Судьбы водят хоровод

Никогда прежде Вадик не видел столько женщин, принимающих цветы. Среди них попадались и красивые дамы, но как исключение. Вадик вручал букет и наблюдал реакцию. Его дисциплинированные мозги быстро поделили женщин на две группы.

Первую группу женщин Вадик назвал для себя «восторженными». Они светились от счастья, как будто он принес им не растения в полиэтилене, а гарантийный талон на вечную любовь. Такие женщины прижимали цветы к груди, ныряли в них всем лицом, шумно вдыхали аромат. Они обнюхивали букет тщательно, как собаки. Почему-то Вадику было жалко таких женщин. Он не любил восторженность в любых разливах. Становилось неловко и хотелось сказать, что в цветах нет глубокого смысла. И что гарантийных талонов на любовь не существует. Но как истинный джентльмен, он молчал.

Другая группа женщин принимала цветы сдержанно, даже снисходительно. Как должное. Как будто им приносят цветы каждый день, складывают у ног штабелями, отчего колготки рвутся и приходится покупать себе новые. Оттого и легкая пасмурность на лице. Вадик таких женщин не любил. Все-таки умение радоваться – лучшее, что есть в женщине. Мужчина понимает, что мир несовершенен, потому что он по природе своей философ. Женщины же, по мнению Вадика, не должны впадать в думы о вечном, им пристало жить сиюминутным. А в сиюминутном всегда есть повод для радости.

И только одна из женщин, некая Наталья, выбивалась из этой классификации. Она принимала букеты как-то странно, как будто они предназначались не ей. Вадик запомнил эту женщину потому, что относил ей букеты каждую неделю, как по графику.

В этом была какая-то странность. На обольстительную женщину, о которой нельзя забыть, Наталья, по его мнению, не тянула. Но его дело курьерское – взял и понес.

– Добрый день! Курьерская доставка!

Она открывала дверь и приветливо улыбалась, как хорошему знакомому. Не прижимала цветы к груди, не обнюхивала букет. Деловито откладывала его в сторону и расписывалась в месте, помеченном галочкой.

Вадик стал подмечать, что Наталья изменилась. В ней стала проступать живость, к которой букет, похоже, не имел никакого отношения. Она как будто летала, а букет лежал на земле.

Потом цветы прекратились. Вадик иногда вспоминал о Наталье, но со временем перестал.

Вскоре ему вообще надоело бегать по адресам, и он уволился. Когда-нибудь, выступая перед студентами в качестве звездного гостя, он скажет им: «Когда я работал курьером…» И все обомлеют. Он? Этот успешный человек был курьером? На этот эффект он уже заработал. Зачем же продолжать этот опыт?

Дел было по горло. Первое место на курсе требовало сосредоточенности и усилий. Он мог быть лучшим. А стало быть, должен! Первый студент курса гнал себя вперед и выше.

На третьем курсе к ним пришла девушка Алина. Перевелась из какого-то вуза по непонятным причинам. Она никому ничего не объясняла. И это первое, что зацепило Вадика. Обычно девушки любят рассказывать о себе. Они думают, что эти рассказы подчеркивают их индивидуальность. Но нет и не может быть ничего более заурядного, чем намеки на бывших бойфрендов с мучительным расставанием в финале. Разумеется, по их инициативе. Как только девушки раскрывали рты в исповедальном порыве, Вадику становилось скучно и жалко времени.

Алина молчала. Просто пришла, села за дальнюю парту и начала учиться. Когда после занятий студенты договаривались пойти в кафе или потусить на свежем воздухе, Алина проскальзывала на выход. Как мышка.

Но Вадик чувствовал, что она не мышь. Мышь серая, а Алина яркая. Запоминающаяся внешность. Можно закрыть глаза и рисовать по памяти. Мышь убегает, а Алина просто уходит по своим делам. Уходит быстро, но при этом не мельтеша, сосредоточенно.

Вадик привык, что девушки отмечают его. Алина общалась с ним ровно. Как будто он просто Вадик, а не Вадик-первый-на-курсе. Это воспринималось как несправедливость.

Несправедливость всегда точит сердце. С этим надо что-то делать. Вадик стал чаще поглядывать на Алину, надеясь поймать ее взгляд. Но поймав, почему-то отводил глаза. Алина смотрела прямо, без смущения и кокетства. Просто разглядывала его. И взгляд у нее был спокойный, ровный, не любопытный. Вообще-то это называется равнодушием. Но Вадику не хотелось признаваться себе в этом. Он предпочитал называть равнодушие временным отсутствием интереса к его персоне. А интерес – дело наживное.

Через неделю после прихода Алины он купил себе яркие носки и силиконовые шнурки. Еще через неделю сменил стрижку. Но, увы, интереса с ее стороны не прибавилось.

«Ну и хорошо», – подумал Вадик, проглотив горечь. Значит, она не гонится за внешними эффектами.

А девушки вокруг заметили. И носки, и шнурки, и стрижку. Они вообще замечали все, что происходило с Вадиком. Он считался лакомым кусочком: умный, симпатичный, из хорошей семьи. Немного повернут на учебе, но для потенциального мужа это даже хорошо. Девушки подходили и на правах добрых знакомых по очереди ворошили ему волосы.

Особенно старалась Вероника, староста группы. Она даже сделала комплимент шнуркам, обозвав их прикольными. Неравнодушие Вероники бросалось в глаза и смущало Вадика. Вероника осаждала Вадика не первый год. Она действовала как глинобитная машина, монотонно долбя преграду с тупым упорством и полной уверенностью, что рано или поздно стена рухнет. В какой-то момент у Вадика даже появилось чувство вины за свое неблагодарно глухое сердце, как будто это уже неприлично с его стороны – не влюбиться в роскошную Веронику. Но сердце стучало ровно, оживая только при взгляде на худосочную Алину.

Алина не делала комплиментов ни носкам, ни шнуркам, ни стрижке. Похоже, ее слабо интересовал не только Вадик, но и вообще все, что выходило за рамки занятий. И это как-то облегчало грусть Вадика.

На переменах, когда все шумно общались, пытаясь втиснуть громкие фразы про то, как клево прошли выходные, Алина молчала и смотрела перед собой. В стенку, или в парту, или просто в пол. Казалось, что это зависит от наклона головы, а не от ее настроения.

В университетский буфет она не ходила. Это Вадик заметил сразу. Он решил, что у нее своя система питания. Алина была почти прозрачной. Может, ей нужна особенная еда, или она ест по часам, не совпадающим с расписанием перемен. У этих девушек вечно какие-то голливудские диеты на уме.

Удача присела на плечо Вадику, когда началась теория вероятностей. Предмет показался сложным даже ему. Остальная часть курса тихо возненавидела преподавателя, как будто он несет прямую ответственность за многоэтажные формулы. Алина перестала рассматривать Вадика. Теперь она неотрывно смотрела на доску, и ее взгляд часто приобретал панический оттенок.

Однажды преподаватель спросил: «С какой вероятностью мышь, если ее непрерывно бросать на клавиатуру, напишет роман “Война и мир”?». Вадик засмеялся, он оценил шутку. А Алина не оценила. Она подняла руку и с серьезным видом выдала ответ: «С вероятностью одна вторая: или напишет, или не напишет». Преподаватель рассмеялся. Вадик тоже. Он смеялся как можно громче и энергичнее, чтобы показать Алине, как здорово она пошутила. Судя по его смеху, это была шутка века. И тут Алина посмотрела на него. В ее глазах стояли слезы. Она не шутила.

Надвигалась сессия. И главной миной на этом пути была, конечно, теория вероятностей. Студенты вгрызались в эту издевательскую науку, но она огрызалась в ответ. Все только и делали, что подсчитывали вероятность своего фиаско.

Вадик воспользовался ситуацией и предложил Алине помощь.

– Хочешь, я позанимаюсь с тобой?

– Чем? – спросила она.

– Теорией вероятностей.

– Тогда хочу.

Это «тогда» царапнуло Вадика, но он не подал виду. Главное, что она согласилась.

– Давай сегодня, сразу после занятий.

– А сколько ты берешь?

Впервые он увидел, что Алина засмущалась.

– Чего?

– Денег.

– За что?

– За занятия.

Вадик немного оторопел. Брать деньги со своих ему бы и в голову не пришло. Да и зачем? У него вполне состоятельные родители.

– Бесплатно. Чисто по-дружески.

– Тогда давай.

И опять это «тогда». Странная она все же.

Заниматься начали в тот же день. Быстро выяснилось, что дела обстоят хуже, чем Вадик мог предположить. Нельзя сказать, что у Алины были пробелы в знаниях теории вероятностей. Пробелы – это прекрасно. Пробелы – это как озера на равнине. А тут знания напоминали маленькие островки в океане незнания.

Но Вадик старался изо всех сил. И надо сказать, что Алина схватывала на лету. Она была неглупой и очень настойчивой. Даже какой-то настырной, одержимой. Ковыряла формулы до тех пор, пока их смысл не обнажался перед ней до состояния полной наготы. Постепенно острова расширялись, океан незнания уходил в отлив.

Вадик понимал, что в учебе они продвигаются. Но только в учебе. На любовном фронте все оставалось без перемен. Да и фронт этот был какой-то странный. Вадик его открыл, а Алина словно и не заметила. Она воевала только с теорией вероятностей.

Занимались они после занятий в свободных аудиториях. Но в коридорах шумели студенты, постоянно кто-то заглядывал. Спрос на пустые аудитории был велик, студентам нужно было где-то целоваться. Тогда Вадик предложил:

– Давай заниматься у меня дома. У меня родители поздно приходят.

Он ожидал услышать «Тогда давай». Но Алина ответила:

– Нет, это неудобно.

– Ладно, давай у тебя. Ты далеко живешь?

– Далеко. – И нетерпеливый стук карандашом по тетрадке.

Вот и поговорили.

Единственное, в чем Алина уступила Вадику, касалось еды. Для занятий с ней он запасался в буфете разными коржиками и печеньем и выкладывал все это горкой рядом с тетрадью. Алина сначала отказывалась, потом взяла коржик, отломила кусочек. Вадик, как строгий учитель, сделал выговор: «Не кроши на парту. Бери целый». И она взяла. Как будто дикий зверек впервые взял еду с его рук.

Вадик стал приносить разносолы в ланчбоксе. Дома пришлось соврать, что у него от столовской еды изжога. Мама переполошилась и начала готовить диетические блюда, укладывая их в пластмассовые контейнеры, а затем в термопакет. Еда была теплой в любое время.

Запах домашней еды заполнял пустую аудиторию, делал мир уютным и спокойным. Вадик выкладывал из рюкзака одноразовые вилки и ставил один из контейнеров перед Алиной.

Сначала он пошел неверным путем:

– Будешь есть? Я сейчас не хочу.

– Тогда потом съешь.

Он сменил тактику:

– Мне одному не съесть, пропадет еда, придется выбросить.

– Тогда давай.

Алина стала приносить с собой термос с чаем, как будто это ее вклад в их застолье. Чай был необычным, с травяной горчинкой. Оказалось, что это бадан.

Вадик и не слышал про такое растение. В бассейне, в музыкальной и художественной школах ему про бадан не рассказывали. Оказывается, собирать надо только отжившие листья, которые стали темно-коричневыми и прячутся под зелеными. Сначала появляются темные пятна, но это еще рано, надо ждать, когда пятна разрастутся и весь лист станет однотонно пожухлым. Вот тогда его можно срывать и заваривать. Алина была рада, что может быть хоть чем-то полезной Вадику. Нельзя жить, ничего не зная о бадане.

– А откуда ты про бадан знаешь?

– Все это знают.

– Не все. Я же не знаю.

– Значит, ты не такой, как все.

Вадик не понял, что это значит. Он особенный? Или просто не от мира сего?

Но ему понравилось. Понравилось сидеть с Алиной, кормить ее, слушать про бадан и объяснять теорию вероятностей. Одно было плохо. Алина смотрела на часы и в какой-то момент твердо говорила: «Мне пора». Куда можно торопиться вечером? Может, на свидание?

Вадику это очень мешало быть счастливым. Он специально затягивал объяснение задач и теорем, чтобы удержать Алину. Он косился на часы в надежде, что сегодня сложный алгоритм сломает ее расписание. Но ровно в шесть Алина вставала: «Мне пора».

Что она делала вечерами? Ну уж точно не училась. С ее сообразительностью она бы стала отличницей, если бы училась все свободное время. Но Алина перебивалась с тройки на четверку. Значит, вечера посвящены чему-то другому. Или кому-то другому. Этого «другого» Вадик заранее ненавидел.

Однажды он не выдержал и спросил напрямую:

– Куда ты вечно бежишь? Дети малые ждут?

– Иногда и дети, – уклончиво ответила Алина.

Вадик испугался. Дети как-то не вписывались в образ Алины. Он приуныл так откровенно, что Алина рассмеялась:

– Да не мои дети. Я иногда няней подрабатываю.

Вадик оживился. Впервые он приблизился к ее жизни.

– А я курьером работал, букеты разносил.

– Правда? – Изумление проступило на ее лице.

– Представляешь, однажды задумался и нечаянно объел букет. Сильно так объел, основательно. За свои деньги пришлось новый покупать.

Алина засмеялась. Теперь Вадик знал, ради чего он работал курьером. Чтобы вот так удачно пошутить. Он думал, что и Алина работает ради прикола. А зачем еще?

С каждым днем расстояние между ними сокращалось. Алина все чаще улыбалась и смешно щурила глаза. Как кошка, которую обогрели и накормили.

Вероника тем временем продолжала монотонно долбить стену, отделяющую ее от личного счастья. Она почему-то твердо знала, что счастье зовется Вадиком. И переубедить ее не мог никто, включая самого Вадика.

Вероника была не только упорной, но и наблюдательной. Занятия по теории вероятностей не укрылись от ее бдительного взгляда. А может, она почувствовала запах бадана?

Бадан она решила перебить запахом прекрасного кофе, который благоухал даже сквозь упаковку. В кофейном облаке Вероника зашла в учебную часть, поинтересовалась расписанием экзаменов, а вышла уже без кофе. Зато с новыми знаниями, почерпнутыми из личного дела Алины. Бедная сиротка, говорите? Родители погибли? Ну-ну.

Приближался Новый год. Но это для всех остальных людей приближался праздник. Для студентов приближалась сессия. И новогодняя елка для них мерцала зловещими огоньками будущих экзаменов.

В последний день занятий студенты решили по-быстрому, прямо в аудитории поздравить друг друга и разбежаться до лучших времен. Они потом, после экзаменов, запоздало, зато от души отпразднуют Новый год. Вероника на правах старосты велела принести подарки друг другу.

Почти на бегу, на низком старте, ребята обменивались канцелярской ерундой и шоколадной мелочевкой, и все как один были не оригинальны, желая друг другу пережить экзамен по теории вероятностей.

Алина улыбалась, переглядываясь с Вадиком. К экзамену она была готова лучше многих. В воздухе царили сумбур, гвалт и оживление.

И тут Вероника попросила тишины.

Торжественно и властно она пригласила выйти к доске Алину. Та вышла, недоуменно пожав плечами. Вероника пошуршала пакетами, и на плечи Алины опустилось что-то теплое и мягкое. Алина не сразу поняла, что это куртка. Поверх куртки лег шарф, на голову Алины водрузилась шапка.

Не только Алина, но и ребята не поняли, что происходит. Вадик почувствовал тревогу.

Алина стояла, придавленная новыми вещами, растерянная и жалкая. Косо надетая шапка закрывала пол-лица. Один глаз смотрел затравленно.

Вероника светилась тихой улыбкой инквизитора.

– Ребята, скоро Новый год. Мы все знаем, как приятно получать подарки. Но среди нас есть те, кому они особенно нужны. Я предлагаю общими силами сделать этот Новый год незабываемым для нашей Алины, у которой очень трудное материальное положение. Я дарю ей эту стильную куртку. Вы тоже можете принести ей что-то полезное. Наверняка у вас есть ненужные вещи, которые вы уже не носите…

Дальнейшее напоминало ускоренную прокрутку кино. Алина рванулась к дверям, пытаясь на ходу сбросить с себя подарки. Но шарф запутался, затягиваясь в петлю. На пути оказалась Вероника. Она протянула руки к шарфу, чтобы помочь. По крайне мере, так потом она скажет. И тут произошло неожиданное. Алина ударила Веронику. Мощно, по лицу. Наверное, это называется пощечиной. Но это какое-то благородное слово. Оно уместно в сцене, где графиня, бледнея и дрожа от гнева, дает звонкую пощечину графу. А Алина, красная и нелепая, обмотанная аляповатым шарфом, просто наотмашь ударила Веронику.

Хлопнула дверь, и ребята вышли из оцепенения. Молча они потянулись к выходу, словно не замечая Веронику. Никто не спешил. Ребята тактично давали возможность Алине убежать подальше.

Вадик вышел последним. Он прислушивался к себе, пытаясь понять, почему не удержал Алину, почему не выбежал за ней следом. На какой-то микрон перевесило слово «потом». Потом он подхватит Алину на руки и обязательно скажет ей, что нет ничего лучше, чем чай с баданом. Потом он обзовет Веронику дурой и попытается рассмешить Алину. Потом он скажет ей, что она самая лучшая. Но только потом. Не сейчас. Он боялся обидеть Алину состраданием. Он не хотел, чтобы важные слова о своей любви неотрывно связались бы в памяти с этим позорным днем. На невидимых весах «потом» перевесило «сейчас».

Не спеша Вадик ехал домой. Торопиться было некуда. Он знал, что занятий по теории вероятностей больше не будет. Он вообще все знал заранее. И что будет звонить Алине, и что она не возьмет трубку. И что будет искать ее и не найдет.

Однако звонил. Сначала каждый час, потом через час, потом раз в день…

На экзамен Алина не пришла. Ни по теории вероятностей, ни на другие.

В социальных сетях ее никогда не было, эти ярмарки тщеславия она не посещала. А как найти человека, которого нет в «Фейсбуке»?

Когда начался новый семестр, Алины в числе студентов уже не было. В учебной части сказали, что она забрала документы еще до сессии. Видимо, испугалась, что не сдаст теорию вероятностей. Так решили в учебной части и без боя отдали ей документы.

Кто-то из студентов вспомнил, что завозил Алине учебник куда-то на окраину. И даже назвал адрес. Вадик рванул туда, но только зря потратил вечер. Там он застал какую-то старушку, полусумасшедшую. Ее сознания хватило, чтобы вспомнить, что жила у нее какая-то девушка, «жиличка», как она ее называла, то ли с Самары, то ли с Саратова. Или даже с самого Таганрога. А потом съехала. Больше сведений в ее сознании не поместилось.

Вадик понял, что потерял Алину. Что надо было бежать сразу, сшибать по пути Веронику, наступать на шарф, трясти за плечи, кричать, что она ему нужна, что без бадана он загнется в своей гонке… Бывают поступки, которые нельзя совершить и минутой позже. Или сейчас, или никогда. Он не совершил.

Он говорил себе: «Можешь – значит должен». Должен забыть. А если не можешь?

Пришла весна, ранняя и ненасытная. Самая ранняя и самая ненасытная. Солнце, будто измученное жаждой, припав к снегу, жадно пило из луж и не могло напиться.

Вадик поехал с родителями на дачу к отцовскому другу. Своей дачи у них никогда не было, потому что считалось, что копаться в земле – это непроизводительно тратить время. Но, оказывается, непроизводительное может быть прекрасным.

Вадик ходил по дорожкам, разглядывая первые пробудившиеся растения. Островками земля уже покрывалась зелеными заплатками. Особенно постарался странный наглец, раскинувшийся привольно и смело. Как будто зиму придумали трусы, и он смеется над их осторожностью. И пока все только раскачиваются, он уже покрыл землю своими круглыми и твердыми листьями. И даже с виду понятно, какие у него упрямые и настырные стебли. Невысокие, прижатые к земле, но сосущие из нее соки что есть мочи. Это было странное растение. Оно не умиляло и не красовалось, но вызывало уважение.

Вадик присел на корточки, оглаживая листы. Пригляделся и присвистнул. Между листьев торчала пика, увешанная розовыми цветами. Вокруг грязь и слякоть, сплошная невнятность и неопределенность. А этот наглец цветет и плевать ему на все.

За спиной послышались шаги. Хозяйка дачи вышла позвать к столу.

– А, баданом любуешься? Он первым цветет, – сказала она любовно.

– Как вы сказали?

– Первым, говорю, зацветает.

– Нет, другое. Как вы его назвали? Что это за растение?

– Это? Бадан.

Вадик смотрел на цветки бадана так, что хозяйка растерялась. Вроде взрослый парень, а губы дрожат. Нервный какой-то. Все-таки зря его родители с детства учебой перегружали.

– Можно мне цветок сорвать?

– Рви, мне не жалко.

Вадик уезжал домой с цветком бадана и с новой волной боли от осознания своей потери.

Приехали в город уже вечером. Готовить было лень. И вообще, прекрасно проведенный день хотелось завершить как-то неординарно. Родители решили заказать готовые блюда из сетевого ресторана со странным названием «Судьбинушка». Кроме названия, все остальное не вызывало вопросов.

Система доставки гарантировала, что заказ прибудет в течение часа. И действительно, вскоре раздался звонок в дверь.

– Добрый вечер! Служба доставки… – На пороге стояла Алина, груженная коробом с эмблемой ресторана.

Вадик знал, что самое коварное слово на земле – это «потом». «Потом» – это значит «никогда». Есть только «сейчас», бескомпромиссное и взрывоопасное. Зато горячее и обнадеживающее.

Он схватил Алину за куртку, как будто она могла снова исчезнуть. Потащил на кухню, где на подоконнике, вольготно облокотившись о край стакана, вальяжно и равнодушно пил воду цветок бадана.

– Это тебе!

И Алина прижала лицо к цветку. Ушла в цветок, обнюхала его, как собака. Прежде это вызывало смех и презрение у Вадика. Но на этот раз ему было не до смеха. Важно не что делает женщина, а кто эта женщина. Важна только она сама.

Оказывается, есть женщины, которых можешь забыть. Можешь – значит должен. А есть та, которую забыть трудно до невозможности. Значит, и не должен. Никому. Ничего. Не должен. Только ей. Он должен ей каждую весну дарить цветок бадана.

Рыбалка

В семействе было пасмурно.

Сын Вадик выкинул фортель, которого от него никто не ожидал. Прежде он доставлял родителям только радость, круто замешенную на гордости. И вдруг такое.

Вадик объявил, что у него есть девушка. Нет, не так, хуже. Что у него серьезные намерения. Еще хуже. Что он нашел девушку, которую не хочет ни на кого менять. Беда состояла в том, что девушка была неправильная. Опять не так. Девушка, может быть, и хорошая, кто ж ее знает, но стоит в жизни на неправильном месте. Не рядом с пьедесталом, куда устремлен Вадик, а где-то на обочине жизни, среди колдобин и чертополоха, на которые не скупятся родные просторы. У девочки погибли родители, воспитывала тетка, потом тетка спилась и дальше все в том же духе.

Девочку жалко, но при чем здесь их Вадик?

У него другая колея по жизни. И ужас в том, что Вадик может ради этой девчонки свернуть со своей правильной лыжни, забуриться в лес, потерять время и не стать чемпионом. Проиграть в жизненной гонке.

Девушка, кажется, Алина, появилась в их доме с коробом ресторанной еды. Будь прокляты современные сервисы, все эти доставки. Почему они не пожарили в тот вечер картошку? Вера, мать Вадика, не могла себе этого простить. В знак протеста она регулярно жарила картошку и безрадостно раскладывала ее по тарелкам. В доме установилось траурное настроение. Жареная картошка стала символом печали.

Вадик делал вид, что не замечает, во что он превратил жизнь близких. А может, и вправду не замечал. Он глотал картошку и убегал в свои неведомые дали, где его ждала Алина.

Он убегал, а родители оставались. Чувство несправедливости сдавливало их сердца. Вере хотелось плакать, и она уходила в ванную, чтобы горячая вода сняла спазм с души. А Василий Петрович, отец Вадика, вновь и вновь крутил в голове шараду, пытаясь понять, где он недоработал, не передал Вадику свое понимание жизни.

Василий Петрович сравнивал жизнь с гонкой биатлонистов. Надо быстро бежать и метко стрелять. Замешкался, промазал на огневом рубеже – будешь стоять в толпе неудачников и наблюдать за тем, как кто-то другой поднимается на пьедестал и принимает на грудь медаль.

Это понимание Василий Петрович вынес из собственного опыта. Из собственного горького опыта. Он знал, почему разминулся с жизненным успехом.

Дело в том, что Вася родился и провел детство не в той песочнице. Ему не повезло с родиной. Малый сибирский городок диктовал свои законы. Кругом были простые ребята, мечтающие о техникуме и радостях жизни в масштабах рыбалки и дешевого портвейна.

Был у него дружок – Валерка. Так тот просто помешался на рыбалке. Только и разговоров, как он вырастет, заработает денег, купит настоящие блесны и поймает пудовую чудо-рыбу не важно какой породы. Никакого полета мысли!

На окраине промышленного городка, где они обитали, о другом как-то не мечталось. Да и как мечтать, когда в воздухе разлита безнадега, у которой удушливый запах промышленных выбросов. Казалось, что все так живут. Трудно, но правильно.

Утром город взрывала канонада будильников. Люди, по дороге просыпаясь, темной рекой стекались к проходной завода, похожей на узкое горлышко воронки. Вечером, выжатые и усталые, они возвращались домой, чтобы поесть, поспать и завтра повторить заведенный порядок. Родители Васи были каплями этой реки. Они мечтали купить курицу в магазине и положить ее в новый холодильник, доставшийся им по талону от профкома.