Воспоминания случайного железнодорожника

Однажды мы унесли большое количество груш. Дома их надо было спрятать так, чтобы и мать не обнаружила (тогда будет "баня"), и чтобы не обнаружил старший брат Алексей. Я опасался, что он меня "выдаст". Разрешил эту проблему просто. У нас в пристройке над погребом на видном месте висел полутора- или двухведерный бидон. В нем когда-то был керосин. Но последние годы электричество подавалось аккуратно, поэтому надобность в керосине отпала, и висел он много лет пустой. В него я груши и спрятал. Брат позже рассказывал, что его "убивал" запах спелых груш. Он был убежден, что они у меня где-то спрятаны, искал, но в бидон заглянуть не догадался, т.к. считал, что "на видном месте не прячут".

Нам нравилось быть неуловимыми, поэтому "игра" продолжалась и тогда, когда мы начали ухаживать за девушками. "Организация" росла и численно. Быть в ней значило, еще и иметь защиту. Ведь мы росли и физически: подтягивались в росте, накачивали мускулатуру. Поэтому тронуть кого-то из нас, видя какой стаей мы ходим, уже побаивались. Когда я учился в восьмом классе, нас таких (давших клятву) уже было полтора десятка. А за время учебы в старших классах мы еще более окрепли. Правда, число "юных мичуринцев" мы больше не увеличивали (не было необходимости), но число тех, кто при наличии шпаны на улице хотел быть защищенным, росло. Это были те же старшеклассники. Мы "доросли" потом численностью до тридцати человек, а еще позже в один "нужный момент" на "линейку готовности" могли выставить 50 человек.

Поясню, почему появился этот "нужный момент". Война и репрессии 30-х годов породили большую безотцовщину. Семьи в то время были многодетными, и, оставшись одна, мать не могла обеспечить ни нормальное воспитание, ни нормальное материальное положение семьи. И, если все многодетные семьи тогда жили бедно, то в семьях без отцов была нищета. Мать разрывалась между домом и работой, и поэтому она имела мало времени для занятия с детьми. Детей воспитывала улица. Отдаю должное и преклоняюсь перед теми матерями, которые, имея по 5-6 детей (а иногда и более), не бросили их на произвол судьбы, не просили, чтобы их забрали в детский дом, а терпеливо "тянули свою лямку", дожидаясь, когда подрастут дети. Знаю многие такие семьи, в которых выросли трудолюбивые и честные дети, ставшие потом и сами хорошими семьянинами. Не помню таких детей, которые при живом хотя бы одном родителе, остались бы сиротами. Не помню и матерей, которые, ссылаясь на трудности жизни, хотя бы завели разговор об отказе от детей.

Но улица не ко всем была благосклонна. Были и такие дети, которые, будучи предоставлены самим себе, не очень утруждали себя помощью матери и учебой. А так как время все равно куда-то надо было девать, то начинали заниматься делами неправедными. В основном, это было воровство и хулиганство. Воровать одному неудобно и опасно, поэтому объединялись в стаи или, как тогда говорили, в "шайки". Плохая учеба этих подростков вела к досрочному их исключению из школы. Многие прекратили учебу уже после четвертого класса. Тогда еще не было принято за норму "тащить за уши" до седьмого класса и учителя расставались с неспособными и недисциплинированными учениками без особого сожаления. После отчисления из школы ими, кроме матери (ну и еще хороших соседей), никто не занимался. А как могла заниматься мать, я уже сказал. Воровство объединяет эту шайку. Легко добытые продукты, вещи и деньги кружили им голову. Они начинали смотреть на "не умеющих жить" сверстников свысока. Кстати, воры 90-х и нулевых годов смотрят на честных людей точно так же. Обворовывали они не сады. Тащили с заводов, обворовывали квартиры и магазины. Я напоминаю, что на Хору после войны в течение 10 лет работал с двадцатитысячным населением один единственный милиционер в звании "старшины". Поэтому воровство проходило безнаказанно.

Воровали они и спиртные напитки. Пили сами. Подрастая, стали щедро угощать и легкомысленных девушек. Я многих таких девушек помню до сих пор. Знаю их последующую не сложившуюся семейную жизнь. Знаю так же, как они потом жалели о своем легкомыслии в юности. Впрочем, сейчас такой образ жизни обществом не осуждается. И разводам 70% вступивших в брак тоже не удивляются.

Безнаказанность со стороны власти была тогда почти гарантирована. Но с этим не всегда соглашались обворованные. Соседи видели, кто и чем занимается, и могли осудить вора и не только словами. Поэтому "шайка" начинала вооружаться вначале ножами, потом и пистолетами. О том, что у них пистолеты были, знаю с их слов. А вот чтобы они эти пистолеты применили по их прямому назначению, такого не помню.

Почему я все это знаю? Пока шесть лет пас коров, я с ними со многими общался. По мелочам даже сотрудничал. Звали они меня и на более серьезные дела (внушал я им, стало быть, доверие), но тут мы расходились во взглядах. Но так как я умел "держать язык за зубами", то меня они не остерегались, принимая за своего. Те взрослые, которые пытались рассчитаться за ту или иную обиду со "шпаной" поодиночке, потом оказывались биты группой из этой "шайки". Постепенно создавалось мнение, что с ними связываться опасно. Тем более, что они тоже росли и численно, и физически.

До восьмого класса мы, учащиеся, "шпане" сильно не мешали. Ну а когда нам исполнилось по 15-16 лет, начались трения. Конечно, виноваты, как всегда, женщины! Ну а в нашем случае – Девушки. (Пишу с большой буквы потому, что они действительно тогда ими были, а не назывались «девушками».) В 15 лет юноши уже хотят нравиться девушкам. Девушки тоже не против этого, но они выбирали тех, кто серьезнее относится к жизни. Ясно, что учащиеся старших классов выглядели более привлекательными: они начитаны, более грамотны и культурны. У них шире кругозор, следовательно, с ними есть о чем говорить, и с ними не скучно. Это "шпане" не нравилось. И там, где они проигрывали в интеллекте, брали силой. Постепенно у них появилась открытая неприязнь ко всем, кто учится в школе в старших классах.

По субботам в актовом зале школы часто проводились "тематические вечера". В соответствии с планом, утвержденным директором школы, какой – то класс назначался ответственным за "вечер". Класс под руководством классного руководителя заранее готовил самодеятельность, которую показывали сразу после доклада. После показа самодеятельности начинались танцы. Мальчишки из этого же ответственного класса обеспечивали на "вечере" порядок. Организовывалось дежурство. Дежурные носили на рукаве красные повязки. Самый ответственный пост был на входе в школу. Посторонним вход запрещен. Пропускали только учеников старших классов. Со школьниками проблем не было. Они достаточно дисциплинированы. Старшеклассники в присутствии девушек-старшеклассниц вели себя прилично. Школьники не могли позволить себе прийти на вечер "под Бахусом". Но та самая "шпана", которая давно не училась (а к этому возрасту многие из них трудились на заводе, и, значит, были рабочим классом и имели деньги), тоже приходили на эти "вечера" в изрядном "подпитии". Дежурные на входе в школу их, естественно, не пропускали. По этой причине возникали между ними и школьниками драки.

На один класс старше меня учился родственник Долматов Леонид. Родней он стал после того, как мой старший брат Иван после демобилизации из армии, побыв "на свободе" пару месяцев, "срочно" женился на его тетке. В одно из дежурств его класса он был ответственным за порядок на входе в школу. Подпитый "рабочий класс" пытался проникнуть в это время в школу. Их не пустили. При этом из всех, стоящих у входа дежурных, выделялся своим высоким ростом Ленька. "Рабочий класс", затаив обиду, "отступил" от двери к туалету типа "сортир", который находился в углу школьного двора. Расчет был на то, что рано или поздно их обидчик там появится. Так оно и случилось. Общественный туалет освещения не имел. Только Леонид туда вошел, как его схватили за чуб, резко нагнули голову и опасной бритвой полоснули по лбу. На этом та стычка и закончилась. Залитый кровью "ответственный дежурный" был доставлен учениками в учительскую, где его перебинтовали. Я увидел его уже с перебинтованной головой. Он знал, кто его "уделал". Назвал фамилию. На милицию рассчитывать не приходилось, поэтому он поинтересовался, нет ли у меня надежных парней. Я спросил: "Десяток хватит?" Количество его удивило, и он попросил всего пять. Меня брать "на дело" не стали, т.к. главный обидчик (по кличке "Чуприк") был моим соседом.

На следующую ночь восемь человек (двоих добавил Ленька из своего класса) залегли в тени под заборами недалеко от дома Чуприка. Ночь была лунная, и улица просматривалась далеко. Расчет был таков: Чуприк будет возвращаться домой после 12 часов ночи. Сопровождало его обычно два – три человека. Атаман без охраны не ходит. Натешившись возле клуба, в котором по субботам и воскресеньям были танцы и много пьяных, влив в себя необходимое количество алкоголя (а это мог быть и спирт, выработанный на Хорском гидролизном заводе) и, как правило, кого-нибудь избив, к часу или двум ночи он шел домой спать или допивать водку. "Разведка" донесла, что Чуприк действительно находится в клубе и пьяный. Ждать пришлось долго. Некоторые стали замерзать, все-таки 7 ноября. Наконец, выставленный вперед дозор условным сигналом дал понять, что ожидаемый объект движется. Было их всего двое. Били обоих от души. Таких не жалеют. Все, кроме Леньки, были переодеты так, чтобы невозможно было узнать. Кроме этого, было договорено, что все делать будут молча, чтобы не узнали по голосу. Ленька не маскировался, его все равно выдавала перебинтованная голова. Но совсем без разговоров обойтись не получилось. Чуприк выхватил нож. Его руку перехватили. Попытка разжать руку и отобрать нож не удалась. Тогда Ленька сказал одному из наших "мичуринцев": "Эдька, режь руку!"

Назавтра одноклассник Леонида по имени Эдик был жестоко избит возле клуба, не ведая, совершенно, за что. Его в той операции не было, но его "вычислили" по имени. Теперь за Эдьку ("кровь за кровь") были избиты еще двое "чуприковцев". Во всех случаях требовалась медицинская помощь.

Родители избитых подали заявления в милицию. С районного центра приехал разбираться следователь. Вызывали с уроков к нему и меня. Тогда и состоялось мое первое знакомство с работой следователя милиции. Как и ожидалось, следователь, в конце концов, решил, что это "обоюдная драка", и что здесь нет ни правых, ни виноватых. На последнем допросе он обратил мое внимание на то, что мы своими несознательными поступками отобрали много дорогого времени у районной милиции. А это – государственные деньги. Таким образом, я получил первый урок по социалистической экономике. Ну а мы с той бандой позже, когда и им, и нам надоело убегать и прятаться, заключили перемирие, предупредив, что за каждого битого "нашего" будут биты двое "ваших". Нас больше они не трогали.

Бандой я назвал не случайно. Через пару лет будет большое уголовное дело. Осуждено было не менее десяти человек. Но судили их не за избиения невинных людей, а за воровство. Причем воровство было массовым и крупным. Один ограбленный магазин ими был сожжен, что даст милиции основание посадить продавца этого магазина. Отсидит он ни за что, ни про что около двух лет. Хотя, как знать. Не зря же потом говорили, что если человек проработал продавцом три года, его можно без суда и следствия помещать в тюрьму. И только через три года разбираться: пора его уже выпускать, или еще пусть сидит.

А сожгли они магазин потому, что, выбравшись из магазина с наворованным товаром, обнаружили, что один из воров оставил там свою шапку. Одел новую, а свою, старую, оставил за ненадобностью на прилавке. А это серьезная улика. Так как залазили в магазин через крышу, разобрав печную трубу, то вторично лесть туда (а главное, вылезать оттуда!) не хотелось. Но и улику против себя оставлять было нельзя. Решили, что проще магазин сжечь.

Чуприку суд определил наказание в 25 лет, двум его подельникам – по двадцать, меньшему брату Чуприка – восемь лет (как несовершеннолетнему), а его матери – 10. Остальным участникам легкой и красивой жизни определили от 3-х до 15 лет. Дом Чуприка подлежал конфискации, и его описали. Чтобы он не достался государству, его ночью сожгли. Пожар был рядом с нашим домом.

В этой истории я впервые соприкоснулся с понятием "заложник". Сам Чуприк от милиции первоначально сбежал. Когда милиция пришла его арестовывать, он спал на чердаке дома. Я видел, как он спускался оттуда в сопровождении милиционеров. Но пока милиционеры что-то делали в доме, Чуприк спокойно вышел из дома во двор (и это я видел), сел на велосипед и уехал в сторону реки. Милиционеры были "пешие", и догнать его не могли. Тогда милиционеры арестовали старшего брата, когда тот пришел с работы. Он был единственный в этой семье, кто работал честно, не воровал. Чуприк "в бегах" был долго (не один месяц), долго сидел и его брат. И только когда Чуприк "добровольно" сдался, его брата освободили. Сдаться, по рассказам, его убедила мать. "Ты в лесу, а брат в тюрьме, а дома работать некому",– так она его убеждала. Вернувшись домой после отсидки, старший брат Чуприка напился и громко пел "блатные" песни. (Блатными тогда называли все песни, которых не было в советских песенниках.) Спустя несколько дней после его освобождения я с ним разговаривал. Звали его Сергеем, т.е. он был моим "тезкой". До этого разговора я думал, что в тюрьме избивают арестованных только фашисты. Оказалось – не только! Правда, тогда я еще не знал, что Гитлер и Сталин – "два сапога – пара". Поэтому и способы допросов у них одинаковы. Причем, опытом они щедро делились друг с другом.

Заканчивая этот рассказ, хочу отметить, что все эти бандиты выйдут на свободу досрочно. И только мать Чуприка "отсидит" от звонка до звонка все 10 лет и выйдет из "мест не столь отдаленных" последней. Знаю также, что, выйдя на свободу, из всей этой компании только мать "завяжет" с воровством. Остальные получат еще "сроки", и я их дальнейшую судьбу не узнаю, т.к. уеду учиться и на Хору жить больше не буду. Да и они там больше не появлялись.

Учился в старших классах я хорошо. За 8-й и 9-й классы директор школы объявлял мне благодарности. По достижению соответствующего возраста меня приняли в комсомол. Секретарем комитета ВЛКСМ школы была тогда ученица 9 класса Чекалина Раиса. Красивая и умная девушка. Она нас готовила и принимала в комсомол в школе: вначале на комсомольском собрании класса, а за тем на заседании комитета ВЛКСМ школы. После чего она же возила нас за 15 км в райком ВЛКСМ еще для одного (последнего) приема. Мы очень боялись не ответить на какой-либо вопрос членов бюро райкома и, тем самым, подвести нашу Раю. Но все обошлось. Всех приняли. Мы были счастливы. И нашу радость не могло омрачить даже то, что за нами не пришла машина (обычная грузовая, не крытая!), и мы пошли в темноте домой пешком. Было это 10-го февраля 1955 года. Прошли километров шесть, и нас подобрала попутная машина. Я не помню, было ли нам холодно. Раиса Чекалина первой в истории нашей школы станет медалисткой – получит серебряную медаль, и её имя будет записано золотыми буквами на Стенде Почета школы.

Часто думаю о роли пионерской и комсомольской организаций в моей жизни. Воспоминания не одинаковые. В пионеры меня приняли в третьем классе. Прием происходил с 9 лет. Мне, как лучшему ученику класса, повязали на шею шелковый красный галстук. Так как шелковых галстуков было ограниченное количество, то их выдавали только в порядке поощрения. Остальным повязывали обычные хлопчатобумажные, которые при носке неприятно скручивались "в трубку". Приятно мне было? Бесспорно! Этим хвастался дома! За то, что я хорошо учился, меня начали избирать и вовлекать в общественную работу. А это мне не нравилось. И не потому, что это отнимало личное время. Я очень стеснялся выставлять себя перед другими. И, если я этой работой все-таки занимался, то с применением больших волевых усилий. Потому всегда сопротивлялся всяким "выдвижениям". Из-за этого мне иногда хотелось учиться хуже. Но интерес к этим организациям был. Там мы учились под контролем старших самостоятельности. Были пионерские сборы и собрания. Бывало (пусть не всегда, но часто) интересно. Жалел, что обязанность пасти коров лишило меня возможности побывать в пионерском лагере. Но в 5 -7 классах носить пионерский галстук уже было стыдно. Кто в галстуке, тот подлиза и маменькин сынок. А я ни тем, ни другим быть не хотел. Эффект от пионерских собраний, если их решения не подкреплялись требованиями учителя, в этих классах уже был близок к нулю.

Но в комсомол принимали только из пионеров. Поэтому все и числились пионерами. Кстати, вот это "все", на мой взгляд, и обесценило и ту, и другую организацию. Погоня за 100% "охватом" постепенно дискредитировало нравственный смысл этих организаций.

Комсомол в школе, да еще в той школе, в которой в старших классах учиться было дано не всем, имел высокий авторитет. Тем более, что в этом возрасте особенно высоко ценится честность, порядочность и преданность. Именно таких учеников тогда принимали в комсомол первыми. В этом и была сила школьной комсомольской организации. Мне кажется, тогда и учителя были более нравственны, т.к. нельзя же в открытые и чистые души плевать! (Сейчас это делается открыто, и на государственном уровне). В школе была взаимная воспитательная работа. Учителя, воспитанные еще до Октябрьского переворота, или учившиеся у таких преподавателей уже в годы Советской власти, конечно, в своей массе несли "высокое и нравственное". Беру в кавычки потому, что эти слова не мои. А воспитанные такими преподавателями ученики не позволяли нравственно опустить себя и учителю. Таким образом, действовала обратная связь.

Мои наблюдения, разговоры с выпускниками школ различных периодов жизни, а также убеждения всех родителей, что их учителя были лучше, чем те, которые учат теперь их детей, привели к интересному выводу. А он заключается в том, что качество подготовки советских преподавателей и, особенно, их уровень нравственности, начиная с 1917 года, неуклонно снижается. Поэтому выпускники любого периода уверенно дают своим учителям более высокую оценку, чем последующим. И практически всегда правы! Количество преданных своему делу преподавателей тает. В мое время, например, было немыслимо, чтобы учитель во время урока зашел в класс к своему коллеге и, прервав урок, они стали обсуждать и мерить туфли. А такое было в МНР, в период моей работы на Улан-Баторской железной дороге, в советской школе (школа для детей советских специалистов) в 9 классе, в котором училась моя дочь. А там работали, по заявлениям отдела загранкомандировок Главного управления кадров МПС и наших партийных руководителей, лучшие советские специалисты. Подобные и худшие примеры можно вспомнить каждому и в большом количестве.

Отрицательный пример я могу привести и из своего периода учебы. В 9 и 10 классе

историю нам преподавала молодая учительница. По-моему, она к нам пришла сразу после окончания пединститута. Звали ее Полина Александровна. Как преподаватель она сильно проигрывала нашим бывшим учителям: Вилену Яковлевичу и Софье Наумовне. Но это еще полбеды. Беда в том, что она не могла утром проснуться к первому уроку. Я, как староста класса, вынужден был бегать к ней домой и будить. Дверь в квартиру она не открывала, поэтому разговаривали через дверь. Узнав, зачем я пришел, она спокойным полусонным голосом говорила: "Хорошо, я сейчас приду". Правда, мы не очень расстраивались, получая возможность лишних 20 минут поболтать на свободные темы. Но такой пример тогда был исключением. Закономерностью он был только у Полины Александровны. Кстати, опоздав, она начинала урок так, как будто ничего не произошло.

Авторитет учителя в нашем поселке в то время был высоким. По-моему, и труд их тогда ценился значительно лучше, чем сейчас, в последнее десятилетие 20-го столетия и первое десятилетие 21 века. Даже Сталин в конце 40-х годов подписал постановление, по которому для основной массы рабочих и обслуживающего персонала устанавливался ежегодный отпуск продолжительностью в 12 рабочих дней. А для учителей отпуск составлял 48 рабочих дней. Как видите, разница существенная! Учитель был мозгом той местности, где он жил, носителем и гарантом высокой культуры и нравственности. Его замечание было суровым приговором, и спорить с ним почти никто не мог. Учитель был кладезем знаний, и к нему шли разобраться в той или иной непонятной ситуации. И он всегда выручал. Если учитель что-то записал в дневник, значит, так оно и есть! Это для родителей. Ученики видели в нем гаранта справедливости. Поэтому "проколы" в подобных вопросах вели к снижению (как сейчас говорят) его рейтинга. Своим учителем гордились и спорили, доказывая, что "мой учитель лучше твоего". И учителя старались быть такими, какими ученики хотели их видеть.

Падение нравственного уровня жителей страны шло постепенно последние 80 лет 20-го века. Но у учителей и врачей он особенно резко начал падать, когда зарплата рабочего стала превышать уровень оплаты людей умственного труда. А это привело к тому, что учителя и врачи (а это, в основном, женщины) стали выходить замуж за представителей рабочего класса. Сильный рабочий класс быстро "подтянул" уровень культуры выпускников ВУЗов до своего. Стоит ли удивляться, что сейчас наша интеллигенция пьет водку в больших количествах и матерится как сапожник. С сапожником и живет!

Отдельно хочу сказать о Тамаре Григорьевне Домрачевой (в замужестве – Мамаевской) – нашем классном руководителе и преподавателе литературы в 9-м и 10-м классах. Мы были у нее первыми. Раньше она училась в этой же школе, любила ее, любила и труд преподавателя. Поэтому нашему классу она отдавала себя всю без остатка. Потом у нее были и другие классы, и с ними она "горела", но такой температуры это горение уже не достигало. Должен признаться, что со мной ей было трудно. Я не был легким учеником: был начитан (в отдельные годы на летних каникулах я записывался сразу в три библиотеки: в поселковом клубе, на гидролизном заводе и в школе), имел неплохую память и обладал определенной логикой мышления, а, главное, жаждой к спорам "с целью восстановления справедливости". Во всяком случае, мне так казалось. А такой в классе я был не один. Много пришлось ей потратить нервов в спорах с Ярославцевым Лешкой, с Кушнаренко Владимиром, с Валентиной Костенко, да и другие были далеко не ангелы! Но что было ценно в Тамаре Григорьевне, так это ее способность долго рассуждать с нами, поддерживая уровень спора на равных. Ведь могла она нас осадить стандартным приемом: "Вы еще не доросли до понимания тех вопросов, которые беретесь обсуждать". Этого ни разу не было. А молодость агрессивна, и теперь я понимаю – как было ей с нами трудно. Она несколько раз приходила ко мне домой, разговаривала с моими родителями и со мной. И здесь она не опускалась до выражений типа "да что ты в этом понимаешь?" А ведь нас в классе было 27 человек. И пусть не все были такими упертыми, как те, кого я уже назвал, и все же она тратила на нас много личного времени. Может поэтому наш 10-"б" после окончания школы собирался и отмечал пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять и тридцать лет со дня окончания школы! И всегда собирался у Тамары Григорьевны! На тридцать пять лет мы уже не собирались, потому, наверное, что уже внуки не пустили. Но то, что школьные узы так долго нас сводили вместе, конечно, происходило "по вине" Тамары Григорьевны, которую за глаза мы звали Томкой.

Об уроках физкультуры и нормах ГТО, что обозначало: «Готов к труду и обороне». В.Путин понял этот вопрос вновь. Хилыми стали выпускники школ. Об уроках физкультуры в начальной школе ничего не помню. Очевидно, их и не было. Да и как их было проводить в школе, которая располагалась в жилом доме на одного хозяина. А вот в средней школе эти уроки были. Но их в 5-х и 6-х классах часто заменяли на математику или русский язык. Про ГТО никто и не говорил. Хотя я видел у некоторых на груди подобные значки. Значит, эти нормы они выполнили. В старших классах уроки и физкультуры и военного дела были и всегда использовались по назначению. Нам не говорили, что мы должны сдать на значок ГТО, но в программу входило то, что для получения того значка требовалось: подтягивание, метание гранаты, бег лыжи и т.д. Посещали мы те уроки не всегда охотно. Пропускали. Особенно зимой: своих лыж не было, а школьные находились в безобразном состоянии. Но т.к. домашний труд был физическим, поэтому слабаков среди нас почти не было. Был один, он в последствие уйдёт в отставку в звании подполковника.

Коснулся физкультуры и вспомнил, что в 10-м классе мы сдавали нормы в зачёт соревнования среди школ района. Помню лыжи. Они были не совсем по ноге, и на них надо было пройти 10 км. Пошёл. Через какое-то время стало подводить и дыхание, и лыжи начали сползать с ноги. Трасса была проложена по замёрзшим протокам реки Мусорка и самой реке. Был момент когда мне хотелось сойти с трассы. Но я не знал, сколько прошёл, и сколько осталось. Поэтому допустил, что вернуться назад – может быть дальше, чем двигаться вперёд. Не сошёл. Позже Василий Михайлович – наш физрук и военрук – вручил мне за тот «подвиг» значок третьего юношеского разряда.