Иметь и не потерять

Паша отвернулся. После двух лет супружеской жизни Лиза ошарашила его заявлением, что у нее не будет детей. С тех пор и начал Паша проклинать тот день, когда на свадьбе у друга в Еремеевке – соседнем селе, познакомился с Лизой. Обстоятельства сложились так, что отступать Паше было некуда. Да он и не шибко хотел, уж больно прытко окрутила его Лиза. Как говорится, захватила любовью с первого взгляда. Тут еще в разладе был Паша с подругой – Ниной Кузиной, и махнул рукой – была не была. Только позже он понял, что совершил судьбоносный промах. Лиза незаметно подмяла и подчинила мягкого, слабохарактерного Пашу. Ко всему прочему она до страсти, почти патологически, любила деньги. Любила их по-своему, по-особому: оберегала и копила, считая каждую копейку…

– Нинка-то вон четверых родила Максимову, – продолжал тот же настрой Иван. – А ты, как перст.

– Ты тоже с Дуськой Храмцовой с детства по лопухам бегал, – защищался Паша. – А что вышло? И сейчас на нее косяка давишь.

Иван прижмурился.

– У меня другая статья, и деньги я в чулок не складываю.

– Деньги, деньги! Дались они тебе, елкин кот! – Паша силился сдержать раздражение. – Подожди, Нюра еще повернет тебе шею не в ту сторону. Если уже не повернула…

«Ничего в деревне не утаишь, – без зла подумал Иван. – Да и как утаить, если любая баба язык свой не может держать – трепанется где-нибудь в горячке, а сарафанное радио подхватит, и вот уже про тебя всем и все известно, вытирай сопли, глотай слюну…»

– Ты бы вот лучше покумекал, к чему мы идем. – Уловив в коротком молчании Ивана слабину, попытался перевести разговор в иное русло Паша. – В городе, говорят, кооперативы какие-то пошли частные, деньгу в свой карман загребают. Лизка мне о них все мозги искрутила. Давай, говорит, что-нибудь здесь придумаем. А что у нас придумаешь, кроме коровьих хвостов, и как?

– Толком и я о тех кооперативах ничего не знаю, – не стал хитрить Иван. – Пытался у Митьки выяснить – так он сам в тумане, работает вроде по столярному делу, зарплату получает и дальше никуда не лезет. Любопытной, говорит, Варваре – нос оторвали.

– И оторвут, – согласился Паша, – раз деньга зашелестела перед глазами. Совсем недавно за такие дела в каталажку тащили, а теперь – на тебе, двигай куда хочешь. Воруй, мошенничай. Живи – не тужи. Там, говорят, в верхах, разброд и суматоха, а нас тут прижимают и прижимают. Я вот не только за сохранность стада отвечаю, но и за удои, за жирность молока, за кислотность и еще не знаю за что. Станешь получать зарплату и прослезишься – всякие высчеты ее едва ли не наполовину съедают.

– Эх, Паша, зарплата, деньги – мелочовка, хотя и нужная, – потянул свои мысли Иван. – Сдается мне, что вся эта перестройка сметет не только нас, но и всю страну. Вон и главный руководитель перелицевался – стал президентом, а это уже что-то не наше, заграничное. К чему бы это? Жили более-менее сносно, и на тебе – лови журавля в небе.

– Но ты уж слишком широко размахнулся, – не поддержал его Паша, – союз-то, поется, нерушимый. Такого «веника», чтобы его вымести, нету. А что касается главного погонялы, так перелицовывай его звание, не перелицовывай – все одно для нас – царь. Так было и так будет, чтобы там ни случилось. Иначе снова начнем стрелять друг друга. Я вот одного не пойму: ну, есть у нас слабина и промахи, неувязки. Разве нельзя их выправить, если по-деловому, с умом подойти? Их там, в политбюро, больше десятка числится. Собрались бы дружно, по-свойски, как толковые мужики, и прикинули, где эти самые неувязки в завале – как от них избавиться, и наверняка бы нашли ходы-выходы. А то затеяли какую-то вражду между собой, всех трясет.

– Тебе бы, Паша, не скотину пасти, а где-нибудь в партийных начальниках тереться, – со смешком осадил слишком рассудительного друга Иван.

– А что, елкин кот, и потерся бы, будь грамотешки больше. – Паша хотел еще что-то добавить, но в этот момент с озера донесся далекий выстрел, и он осекся.

– Показалось, или пальнул кто-то? – Иван привстал на локоть, вглядываясь в не такое далекое «море» камышей. Солнце рассыпало по ним яркие блики, высвечивая синие лоскуты глухих плес.

А Паша вскочил:

– Был выстрел. Я четко слышал. Залез кто-то, елкин кот, в озеро и шлепает уток. Вот тебе и запрет на весеннюю охоту. О стране языки чешем, а в своем «хлеву» разобраться не можем. У тебя же «корки» общественного инспектора есть – давай заарканим этого браконьера.

Иван покачал головой, тоже вставая с пригретого места.

– Больно ты шустрый. Наверняка это «битый волк», и его в камышах так просто не достать. Он про то знает и будет палить без всякого стопора. – И, как бы подтверждая его слова, с озера вновь донесся четкий и быстрый дублет.

– Сейчас не достанем, а как с озера выходить будет! – горячился Паша. – На другую сторону, через плывуны, ему хода нет – мерзлые они еще, со льдом. Только в наш угол он и двинется.

Иван оглядывал береговые плесы, знакомые с детства.

– Мыслишь ты, Паша, верно, да мыслить – одно, а сделать – другое. Он там может быть и не один.

– Ну и что? Прощать, что ли? Волку понравится – так снова залезет в наши места, а нам с тобой какая будет охота осенью в обстрелянных плесах?

Взгляд Ивана тонул в бескрайности озерного росплеска, и он прикидывал: кто бы мог так нагло охотиться в запретное время?

– Это наверняка не деревенские, – как бы про себя, произнес он. – Районные или из города. Наши ухари, если и отважатся на такую охоту, так пальнут пару раз – и домой.

– Ясно, что кто-то из блатных развлекается, – поддержал предположения Паша. – Такие законники, как стреляли, когда вздумается и кого придется – так и будут стрелять. Их надо сажать в одно место с ворами – тогда, может, что-то и сдвинется. Ты вот егозился с базой отдыха для сельчан, бумаги писал, а директор совхоза все целится Лушкину гриву распахать.

– Пусть целится – мы снова ее защищать всей деревней поднимемся. Тем более что теперь никому неизвестно, как все повернется с этим «новым мышлением». Давай-ка вот поваляемся еще с часок, – предложил Иван, – да будем решать, как того наглого стрелка застопорить…

Ощутимо припекало солнце. Потекли от ближнего леса терпкие запахи пробуждавшихся от зимнего оцепенения деревьев. Утихли птицы. Одни жаворонки все журчали тонкими переливами непрерывного пения.

Улавливая до душевной дрожи знакомые звуки и запахи набирающей силу весны, Иван все обдумывал, как бы выследить того охотника, что так нагло залез в озеро в запретное время? Выследить и сделать так, чтобы браконьер не успел ни скрыться, ни оказать сопротивления…

Зимой, в прошлом году, он столкнулся с тремя такими «охотниками», и ему пришлось убираться от них с душевной горечью. Тогда он пошел в лес за лозняком для плетения мордушек и услышал частые выстрелы в ивняковом отъеме, неподалеку. А когда выбрался из кустарника, то увидел троих мужиков на округлой поляне, явно расположившихся перекусить.

Двое, сидевшие спиной к Ивану, оглянулись, – вероятно, тот, что стоял лицом к лесу, сказал им про него. Особого беспокойства охотники не проявили. «Неужели промазали? – подумал тогда Иван. – Вряд ли, следы их лыж прошли точно поперек хода косуль. А где же добыча?» – Он окинул привал быстрым взглядом и заметил рядом с поваленным деревом рюкзаки, а за ними белый полог, кинутый вроде бы без всякого порядка на снег, и понял – добыча там.

Охотники закусывали, в ногах у одного из них стояла бутылка – явно со спиртным, на примитивном столике виднелось съестное.

– Здравствуйте, мужики! – спокойно произнес Иван, подходя ближе.

Те переглянулись.

– Здоров, здоров. – В его сторону повернулся самый крупный из них, с круглым, как бы надутым, лицом, щуря и без того узкие глаза. – Гостей мы вроде не звали. – Он жевал, часто работая челюстями.

– Точно, не звали. – Иван поправил топор за поясом. – Сам явился, на вашу пальбу.

– И что скажешь?

– По каким это законам охотитесь на косуль?

– А ты кто такой, чтобы про законы печься? – повернулся к нему тот, что держал между колен ружье.

– Общественный охотинспектор из Камышинки, если угодно.

– Велика шишка. – Крупнолиций усмехнулся. – Ну и что дальше?

– Дальше бы хотелось посмотреть ваши документы на право охоты. Лицензию.

– Может, тебе еще свидетельство о браке показать? – съязвил худоватый, сжимающий ногами бутылку с яркой этикеткой.

– О браке – без надобности, а вот о праве на браконьерство, – сыграл однокоренными слова Иван, – хотелось бы увидеть.

– Катись-ка ты, мужик, домой по-доброму, – посоветовал высокий с рюмкой в руке.

– А то что? – Иван осознавал, что дальше – больше: разговор может принять нежелательный оборот, и прикинул: «С тремя не справлюсь. А этот, с ружьем, еще и заряд может всадить в мягкое место. Позже скажет, что в целях защиты…»

– Немаленький, понимаешь – мараться никому не хочется. – Узкоглазый встал. Он был ростом с Ивана и не менее широкий.

– Ладно! – сквозь зубы процедил Иван. – Гора с горой не сходится.

– Катись, катись! – Высокий махнул крупной рукой – А то Борька у нас горячий – будешь потом целый год дробинки из жопы выковыривать…

– Ну что, последим, – отрываясь от воспоминаний, обернулся Иван к Паше, когда выстрелы в озере прекратились. – Выбираться этот стрелок уже должен – полчаса молчит.

– Давай, давай! – Паша бодренько вскинулся. – Разомнемся – пока наша скотина пасется и никуда не лезет.

– Ты у Большого рукава побудь, – предложил Иван, – а я к Дальней протоке добегу. Если что заметишь – посвистишь, и я подам знак при надобности…

Обогнув первый сухой островок камыша, Иван почувствовал запах нагретых на солнце старых стеблей, болотной тины и воды и увидел узкую протоку, уходящую в глубь тростниковых зарослей. Он остановился, послушал и, ничего не уловив, полез в эти заросли. Ломаный ветром и снежными вьюгами камыш напоминал спутанные волосы какого-то гиганта и ощутимо цеплялся за сапоги и одежду. Отойдя от берега метров на двадцать, Иван огляделся. «Осенью здесь на перелете Андрей Кузин стоял, где-то должна быть его сидушка». – Он прошел чуть в сторону и увидел воткнутый в няшу кол с дощечкой наверху. Присев на нее, Иван стал ждать непонятного охотника, прислушиваясь к озерным шорохам и вздохам.

Время текло томительно. Казалось, что жаркий день, так быстро и рьяно начавшийся, остановился на одной точке и больше никогда с нее не сдвинется. «Неужели этот наглый стрелок ушел на другую сторону озера?! – стал беспокоиться Иван и почти тотчас услышал легкий стук шеста о борт деревянной лодки. – Кажется, я зря нервничал – крадется волчина». – Он соскочил с дощечки и увидел в камышах человека, движущегося осторожно, с остановками и оглядкой. Одетый в маскировочный костюм, он был почти не заметен среди желтых зарослей. «Хитрый и осторожный хват, – отметил Иван, напрягаясь всем телом. – Ишь, как поглядывает!»

Осмотрев в бинокль поле перед озером и, видимо, убедившись, что в нем никого нет, мужик вышел на протоку, к тропе. Ни ружья, ни дичи у него с собой не было. Лицо его показалось Ивану знакомым. Где-то он уже видел и эту одутловатость щек, и массивную, почти круглую, фигуру. «Так это ж козлятник прошлогодний! – сразу всплыл перед мысленным взором Ивана тот зимний привал браконьеров, пославших его на три буквы. – Вот и свиделись, как я и говорил, – с удовлетворением отметил он. – Круглая земля-то…»

Когда «охотник» скрылся за береговым урезом камыша, Иван тихо вышел из своего укрытия и, оглядываясь, побрел в озеро. «Лодку этот шустряк наверняка на глубине оставил, – размышлял он, – без болотных сапог до нее не доберешься, придется в керзачах хлебать воду. – Иван шел по четким следам с характерным рисунком рифленых подошв. – Ничего. Сейчас тепло, высушусь, а этого наглеца проучим». – Под ногами забулькала вода. Еще несколько шагов – и она поднялась к самому верху голяшек, но за изгибом протоки Иван увидел нос деревянной лодки и пошел к ней напрямую. Холодная, почти жгучая жижа полилась в сапоги, но не остановила его. В лодке лежало ружье, рядом – небольшой чемоданчик с патронами, чучела, настрелянные утки…

Иван ухватился за носовую цепь и потянул лодку к берегу. Сапоги почти полностью утонули в няше и едва не соскользнули с ног. Выдергивая их с особой изворотливостью, немалым усилием, он кое-как выбрался на сухое место. Взяв из лодки ружье, несколько патронов и пару уток, Иван стал осторожно выходить из тростников.

Лихого «охотника» он увидел у самой пристани и засвистел. Тот оглянулся. Из-за дальности расстояния выражение лица браконьера не угадывалось, но Иван предположил, что оно скривилось от мгновенного испуга и удивления. Тем более что навстречу ему вышел из-за ближних камышей Паша.

Убегать этому грузному, плотно одетому, человеку было бесполезно, и он затоптался на месте, оглядываясь то на Пашу, то на Ивана с ружьем в руках. «Заиграло очко! – Иван усмехнулся. – Это не втроем против одного безоружного…»

Паша уже кричал что-то, возбужденно размахивая руками.

– Что за шутки, мужики? – услышал Иван, когда подошел поближе. – С какого перепоя вы забираете ружье?

Иван полез во внутренний карман куртки и достал удостоверение общественного охотинспектора.

– А теперь вы покажите свои документы, – попросил он.

– Документы в озеро не беру – все в машине. И разрешение на весенний отстрел селезней там же. – Охотник смотрел куда-то вдаль.

Иван оглянулся и увидел вывернувшуюся из-за дальнего леса оранжевую легковушку.

– Подождем вашу машину и разберемся, – спокойно заявил он, закидывая изъятое ружье за спину. – Тем более что мы уже встречались при сомнительных обстоятельствах.

Мужик скользнул взглядом по лицу Ивана и отвернулся.

– Возможно, но я не помню.

– В прошлом году у Алексеевских тальников, тогда вас было трое, и косуля отстреленная лежала под пологом. Ты меня на три буквы послал.

Снова быстрый взгляд на Ивана.

– Путаешь ты что-то – не было со мной такого.

– Оставить бы тебя здесь, под лавдой! – со злом выкрикнул Паша. – И концы в воду.

– Не заговаривайся, мужик, – покосился на него незнакомец, – как бы не пришлось отвечать.

– Грозить еще тут будет! – Паша был настроен агрессивно. – Отпинаем вот сейчас как следует и скажем, что ты первым задрался – свидетелей-то нету.

Тот усмехнулся, кивнул в сторону машины, остановившейся у леса:

– А вон они, свидетели.

Чтобы осадить разошедшегося Пашу, готового и впрямь полезть в драку, Иван заметил спокойно:

– Не торопятся твои приятели на выручку, ждут чего-то.

– Сыро здесь – вот и осторожничают. Надо к ним идти.

Иван понял его хитринку: «На поддержку надеется, ловкач, но я не дам тебе такого шанса».

– Идите, – кивнул он в сторону леса, – нам торопиться некуда, подождем.

– Ружье верните. – Браконьер потянул руку к Ивану.

– Принесете нужные документы – вернем, а если их не будет, сдам все в контору – там разберутся.

– Какую еще контору?! – В глазах чужака полыхнуло зло.

– В нашу, Камышинскую, а там – куда и повыше.

– Ладно. – Незнакомец сплюнул. – Вы еще пожалеете об этом.

– А мы, елкин кот, нежалостливые, – ввернул свое Паша.

На том они и расстались.

2

Глубокой ночью стала жеребиться молодая кобыла: Ивану сообщил об этом сторож, подняв его с постели. Роды шли тяжело, и озабоченный Иван бился возле нее, помогая выходу жеребенка. Он вспотел, мокрые его волосы темными прядями спадали на лоб, мешая глядеть, и ему приходилось откидывать их назад движением головы. Рядом хлопотала и молодая ветеренарша, недавняя студентка, ставила утомленной лошади уколы, и видно было, как она волнуется. Юра Рогов помогал ей.

Кобыла изредка ржала, нарушая ночную тишину конюшни, но лошади в стойлах не отзывались, словно понимали, что вершится великое таинство природы.

Кончилось все только на рассвете.

Иван, очищая ноздри жеребенка от слизи, поглядывал на растерянного Юру.

– Видишь, какая грудь! А ноги! Масть! – радовался он. – Скакун будет!

– Налитой! – только и ответил Юра, еще не придя в себя от нервного напряжения.

Иван давно мечтал вырастить на ферме пару выездных лошадей людям на радость. Для свадеб, веселых праздников, а там, глядишь, и для верховых соревнований. Купленная пять лет назад племенная лошадь погибла при родах, а жеребенка удалось спасти и вырастить. Покрывать молодую кобылу Иван водил на конезавод, в соседний район, за сорок километров. Поэтому и радость его была понятна.

– Надо Дровенюка обрадовать. – Иван поднялся с корточек. – Вы тут караульте, глядите, чтобы кобыла не полезла к этому головастику. Она может и через прясла шарахнуть. Под вымя подпустить преждевременно… – К управляющему с радостной вестью мог бы пошустрее сбегать и Юра, но Иван, улавливая интерес своего робкого помощника к молодой ветеринарше, решил, пользуясь случаем, оставить их наедине – вдруг да и загорится у них амурная звездочка. Новая семья может образоваться в деревне…

Коневодство далось Ивану по наследству: и дед его, и отец были конюхами, да и прадед служил у какого-то барина при лошадях. Дед коноводил у партизан в Гражданскую войну, а отец поднимал поголовье коней в трудные годы становления сельского хозяйства после освоения целины. С ранних лет Иван помогал отцу на конюшне, да так и привык к лошадям, прирос душевно.

«Теперь дело за нами – доглядеть и вырастить, – размышлял Иван, обходя долгий разлив. – Тут уж я сам разобьюсь и Юре спуску не дам… – Он хотя и любил своих разномастных лошадей, а мечтал ухаживать за конями породными, чистых кровей, и однажды едва не уехал из родной деревни в коневодческий совхоз на жительство. Но одумался, решив, что там и без него обойдутся – тут на своей ферме доброе дело можно вести. Понятно, заработок у конюха не тот, что у механизатора или там у кузнеца, кем мог бы работать Иван, но он считал, что его семья живет без особой нужды: одеты, обуты и сыты, обстановка в доме – тоже не хуже, чем у других. – Было время, когда одни штаны и на работу, и на выход носились. Обувь имели – одну пару на пять лет. Теперь вон у моих пацанов чего только нет: тут тебе и свитера, и куртки разные, пальто, ботинки и сапоги… И оказывается, всего этого мало. А где предел? Где граница между надобностью и лишкой? Или ее нет, и конец один, как в «Сказке о рыбаке и рыбке»?..»

По чистому небу текли теплые разводья. Новое утро несло новые думы, новые дела…

Дровенюк был один. Раньше него никто не приходил в контору. Ивану порой казалось, что управляющий фермой ночует там. Он быстро взглянул на вошедшего Ивана, отрываясь от каких-то бумаг, и понял по его лицу, что тот пришел не спорить или просить.

– С чем пришел, Иван Степаныч?

– Гнедая ожеребилась! – кинул Иван весело.

– Да ну! Когда?

– Только что.

– Нормально?

– Нормально. Помучились, правда, помогать пришлось, но жеребенок – классный!

Дровенюк схватил свою шапку, брошенную на подоконник.

– Посмотрю сейчас, посмотрю!

На глаза Ивану попался зеленый шкаф, куда управляющий прятал свои деловые бумаги и куда они неделю назад закрыли ружье браконьера.

– Что с ружьем, Петр Иванович? – спросил он, все еще в добром душевном настрое.

Дровенюк согнал с губ улыбку и нахлобучил ондатровую шапку на затылок. Он обычно носил ее до лета, хотя и имел густые волосы.

– Отмочил ты, Иван, номер! Такого человека обидел!

– Какого это такого? – Иван насторожился.

– Это же председатель райпотребсоюза, нужный человек.

– Ну и что? Браконьер он, да еще и злостный.

Дровенюк отмахнулся.

– Брось ты это! Ну какой он там злостный? Добыл десяток уток, подумаешь, урон. Их, этих селезней, и надо весной отстреливать, лишние только вредят.

– Да нет, Петр Иванович, не в одних селезнях тут дело. Я его в лесу с компанией встречал, косуль давили.

Дровенюк сгреб бумаги в кучу и понес к шкафу.

– Скажи вот – зачем ты в эти дела лезешь? Пусть его ловят те, кому положено, а мы с тобой выездных лошадей разводить будем.

– Ну нет, так дело не пойдет! О природе сам знаешь, где говорили и записывали.

Дровенюк запер шкаф, сунул ключи в потертый портфель.

– В общем, Иван, что хочешь делай, а ружье этому человеку я вернул. Третьего дня они приезжали ко мне – не могу я конфликтовать с районным начальством. Тут многое завязано, и в том числе с нашей фермой.

– Ясно. – Иван заиграл желваками на скулах. – Но я его все равно достану.

Дровенюк нахмурился.

– Твое дело, только меня туда не втягивай…

«И вправду говорят: рука руку моет, – с сожалением подумал Иван, – выходя вслед за Дровенюком из конторы. – Лоб расшибу, но этого хапугу по охоте все равно поставлю на место. Пусть не радуется…»

Глава 3

1

Таких кабинетов Володька еще не видел: стены – красное дерево, на полу – не то ковровые дорожки небывалой ширины, не то паласы, в этом он плохо разбирался. Вдоль левой стены – ряды резных шкафов, справа – цветы на причудливых подставках, рядом – стол, тускло блестевший в свете ламп, спрятанных в разрисованном потолке, а за столом – секретарша, девушка лет двадцати, длинноволосая и красивая. Тяжелые цветные портьеры закрывали широкое окно.

– Посидите, – любезно предложила девушка, почти не взглянув на оробевшего Володьку, – Алексей Гаврилович сейчас освободится.

Покосившись на Володькины сапоги – пока еще армейские, она вздохнула и подняла тяжелые ресницы. Володька увидел ее широко распахнутые глаза глубокой синевы и даже дыхание притаил.

– Садимся, – кивнул Митька и прошел к ряду мягких стульев, поставленных у полированной двери с латунной табличкой.

«Директор Бурукин Алексей Гаврилович», – прочел взглядом Володька и не успел присесть, как дверь кабинета распахнулась, и в приемную вышли двое.

– Заходите, – пригласила секретарша.

Володька затопал сапогами следом за Митькой и увидел в длинном кабинете, за длинным столом, к которому примыкал еще один такой же, крупного мужчину в летах. Он откинулся на спинку высокого кресла и смотрел, как входят братья.

Кабинет его был еще роскошнее приемной, но Володька решил, что глазеть по сторонам неприлично, и остановился чуть позади брата.

Митька поздоровался и прошел прямо к столу.

– Кто это? – кивнув на приветствие, спросил Бурукин, показывая рукой на Володьку.

– Это и есть мой брат, о котором говорили.

Лицо у Бурукина подобрело.

– Ну-ну, – с интересом оглядывал он Володьку.

«Конь я ему, что ли, породистый», – с недовольством подумал Володька и, не дождавшись приглашения, смело шагнул к столу.

– Хорош. – Бурукин улыбался. – И силен, видно.

– Морская пехота! – возгордился Митька. – Кого хочешь в бараний рог свернет.

– За начальника постоит, не струсит? – полушутя-полусерьезно задал вопрос Бурукин.

– Вы и сами еще с тремя справитесь, – вырвалось у Володьки.

Бурукин и вовсе повеселел.

– Если бы с десяток годков сбросить. – Увидав у Митьки листок, на котором Володька заранее написал заявление о приеме на работу, Бурукин протянул к нему руку. – Машину хорошо водишь?

– Второй класс у меня. До армии год шоферил и в армии столько же возил заместителя командира части.

– Класс классом. А как с этим? – Бурукин ткнул себя ладонью в шею.

– А никак, – понял его Володька.

– Совсем, что ли?

– Да нет, пробовал – не понравилось.

– У тебя еще все впереди. – Бурукин пробежал глазами заявление. – Язык крепко привязан?

– В нашей породе трепачей не было, – ввернул свое Митька. – По мне можете судить.

– Живешь у брата? – бросив листок на стол, поинтересовался Бурукин.

– Пока у него.

– Почему пока?

– Вы мою Галину знаете, Алексей Гаврилович, – снова вклинился в разговор Митька, – ей даже я иногда мешаю.

– Понятно. – Буруки все смотрел на Володьку изучающе. – Это, допустим, не проблема. Отдельная комната в нашем общежитии пока, думаю, тебя устроит, а там поживем – увидим. – Он ткнул пальцем в клавишу на пульте и крикнул:

– Сергей Иванович!

– Слушаю, Алексей Гаврилович, – раздался отчетливый голос в динамике.

– Сейчас к тебе подойдет Тулупов Владимир, проверь его по профессии. Думаю взять его личным шофером.

– Хорошо, сделаю.

Бурукин выключил пульт.

– Слышали? – Он повернулся к Володьке. – Заявление пока оставьте у меня и пройдите в транспортный цех к начальнику – Фолину Сергею Ивановичу. Он вас проверит по вождению и знанию машины. В общих чертах вы мне подходите, – перешел почему-то на «вы» Бурукин. – Зарплата пока на общих основаниях. Дальше – видно будет. Проводи, – кивнул он Митьке…

– Не подкачай, – напутствовал брата Митька, когда они пошли по территории к транспортному цеху. – Сергей – мужик зацепистый, из мухи слона выдует, если не поглянешься.

Володька осерчал: