Полная версия
Святый Ангеле Божий
Анна Олеговна Князева
© Анна Олеговна Князева, 2021
ISBN 978-5-0053-7378-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Святый Ангеле Божий
Пролог
Престижные высотки известного города Москва горели ясными огнями, но время смут между людьми там плыло сожалений полными мечтами. Все, душами себя считая, жили, разбираясь, кто они и где. Они не слишком ясно помнили вчерашний даже день, но следовали поискам ответов всюду и везде.
Алан и его младшая сестрёнка Акулина играли в дурака за белым столом его личной комнаты. В комнате Алана и стены, и пол, и мебель были белые, только компьютерный стул был с зелёным покроем, так как белые скупили, а ждать он не хотел. Только из-за этого стула он отделывал часть стены рядом с кроватью зелёной краской и искал неделю соответствующего цвета одеяло.
Как и многие в Москве, Алан днём работал программистом, а вечером исполнял шабашку по ремонту в вечернюю смену. Квартира в этой высотке ему с сестрой была в кредит по части доплаты, а основная сумма была с продажи наследованной от родителей жилой площади. По этой причине Алан в страхе работал очень много, а и его и сестру бы выгнали просто на улицу, чтобы насмерть задушить в медленном истязании. Он даже кредиторов так не боялся, как каждого гражданина Москвы с этой позиции брошенного всеми.
Жили они в Москве скорее, как потребители, а потому не имели ни уважения людей, ни будущего здесь. Производители должны были быть объектом их устремлений. Как у всего города, но Алан давно учил сестру не гнаться за недостижимым, так как там просто травящая ловушка для наивных. И Алан, и его сестрёнка были блондины, только сестрёнка посветлее. Они надеялись отработать пока хотя бы эту квартиру в составе экономики города, эффективность которой была под большим сомнением абсолютно у всей страны.
– Брат, – выиграв, начала клянчить сестра, – купи мне новую кофточку. Я тебе покажу сама какую.
– А жить где будем? – спросил Алан, – на кофточке в кустах спать?
– Но все такие носят! – начала она ныть.
– Пусть носят, – ответил Алан, – закончишь девятый класс и будешь сама подрабатывать после уроков. За одно маме на лечение сможешь тоже отправлять сколько получается.
– Ты ей звонил? – спросила девочка.
– Да, – ответил Алан, – я сделал вывод, что мы зря надеемся. Операция, по её словам, результата не дала, и она не справится. Дыхание так и сбивает, когда она спит. Анализы крови тоже плохие, говорит.
– Мы все умрём, – ответила ему сестра, – что ты как маленький? Главное, чтобы она не ныла, а то люди её могут неверно понять. Они же все жестокие. Я знаю это.
– Правильно, – согласился молодой человек, – и наши жизни, и товары просто есть для красоты.
– А о чём ты мечтал бы, если бы мечтал? – спросила девочка, вынося брату его мозг.
– Почему «бы»? – обиделся Алан, – я мечтаю, чтобы хотя бы излишки продуктов людям с долгами давали бесплатно.
– Они бы тебе сказали, что сколько ты вложил, столько и берёшь, – мудро объяснила ему Акулина.
– Ты точно Акулина, Акулина, – сказал ей Алан.
Партия молодых людей завершилась поражением Алана. Акулина ушла делать быстро уроки, так как завтра надо было в школу, а Алан стал готовиться к рабочему дню. Было одиннадцать вечера. Темно за окнами. Восьмой этаж высотки в Москве.
Каждый день и вечер Алан ощущал себя просто каким-то забитым козлом или бараном, учитывая, как к нему относился даже его работодатель. Он заплёл достаточно длинные волосы в хвост, так как на работе его готовы были постричь даже насилием, и вспомнил те дни в армии, когда его силой так и стригли. Его держали аж трое, чтобы он не сбежал куда-нибудь во рвении откосить от стрижки. Ныне ему этим лишь могли грозить. Он всегда удивлялся реакции людей на него, которая напоминала встречу с драконокрокодилом только из-за хвоста на резинке. Они словно в этот момент узревали великие тайны силы и власти, содержащие для них вечные богатства, но для них были досягаемы только при условии, что они его заставят подстричься. У него просто уже было от их широких глаз такое мнение. Рабочий день приближался.
Глава 1. Ирмос
Начались будни. Высотки Москвы разных форм и размеров устремлялись стать новым видом общественного IT, но строители всё же не понимали часто зачем они вообще при такой финансовой системе до сих пор их строят. С каждой подаренной под предлогом богатства квартирой, за которые люди часто совершали жестокие убийства, при этих квартирах проявлялись слёзы Солнца кровью нищих и бомжей в этих стенах, так как они, умирая на улицах в мучениях чаяли это предательство в отрешении от них за простую и кратковременную неудачу от всех, так как люди не могли преодолеть это искушение преобладания над тем, кому просто не повезло, либо сами не могли помочь и не более. Каждый видевших перед собой нищего просто не мог принять это предательство человека всеми, не мог разделить пониманием его ситуацию в бессознательном ужасе даже знания мук этой участи. Алан же этого не боялся, а даже наоборот: он боялся больше незнания этого поступка всех людей, когда одного прижимает непреодолимая с их точки зрения опасность, где опасность составляют они же. Алан часто говорил о том и сестре, что они становятся плотоядными монстрами и не замечают за собой. Завершая заказ на разработку, он вновь узревал это даже за своими коллегами, сквозь обыденный крах своих надежд хоть увидеть от них самопреодоление. Они, как всегда, в алчности денег и иллюзии между собой конкуренции сжирали друг из друга последние остатки человеческого, что их просто в результате уродовало. Сдержались бы в собственной боли, не было бы этого эффекта, а только терпимость общей неприятности. Потому в молитвах они лицемерно воспевали: «Христос сила моя», так как в его силе терпения тягот и опасностей они видели свой успех, который сами даже не разделяли. Это в истинном значении их же молитв просто считалось просьбой их в противостоянии Богам распять, как и его. С людьми это делали постоянно и до смерти, которые потом выставлялись публично их суицидом. Бог и Господь олицетворяли два социальных класса, которые слышно, где Господь был обличённой властью в страхе людей, а Бог являлся духовенством. Алан прекрасно знал общество, где он живёт.
Бермуды давно были разрушены и при руинах того, что там было центром исследований, что выставлялось естественной аномалией.
Алан видел этот страх людей вокруг, что предпочитали веровать в монстра, как дьявола, но не в то, что люди над людьми, являя себя Богами так издеваются во лжи их помощи. Он также знал, что Боги издеваются даже не над нашими, а над Солнцем, так как постигли разумность реального и сломить им надо было именно звезду, чтобы прилететь, а то она пугать будет и убивать, не пустит здесь расхищать с планет вещества, так как они знают Богов. Они уже с рождения Алана били Солнце с программаторов, но никто и не знал, что это такое на Земле. Боль Солнца проявлялась гнётом у животных, людей, но люди считали, что только они страдают, чтобы больше боли забирать. Они вбирали столько, что оно потом их не могло принимать, так как считывало всё, что человек пережил. К тому же, оно не учитывало, что Боги и над своей там звездой издеваются, а, когда учло, стало убивать и здесь людей в страхе, что они станут Богами этому и будут тоже ещё и отсюда издеваться. Бывают случаи, когда звезда само для своей выносливости просит опережённые модели программатора, но такими так издеваться даже не получилось бы, так как они очень слабые и имеют скорее призматические функции передач, чем что-то большее. И никому он и не говорил, так как они это считали властью Богов над космосом, а не их откровенным суицидом там, где они находились в истериках агонии посмертно. Они, чтобы умирать от своих действий хотя бы в блажи учредили предрассудки превосходства только, чтобы свою боль скидывать и успеть умереть, оставив проявления своего вида дальше страдать при программе изуродования физически при зависти им, чтобы ещё и выжрать прогресс себе. Он и не знал, чем более помочь даже в силу его размеров в относительности и продолжал завершать разработку программного цикла, который коллеги в конкуренции доделают и продадут за большие и не очень деньги. Жизнь текла при том своим естественным чередом, показывая многим людям в спину язык пламени, чему они давно стали подражать. Он, тем не менее, уже тогда догадывался о том, что его покой явно кто-то уже поспособствовал закончить, но этого гада или гадину и не найти. Он даже прямо на работе вспомнил этот знак олицетворения власти, где точка над полосой непонимания всегда олицетворяла подчинёнными семь направлений политики жить, что в Христианстве считалось смертными грехами. Все эти направления люди исполняли постоянно на чистоте противостояния ощущаемым издевательствам Богов, считая это дьяволом, что их победит, но не знали, что это только Солнце им жаловаться пытается на то, что для этого так болезненно. Для звезды получить от своей же жизни также предательства болезненней, чем чему-либо до тех же ощущений исчезновения. Так что Алан давно видел насилие людей над людьми просто естественным последствием: Солнце проявляло искренность страхом человека к людям, и он начинал мстить за то, что его создало им, считая всех равноценно поражёнными. Говно с Аланом тоже знало, что это боится и всех бы испепелило, если бы хоть единицы это не понимали правильно.
Это в принципе было гадостью – подражать в согласии с Богами их захвату, организовав на Земле проводники насилия как шизофрению, параличи, приступы паранойи. Всё только ради того, чтобы планета их пустила вещества здесь для программаторов забирать с искалеченной плотью на инкубацию, генное конструирование. Люди ещё и верить умудрялись многие, что они прилетят их спасти или наградить, признав их реальное величие. Он иногда мучился этим криком сердца им это объяснить, что они там своих убивают жесточайше в оценении их генетических веществ, а они тут верят, что они их оценят. У них не было варианта каннибализма людей, что, если кто на самом деле лучше в разнообразии, они будут стремиться съесть. Он невольно, наблюдая за руганью коллег в душе смеялся с серьёзным лицом. Никто не мог разделить пока эту иронию что человек всю жизнь так старается им угадать, чтобы они его на генетические материалы отметили инвалидом в ООН и по световому знаку расщепили на частицы преобразования Богатым по социальному статусу Небес. В темя они даже через проводники всем проявили соответствующие карты световых путей, чтобы точно в определённые жопы посмертно попадать.
Алан закончил разработку и коллеги на сегодня отпустили его с работы.
Он брёл с работы мимо этих знакомых высоток Москвы, где каждый мечтал уехать отсюда в США только потому что там выше заработная плата. Ему же до заработной платы надо было ещё две недели пахать. Вечерних заказов на ремонт пока не было, и он мог спокойно отдохнуть.
В этих домах всё ещё продолжали уродовать и убивать тысячи людей каждый день: кого-то медленно, а кого-то быстро.
Из одной такой высотки вышла женщина в шубе, кудрявая блондинка со светло-карими глазами. Стрижка было короткой. Он сразу ощутил от неё Адскую просто подставу, но не мог знать в чём она хоть заключается.
– Честная Церковь боголепно поёт, взывающи от смысла чиста, – сказала ему женщина.
– А вот в чём смысл твоей жизни? – спросил её Алан.
Женщина молчала, не отвечая на его вопрос.
– Я в Церковь не хожу, я атеист, – сказал ей Алан.
Алану стало не по себе, а женщина просто пошла дальше. Алан где-то в воздухе ощутил иронию и искреннее соболезнование, не понимая, что уже проявляется будущее приключение. Он почти добрёл до дома, но перед дверью стояла опять эта блондинка и с ней четверо мужчин в неброских костюмах.
Алан всё понял. Он сразу это знал с самого утра. То есть она ему на Церковном диалекте так и сказала только что, что Церковь о нём уже в чистоте смысла упокоя и поёт. Он холодно им сказал:
– О Господе празднующие лишь вы, так как нет бессмертия, увы.
Его ответ с безразличием к ним вызвал у людей крайнее смятение. Они его поджидали именно с целью положить в трансляционный проводник, так как он проявлял знание об их скрытой части Богослужения. Они давно таких людей, как Алан ловили в городах и увозили на генетические совершенства Господа и Бога в разделении бессмертия на плоти убиенного. Алана надо было, как и многих, просто расщепить с мозга заживо радиацией через специальный короб, так как их Господ, как минимум, искреннее верил в то, что рано или поздно ему это поможет достичь бессмертие. Он даже не испугался. Его только уже порывало от неистовства просто на месте умереть, чтобы больше не видеть свой собственный вид в искренности просто этого чувства, так как его это уже достало даже в его глубоком воспоминании этого момента. Ладно хоть они это не считали методом вообще питания, а то он знал и такие человеческие цивилизации, где системы преодоления голода так делали, а то даже и делают до сих пор. Бедный человек даже не знал, как им этот идиотизм с их стороны хотя бы показать.
– Тебя это не спасёт от твоей участи, – сказала кудрявая с мёртвыми, холодными и беспощадными глазами.
– А ты им чем не подошла? – спросил её Алан также холодно, – что тебе даст даже моральная победа в этой ситуации, сука? Тоже хочешь распады плоть с твоим Господом на Земле разделять? Приятно так человеческую кровь жрать?
– Это обеспечивает мою безопасность, – ответила женщина, – и они точно также следуют за Господом. Мы не можем сами жить.
Четверо согласились с ней и только приблизились к Алану схватить его, как у них начало ломать все мышцы, сжимая их в онемении боли плоти. Вместо того, чтобы дальше пытаться скрутить Алана, они, воя, сами на четвереньки сползли, так как мышцы парализовывало и у них наступила паника.
– Вот вам аналог вашего распятия. Это они с вашей программой физики при усилении силы удара переборщили, если что, – объяснил мужчинам и бледной от шока блондинке Алан, – вы явно против быть их едой так, а то вас бы не скрутило. Раз организм стал отторгать радиоактивы, которые вы держали, как с ними согласие, значит явно вам это не по душе.
Мужчины ругались на него разными словами, а женщина одна не могла ему что-то сделать, и он просто побрёл домой, разделяя знание этой ироничной ситуации.
Акулина была уже дома и сидела за столом, попивая чай за чтением учебника истории. Читая историю распятия Христа и просто повествование о людях тех времён в Греции, Израиле, Палестине, Египте, она сделала вывод, что сейчас эти знания используются ещё более зверски. Если Господ сейчас есть властвующий в устрашении людей тиран, то Господ Иисус Христос, так как Христос не считал, что он господствует, – это лицемер, что просто держит таинство способа расправы во лжи. Поэтому даже имя Христа принимает, так как он вбирает ответственность и тяжбу по грехам Господства Господа на Земле. Это всё попахивало припевом массовых смертей.
– Что делаешь? – спросил Алан.
– Я не могу понять слово «зде» в ирмосе, – сказала Акулина, – одно насилие сеют. Для чего?
Алан сел и начал хохотать. Опомнившись от смеха, он ответил:
– Зде – это их начало пути бессмертия, так как они верят, что реальность им дарует после смерти что-то вроде вечной плоти тонкого характера. Это всё им Боги ложь искушения проявили через их метод нападений и обозначений рабства. Это фишка коммунизма такая, если по-житейски, Акулин. Вот я тебе соврал бы, что, когда ты унижаешь другого человека, совершенствуется у тебя будущая плоть твоя, как зде, а ты веришь и это сделала.
– Ну, – с интересом слушала сестра.
– Потом я тебе устроил искусственную смерть для проявления от тебя страха в вере мне и убил тебя, вбирая по преемственности твоё зде, которое от тебя не может отторгнуть Солнцу сразу, – объяснил Алан, – а вообще, Зде (от слова везде) – если везде ограничено ве-, так как они (Церковь) на ведьм, что считали первоважным для себя познания всеобщего вокруг, были обижены, то зде – это как при незнании ве- они осознают и обозначают вокруг им непостижимое как место, где они это зде. То есть они так отразили языком слова собственное существо в составе реальности. Зде – это путь развития духа, где дух – это то, что проявило от себя человека как существо при отражении слова зде. То есть если ты не боишься смотреть вокруг, то ты видишь везде, а если ты мечтаешь, то ты здесь видишь зде, а остальное тебе просто незнакомо, что перед глазами. Не забывай, что это опасно, если вдруг ве- не будет видно.
– Если увижу что-то страшное, то обязательно попрошу с тобой поделиться всё, что смогу попросить, потому что ты козёл, – упрекнула брата испуганная Акулина.
– Вот было бы весело, – сказал Алан, – ура, уря.
– А почему они поют «угодный сласти творити»? Объясни… – продолжила спрашивать Акулина.
– Это понимается, что люди должны доставлять друг другу удовольствие, хотя скорее пользу, так как удовольствие по факту – это вид насилия в пресыщении. Они так и живут, веруя в бессмертную жизни, наслаждаясь в успехе жизнью, то есть страданиями тех, кто их хуже. При этом они не видят, как мы с тобой «везде», а им их Боги и Господа показывают только зде, – объяснил сестре Алан.
– Это всё равно люди не могут сами делать, – оспорила его издевательство Акулина.
– Правильно, – согласился Алан, – потому что это реальность над ними так издевается за грехи Богов, чтобы они не дерзнули за ними это повторить. Там дальше в Ирмосе поэтому сразу и поют: «но горько будет в последний день». Когда «душа», что есть для них в их понимании и зрении «зде», будет отлучаться при их убийстве от их тела, отторгая их земные дела, формируя из для них бесценного в жопу Богу «егда», что было их сокровенными моментами в их памяти, а после человека в страхе начнут отрешать все остальные, потому что бояться его участи, не понимая, что его убили, а не он сам умер. И дальше автор ирмоса остерегает нас от того, что им вообще неведомо даже при пении: «блюдися от сих, человече, Царствия ради Божия». Это означает дословно: «Остерегайся описанное, человек, ради того, чтобы исправить их ошибки и твой уклад был безопаснее для твоего вида». Просто их «Царствие Божие» – это им образец рабских центров, как цивилизаций реально коммунисты отправили через световые пути. Я, когда это понял, чуть не умер от неистовства.
– Они ещё у них просят помилование… – с презрением это начала понимать Акулина, – эти ублюдки посмели так унижать даже человеческий вид. Я понимаю, если бы мы были хотя бы им хищники…
– Даже монстров так нельзя, Акулин, – остерёг сестру брат.
Алан выпил чай и стал размышлять, как провести свободный вечер. Как и всю страну его мучила и травила эта невидимая рабская плеть. От этой плети каждый человек на планете практически боялся в принятии вины совершить в любом действии относительно олицетворения Бога ошибку, считая это бессознательно неким реальным наставлением от Бога, что для него недосягаем и непостижим в издевательстве, которое все даже издевательством не видели. В этот день он, как обычно, это тепел в боли, что людям была неощущаемая, но была у них в мозге парадоксом клапана. Этот невидимый им клапан они держали ожиданием через зомби их на планету прилёта, после чего на человека при болезни спускали, и он умирал от такого метода убийства, считая это его Судьбой. Это зная, Алан не знал даже как это исправить. Как вот до них добраться в этих условиях нападения, когда они по направлению теменного восприятия людей действуют в наглости перед создавшим живое? Люди увидели выход в просьбе у них помилования, которое и было для них недосягаемым. Они считали Бога добрым, но это была просто мечта. Им стали в казни перед обществом местные богачи в издевательстве от отчаяния проявлять шизофрению в презрении к ним, показывая Богов настоящими людьми и звезда им проявляла их отношения к местным. Часто люди это не выносили при ещё и издевательстве богачей на земле и совершали самоубийство. Самоубийство или суицид им было нужно для усиления общей политики их власти над обществом, а то люди бы их перестали бояться и восстали против них. Людей издевали до такой степени, что они в панике потери даже работы и потере всего имущественного не могли даже покидать города в этой привязке устрашия. Это образовалась клетка времени, как клапан общей смерти, от которой они бежали, вспоминая это испытывали даже смертельный крах. Алан при всём желании продолжать жить больше давно в этом и смысла не видел. Даже его мать умирала по факту: она сама приняла решение, что здесь жить не может, а то её болезнь бы давно прошла. Врач в этот день ему позвонил и уведомил, что она лежит в тяжёлом опять состоянии. Она просто умирала от того, что, как и Алан, знала это предательство и просто не нашла причину, желание и даже просто для себя условия с ними тут жить.
Были и люди, что выдерживали эти издевательства, но получая свойственные ранения. Общество в состоянии устрашия тут же их по ранам вычисляли и начинали издеваться для доминирования и награды в статичности от богов, что считали счастьем. Лицезрение этого унижения его раздражало сильнее всего. Забивали боги же всех в равноправии, но с разным оформлением.
Он не вынес этих дум и решил прогуляться, попросив Акулину приготовить ему кофе к возвращению.
– Алан, я нашла самый страшный грех, что в ирмосе воспевают! – иронизировала девочка.
– Какой? – поинтересовался юноша.
– «мзду наёмничу удержуеши» – смеялась Акулина.
– Ну да, – согласился Алан, одеваясь в коридоре, – платить надо вовремя. Всё правильно. Ещё там есть грех «брата твоего не любиши».
– Да люблю я тебя, – посмеялась девочка и обняла его перед уходом, – иди уже, куда шёл.
Алан вышел из дома и побрёл по улице: высотки из стандартных строительных материалов, построенные вопреки многим канонам обыденного в жажде приключений, которые недостижимы в условиях устрашия и с этим только мнения противостояния. Сколько в этих домах алкоголиков и наркоманов, что тратят свои деньги на предмет собственного истребления под пытками зомбирования к этому пристрастившись. Всё общество к тому же подсадили на секс, чтобы вообще при вылете из коммерческих систем людей так убивало при быстром размножении. От секса в бездетности у них накапливались вещественные перегрузки, так как организм ждёт потомство, а его нет. Они испытывали крах отчаяния от неудач, думая, что жаждут успех от заработка денег, а это каждая их клетка плакала, что дети не получаются и не более. Потом эти ублюдки им ещё при выпадах проявляли, как надо было правильно в безгрешии заводить детей и они, осознавая унижение, сходили с ума до смертельного шока. Причинами смерти же было именно такое самоискалечение от их системы моды общества. Солнце по каждому так проливало синим огоньком слезы неистовства, так как они как наивные дети, просто поверили в порядочность и конец зла. Они боялись покидать сказу их знания, которую никто никогда не осуществит, так как они сами не могут снести сказку своего воображения. Так жили люди в этих высотках и многоэтажках. И для чего они нужны? Они нужны должны были быть друг другу и Земле. Солнцу, чтобы здесь осуществлять свои функции, жить, общаться, что-то дальше строить и помогать при необходимости проявлять хотя бы, но они всё сводили теперь только к деньгам, которые по факту просто бумажки и всё. Всякий в алчности перед устрашием безденежья забыл, что их люди печатают и ценят их тоже люди. Цирк оценки при ежедневной промывке мозга Судьбой.
В древние времена блуд вообще считали заболеванием на Руси, но сейчас это было забыто. Они забыли, как в деревнях блудников прогоняли или избивали, так как знали, что размножение коллективно. Алан мог только смотреть, как они себя калечат, так как они верили лишь в собственную правоту. Вокруг кроме этого кошмара с людьми ничего больше и не происходило. Коммерческая система купи-продай, без которой они умирают от знания правды. И даже те, кто эту систему делал, были тоже здесь заточены.
Они гнали из общества начало зачатков горя человека, что считалось гордыней и грехом перворождения, как бесноватость, но не гнали блуд и гордость, что была лишь сигналом от Бога одобрения с зомби или связных. Гордость должна была быть одобрением хотя бы знакомых людей при общении с ними, а блуд должен был быть уходом в незнакомые места для их освоения. Людям замостили эти знания для того, чтобы держать всех в таком истязании системы социального координирования. Организаторы продолжали стремиться именно к тому, чтобы граждане вообще не соображали без их разрешения и их никто в бессмертии не предал, однако они сами были обмануты. Всех так, используя человеческие слабости и страх боли загнали просто в ловушку Судьбы ещё в древнее время. Служители Богов их знали в резонансе и проявляли от них здесь устрашие и эти клапаны как реакции в пространственной среде с точек, где Солнце проявляло свой плач от боли их ударов эпицентрическими смещениями тяги излучений. Животные все без исключения это чувствовали с людьми, боясь происходящее вместе со звездой.
