Полная версия
Континент. От Патагонии до Амазонии
Это вызвало скандал в нашей деревеньке.
– Ты зачем зашел в частные владения? – спросил меня Шинделин, исполнявший также обязанности секретаря центра. – Хочешь, чтобы тебя депортировали?
Томас был рассержен, но держал себя в руках.
– Я совсем не шучу. Это как другому человеку в карман залезть, – возмущенно выговорил он. – Ведь ты видел табличку на колышке с надписью «Privatzone», но все равно прошел.
Я молчал, удрученный высосанной из пальца проблемой.
– Я сказал пришедшему к нам с жалобой крестьянину, что ты недалекого ума иностранец, не очень хорошо знакомый с нашими порядками, – наконец после паузы проговорил мой наставник по мечу. – А то еще побежит в полицию и у тебя возникнут неприятности.
Для меня неожиданным открытием в Германии стало то, что большинство немцев оказались бытовыми стукачами. Чуть что не так сделал, увидят и обязательно заложат.
– Мне помощники не нужны, – позже объяснил здешние нравы местный полицейский, родственник знакомого. – В стране предусмотрены денежные поощрения за нужную нам информацию, а потому отбою нет от осведомителей.
– А как вы так быстро появляетесь на происшествия? – поинтересовался я у него. – Как из-под земли. Тут, в горах, я по многу месяцев ни одной вашей машины или сотрудника не видел.
Он усмехнулся.
– Много бдительных граждан, для многих это стало хобби, – рассмеялся служивый.
В связи с вышесказанным все наши гулянки с Кириллом мы старались проводить в обстановке максимальной конспирации от окружающих, дабы не прослыть конченными алкашами и возмутителями спокойствия.
Технологическое развитие Германии в разных сферах не переставало меня удивлять. Идя утром на занятие по единственной улице Рютте, я увидел скопление грузовых машин одной частной компании, обслуживающей канализационные сети. В воздухе витал специфический аромат, исходивший из пары открытых в асфальте люков. У одного из грузовиков на стропах кран-балки висела торпеда с многолопастным винтом в кольцевой насадке.
Сигарообразный снаряд тщательно мыл из шланга водой с помощью щетки рабочий в ярком комбинезоне.
Рядом стоял микроавтобус с распахнутой задней дверью, в салоне которого светились мониторы работающих компьютеров.
– Зачем здесь висит эта торпеда? – полюбопытствовал я у сидящего за аппаратурой в микроавтобусе техника.
– Нам, что ли, нырять в вашем дерьме? – ответил специалист. – И там, в полной темноте устранять заторы или искать прорывы?
– Чем же сей аппарат будет ликвидировать неполадки?
– А ты пойди, посмотри его спереди, – предложил мне техник.
Я обошел грузовик с подвешенной торпедой и обнаружил под ее носом два сложенных и прижатых к ее телу манипулятора, мощную лампу за толстым стеклом и глазки телекамер под разными углами к оси аппарата.
– Сколько же стоит это чудо техники? – спросил я.
– Как настоящая торпеда и стоит, – сообщил мне специалист. – Около полумиллиона долларов. – Но быстро окупается при эксплуатации в запутанных и старинных коллекторах вроде вашей деревни.
* * *Наступил день летнего солнцестояния или Ивана Купалы.
Немцы его знают как рождество Иоанна Предтечи или праздник Иоханнесфест. Некоторым студентам нашего центра, мне в том числе, руководство поручило собрать побольше валежника в горно-лесном массиве, что мы с честью и выполнили. Выволакивая упавшие стволы небольших деревьев с откоса первого уровня, складывали их в кучу на автостоянке у секретариата школы для большого костра. Тут, в Шварцвальде, любили отмечать языческие ритуалы древних германцев, а праздник огня был одним из них.
– У тебя же будет совсем другое развлечение в эту ночь, – сообщил мне Кирилл. – Сегодня точно никто за полночь по лесу шататься не будет, все у секретариата гулять будут, тебе же и лучше.
Возникла пауза.
– Есть здесь в горном массиве одна интересная поляна. На ней местные жители и специалисты «Рютте» в дни летнего и зимнего солнцестояния замечали проявления плазмоидов и другие странные вещи, – продолжил он. – Бери побольше дров из поленницы твоей хозяйки пансиона. Времени собирать хворост у тебя уже нет, скоро стемнеет. Я провожу до этого места, а возвращаться мне придется с фонарем. Не забудь прихватить с собой бутылку воды, а то жажда замучает.
Мы взяли все необходимое и отправились по высохшему дренажному руслу, используемому для сброса лишней воды в сезон весенних и осенних затяжных дождей, вверх в горный лес, минуя уровни. Такой путь здорово сэкономил наше время, позволив добраться до заветной поляны за полчаса.
Свалив принесенное, мой друг сразу же ушел. А я не спеша развел костер и, одев брезентовую куртку, стал сидя обозревать боковым зрением подступающие к открытому месту деревья.
В отличии от прямого, наше боковое зрение может замечать внематериальные сущности, живущие с нами в этом мире, как некое светящееся образование.
Ничего не обнаружив, я сосредоточился на наблюдении отдельных языков пламени костра. Вообще-то люди знающие не советуют этого делать, как и задерживать свой взгляд на текущей воде, так как подобная медитация может незаметно унести сознание с далеко идущими серьезными последствиями для психики.
Сзади ко мне неслышно подкрался вездесущий Момо и, присев столбиком рядом, также уставился на огонь.
Через какое-то время созерцания пламени, впав в оцепенение, я заметил, что оно неоднородно и внутри его обособленно перемещались, словно живые, некие небольшие вихри плазмы.
Средневековые алхимики называли их огненными саламандрами, а маги – элементалями огня. На Руси они известны были как огневицы.
Скосив глаза вбок, я увидел, что сидящий рядом кот с интересом следит за этими же образованиями.
Тут я уловил боковым зрением перемещающееся свечение у елей.
Посмотрев туда, увидел летающие между раскидистых лап деревьев небольшие, размером с мелкое яблоко, голубые и оранжевые светящиеся шары. Они иногда кружили скопом, словно играющие бабочки.
Так продолжалось некоторое время.
Мы с Момо, как зачарованные, во все глаза глядели на это представление, сидя у потрескивающего костра с улетающими ввысь к звездному небу искрами….
Уже в предутренние часы кот ушел, а я, слившись с лесом, просто бездумно смотрел в темноту.
Понемногу стали проступать очертания развилки лесных дорог на поляне и стоявший впереди на бугре могучий олень-самец с ветвистыми рогами, уставившийся на еще светящиеся угли кострища.
Я немного пошевелил затекшие части тела.
Олень встрепенулся, проревел и бросился напролом через заросли между елей.
Днем меня зашел проведать Кирилл.
– Как ты? – поинтересовался он. – На таких посиделках в лесу с непривычки кондрашка может хватить. Были случаи, когда и с гномами встречались.
– На той же поляне? – поинтересовался я.
– В Шварцвальде хватает мест с повышенной энергетикой, а то и с явным проявлением геопатогенности, – неопределенно ответил мой друг. – Горы, геологические разломы на большой глубине, подземные реки способствуют таким проявлениям.
* * *Музыка играет важную роль в жизни человека.
Руководство нашей школы помнило об этом и решило приобщить своих студентов к прекрасному. Занятия по музицированию должны были проводиться в доме «Хаус ам Бюль» на склоне горы Престенберг, недалеко от въезда в Рютте.
Мы вошли группой в залу на втором этаже здания, полной различных музыкальных инструментов. Они лежали на стеллажах и большинство из них было экзотического вида, которым я и названия не знал.
Я в юности занимался несколько лет по классу аккордеона, поэтому чувствовал себя вполне уверенно, собираясь сыграть какую-нибудь мелодию, если потребуется.
– Ты уже подобрал себе что-нибудь, на чем будешь играть? – спросила меня наш преподаватель Ингрид Шмидт, наблюдая как я роюсь в завалах различных струнных и щипковых, надеясь откопать клавишное. – Возьми себе вот этот сита́р8.
– Я на нем играть не умею, – смутился я. – И вижу его в первый раз.
– А это не важно, – отмахнулась Ингрид и обратилась к остальным студентам. – Не стесняйтесь, выбирайте для музицирования что вам приглянется.
Присутствующие недоуменно уставились на ведущую занятие.
– Мы с вами не будем учиться играть на инструментах, – сообщила нам Шмидт. – Мы будем пытаться извлекать из них ритмические звуки, а это принципиально иное.
Наступило замешательство.
Наконец, кто-то взял парные тарелки, другой маракасы, третьи предпочли дудки и африканские барабаны.
– А сейчас мы все вместе станем извлекать из инструментов звуки, стараясь попасть в ритм соседа, хотя бы в некое подобие, – продолжила объяснения Ингрид. – Это и будет темой нашего занятия.
Четверть часа из нашей залы доносилась наружу жуткая какофония, но потом совместное помешательство дало таки свои плоды. Не представляю как это произошло, но у нас сложился примитивный ансамбль, уверенно издающий ритмическую музыку.
* * *В дальнем от Рютте углу Тодтмоса власти Баден-Вюртемберга проводили чемпионат мира по гонкам на собачьих упряжках-нартах. Естественно, я с Кириллом не могли обойти вниманием это знаковое событие в нашей заурядной, не богатой на разнообразие повседневной жизни.
– Тут главное, с восприятием не переборщить, – резонно заметил мне мой друг на предварительном обсуждении нашего возможного похода.
– А с помощью чего мы перейдем в измененное состояние сознания? – поинтересовался я предстоящими деталями задуманного.
– С помощью чего…? – задумчиво произнес Кирилл. – Вино зимой в мороз на свежем воздухе не катит. Здесь требуются крепкие напитки, причем такие, чтобы зашли прямо из горла́ без закуси и прочих интеллигентских штучек.
С горными ликерами опасно было связываться по причине их коварной мощи.
Поэтому мы обратились к французской водке «Ельци́н», настоянной на кровавых апельсинах сорта тарокко. Продукт пился на ура, правда был дороговат, продаваясь в зеленушных бутылках призматической формы.
Ее название ассоциативно связывается с Россией и именем ее первого президента. На самом деле права на бренд принадлежат крупнейшему частному винодельческому концерну Les Grands Chais.
Пришлось взять с собой солнцезащитные очки для предохранения глаз от повышенного ультрафиолета.
На гонках собралась огромное количество народа со всего мира. Параллельно проводилась выставка аэрографии – картин на бортах джипов на тему отношения человека и собаки. Выступали многочисленные команды из разных стран, в том числе и из России.
Разыгралась нешуточная спортивная борьба между участниками заездов, следующих друг за другом на небольшом расстоянии. Требовательный лай животных в упряжи, громкие команды своим питомцам каюров-погонщиков, крики разогретой публики в ярких горных куртках, слепящая белизна снега под ярким солнцем, девственная природа Шварцвальда, барражирующий над нами в небе экскурсионный дирижабль из Фрайбурга запомнились мне надолго.
Уже после гонок я с Кириллом неторопливо пешком возвращались к себе в Рютте. Конечно, за полдня на морозе мы выпили предостаточно спиртного для сугреву и радости. Проходя Хинтер-Тодтмос, приложились еще раз по очереди.
И тут случилось непредвиденное.
Мой друг отключился и стал оседать на дорогу.
Взвалив его на плечи, я кое-как доволок его до дома, где мы в додзе обычно вдвоем занимались кунфу, благо было рядом, и усадил Кирилла на широкую деревянную скамью у входа в здание.
Ситуация стала патовой.
Нас запросто мог кто-нибудь из проходящих мимо знакомых заложить в секретариат школы.
Спасла пролетарская смекалка.
Вольготно откинувшись на скамье и придав такое же положение телу моего временно-немощного друга, я решил переждать опасную пору, имитируя принятие солнечных ванн, что было на здешних горных курортах заурядной процедурой.
– Загораете? – доброжелательно окликнул нас шедший по дорожке мимо первый потенциальный стукач.
Я лишь вежливо улыбнулся в ответ, как и Кирилл, застывший рядом в солнцезащитных очках с улыбкой на лице. Меня питала надежда, что мой друг скоро очухается на свежем воздухе и морозе.
Через полчаса сидения я порядком подзамерз. Приплясывать или делать согревающие гимнастические упражнения было опасно, так как это могло раскрыть наш загул.
Посему пришлось применить на практике полученный мною в «Рютте» тибетский дыхательный метод в совокупе с ритмичным напряжением и расслаблением мышц тела.
К счастью, Кирилл в течении часа немного пришел в себя, и мы смогли отлежаться в спортзале до вечера.
* * *Руководство школы «Рютте» решило, что я должен пройти курс антропософии для расширения моего профессионального кругозора. Учение Рудольфа Штайнера напомнило мне европеизированную версию восточных духовных доктрин о реинкарнации души и различных планах сознания.
Для закрепления пройденного материала меня и еще пару студентов центра наш преподаватель повез на своем здоровенном «мерседесе» через границу в Швейцарию, благо рядом, в городок Дорнах во всемирный центр антропософского движения. У нас имелись пограничные карты на посещение сопредельного государства.
Уже на швейцарском берегу, переехав через Рейн по мосту, к нам в машину для порядка заглянул пограничник нейтральной страны. Но так как номера автомобиля были местные, а едущие в нем люди прилично одеты и гладко выбриты, то на этом все общение с ним и закончилось. Сам страж государства носил малиновый берет и лихо подкрученные вверх тонкие усики а-ля Сальвадор Дали.
Приехав в Дорнах, мы вылезли из «мерседеса» и растерянно уставились на окружающие дома.
И было от чего.
В небольшом поселке, утопающем в зелени, не имелось ни одного нормального строения, если говорить об общепринятых пропорциях здания.
У всех приехавших студентов зародилось подозрение, что архитекторы и строители сих домов баловались наркотиками. Ассиметричные окна разных размеров на одном фасаде, оплывшие крыши, загнутые печные трубы, абсолютный дисбаланс во всем.
– Так построили специально, потому что хотели оторвать пребывавших неофитов учения Штайнера от привычных им штампов и устоявшихся взглядов на очевидные вещи, – насладившись произведенным эффектом сообщил нам наш преподаватель и, улыбнувшись, продолжил. – Это место антропософы называют «Гётеанум» в честь Гёте. Главное здание своим видом также не обманет ваших ожиданий.
Он оказался прав.
Второе по счету, так как первое деревянное сгорело еще в 1922 году, оно было построено без прямых углов, под влиянием «органической архитектуры» и экспрессионизма.
– Очень похоже на бункер, – оценив возвышавшуюся над остальными строениями в округе бетонную махину высказался я. – Сделано на века.
Выполненное из армированного бетона, здание довлело на нас.
– Внутренний зал с органом и расписным потолком вмещает более тысячи человек, – рассказала нам проводившая экскурсию холеная дама. – В нем имеются также галереи и подсобные помещения.
Сразу была видна ее порода, не средний класс, а много выше.
* * *Весть о выступлении известного японского мастера психодрамы в соседнем Бернау не на шутку всколыхнула прогрессивную общественность нашего центра. Шутка ли, сам Масаюки Сато давал проездом одно представление своим любимым почитателям.
– А правда, что он своим говном кидался в Шандроша, приехавшего его навестить на окраину Токио? – не утруждая себя эвфемизмами спросил я Кирилла в автомобиле.
– Так Сато-сан в очередном запое был, когда Шандрош пришел к нему, – посмеиваясь ответил друг и с иронией добавил. – Жемчужина, он несомненно жемчужина на небосклоне японской психологии.
В Бернау нас с Ольгой везла ее подруга Сабрина, также захотевшая лицезреть заезжую знаменитость.
Небольшой концертный зал, выполненный амфитеатром, не смог вместить всех желающих. Нам достались места на самом верху.
После протяженного вступительного слова одного из специалистов «Рютте» перед аудиторией, на сцену вышел сам господин Сато. В звенящей тишине ловящей каждое движение мастера публики, он как-то совсем неприкаянно бродил по подмостку. Затем стал быстро выписывать руками замысловатые пассы в воздухе, о чем-то задумался.
Если объяснять очень обобщенно и отбросить терминологическую мишуру, то психодрама – это метод повторения жизненного опыта, нанесшего душевную травму, развившего фобию или острый невроз с целью освобождения от них. Переживая вновь и вновь приведшую к психическим отклонениям случившуюся ранее ситуацию, разумеется с анализом конфликта интересов сторон, как не странно удается разрешить ее и восстановить пошатнувшееся психическое здоровье.
Официальным основоположником психодрамы в мире считается Якоб Леви Морено, который провел первый групповой сеанс 1 апреля 1921 года в Вене, что символично, в день дурака. Но мне думается, корни ее следует искать в магических практиках шаманов ушедших эпох, в их экзальтированных ритуальных плясках.
Психодрама бывает индивидуальная и групповая. И то, что показывал нам со сцены уважаемый Масаюки Сато относилось к первому виду.
– Де-ли́-ри-ум тре́-менс, «белая горячка», – по слогам медленно произнес сидящий рядом со мной Кирилл и, присмотревшись к выступавшему, негромко предположил. – Наверное, перед выходом к зрителям успел заложить за воротник.
– Да, вот ведь как получается, – тихо заметил я. – Заезжему алкашу почет и уважение, а родным воспитанникам последнее предупреждение и запрет на распитие в стенах альма-матер.
Студентам из Питера запрещалось выпивать в психологической школе «Рютте», особенно после наших загулов в чайной, расположенной на первом этаже в «Бергкранце», и шумных гулянок в пансионах деревни.
Внезапно выйдя из оцепенения, Сато-сан быстро, словно радист на ключе, разразился несколькими сериями знаков, подобных жестовому языку глухонемых.
– Я как-то случайно заглянул на концерт глухонемых, будучи по делам в Гамбурге, – тихо стал рассказывать мне и Ольге, не отрывая взгляда от сцены, Кирилл. – Бо́льшей шизы, доложу я вам, в жизни не видывал. Только приставьте себе, тысячи людей одновременно жестикулируют стоя. На сцене без музыкального сопровождения ритм остальным задают «певцы», приплясывая и не забывая артикулировать. А наиболее буйные фанаты, давя друг друга и карабкаясь по спинам впереди стоящих, лезут на сцену к кумирам, «напевая» наиболее полюбившиеся куски исполняемой композиции. И все это в полной тишине. Иногда только были слышны мычание или утробные выкрики.
Ольга и я начали скисать от охватившего нас смеха, чувствуя весь комизм ситуации.
Выступление японского мастера прошло с аншлагом. Еще долго были слышны неутихающие овации.
Глава вторая
– Ты еще шубу с собой возьми, – усмехаясь, посоветовал Кирилл.
Я собирал чемодан в дорогу.
За окном моей хижины в заросших ельником горах Шварцвальда был октябрь 1996 года.
Руководство психологической школы «Рютте» настаивало на моей практике в институте психоанализа в родном Питере.
Ничего хорошего в этом я для себя не видел.
Перспектива бессмысленной практики в институте, где меня никто не ждал, напрочь портило настроение. Но как студент «Рютте», где я не особо прилежно изучал психологию, обязан был подчиниться решению моих наставников.
Честно говоря, я немного подустал от учебы, и как следствие, последующего получения в будущем диплома специалиста.
Хотелось праздника, путешествий и приключений.
И всего решительно сразу, потому как со своим уплотненным ежедневным графиком учебы и несколькими работами я чувствовал себя одуревшим.
Никакого романтизма!
Этому, а также паре других организационных вопросов и были посвящены спонтанные посиделки с другом, также обретавшимся в «Рютте», но уже заканчивавшим учебу и занимавшимся преддипломной специализацией.
– Есть вариант, – сказал он после обсуждения моей ситуации. – Можешь поехать в Аргентину. Там есть у меня кому тебя принять на первое время. А потом сам на месте решишь, что делать дальше.
Такая возможность перемены моего жизненного статуса рассматривалась нами ранее, как одна из нескольких.
Кирилл в начале года летал в Буэнос-Айрес с целью налаживания персональных контактов с местными практикующими психологами и проведения там семинара по оригинальным психотехникам и практикам, которыми он владел.
К тому же поездка в Южную Америку на достаточно длинный, неопределенный срок влекла меня и по другой причине.
Этот континент манил своей историей, природой, особенностями климата и океанами, его омывающими. Я много читал о конкистадорах, Андах, быте индейцев, кровожадных людоедах и прочей местной экзотике.
– Как назовем операцию? – сразу построжав голосом, сухо спросил Кирилл.
– «Ы», – ответил я.
– За плагиат даже в России теперь наказывают.
– Тогда «Континент», – предложил я и с ходу махнул бокал бургундского.
С получением визы проблем не было – были бы деньги и немецкая прописка, приемом в аргентинском консулате в Кельне я остался доволен.
Сборы были недолгими.
Меня не смущало, что я не еду на практику. Психологи вообще люди с большими странностями, как, впрочем, и их пациенты.
Расстались с другом на углу, недалеко от железнодорожного вокзала Фрайбурга, ближайшего крупного города от нашего учебного центра в горах.
Светило по-летнему теплое солнце, а в душе стоял холодок неизбежных перемен.
Обнявшись с Кириллом на прощанье, дальше каждый пошел своим путем.
Доехав поездом до Франкфурта-на-Майне, я ночью улетел рейсом на Мадрид, где мне предстояло сделать пересадку на другой самолет – до Буэнос-Айреса.
В Барахасе, международном аэропорту испанской столицы, наш авиалайнер при-землился рано утром, а вылет на Аргентину предстоял в одиннадцать вечера.
Мадрид принимал промозглым дождем с туманом, в раннем утреннем сумраке неясно проглядывали корпуса терминалов.
Где-то нужно было убить время.
У меня была шенгенская виза, да еще и отдельно выданная немецкая учебная виза. Недолго думая, я как есть налегке, благо багаж шел своим ходом, подался к выходу из аэропорта. Пришлось долго идти, потому что Барахас аэропорт не из маленьких, но слава Богу не такой гигант как аэропорт Франкфурта-на-Майне.
Пройдя мимо всех контролей, я взял такси и поехал в центр Мадрида погулять, да народ посмотреть.
Побывал у старой ратуши, там и отобедал, найдя ресторан, где говорят по-не-мецки.
Начала вырисовываться проблема с языком.
Вообще то я ехал к знакомым Кирилла, которые говорили по-русски и по-немец-ки. Испанским и английским я не владел абсолютно, и необходимо было как-то перебиться в пути, а потом само собой выучу язык страны пребывания. По крайней мере, так думалось – чистая авантюра, как показало время.
В испанской столице я погулял у королевского дворца Паласио Реаль, большого комплекса старинных помпезных зданий.
Приключения начались позже, когда румяный и довольный, в изрядном подпитии, я попытался вернуться в нейтральную зону аэропорта.
– Сеньор, вы не имели права выхода из нее, – сообщил мне пожилой пограничник по-немецки, видя, что я не понимаю испанского и не пуская меня внутрь.
– Как так? – я страшно удивился и начал тыкать пальцем в шенгенскую визу, доказывая дяденьке свою правоту.
– Вам специально дали учебную визу в Германии, а шенгенскую закрыли. Вы имеете право только на транзит, без выхода на территорию Испании, – продолжал гнуть свое чиновник.
– Когда я выходил в город меня никто не остановил. Я не обратил внимания, что моя шенгенская виза недействительна, – видя, что и чиновник в затруднении, я примирительно произнес. – Да ладно, никуда я не сбежал, у меня скоро посадка. Пусти, дядя!
Пограничник пустил, погрозив пальцем на прощание. В принципе, они тоже были неправы, по-раздолбайству выпустив меня в город через контроль. Потом я не раз замечал, что латиноамериканцы, как и их коллеги из Европы, имеющие латинские корни, не любят проблем и всегда идут навстречу, если ты им не особо досадил.
Уже очутившись в гигантском «Боинге», мне до сих пор не верилось в реальность происходящего. Что я действительно лечу черт знает куда на черт знает сколько времени. Требовалось тотчас стимулировать нервную систему.
После взлета я обратил внимание на шумную компанию молодых людей, отмечающих алкоголем что-то. Меня привлекла их немецкая речь. Разговорившись с одним из парней компании, я узнал, что это группа европейских моряков, следующих на свой пароход в Буэнос-Айрес сменным экипажем.
Еще в аэропорту я купил бутыль любимого «Егермайстера», не одну бочку которого, да «Нобеля»9, я выпил с друзьями в горах Шварцвальда, где, кстати, эти замечательные ликеры и производят.
От моей выпивки моряки не отказались. Мы быстро перезнакомились, как всегда напитков оказалось мало на всех – несколько раз брали еще у стюардов и посылали гонцов в бар на второй этаж «Боинга».
