Стальные грозы

Александр Зорич

Стальные грозы

© Зорич А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Глава 1

Контуженый-заслуженный

Август, 2622 г. Кубинка Планета Земля, Солнечная система

Офицер службы психологической помощи, а по совместительству доктор психиатрии с ароматной фамилией Кваснов огладил ухоженную русую бородку, водрузил на переносицу очки и, поглядев на майора Растова с мягко остывающим интересом, попросил:

– Константин Александрович, пожалуйста, сосредоточьтесь. И расскажите, что именно произошло вчера утром на Каштановой аллее.

– Я уже написал в протоколе задержания, – холодно ответил Растов.

– В протоколе – это в протоколе. Мне нужно услышать живой рассказ. Поглядеть, как вы жестикулируете. Увидеть выражение ваших глаз. Мне ведь поручено вынести решение.

– Решение?

– Насчет того, не рано ли вас… так сказать, вернули в строй. Может, следовало бы еще некоторое время… подлечиться? Отдохнуть? Я бы порекомендовал санаторно-курортное лечение. На Ардвисуре.

Кваснов – сама корректность. Растов похож на школьника, пойманного на списывании.

– Зачем «подлечиться»? Я фактически здоров, результаты анализов в норме, ничего не болит… И хотя физические показатели у меня пока восстановились не полностью, я работаю над этим каждый день. В том числе по утрам, на Каштановой аллее. Я там бегаю. Десять кэмэ.

– Бегаю – это не совсем то. Тут, мне кажется, нужна психологическая разгрузка… Коррекция…

На лбу Кваснова выступила незапланированная капля пота. И даже не особенно наблюдательный Растов понял: добрый доктор не знает, как именно лучше действовать, чтобы получилась идеальная консультация. И, поди, уже жалеет, что взял «сына самого Председателя».

– Ладно, я повторю… Итак, вчера, во время утренней пробежки, километре эдак на третьем, при входе на Каштановую аллею Центрального парка имени Чехова, меня едва не сбил мобиль «УАЗ», модель «Кунашир», расцветка «хамелеон». Он остановился в миллиметре от меня. Именно в миллиметре. О чем, я так думаю, имеется запись какой-нибудь из камер наблюдения… Это тем более возмутительно, что я находился на пешеходном переходе, оснащенном световыми ограничителями… А значит, мне должны уступать дорогу!

Кваснов радостно закивал, жестами побуждая Растова говорить.

– Да! А потом?

– Я подошел к водителю, который даже из кабины выйти не соизволил… Вытащил его, значит, из водительской двери… И три-четыре раза ударил его… Слегка.

– В какие места?

– Два раза под дых. И два раза в челюсть. Кажется, так. – По контрасту с событием, о котором шел рассказ, Растов выглядел очень рассудительно.

– Константин Александрович… Хм… Вы били водителя потому, что он проявил невнимательность по отношению к вам лично? Так?

– Нет, потому что за день до инцидента я уже видел этот траханый «Кунашир» на том же переходе. Тогда он едва не сшиб двух студенток, толстопопиков таких румяных. Те, как и я, бегали. Фигуры себе набегать пытались… Студентки его, конечно, не отделали, силенки не те… Но по матери послали знатно, я слышал!

Брови доктора Кваснова удивленно взлетели на лоб.

– Константин Александрович, а почему вы вчера милиции не рассказали про студенток?

– А потому что меня никто не спрашивал! – ответил Растов с вызовом. – Я человек военный. Привык говорить только на те темы, о которых спрашивают!

– То есть вы решили самостоятельно наказать водителя, который небрежно относился к правилам дорожного движения, так? – подсказал доктор Кваснов и занес руку над бланком.

– При чем тут «небрежно относился»?! – начал помаленьку закипать Растов. – За день до того этот тип едва не сбил двух девчонок, будущих матерей. А на следующий день – меня. Это не назовешь «небрежностью»! Так ведут себя только чудаки на букву «м» и потомственные передасты.

– Подождите, не кипятитесь, – примирительно заулыбался Кваснов. – Я просто…

– Слушайте, доктор, зачем вы все это у меня так подробно выспрашиваете, а? Не из любопытства же, правда? – Растов подался вперед всем телом и проткнул психолога взглядом, как энтомолог букашку.

Кваснов испуганно отодвинулся к стене вместе с креслом – столько напора было в растовской мимике и жестах! – и быстро заговорил:

– Мне сообщили, я должен вас аттестовать. Выставить вам оценку за психическую вменяемость. И еще одну оценку – за уровень агрессивности. Третью оценку – за адекватность… социальную. Также я должен написать вот на этом бланке, – Кваснов потряс в воздухе разлинованным листом пластика, – есть ли, по моему мнению, у вас послестрессовый синдром и насколько он выражен…

– Короче, вы думаете, а вдруг этот майор, как вчерашний фронтовик, сейчас на мирных людей бросаться начнет? Может, он контуженый?!

– Примерно так.

Некоторое время оба сидели молча – Кваснов скрестив руки на животе, Растов – уставившись в пол.

Первым нарушил тишину Растов:

– Послушайте, доктор… А вы бы что, не стали бить того водителя?

– Ну… – Кваснов огладил свою чудо-бородку и отвел взгляд.

– Не стали бы, даже несмотря на то что точно знаете: цвет «хамелеон» еще до войны запрещен? И невзирая на известную каждому школьнику истину, что на пешеходных переходах надо останавливаться? И из машины выходить, если человека едва не сбил? Что надо хотя бы извиниться перед ним, нет? – Растов весь лучился сарказмом.

– Видите ли, я, скорее всего, записал бы номер этого негодяя и настучал бы на него в милицию! Это соответствует типу моей личности.

– Ага! Настучали бы! И милиция прислала бы ему штраф! И он бы этот штраф оплатил, даже не заметив! Среди счетов за отбеливание ануса и стрижку когтей своей чихуахуа! И продолжил бы ездить дальше в той же хамской манере! Потому что с чувством собственной важности у гражданина все в порядке! И с деньгами тоже, если у него на «Кунашир» хватило! Вот вам, доктор, на «Кунашир» хватает? Говоря откровенно?

– Мне – нет… Но меня же и по визору с утра до ночи не крутят, как Куллэ.

– Его фамилия Куллэ? – оживился Растов. – И его крутят по визору?

– А вы разве не знали? Он певец! Бриллиантовый голос России! Кумир всех школьниц от Минска до Находки! «Чмокаю, чмокаю щеки твои, щеки твои», – противным козлетоном напел Кваснов. – И вот это: «Я хочу с тебя снять, с тебя снять твое платье-платье цвета мухомо-о-ра…»

Растов поглядел на доктора испуганно. «Мухомо-о-ра?»

– Вы это, не подумайте чего… У меня просто дочке четырнадцать лет. Я волей-неволей вникаю… Из-за двери по утрам доносится, – объяснил Кваснов и развернул на Растова фотографию довольной жизнью нимфетки в переливающейся рамке, что служила единственным украшением его белого как снег письменного стола.

– То-то я думаю, чего он так на педика похож, этот ваш Куллэ. Шевелюра эта серебристая, кольцо над глазом… И в милицию сразу трезвонить начал, права качать… Уверен был, гаденыш, что кто-то за него обязательно заступится… «Проявит понимание».

– Откуда Куллэ было знать, что его поколотил сын Председателя Растова? – со спокойной ехидцей заметил доктор.

И снова в комнате воцарилась тишина, плотная, как рождественский холодец.

И снова Растов был первым, кто ее нарушил.

– Послушайте, доктор… А можно, я… пойду? – с мольбой сказал майор. – У нас из роты три танка списали в заводской капремонт… Еще один на Навзаре в безвозврат ушел… В итоге, чтобы восстановиться до полной численности, мы должны принять и обкатать четыре новые машины. Этим, конечно, заведует зампотех батальона товарищ Пыж. Но я все равно должен присутствовать!

Кваснов поглядел на Растова с облегчением.

– Ну, ежели надо, то идите… Но это… вы должны отдавать себе отчет, что я вынужден назначить вам еще одну встречу в этом же самом кабинете!

– Да хоть две! – Растов обрадованно вскочил. – Буду теперь коллегам представляться «контуженый-заслуженный»!

– А вот если я назначу вам две встречи в этом кабинете, Константин Александрович, это будет означать, что я признал вас «условно вменяемым». И что я начинаю курс реабилитационной терапии, – угрюмо прибавил Кваснов.

А когда Растов взялся за ручку входной двери, заметил еще более угрюмо:

– И вот еще что… Я бы, наверное, тоже этого Куллэ отделал.

Военпсихиатру Растов, конечно, немного приврал.

Да, ему нужно принимать новые танки. Но это будет только завтра утром, 5 августа. А на сегодня его рабочий день уже закончен. И его задача – впустить в свой коттедж новую домработницу, Марию Федоровну, неотлучно сопровождаемую ее прытким универсальным роботом-уборщиком.

Причем не просто «впустить», а дать ей кое-какие указания эстетического и процедурного свойства.

И про цветы, чтобы пошла выбрала самые-самые. И про доставку из магазина особых крымских вин, и чтобы обязательно был итальянский мускатель. И про кейтеринг из ресторана «Салют», пусть все три раза перепроверит и этим рвачам в поварских колпаках перезвонит. И про новое постельное белье, атласное, цвета молочного шоколада, пусть стелит. Это белье когда-то выбрала для Растова мать, но он, конечно, поленился его даже распаковать, пользовался казенным. Но теперь уж сам бог велел…

Все это страшно важно. Куда важнее докторских аттестаций.

Потому что завтра вечером этот коттедж посетит не кто-нибудь, а Нина Белкина, любимая женщина майора Растова. Все должно быть безукоризненно, уж больно она капризная.

Тем более есть некий вопрос, который пора бы с Ниной обсудить. И даже кольцо куплено…

Ожесточенно хрустя гравием, Растов шел по дорожке быстрым шагом амбициозного молодого командира.

После войны его неприязнь к «зажравшейся Кубинке», с ее подогреваемыми унитазными сиденьями и фигурно стриженными самшитами, чудесным образом поутихла. Может, он просто привык и полюбил уют. А может, приезды Нины одухотворили этот благополучно-унылый край и сделали его чем-то вроде дальней окраины яркого языческого рая взаимно влюбленных…

Когда инструкции Марии Федоровне были даны, он почувствовал себя необычайно уставшим. «Как будто кросс в полной выкладке пробежал…»

Да, ничто не утомляло Растова сильнее, чем думы насущные о домашнем хозяйстве.

Поэтому когда на горизонте нарисовался начальник разведотдела полкового штаба Коробов и предложил майору сходить в непритязательную пивную «Морской прибой», расположенную прямо за выходом с территории части, Растов обеими руками ухватился за эту возможность расслабиться. Хотя с Коробовым, похожим на обритого налысо немецкого садового гнома, никогда особенно близок не был.

Не успели они взять по пол-литра «Ячменного колоса», как оказалось, что за соседним столиком выпивают взводные растовской роты: Ченцов, Галушкин и Осокин.

К 19.00 они уже набрались преизрядно. На основании этого Растов заключил, что ужин бравые лейтенанты, как и он сам, решили из развлекательной программы вымарать, ограничившись жирными, как ад, кулебяками из русской печи, печеным чесноком и панированным в ржаных сухарях козьим сыром.

Растов чинно ответил на приветствия взводных и воткнулся в свою кружку, ожидая, когда же Коробов, любитель расписывать под хохлому деревянные ложки, включит свою коронную пластинку: «А вот я вчера погляди, чего изобразил».

Однако вместо фотографий ложек, мисок и подносов Растова ожидала другая скучная тема: отпускная.

– Когда отпуск, Костя, не знаешь? – спросил Коробов, задушевно глядя в глаза товарищу.

– Откуда мне знать? Да и вообще, кто из нас разведка? Ты. Вот и разведал бы!

– У этих разведаешь… – вздохнул Коробов, обиженно глядя на потолок, словно именно там засели «эти», то есть начальство. – Понимаешь, мне важны даты…

– Ну, брат… Всем важны.

«Ячменный колос» отколосился как-то не совсем по правилам – он был не шибко свежим, да еще и с каким-то сладковатым, неправильным привкусом. Растов некультурно скривился и вернул непроглоченное пиво в бокал. Сделал знак бармену. Мол, что за нафиг?

А вот Коробов не привередничал – он был увлечен наболевшим.

– Костя, объясни хоть ты мне… Почему они нас в отпуск-то не отправляют? Мы же воевали? Воевали. Хорошо воевали? Да просто отлично, как по мне! Замаялись? Страшенно! Мне вон каждую ночь кошмары снятся. До сих пор…

«Ему-то чего снятся? Сидел в штабе, пока я наступление до самой столицы Навзара двигал. И пока мы Стальной Лабиринт защищали – снова же, сидел во все том же штабе… Впрочем, он же из разведотдела… Кто его знает, может, из пленных клонов секреты выколачивал… Такими методами, что теперь кошмары снятся».

Филиппики Коробова тем временем лились неостановимо:

– …И? И ну? Где результат?! Не для Родины результат – с этим-то понятно. Для меня лично! Почему бы нас отдохнуть не отправить, а рубежи пока пусть кто-то другой покараулит? Некому, что ли? Вон, полные академии желторотых…

– Думаю, тут другое, – лениво сказал Растов. – Оно, конечно, есть кому. Но командование чего-то боится…

– Чего именно?!

– Да мало ли чего! Рецидивов каких-то… Неожиданностей! Если вдруг что, они же нас долго будут из отпусков выковыривать… А молодежь им поначалу такого навоюет, что мама не горюй… Будут потери… Пресса завоет про некомпетентность и перефинансирование…

Коробов тяжело вздохнул.

Все то, что сказал Растов, он, несомненно, понимал и сам, иначе никогда не дослужился бы до начальника разведотдела. Но так уж устроены люди, что им проще жить, когда очевидность очевидного признают не только они, но и все вокруг.

Взяли еще по пол-литра – «Медового особого». А потом еще по литру. А когда в визоре началась трансляция футбольного матча, Растов, вызывающе равнодушный к футболу, написал Нине исполненное огня и муки сообщение и поплелся домой.

За спиной Ченцов с Осокиным горланили неофициальный гимн бронетанковых войск.

«Пусть враг хитер, мы во сто крат хитре-е-е!»

Утро 5 августа началось для Растова обычным порядком.

Зеленый коктейль из блендера: ботва редиса, молодая валерьяна, шпинат, черника, банан.

Витамины и лекарства – по-разному таблетированные, разноцветные, разновеликие, похожие на ягоды с пластиковых ягодных кустов.

Пробежка по Каштановой аллее и назад, в общей сложности десять километров. Пробежка вышла вялой и какой-то сердитой, «на характере» (ведь все-таки вчера было пиво!). Одна радость – Куллэ со своим «Кунаширом» на глаза больше не попадался.

Затем душ. Контрастный. «И в чем-то даже страстный», – усмехнулся Растов, вытираясь.

Завтрак всухомятку и чтение почты, по большей части околорекламного содержания.

Сообщение, отправленное Нине. Страстное чуть более чем полностью.

Нина проснулась поздно, спала плохо, жаловалась, что совершенно не хочет идти на работу и что все валится из рук.

Да, военюрист Белкина вновь работала по специальности. Возилась с офицерами так называемой ДОА – «Добровольческой Освободительной Армии». Эту горе-армию величиной в пару батальонов подлые клоны на скорую руку сколотили из пленных, преимущественно руководствуясь соображениями не столько военными, сколько пропагандистскими.

«Но они же предатели! А ты их защищаешь», – глухо ворчал Растов.

«Но они же наши, русские предатели. А значит – достойны как минимум понимания», – отвечала Нина, сама кротость.

Нине было тяжело – и морально, и физически. Редкий ее рабочий день длился меньше 12 часов. Но, несмотря на ворчание и нытье, Растов знал: он любит ее именно такой, любит этот жертвенный блеск в глазах и неукротимую готовность «во всем разобраться», любит эти глаза, глядящие с печальным вызовом.

После Нины – разговор с матерью, несмотря на ранний час уже как будто нетрезвой («со вчера?»).

«Ты представляешь, есть надежда найти Кешу! Представляешь? Поступила информация, он на какой-то планете… Глагол! Ты такую знаешь?»

«Впервые слышу».

Растов не воспринял всерьез слова матери о далекой планете с дурацким названием, где якобы нашелся Кеша. Хотя теория вероятностей вроде бы дает шанс и такому событию, отчего нет. «Она, засранка, всем его дает».

В 9.01 утра Растов уже сидел в кабинете зампотеха батальона.

Вдыхал лакомую горечь свежайшей молочно-кофейной пенки.

И слушал доклад о том, как трудно ремонтировать танки, потому что они холодные и тяжелые.

На обеде было как на танцплощадке – шумно, сложно и многолюдно.

Даже тот, кто по причине короткой командировки отсутствовал в части, старался вернуться к 14.00, чтобы не пропустить «блюдо от шеф-повара».

В этот день давали карпа с кедровыми орешками в кисло-сладком соусе – китайский кулинарный хит с многотысячелетней историей.

Аппетита у Растова абсолютно не было (чертов «Ячменный колос»!), но, как и все, против карпа он устоять не смог.

К рыбе он взял салат из пророщенной люцерны с костромским пармезаном и помидорами-черри, сбитень и тарелку нарезанного арбуза. И еще два двойных кофе. Ибо.

В тот миг, когда последняя арбузная косточка была уложена педантичным Растовым на тарелку, оставшуюся от карпа, в столовой завыла сирена и трансляционная сеть голосом дежурного по части проорала: «Боевая тревога!»

Внутри у Растова как будто сорвался с троса и понесся к центру Земли тысячетонный груз.

Вдруг ему стало по-настоящему страшно.

Ведь он слишком хорошо помнил: 9 января, когда напали клоны, их подняли по тревоге точно так же, вот в точности так…

Первым делом он подумал о Нине. «Только бы она была в безопасности!»

Вторым – о маме.

И лишь затем оформилась в холодные как мрамор слова мысль: «Снова война».

Растов встал из-за стола, утер рот салфеткой и быстро, как только мог быстро, побежал к выходу из столовой.

Таких, как он, было много. Точнее – все.

Пыхтя, Растов потрусил к боксам, где стояли танки. Бежать с набитым брюхом было не очень. Майор мысленно поругал себя за жадность.

«Все эта ваша Кубинка! Делает из бойца кишечник на ножках!»

Рядом с Растовым бежали и пыхтели его товарищи. На лицах многих читалось неверие, точнее – нежелание верить.

«Обычная тревога, вот и все. Учебная. Просто дурак дежурный оговорился, назвал «боевой». Ничего страшного».

Никто ничего не объяснял и ничего не комментировал. У Растова даже мелькнула шальная мысль позвонить отцу.

Спросить: «Пап, а что там, в государстве, вообще творится, а?»

Спросить, как он спрашивал в садике, когда, например, над Столицей взлетал арками и фланировал драконом неожиданный, по случаю чьих-то именин, фейерверк.

Но майор, конечно, выбросил эту мысль из головы. А что, если и впрямь война? Сколько человек сейчас пытаются дозвониться до всемогущего Александра Павловича? Тысяча? Десять тысяч?

Вот выскочили из боксов на танках.

Приготовились стену ломать, как это водится по настоящей боевой тревоге для «ускорения процесса рассредоточения».

Но тут – окрик все того же дежурного по части.

Мол, стену ломать – ни в коем случае! Моторы не глушить, ждать дальнейших указаний.

Затем наконец в наушниках раздался скрипучий баритон комбата Зуева.

– Нет, товарищи, это не нападение. Поступил приказ срочно передислоцироваться на планету Тэрта… Клонских недобитков ловить будем.

– Значит, все же не война, – сияя широким красным лицом, произнес Игневич.

– Не война, не война, а убить могут, как на этой вашей войне, – промолвил фаталист Кобылин.

«Эх, Нина не придет…» – подумал Растов печально.

Глава 2

Не война

Август, 2622 г. Город Синандж Планета Тэрта, система Макран

Что думал Растов по поводу этой странной боевой тревоги?

Думал, что название планеты – Тэрта – говорит ему немногое: что-то крупное и стратегически важное в Конкордии. Но мало ли в Галактике крупного и важного?

А больше ничего не думал. Не до размышлений ему было. Ведь требовалось проследить, чтобы взводные командиры и ротный старшина Вергун впопыхах ничего не забыли: двойные боекомплекты, запчасти, топливо, провизию, воду…

Еще вспомнилось, что «рота, быстро поднятая по тревоге, не считается спавшей». Так приговаривали они в кадетстве, будучи дежурными по казарме Харьковской бронетанковой, когда приходилось среди ночи поднимать товарищей в ружье.

К их ситуации, правда, эта прибаутка не клеилась, ведь выдернули их не из постелей…

Когда грузились в войсковой транспорт «Авачинск», Растов получил ожидаемый вопрос от Кобылина:

– Ну и чего там еще начальство измыслило? Неужели десант?

– Нет, вряд ли, – сказал майор. – Нас грузят на войсковой транспорт, а это означает обычную переброску. Так что если и в десант, то не сразу.

– В каком-то смысле это плохо, – таинственно заметил Кобылин.

– Чего ж плохого-то?

– Да я вот в Египет собрался. Там меня на Синае Пехлеван ждет!

– Пехлеван?

– Ну как же! Помните кобеля собаки динго, которого я подобрал в Египте? Я его Пехлеваном назвал! Оставил его там одному надежному товарищу, Наифу Рессалину. Пока с войны не вернусь. Только собрался проситься в отпуск, а тут эта тревога!.. Как бы этот Рессалин собаку мою не выгнал…

Растов помнил ценную находку Кобылина. Конечно, никакой то был не динго… Так, в лучшем случае помесь корги с дворняжкой. Но фантазии боевого товарища следовало уважать.

– Ну допустим. А почему ты в десант так рвешься? – полюбопытствовал Растов.

– Так чтобы быстрее обернуться! Раз – десантировали. Два – мы всех убили. Три – обратно домой. Четыре – я лечу на Синай! Если все споро провернуть, в двое суток уложиться можно!

Растов одобрительно ухмыльнулся.

– Вижу, Навзарский рейд привил тебе вкус к молниеносной войне.

– Только так воевать и нужно! Не можешь молниеносно – вообще не воюй! – с горячей убежденностью воскликнул Кобылин. – Вот я сейчас читаю. – Он вытащил из нагрудного кармана замызганную книжку и потряс ею перед носом Растова. – Немец один написал, Юнгер. Называется «В стальных грозах».

– В стальных? Танкист, что ли?

– Да нет, это про Первую мировую войну. Шестьсот лет назад!

Растов наморщил лоб, припоминая.

– Так у немцев танки тогда уже были. И вроде хорошие.

– Они у немцев чуть позже появились, командир. В Первую мировую – еще не было. Юнгер этот – он в пехоте служил, ротой командовал. Ну и вот написал мемуары. Как они там воюют. С англичанами.

– Ну и как? Молниеносно воюют?

– Противоречиво. Перед атакой – трехдневный артобстрел, а потом они волнами бегут на вражеские окопы… Вот тут по возможности молниеносно, да. Но выжившие англичане косят их из пулеметов, в упор… Так что приходится падать обратно, носом в землю… А дальше как карта ляжет: иногда полку Юнгера удавалось прорвать все линии окопов, перебить всех пулеметчиков! Пойти дальше, на простор вырваться!.. А иногда останавливались прямо в первом же окопе. Ну и все, конец наступления. Продвижение вперед – триста метров. Понимаете?

– Понимаю. А позитив?

– Позитив в том, что они были очень храбрые люди. И когда все-таки атака шла удачно, то за два часа без всяких танков они могли наделать таких дел, что у англичан разбегались целые дивизии… Ну а мы-то сегодня умеем воевать получше тех немцев, верно? Вот я и говорю: хорошо бы в десант. Да поскорее.

Логику своего боевого товарища Растов все равно не понял. Впрочем, в этом был весь Кобылин.

Столица планеты Тэрта называлась Синандж.

Меньшая и лучшая половина города стояла на острове в океанском заливе. Большая и худшая – вытянулась вдоль побережья уже на континенте. Через залив были переброшены мосты, сшивающие городские половинки в единое целое.

«Авачинск» приземлился на одну из немногочисленных свободных площадок военного космодрома. По левую руку от транспорта громоздился внушительный линкор-авианосец «Суворов». По правую – тянулась аккуратная линейка однотипных фрегатов проекта «Беспощадный», рабочих лошадок военфлота.

Перед «Авачинском» серели в ряд танкодесантные корабли – «Константин Ольшанский» и еще три каких-то.

Стоило их транспорту сесть, как из «Ольшанского» на бетон выползли открытые штабные мобили-вездеходы с эмблемой военно-космических сил и покатились к ним.

Пока бронетехника покидала «Авачинск» (кто-то с нижних палуб своим ходом, а кто-то с верхних посредством грузовых кранов), навстречу мобилям вышли комполка Кунгуров, комбат-1 Зуев, комбат-2 Жевнев, комбат-3 Мирошник и еще десятка полтора офицеров комсостава, включая Растова.

Из головного мобиля выбрался здоровый кабан борцовской комплекции в форме капитана третьего ранга и с толстым портфелем в руках.

– Михаил Тенюх, – отрекомендовался он. – Командир «Константина Ольшанского», а по совместительству начальник ОДК – отряда десантных кораблей.

Танкисты тоже представились.

– Тут у нас все немножко кувырком, товарищи… – перешел к делу Тенюх. – Еще час назад я имел предписание перебросить вашу часть на другой край континента, в лесной массив возле города Тихш. Была ориентировка, что в Тихше запланирован мятеж…