Балканская звезда графа Игнатьева

«Но нет! Ты не изменишь мне! Но нет! Ты не изменишь мне!» – пропев заключительные слова романса, Скалон с удовлетворением взглянул на заточенный конус грифеля. Выглядело почти идеально. Или почти идеально, но не совсем. Достав наждачную бумагу, офицер стал полировать грифель, чтобы довести его грани до эстетического совершенства…

«Не зря говорят, что история повторяется, причем через столетия», – подумалось Скалону. Далекий предок-крестоносец, согласно фамильной легенде, первым пробился на крепостную стену арабской крепости Аскалон. Граф Готфрид Бульонский пожаловал его золотыми шпорами и дворянским титулом, повелев именоваться впредь д’Аскалоном. Геральдическими знаками герба нового дворянского рода стали лилии и мечи – символы душевной чистоты и воинской доблести. Теперь его далекий потомок принимает участие в новом крестовом походе против «неверных», в штабе войск, нацеленных на взятие столицы крупнейшей исламской империи – Константинополя. Золотой мечты русских правителей столетия, стремившихся повторить подвиг Вещего Олега, прибившего некогда свой щит к вратам покоренного Царьграда. «И мой фамильный щит будет там!» – решил про себя Скалон и вновь с удвоенной энергией сел за бумаги. Через полчаса текст телеграммы генералу Радецкому был готов. Вот что мог разобрать непосвященный читатель. Настоящая абракадабра: «(II) 54.44.63.67.63.775453.14.71.3416.43) 66, 44.42_44.3426752216_16_266b (15) 247114…».

Владевший ключом шифровальщик генерала Радецкого, чьи войска охраняли Шипкинский перевал, почти моментально перевел этот бессвязный набор цифр и букв в текст следующего содержания: «Князю Мирскому вернуться тотчас к своей дивизии. Предупреждаю Вас о необходимости предохранить Ваш правый фланг, а левый фланг Имеретинского во время его движения на Сильви и Ловчу со стороны проходов Розамиты и Траяна. Николай».

Шифр, которым пользовался Скалон, назывался «Русский ключ № 361». Этот ключ содержал так называемые биграммные сочетания из 28 букв упрощенного русского алфавита, знаков препинания и 31 отдельной русской буквы и знака[8]. Всего, таким образом, в его словаре было 992 величины, которым соответствовали трехзначные кодовые обозначения. Вначале ключ этот был разослан в русские консульства на Востоке, а с начала русско-турецкой войны этот шифр отослали в действующую армию. Этим ключом, насколько знал Скалон, пользовался и граф Игнатьев, специальный посланник императора, уполномоченный на ведение переговоров с турками, чье прибытие со дня на день с нетерпением ожидали в штаб-квартире главнокомандующего. Телеграмму о его скором приезде адъютант командующего расшифровал накануне. Граф Игнатьев был уполномочен царем на ведение мирных переговоров, чтобы положить конец войне, длившейся уже более года, конец страданиям и жестокостям, творившимся на Балканах.

Дмитрий Анатольевич был не в курсе, что у Игнатьева была и другая, автономная от военных криптографов, линия связи. Выезжая из Петербурга, Игнатьев условился с царем о связи через французский биклавный шифр № 348, составленный по системе барона Дризена. Экземпляры этого ключа были у строго ограниченного круга лиц: самого царя, министра иностранных дел князя Горчакова, в Императорской главной квартире, Походной канцелярии, Азиатском департаменте Министерства иностранных дел, а в действующей армии только у генерала Игнатьева…

Он также не знал и не мог знать, что бумаги посланника, верительные грамоты, и шифр оказались на дне пропасти вместе с личными вещами Игнатьева. Это сильно осложнит будущий переговорный процесс с турками, так как шифрованные дипломатические телеграммы Игнатьев будет вынужден отправлять по слабозащищенной военной линии связи, а его оппоненты воспользуются отсутствием верительных грамот, чтобы в самый последний момент дезавуировать договоренности…

Все это еще впереди.

Не идти вперед нельзя, идти невозможно

6 января рано утром из Петербурга пришла шифрованная телеграмма.

Ее текст Скалон разбирал, пока великий князь был в постели. Смысл телеграммы был прост: англичане боятся дальнейшего продвижения русских войск вглубь Турции. Под вечер поступило донесение от Скобелева о занятии им еще двух турецких городов Германлы и Трново-Сейменли и что на переговоры в ставку едут турецкие уполномоченные.

Турки выехали еще две недели назад из Константинополя, с большим обозом и личным поваром, беспечно продвигаясь по стране, рассчитывая, что русские войска еще далеко – где-то там, за Малыми Балканами. Только в Адрианополе до них дошло известие о генеральном сражении в долине роз и полном разгроме турецкой армии. Сервер-паша и Намык-паша были ошеломлены: стоит ли ехать им дальше или вернуться назад?

Уже на пути из Эдирне к Эски-Загоре турецким посланникам пришлось столкнуться со зрелищем не для слабонервных. На заснеженной дороге валялись поломанные коляски-каруцы, а возле них были разбросаны веретена, драные одеяла, подушки, тряпье; изнеможенные и брошенные волы лежали без корма; некоторые из них, которые еще могли кое-как передвигаться, глотали валяющиеся в грязи метелки из жесткой травы, оставшиеся от домашних веников. Но самое ужасное было видеть трупы стариков, старух и больных детей, брошенных еще живыми. Многие старики, что особенно поразило Сервера, лежали с открытыми глазами, в последней надежде вцепившись в томик Корана. Старые турчанки с распущенными, выкрашенными хной в ярко-рыжий цвет волосами и пестрых юбках, скорченные в разных позах, застывали там, где их неожиданно настигла смерть. Все эти тела покоились в грязном снегу, а трупики детей и вовсе с ней смешались.

Среди этих ужасов Сервер-паша заметил одну сидевшую турчанку, закутанную в одеяло. Она казалась еще живой среди этого людского кладбища. Паша слез с коляски и, затыкая нос шелковым платком от тлетворного запаха гниения, подошел к ней. И только тут понял, что на ее руках лежал умирающий ребенок. Сервер наклонился к ней, чтобы помочь, но тут же отшатнулся, как будто его ужалила ядовитая змея. «Да пошлет Аллах своих грозных ангелов на головы тех, кто вызвал эту войну! Да будешь ты проклят!» – из последних сил произнесла женщина, плюнув ему в лицо. Услышав эти слова, впечатлительный Намык-паша испуганно вжался вглубь коляски. Дальше по ночам путь пашам освещало зарево бесконечных пожаров – башибузуки жгли села и деревни, чтобы оставить перед русскими выжженную пустыню. В шестидесяти верстах от Адрианополя им встретились уже не беженцы, а солдаты, устало бредущие, изможденные, в крови и копоти. «Москов» близко, Ак-паша где-то тут в окрестностях», – только и могли сообщить посланникам аскеры. Через час, не доезжая до Германлы, турки наткнулись на первые аванпосты русских. Это был отряд знаменитого генерала Скобелева. Сам генерал устроил послам встречу с помпой, самовольно решив их задержать на несколько часов, чтобы показать им, с какими силами и каким настроем войска идут вперед.

«Пусть турки видят русских орлов-победителей во всей красе!» – распорядился Михаил Дмитриевич адъютанту. Солдаты и офицеры, выстроенные в шеренги, потрясали оружием и громко кричали «ура», когда вдоль строя проходили смущенные турки, а Скобелев еще и умудрился прогарцевать на белом коне, по-молодецки отсалютовав шашкой. От увиденного послы загрустили не на шутку. Для сопровождения пашей в Казанлык, где находилась ставка главнокомандующего, Скобелев отрядил лучшую уральскую сотню Кириллова, но паши не показывались из кареты, пребывая в мертвом молчании. Только во время ночлегов турецкие дипломаты выходили на улицу и, безмолвным кивком ответив на приветствие охраны, до утра прятались по отведенным домам.

События тем временем разворачивались стремительно. Разгромив к югу от Шипкинского перевала турецкую армию Вессель-паши и взяв в плен 36 тысяч человек, русские силы под предводительством Скобелева взяли направление на Пловдив и Адрианополь. Вследствие этих маневров, Сулейман-паша со своей 50-тысячной армией оказался отрезанным от основного театра войны. После нового поражения армии Сулеймана русские войска стояли у ворот Адрианополя. Телеграфисты стучали у своих аппаратов, не разгибая спины, передавая бесконечные высочайшие и великокняжеские депеши, шедшие из Санкт-Петербурга и обратно. Приказы, указания и распоряжения из Зимнего дворца, военного министерства и Певческого моста, где располагалось Министерство иностранных дел, сыпались как горох из ведра, зачастую противореча друг другу.

7 января, после Рождества, к утреннему чаю к великому князю пришел его дипломатический советник Нелидов с депешей от министра иностранных дел Горчакова. Канцлер информировал, что государь направил важные письма в Германию и в Австрию, чтобы прозондировать их отношение к дальнейшему продвижению русских войск к турецкой столице. До получения ответа ставке главнокомандующего приказывалось тянуть время, спрашивая у турок, каковы их мирные условия, а свои не раскрывать. «Имеем причины предполагать, что Порта просила переговоров для умножения своих военных сил и воспользования нашими политическими условиями, дабы укрепить враждебное нам положение Биконсфилда и, сколь возможно, разрознить нас с нашими союзниками. Во всяком случае, военные действия не должны быть остановлены», – резюмировал Горчаков.

– Этот старик опять сбивает государя и делает вздор! – швырнул с досадой чайную ложку и встал из-за стола Николай Николаевич. – Этот великий дипломат не знает, в каком положении дело, и начинает все путать. То мы получаем указание в виде «последней уступки Англии, в Галлиполи отнюдь не идти», то Горчаков нам свысока, из теплого кабинета, советует не останавливаться. Черт знает что! Сейчас самое время, не давая опомниться англичанам, быстро заключить мир и кончить дело.

– Ваше высочество, в свое время Дибич повелел утопить курьера из Зимнего дворца, чтобы не прерывать движения за Балканы.

– Это было в свое время! Однако скажи Чингисхану, чтобы прервал телеграфное сообщение и более ни одна депеша к нам не шла из России. Все по-тихому и без лишней ажитации. Давай-ка зови его сюда.

– Ваше высочество, Чингисхан, как говорит Газенкампф, настоящий телеграфный спортсмен. И хотя у некоторых против него здесь большие предупреждения, ибо считают его фанатичным мусульманином, Губайдулла – солдат исправный. Не сомневайтесь, все будет как надо.

Сын казахского хана Губайдулла Жангиров, получивший в довесок к своему родовому имени разрешении называться еще и Чингисом, действительно был отдаленным потомком знаменитого монгольского воителя. С началом войны Губайдулла как преданный офицер и опытный администратор был назначен начальником движения телеграфной корреспонденции Балканской армии. Именно этот человек стал основателем и войск связи России, а в Московском Кремле, на беломраморной стене в Георгиевском зале высечена его фамилия.

– А-а, явились! Лучше поздно, чем никогда. А то мне докладывают, где-то бродит тут Чингисхан, прячет от меня свою неверную басурманскую голову, – усмехнулся Николай Николаевич.

Невысокий, стройный, плосконосый, с темными горячими глазами азиат вытянулся перед ним в струнку. Выслушав приказ, Чингисхан лихо козырнул и, плутовски подмигнув Скалону, вышел со двора. Немедленно им было отдано распоряжение испортить телеграф. Связи с Петербургом и со штабами больше не было. Полнейшая тишина и безызвестность.

Даже новые данные о победе Гурко об окончательном разгроме армии Сулейман-паши не были своевременно отправлены в Петербург.

Переговоры

Наконец турки прибыли в Казанлык. У въезда их встречал почетный караул из гвардейской роты, проводивший их с музыкой до квартиры, и толпы болгар, с ненавистью глядевших на пашей.

– Вся эта ужасная война – дело рук Игнатьева, вашего посла в Стамбуле, – с порога стал плакаться Сервер-паша. – Это он все сделал, это он хотел этой войны.

– Но вы-то упорно стояли на своем, – напомнил ему Нелидов, директор дипломатической канцелярии при главнокомандующем, пришедший проведать турок. – Кто резал и притеснял христиан? Игнатьев? А когда Игнатьев уже уехал из Стамбула и я со слезами на глазах просил турецкое правительство согласиться на условия нового договора между нашими державами, как вы отреагировали?

– Мы были жестоко обмануты. Нам обещали помощь, уверяли в том, что как только начнется война, мы будем не одни – и вместо европейских армий дали нам только европейское оружии. Турцию погубила не Россия, а наши союзники. А сейчас я стар и разбит, – заканючил в свою очередь Намык-паша. – Но разбит не физически, а нравственно, видя то состояние, в котором находится мое отечество. Прошу вас, пусть его высочество будет снисходителен к нам, бедным туркам. Ведь вы еще не раз в своей жизни вспомните, что пили воду Константинополя и ели его хлеб.

– Его высочество лично расположен к вам, но вы не должны упускать из виду, что он не волен в своих решениях. И если вы будете тянуть время, то мы будем вынуждены увеличить свои требования, так как Россия понесла неисчислимые жертвы в этой войне.

Утром на другой день им была назначена аудиенция у великого князя. Турок сопровождала гвардейская рота с музыкой, да оборванные болгарские мальчишки бежали вслед, норовя запустить в спину послам шматки грязи и камней.

Великому князю посланников представил Нелидов. Разговор, на удивление, продолжался недолго – в течение десяти минут. Уполномоченные, склонив головы, с видом удрученного достоинства, вышли из кабинета главнокомандующего, сели в свои коляски и уехали.

Скалон осторожно постучал в дверь.

– Митька, это ты?

– Я, ваше высочество!

– Войди! – глухо прозвучал голос Николая Николаевича.

С задумчивым видом младший брат царя рассматривал карту полуострова Галлиполи. Через эту узкую, вытянутую далеко на юго-запад полоску земли, отделяющую Мраморное море и пролив Дарданеллы от Саросского залива и Эгейского моря, открывался стратегический выход к столице Османской империи.

Галлиполи, или, как его называют турки, Гелиболу, была последней турецкой точкой на европейской территории. С античных времен эта земля была известна как Херсонес Фракийский, через него проходили армии крестоносцев и купеческие караваны. Именно отсюда в XVI веке началась мусульманская экспансия в Европу. У входа в него сегодня стояла многотысячная русская армия, за две недели преодолевшая непроходимые зимние перевалы на Балканах, изготовившаяся, как зверь перед последним решающим прыжком на жертву…

– Что же, ваше величество, с чем они приехали? Что-то поняли из разговора с вами? – спросил его Скалон.

– Бог их знает! – чистосердечно ответил князь. Намык-паша на мой вопрос, зачем приехали и какое имеют поручение, ответил, что султан прислал их изъявить свою покорность императору и повергнуть себя на его милосердие. Никаких, подчеркиваю, никаких условий капитуляции они не предлагают, полагаясь на наше снисхождение к побежденным. Я им сообщил, что торговаться с ними не желаю, и передал им наши условия заключения перемирия. Надеюсь, что турки меня поняли и согласились с моими доводами. Главное для меня другое: я удивляюсь непоследовательности государя. Ведь он два раза писал мне, что совершенно одобряет мои распоряжения, а потом изменил их. Должно быть, его сбил с толку Горчаков, затеявший очередную политическую интригу. Слушай, не могу писать. У меня холодеют и мертвеют руки, и я делаюсь нервным. Придумай сам что-нибудь от меня? А?

Сказав это, главнокомандующий бросил на стол перо и стал у окна, потягивая и складывая руки на груди, смотря куда-то вдаль заиндевевшего стекла. Скалон давно заметил эту привычку: нервничая, великий князь импульсивно шевелил руками и потягивался.

Вдруг Николай Николаевич резко повернулся:

– Я сегодня написал государю в шифрованной телеграмме, что не могу больше медлить, что он и себя, и меня может поставить в затруднительное положение в виду нашего быстрого продвижения вперед. И, наконец, черт подери, я не знаю, где мне остановиться?! В Галлиполи, по его мнению, я не должен идти, а идти на Константинополь, не заняв Галлиполи, невозможно! В войсках начинают роптать, что мы тянем время…

Заминка в наступательном движении русских войск объяснялась большой политикой. Точнее, той сложной игрой, которую вели с Европой царь и Горчаков. Действительно, весь Петербург, вся Россия, армия в январе 1878 года ждали этого заключительного аккорда, раз и навсегда решавшего кровавый восточный вопрос. Великий князь Николай Николаевич упрашивал его согласиться на бескровное занятие Константинополя. А шанс на это был! Судьба тогда благоприятствовала России, чтобы раз и навсегда отделаться и от Турции, и от Англии. Даже Бисмарк, рейхсканцлер Германии, дал царю, едва ли не в первый и не в последний раз, искренний, дружеский совет: beati possidentes [9]. Кардинальная перемена в настроении и планах царя, о чем знали или догадывались считаные единицы, была связана с телеграммой английской королевы Виктории. В ней «владычица морей» слезно умоляла остановить движение русских войск к Константинополю. И Александр II неожиданно согласился. Военный министр Дмитрий Милютин вспоминал, как царь всем упорно повторял одно и то же:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Помаки – потуреченные болгары.

2

Фамилия Ефремов упоминается среди казаков самого города Мглина в ревизской сказке 1850 г. (ГАБО. Ф. 415, оп. 2, д. 51) и в ревизской сказке 1858 г. (ГАБО. Ф. 415, оп. 2, д. 102.)

3

C 1874 г. в русской армии было введено обязательное обучение грамоте солдат, находящихся на действительной службе. (Примеч. автора.)

4

С 1857 по 1894 г. полк назывался Кексгольмский гренадерский Императора Австрийского полк. Старшинство с 1710 г. В 1831 г. полк был причислен к составу Отдельного Гвардейского корпуса. В 1894 г. полк получил права Старой Гвардии и стал называться лейб-гвардии Кексгольмским Императора Австрийского полком. Полковой праздник 29 июня в день святых апостолов Петра и Павла. (Примеч. автора.)

5

Коцебу, Павел Евстафьевич – генерал от инфантерии Русской императорской армии, генерал-адъютант, отличившийся во время Крымской войны, в 1874–1880 гг. – Варшавский генерал-губернатор и командующий войсками Варшавского военного округа.

6

Ничтожество, негодяй. (Примеч. автора.)

7

Согласно семейной легенде, живя в Москве, Иван Акимович однажды встретил в Юсуповском саду, в Большом Харитоньевском переулке, женщину изумительной красоты, которая вела за руку мальчика лет шести, кудрявого и смуглого, как арапчонок. Красавицу звали Капитолиной Михайловной. Она была из старинного дворянского рода Вышеславцевых, замужем за Василием Львовичем Пушкиным – модным поэтом того времени. А гуляла она по саду с его племянником Сашей Пушкиным. (Примеч. автора.)

8

Словарь биграммного шифра составляют двузначные буквенные сочетания (язык французский), кодовыми обозначениями являются двух-, трех- или четырехзначные числа, «взятые по два раза каждое для переменной передачи буквенных биграмм то одним, то другим числом». Внешне биграммный шифр представлял собой наборно-разборную таблицу, наклеенную на коленкор, при которой имелось обязательное наставление для пользования шифром. Буквенные сочетания словаря такого шифра могли быть русскими или французскими, могли быть и двойные русско-французские словари. Переписка с помощью биграммного шифра, изобретенного П. Л. Шиллингом, велась на французском языке, и шифровались при этом биграммы (двойные сочетания букв и знаков препинания) французского алфавита. Тип шифра – простая замена, в основном на 992 знака (992=32 × 31) с «пустышками» // Соболева Т. История шифровального дела в России. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.

9

Счастливы обладающие (лат.)