, кроме короткого поясного ножа. – И я тут один. Не робей, князь Доброслав, – насмешливо подбодрил он. – С хазарами воевал – не боялся, а теперь усомнился?

– Хорошо. – Доброслав наконец кивнул и взглядом приказал дозорным оставаться на местах. – Пойдем.

Они отошли шагов на десять, так что их от костра совсем не было видно.

– Я к тебе как друг пришел, – начал Хвалислав. – Никто об этом разговоре не знает и знать не должен. Я предостеречь тебя хочу о брате моем, Лютомере. Ты, я вижу, подружился с ним?

Доброслав не ответил, не собираясь открывать сердце кому попало.

– Я глядел на вас: обошли они тебя, корнями обвели, – продолжал Хвалис. – Они ведь, Велезорины дети, по этой части большие хитрецы. Мать их была волхва, отца всю жизнь в руках держала, он по ее воле ходил. И детей обоих всяким клюкам чародейным она обучила, они так и живут, клюками да хитростями подпираются. Видел девку, что с Лютавой весь вечер была рядом? Голядского рода, светлокосая такая?

При упоминании о Далянке у Хвалиса забилось сердце, и назвать ее по имени он не решился. Доброслав хмыкнул, на этот раз одобрительно: такую красивую девушку трудно было не заметить.

– Эта девка – Немигина дочь, из Мешковичей, хорошего рода. Первая невеста в волости. Лютомер потому и не женился, что ждал, когда она в пору войдет и ее отдавать станут, – наученный Галицей, рассказывал Хвалис. – Да только кто же такую девку оборотню и хитрецу отдаст? Они и Мешковичей обошли, и девку саму обвели: приворожили ее, я слышал, пирогом нашептанным накормили. И что вышло – ты сам видел: она теперь к Лютаве льнет, как к сестре родной, с Лютомера глаз не сводит. Вот они каковы хитрецы! Ты о себе-то подумай: не угощали они тебя пирогами?

Доброслав промолчал, но переменился в лице. Человек недоверчивый, помнящий, что вокруг если не враги, то радеющие о своей пользе люди, он вдруг усомнился: а что, если та приязнь, которую он ощущал к Лютомеру, – наведенная? Раз появившись, эта мысль казалась все более убедительной. Иначе как объяснит, что он, зрелый мужчина, не молоденькая глупенькая дева, проникся таким доверием к лесному волку, чей облик прямо-таки кричал о чарах?

– Они тебя заманивают, чтобы ты здесь оставался и веча дожидался, – продолжал Хвалис. – А вот этого тебе делать не стоит. Угряне с хазарами воевать не хотят и войска не дадут. Отец мой людей уже на Днепр послал, к новой княгине. Боюсь, как бы не вышло для вас чего худого из этого веча. Я бы тебе одно посоветовал: уходить отсюда поскорее.

Доброслав не просил у Хвалиса совета, но не возразил. Галица понимала: если Доброслав дождется веча и то решит помочь вятичам с войском, то поведут его Лютомер – от бойников и Богорад – воевода зрелых мужей. Если же Доброслав уйдет, ни с кем не договорившись, то помогать ему охотников будет не много и у Хвалиса появится случай.

– Уходить тебе надо так, чтобы Лютомер не знал, – продолжал Хвалис, ободренный молчанием собеседника. – Ведь случится что, а отцу твоему скажут: не приезжал к нам Доброслав, от смолян не возвращался, у смолян его и ищите. А в лесах между Угрой и смолянами только лешего сыщешь!

Эти рассуждения легко нашли путь к сердцу Доброслава, потому что он и сам все время ждал чего-то подобного. Он не стал возмущаться, дескать, как это можно обидеть гостя и как земля-матушка носит таких негодяев. Он видел еще и не то. Волновало его другое: не подослан ли этот чернобровый самим Вершиной? Не хотят ли его, Доброслава, просто выдворить побыстрее из Ратиславля и без помех прикончить где-нибудь в лесу? С дружиной в двадцать человек в чужом краю не много навоюешь.

– Я друг тебе, Святомерович, – добавил Хвалислав, стараясь говорить твердо. – Хочу, чтобы между нашими родами дружба и мир были, а не вражда кровная. Буду у отца войска просить. Сам приду к вам на помощь, если не со всеми угрянами, так хоть с частью. Тут есть люди, которые вашу руку держат, хоть и не так много их. Ты, главное, отцу скажи: я, его сын старший, вам друг.

– Старший у вас Лютомер, – возразил Доброслав.

– Он вне рода! – с горячей яростью возразил Хвалислав. – Он – бойник. Волк! И он – оборотень! Я следом за ним старший, если не он князем угренским будет, то я! И если будут у меня друзья и родня сильная, то оборотня я одолею. И тогда уж сам друзей моих не забуду. Я вам помогу, а вы мне.

– Я тебя понял. – Доброслав действительно понял, из каких соображений сын хвалиски явился к нему ночью с этим разговором. – Как соберешь людей, приходи. Примем хорошо. Ты мне помог, я этого не забуду. Теперь скажи: твой отец нас охраняет? Выставил дозор за нами следить?

– Зачем? Не война ведь.

– Уходить надо, – сказал из темноты Перемог, который, оказывается, находился достаточно близко, чтобы все слышать. – Прикончат нас здесь, княжич. Я тебе еще днем говорил. Они ведь тоже понимают…

– Собирайтесь! – решил Доброслав. – Ну, князь угренский, я тебе это припомню!

Он и сам понимал, что успеха его разговор с угрянами иметь не будет. Уже не первый день в нем копилась досада, и Хвалис лишь подтолкнул его к зревшему решению не затягивать это унижение. Княгиня у кривичей – баба, и сами они все теперь бабы!

Без суеты и шума старшие подняли отроков. Шатры были сняты и свернуты, пожитки уложены в заплечные короба.

– Иди вперед, – шепнул Доброслав, и Хвалис первым двинулся по тропе к отмели, где лежали лодьи.

Уже стояла ночь, Ратиславль спал, только звезды перемигивались высоко в ясном небе. Хвалис осторожно шел впереди. У Сологи залаяла собака, но под берегом темнела густая тень, никто не мог их здесь увидеть. Подумаешь, собака! Если кто из Ратиславичей и услышит лай, то подумает, что какая-то парочка в предвкушении Купалы никак не может расстаться.

Однако с Хвалиса сошло семь холодных потов, пока вятичи сталкивали свои лодьи, грузили пожитки и рассаживались. То, что он сделал, едва ли можно было назвать преступлением – он просто слегка поторопил события, вот и все. Но впервые в жизни он совершил некий важный поступок сам, по своему разумению, своей воле и ради своей собственной выгоды. Хоть его и не слишком любили в Ратиславле, он, как и каждый, привык ощущать себя неотделимой частью рода и по-другому жить не умел, как не умел почти никто. Но вот он совершил нечто, о чем родичам лучше не знать. Ибо то будущее, которое задумал Хвалислав, идет вразрез с замыслами и намерениями всех Ратиславичей.

И от этого внезапно нахлынувшего на него огромного одиночества Хвалислав чувствовал себя, как только что отлетевшая от тела душа. Все вокруг казалось Навью – густая тень под берегом, серебряная дорога реки, черные тени лодок и само высокое черно-синее небо с огромными, яркими, острым белом светом сияющими звездами. Даже будущая княжеская власть сейчас казалась чем-то пустым, легковесным, незначащим и ненужным. Хвалислав чувствовал себя так, будто стоит один на высоком обрыве и во всем мире нет никого, кто был бы ему близок, кто поможет, укроет, обогреет, наставит на ум…

Ему вспоминалась только Галица – ее желтые решительные глаза, ее шепот. Казалось, что его ведет сама удельница, одна из дев судьбы.

Ему и в голову не приходило, что все время сборов Доброслав размышлял, не следует ли прихватить его с собой в качестве заложника. Но все же отказался от этой мысли: если сын хвалиски совершил все это сам, то для рода он, отступник, не представляет никакой ценности. Если же его все-таки подослал Вершина, задумав какое-то коварство, то наверняка выбрал из домочадцев наименее ценного, а значит, опять же, толку от такого заложника не будет.

Случая узнать, как громко умеет причитать Замиля, Доброславу, на его счастье, за эти дни не представилось, иначе он бы так не думал.

Хвалислав не знал об этих размышлениях, но понимал, что сделал лишь первый шаг. Впереди предстояло еще много трудностей, но однажды вступив на дорогу, остается только идти по ней.

Глава 4

Две лодьи скользили по тихой ночной реке. Небо было ясным, светили звезды и пополневший месяц, вятичи гребли, помогая течению, и быстро удалялись от Ратиславля.

Вдруг на темном берегу впереди мелькнул огонек. Мужчины в лодьях насторожились, на всякий случай приготовились взяться за оружие.

Доносились неясные звуки, постепенно сложившиеся в слова песни.

Ой как раным-раненько на зариЩебетала пташечка на мори;Сидела там девушка на камни,Сидела Затеюшка на белом… —

протяжно и неспешно выводили звонкие девичьи голоса.

Как видно, здесь еще задержались самые неутомимые гуляки из тех, кому не хватало терпения дождаться Купалы. Махнув рукой гребцам, Доброслав велел пристать и неслышно скользнул в воду у берега.

У него мелькнула одна мысль: он так и не заметил, чтобы старшие дочери Вершины возвращались домой. И голоса казались знакомыми…

Выбравшись на сухое, он, скрываясь за кустами, стал пробираться ближе к поляне.

По бережку батюшка гуляет,По высокому родной гуляет, —

неслось ему навстречу.

Неслышно пробираясь через кусты, Доброслав подкрался к самой поляне. Костер горел ярко, хорошо освещая пространство вокруг. Людей тут сидело немного. Парень помешивал в котелке, откуда доносился запах вареной рыбы, второй сидел просто так, глядя на девушек.

Девушек оказалось три. Одна, еще подросток, худенькая, с рыжей косой, была одета в рубашку без вздевалки и происходила, судя по всему, из ближайшей веси. Доброслав сразу подумал, что она – сестра вон тому, что мешает в котелке. В их лицах замечалось нечто общее: не столько в чертах, сколько в выражении отпечаталось некое неуловимое единство, которое сразу отличает членов того же рода.

Зато на двух других девушках его взгляд сразу остановился и задержался. Первая, пышнотелая, с длинной темно-русой косой, приходилась одной из старших дочерей князю Вершине, он встречал ее в Ратиславле. Вторая была Лютава, которую Доброслав только сегодня вечером видел на луговине, возле хороводов. Потом она вроде как пошла провожать Далянку до дома через лес – из Мешковичей та в этот раз пришла одна, – а теперь оказалась на этой поляне. Сейчас она сидела на бревне между сестрой и той, рыжей, помахивала прутиком и пела:

Гуляй, батюшка, гуляй здорово!Сойми мня, батюшка, с камешка белого!

Доброслав застыл, почти не дыша. При виде этих девушек его вдруг осенила мысль, как обезопасить себя на всю обратную дорогу, а может быть, и вовсе выполнить поручение отца и гостиловского веча. Дочери князя Вершины стали бы ценными заложницами по пути до дома. А когда он привезет их на Оку, угряне будут просто вынуждены заключить этот союз, от которого так упорно уклоняются. Пренебречь своими дочерьми, рожденными от знатных жен, Вершина никак не сможет.

Доброслав мысленно возблагодарил богов, судьбу и чуров – они послали ему такую удачу, когда он уже ни на что не надеялся и хотел только уйти невредимым!

Взять пленниц нужно так, чтобы не поднять тревоги. Увозить всех пятерых с поляны слишком хлопотно. Но и убивать трех лишних Доброслав не хотел: не упырь все-таки.

У батюшки жалости не много,Не снял меня с камушка с белого! —

безмятежно пели девушки, не подозревая, что из темноты на них смотрят враждебные глаза.

Мгновения уходили одно за другим. Еще ничего не решив, Доброслав неслышно отступил назад и вернулся к лодьям.

– Быстро проходим вперед, там опять пристанем, – распорядился он. – Здесь людей немного, но надо парочку взять.

– А нужны они нам? – шепнул Будило.

– Нужны. Там две Вершинины дочери.

Под пение про то, как и родная матушка не пожелала снять девушку с белого камушка, две лодьи проскользнули по темной воде пониже и снова пристали. С высокого берега их не было видно, и на поляне никто ничего не заметил. Только раз, когда кто-то плеснул веслом, парень поднял голову, но решил, что рыба играет.

– Идем! – Позвав за собой Будилу, Доброслав снова выбрался на берег.

Теперь они подошли к поляне с другой стороны. Здесь обрыв был довольно крутым, но множество кустов давали вполне надежную опору, а главное, скрывали их от глаз. Трудность была в том, чтобы продраться сквозь заросли как можно тише, на царапины плевать.

По бережку добрый молодец гуляет.Гуляй, гуляй, милый мой, здорово!Сойми меня с камушка белого! —

пели совсем близко.

И тогда Доброслав потеряв терпение, громко запел в ответ:

Дай мне белу рученьку, свет ты мой!Припас тебе перстень я золотой!

Услышав неожиданно совсем близко мужской голос, отвечавший на их песню, девушки сначала вздрогнули, потом рассмеялись.

– Кто это там? – крикнула Молинка. – Честень, ты, что ли, опять? Никак домой не дойдешь – заблудился? Выходи.

Доброслав и не подумал выходить. Тогда она встала и подошла к обрыву.

– Стой, куда ты! – Рыженькая девушка в испуге попыталась схватить ее за рукав. – Не ходи! Это ж водяной тебе отвечает!

– Сейчас погляжу на этого водяного! – Не слушая ее, Молинка подошла к обрыву и склонилась, держась за куст. – Эй, кто там?

Тут же перед ней возникла темная фигура, сильные руки сдернули девушку с обрыва, и Молинка исчезла в кустах, только белая сорочка мелькнула.

Лютава мигом вскочила и кинулась за ней, точно пытаясь поймать и удержать. Она не успела заметить мужчину, ей показалось, что сестра просто упала с обрыва.

– Молинка! – Держась за ветку, она свесилась вниз и пыталаь разглядеть в темных зарослях белую одежду сестры. – Ты где? Ты жива? Отзовись, эй!

В ответ послышалась только неясная возня и сдавленное мычание: ни говорить, ни кричать Молинка уже не могла. Черная фигура вдруг выросла перед Лютавой и протянула руки; Лютава отшатнулась, наткнулась на куст и чуть не упала, но даже не успела встать на ноги. Какие-то неразличимые во тьме люди ли нелюди схватили ее, подняли и потащили чуть ли не волоком по крутому склону, через заросли, к воде.

Остававшиеся на поляне трое разом вскочили, не зная, то ли бежать на помощь, то ли спасать собственные головы. Но такой возможности им не дали. Доброслав подал знак своим отрокам. Мигом еще человек пять или шесть вскарабкались по обрыву, и парни с девушкой не успели даже опомниться, как оказались схвачены. Лазорка сразу зарыдала от страха, не понимая, что это за нечисть на них напала, горько жалея о том, что осталась в лесу ночью перед Купалой, когда темный мир Нави так близко подходит к человеческому!

– Вязать этих троих, рты заткнуть, – распорядился Доброслав.

Лютаву по воде перенесли в лодью, положили на днище, и лодья почти сразу двинулась.

Два парня и девушка, связанные и с кляпами во рту, остались лежать у погашенного костра. О них Доброслав не беспокоился – до утра ничего с ними не случится, а завтра авось найдут. И пусть они тогда рассказывают что хотят. Князь Вершина тоже не дурак и сумеет сосчитать три пальца – и сам догадается, кто похитил его дочерей в ту самую ночь, когда гости так неожиданно покинули Ратиславль. Но пусть пеняет на себя!

* * *

До утра похищенных никто не искал. Любовида, мать Молинки, зная, что та ушла гулять с Лютавой, подумала, что девушки ночуют у Далянки в веси Мешковичей. Хватились их только наутро, когда обнаружилось исчезновение гостей.

Узнав о том, что луговина пуста, а шатры и лодьи вятичей исчезли, Вершина не очень удивился. Видимо, Доброслав сам понял, что ему нет смысла дожидаться веча, потому что ничего хорошего ему угряне не скажут. Однако тайный уход, от которого веяло недоверием и неприкрытой враждой, очень настораживал. Как бы не случилось чего похуже!

Ухода гостей никто из сродников не видел и не слышал, и бабы уже заговорили между собой о ворожбе, которая, дескать, подняла вятичей да сразу и унесла на край света. Лучиха будто бы даже видела, как шатры косяком летели на полуденную сторону, но этого никто, кроме ее золовок, за правду не принимал.

– А Лютава где? – между делом спросил Вершина и огляделся.

Он помнил, что старшая дочь с вечера не пошла в Остров, а собиралась гулять с сестрами, и надеялся, что она что-то знает.

– Где? – Любовида удивленно поглядела на него. – Сама бы я ее спросила, где Молинка? Обе же дома не ночевали. Не на Остров же к себе она ее потащила!

– Не ночевали?

Князь переменился в лице. Вот она – неприятная неожиданность, которую он предчувствовал с того мгновения, как узнал о внезапном отъезде гостей. Лютава и Молинка! Еще не желая верить, еще надеясь, что отсутствие дочерей никак не связано с бегством вятичей, он мгновенно настроился на самое худшее. Если Доброслав просто бежал – это неприятность, но вполне терпимая. Однако если он увез старших дочерей – это беда, большая беда, которая ляжет не только на Ратиславичей, но и на все племя угрян. Стараясь скрыть тревогу, князь приказал немедленно всем искать – девушек, следы, видоков, что угодно!

– Где они гуляли? – Вершина огляделся, требовательным взглядом впиваясь в лица домочадцев. – Кто знает?

– Да там, на Ярилиной плеши, где всегда, – ответила ему Ветлица, младшая сестра Молинки, четырнадцатилетняя бойкая девица. – Мы там гуляли с девками, а потом я спать пошла, они с Молинкой еще оставались, и с ними из Отжинковичей кое-кто – ну, Лазорка с Гостянкой, Востряк, Точило, ну, еще какие-то их парни. Мы с Премилкой устали потом и ушли, а они еще оставались…

Во главе гомонящей толпы князь сам бросился бегом на Ярилину плешь…

* * *

И первый, кого он там увидел, был его старший сын Лютомер.

Еще на ранней заре, почти в темноте, Лютомер очнулся и осознал одновременно несколько вещей. Первое: что он лежит не на скамье в большой землянке стаи, где его обычное место, а в избе бабы Темяны, на лавке, где обычно спит Лютава. Второе: что самой Лютавы рядом нет. Ночь уже прошла, а она так и не вернулась! Они расстались в Ратиславле – она хотела еще погулять с девушками, а он забрал бойников с луговины и пошел с ними домой в Логово. Именно в эти теплые, душистые, кружащие головы длинные вечера бойникам строго предписывалось не покидать без разрешения Волчий остров, чтобы их потом не искали разгневанные отцы и матери чересчур податливых девушек. Однако взрослеющих парней и без того нелегко держать в узде, а в этом деле и подавно, поэтому Лютомер следил за этим сам.

Он спокойно оставил сестру возле хоровода – никто на Угре не захочет ее обидеть. Убедившись, что все бойники дома, Лютомер пошел в бабкину избу. Темяна осталась у дочери в Ратиславле, и он прилег на лежанку сестры, чтобы дождаться ее и сразу убедиться, что она вернулась.

Лежа в темноте знакомой избы, где лишь в углу смутно белела сухая березка – обязательная принадлежность жилища волхвы, – Лютомер глядел в темную низкую кровлю и мечтал о том, как Лютава вернется – веселая, утомленная, принесет в волосах запах вечерней прохлады и лесных трав… Она сразу почувствует его присутствие, но сделает вид, что в темноте ничего не заметила – развяжет поясок, снимет очелье и сразу бросится на лежанку, а потом вскрикнет, будто очень испугалась, обнаружив здесь кого-то… Он заранее улыбался в темноте, стараясь угадать ее приближение, услышать совсем не слышные девичьи шаги по траве, шорох подола сорочки… Нечего не было для него желаннее, чем запах ее разгоряченной кожи – знакомый, будто свой собственный, и холод босых ног, еще не согревшихся после ходьбы по лесной тропе… Никого он не любил так, как ее, столь близкую ему по крови и по духу. Имея между собой семь лет разницы, они были ближе, чем иные близнецы.

Шесть лет назад Лютомер узнал, какая необычная доля суждена его сестре. От матери ей достался мощнейший дух-покровитель – Волк Нави, страж Огненной реки. И в уплату за помощь Лютаве предстояло дать ему тело для нового рождения – тело своего будущего ребенка. Даже Лютомер, тогда уже взрослый, сильный человек, встревожился за свою всего лишь двенадцатилетнюю сестру.

А потом исчезла их мать, Велезора. Наставницей сестры осталась лишь баба Темяна. Мать не брала с Лютомера никаких зароков, но он понимал: для него невозможно вернуться в Ратиславль, завести семью и жить как все, оставив юную девочку почти один на один с Волком Нави. И он остался ждать, пока покровитель пришлет ей мужа. А тот все не спешил. И они жили на Острове, как на том свете, год за годом, отделенные от людей невидимой стеной. Даже едва ли замечали, как проходит время. Как в том старинном сказании о брате и сестре, что жили вдвоем в избушке. Лютомер знал: рано или поздно в избушку явится ловец, чужой человек, что станет добиваться любви его сестры. Но ждал его скорее со стороны Нави, чем Яви…

И оттуда, из Нави, вдруг что-то потянуло Лютомера. Зашумели в сумраке невидимые крылья: это позвал его Черный Ворон, старший сын Велеса.

– Идем со мной, бр-рат! Без вас не спр-равлюсь!

И уже вился вокруг него длинным роем пылающих искр их «младшенький», заливаясь свистом…

На свете было еще двое таких же, как Лютомер. Старший брат – Черный Ворон, младший брат – Огненный Змей, помогали Лютомеру в Нави, как и он, Белый Волк, помогал любому из них, если приходила нужда. Втроем они составляли такую силу, что в иных покровителях уже не нуждались.

Черный Ворон мчался под серым небом Нави, указывая путь, двое братьев следовали за ним. Где-то в просторах Яви лежал в беспамятстве воин, сжигаемый лихорадкой из-за тяжелой раны, а Огнея, служанка Кощной Матери, тянула дух из тела в Навь. Лютомер даже не знал, кто этот человек, но Черный Ворон не хотел его смерти и позвал братьев, чтобы помогли отстоять. Воин стонал в забытьи, вокруг него скользили две белые тени – женщины-волхвы, пытающиеся удержать дух в теле. Но им было бы не справиться, не отогнать Огнею и ее одиннадцать сестер, если бы не они – Черный Ворон, Белый Волк и Огненный Змей.

Но вот воин очнулся, и братья-оборотни простились, возвращаясь каждый в свое человеческое тело и к своим земным делам…

Придя в себя, Лютомер осознал, что уже почти утро, а в избе он один. Нет ни бабки, ни Лютавы, на лежанке которой он провел эту ночь.

А чутье, проснувшись вместе с ним, мигом сказало: случилась беда. Ощущение этой беды ждало его прямо тут, у выхода из «навьего окна». Скатившись с лежанки, Лютомер торопливо оделся и бегом пустился через лес к землянкам бойников. Заслышав стук, изо всех сразу дверей показались взъерошенные головы.