Стихотворения. «И вновь я в этот день осенний напрасно помню о тебе…»

Стихотворения

«И вновь я в этот день осенний напрасно помню о тебе…»

Владислав Александрович Белозор

© Владислав Александрович Белозор, 2021

ISBN 978-5-0053-6847-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лист

На чёрном дереве то клонится, то бьётсяиссушенный под зноем лист,а мутный день за днём осенним льётсятуда, где будет мир спокоен, бел и чист.Но держит лист в морщинах потаённых,в тускнеющих оттенках желтизныбесценный след скупых, прекрасных и влюблённыхлучей погибнувшей весны;и памятью себя он лихорадит,желая только одного —сорваться с дерева скорей, ведь не изгладитвесна грядущая морщины все его.

Дума

Напрасно строим мы ослепшим упованьемсвои в грядущее все цели и мечты —останутся они под звучным лишь названьемвенцом напыщенной душевной нищеты.Мы веруем умом, душою и деламипророчествам, словам и мнениям людей,но правду ясную своими же глазамине видим в скоростном потоке смутных дней.Наличием свобод, культуры, просвещеньяво дни торжеств блестим так чинно напоказ,но грубое в мирских привычках заточеньепривычно день за днём разоблачает нас.С тупою жаждою высот мы горделивоучением хотим себя преображать,но чуждости к нему прикрытой и брезгливойнесём корыстно вслед лишь тягость и печать.Непререкаемой, ведущей в жизни властьюсоздали царство мы приятных нам путей,водимые, как тень, за гадкой, жалкой страстьюс толпою близкою далёких нам людей.Всю жизнь мы новому читаем поколеньюлегко и подло так высокую мораль,но ждёт его уже за нашей бледной теньюлишь тучами и мглой окутанная даль.Отвергли дерзко мы с горящими глазамиушедший тяжко мир гнетущих нас эпохи не хотим признать увязшими умами,что новый мир не нов, расколот и убог.Нахлынувших идей безумные обличьяот общей праздности одели мы себеи приняли сквозь дух надрывного величьябездейственный сюжет в навязанной судьбе.Росли мы без борьбы, без целей, без сомнений,но с предрассудками под солнцем зла и лжи.Так между сорняков цветок растёт весенний —заложник и герой губительной глуши.И промелькнувшим лишь, как призрак, силуэтомкартинный наш портрет в историю войдёт,как след единственный от нас на свете этом,как след ничтожных дел и мелочных забот.

День нашего праздника

Когда приблизится наш путь до разветвленья,и, будто как наедине,эмоций красочных пленённые свершеньяприходится увидеть мне,тогда я вижу лишь сквозь ширму просвещенья,сквозь глянец правильных очейзатверженный порок, беспечность, ослепленье,обман и глушь привычных дней.Когда начертано и ревностно и милоВсе в стройный выстроятся ряд,и властная затем, пожизненная силанатянет гордо твёрдый взгляд,тогда я слышу лишь, как точно, в приговоре,больших речей нескладный звук,навязанной мечты глотающее морепод громом хлопающих рук.Когда широкою и ярко ядовитойобтянут лентою себя,и словно, станет жизнь и полной, и открытойим после праздничного дня,тогда я знаю лишь пожизненные цеписвоих сомнений, чувств и думи вновь отторгнуто я вижу, как нелепытуманной жизни свет и шум.Когда счастливых лиц сплотится вновь собранье,чтоб напоказ запечатлятьсвоё цветущее достоинством призванье,в чистейшую альбома гладь, —тогда предвижу я с презрительным прозреньем,как буду много лет спустясмотреть под всё таким гнетущим впечатленьемна вечно лишнего себя.Когда на жалкий миг поднявшийся напитокумелой, смелою рукойплеснут в стаканы всем, как мучащий избытоклет лучших в жизни сей пустой, —тогда я помню лишь растерянные годыа в них – мерцающий обман,ведь от мечты моей остались только сводынад пропастью незримых ран.Когда, протянутый легко и без участья,в конце торжеств напрасно данзаветных, будущих побед, стремлений, счастьямне символический стакан,тогда сей чудный день мне станет безнадёжнопоминовенья смутным днём,днём верной памяти о всём, что так ничтожноя схоронил в краю чужом._________Но вера у меня одна живёт святая(её не сгладит торжество),что, гладь альбомную в грядущем пробегаяс дрожаньем взгляда своего,не стану чувствовать за жизнь мирского раяни слёз, ни скорби… ничего.

Обращенье (К Д. М.)

Обращенье странно, тугоя пишу к тебе,хоть почти как друг для другабыли мы в толпе.Обо мне случайно где-товспомнишь ты едва —вряд ли в мире мной задетачья-то голова.Но храню как можно шире,словно оберег,над собой в прохладном миретёплый, чистый смех,чтобы память не смущалаи чтоб не врала,будто жизни было мало,будто жизнь мала.Может быть, ещё случитсяв жизненных поляхвстретить памятные лица,успокоить шаг.Жизни яркой и нестаройобсуждая путь,помянуть меня хоть паройслов ты не забудь.Ты скажи, смеясь со всеми,что я всё такойне имеющий проблемы,странный и смешной,что не знаю и поныне,сидя взаперти,я о жизненной картиненичего почти.Но о том, что я когда-товыдавал тебев правде, сумраком объятой,о своей судьбе,не скажи тогда. Не надопамять их смущать —с миром вечного разладаслухом не понять.Я на жизнь глядел с боязнью,как издалека,и носил, как перед казнью,маску чудака.Помяни меня без спеха,чтоб ещё хоть раз,вместо жизненного смеха,смех бы шёл от вас.

Свидетельство

Сквозь толщину стекла мирскогомне жизнь была виднаи я пытался снова, сноваузнать, чем есть она?Но, резким блеском обдаваясквозь мутный слой стекла,мне жизнь, как точно сила злая,увидеть не дала.А всё, что красочно и милоза гранью видел я,то подлым ядом лишь травилов тумане бытия.Хотел умом я простодушным,какой мне жизнью дан,постичь в тумане жизни душномсей жизненный обман.Всегда забыться можно былов себе и в мелочах,но с вечной, злой, насущной силойбыл смутным каждый шаг.И миру дикого кривляньяя, словно как назло,придумал мир без подражанья,где вольно и светло.И этот мир мне кровлей близкойслужил, как будто сон,а мир действительности склизкойтогда мне был смешон.И коль увижу я однажды,что стёкол вроде нет,и что способен я, как каждый,смотреть на этот свет,тогда пред мной, шумя грозою,восстанет, молчалив,тот свет, где жил я сам с собоювсе чувства заглушив,тогда уж станут стёкла злые,стянув скупую гладь,как тени жизни роковыев уме моём стоять.Пусть будет мир мой, будто тучей,являть себя умуи против жизни злой летучейсвидетельством ему.

Сад

Между границами пёстрой громады,между застройки скупойсад, зеленеющий в вольной прохладе,скрылся за тёмной листвой.Словно в тумане, под облаком дымаон уже встретил закат.Но всё так густо и так невредимоты зеленей давний сад.Запах живительный мимо проноситс пылью калёною вслед,но ничего сад у ветра не проситв душном предчувствии бед.Ценной и душу глушащей волноюмир отовсюду богат.Но с мелодичной своей тишиноюты лишь молчи, верный сад.Грустно умоется весь он росою,вспомнив опять о былом,но облаков лёгкий ход над собоювдруг повстречает кругом.Память глубокую, чувства живогов свете о нём не хранят.Но́, как объятое трепетом слово,ты всё живи, странный сад.Луч озаряющий солнца златогов чащу проникнет едва ль,и так смиренно сад видит всё сноватенью покрытую даль.Памятью дышит в нём каждый листочек,как и лет много назад,и одинок он с ней лишь на чуточек.Ты не забудь, вечный сад.

Что, если?

С прямым путём людей окружныхдавно пошёл уж я вразрез,но, бросив тень их жизней душных,иной в себе держу я вес.Когда же интерес мой хмурыйпридумает взглянуть себена блеск их знаковой натурыв кружащей голову толпе,тогда на фото безупречномя вижу выпяченный следпристрастий жалких в бесконечномпути цветущих крат лет.И с умственным гляжу я трескомна силуэт их плоских лиц,припавших пред житейским блескомбезумно и так цельно ниц;и в диком вижу произволе,как личность купленная ихтеперь осталась уж не боле,чем на песке размытый штрих.Былые вдруг припомню годы,когда на них я живо мог,как на попутных от природы,глядеть без грусти и тревог.Предамся думе я тяжелой —и видит замерший мой взгляд,как жизни гордой и весёлойидёт безудержный парад.И с этой правдою гнетущейживу на свете я один,как неприкаянно бредущийзагробной тайны властелин.И за чертою идеала,в котором жить дано другим,душа моя вопрос ронялапод восклицанием немым:«Что, если истинны прикрытойк закату их всевластных летсвоей волною ядовитойне даст постичь им подлый свет?Что, если тяжесть всю земнуюмне должно унести с собой —и будет пройденным впустуюидейный путь моей душой.

Пожелание

Страшись всех лёгкостных удач,страшись всех ценных упований,своей их целью не назначь:они – мираж, смешной и ранний.Страшись мелькающей любви,страшись всего, что воспарило,и вечной, высшей, верной силойигру их всю не назови.Всё то, что может их обманнести пред скорым взглядом резко,всё то сплошную пропасть ранготовит под покровом блеска.Всего они тебя лишат,перечеркнув навек былое,и дикой мысли о покоеуже не вынесет твой взгляд.Пусть жизни лучший оборотпод властью сладостного дымаот глаз твоих лишь ускользнётс твоей судьбой решённой мимо.Пусть в смене бурных возрастовне заразишься скверной жаждойи пусть своею мыслью каждойк утрате будешь ты готов.Пусть к мудрым прихотям толпы,ко всей вертлявой сверхвозможнойгранице их большой тропыты будешь глупым безнадёжно.Пусть чистой, гордой жизни ложьтвоей заране будет пищей,чтоб ты не стал смешной и нищий,привыкнув правду видеть сплошь.Пусть мира светлые путитебя разочаруют скоро,чтоб, вдруг оставшись позади,глядел на всё ты без укора,чтоб глупость жизненного злас волною плещущего ядадуша одним презреньем взглядаотворотить бы вмиг могла.

«Там, где ветки пальмы старой…»

Там, где ветки пальмы старойк суше дальних береговнеразлучной скучной паройгнутся множество годов,где тропичная погодапродолжает год от годав остров пышный без людейпринимать невесть откудазатяжной сезон дождей,как единственное чудо, —там, где вихрь порой проснётся,завывая где-то там,и как будто предаётсядом забытый странным снам,где, сквозя в протяжном вое,ветер память про былоесловно бы расшевелит,всколыхнув покой забвеньяв щелях, между стен и плитравнодушного строенья, —там, где в ящике комодабыл покинут без тревогс незапамятного годакомикс канувших эпох,где под царством жалкой пыливсе рисунки сохранилина желтеющих листахнебывалые мгновенья,как навек застывший прахот живого впечатленья, —там, где каменной пустынебез границ посвященаи безжизненна поныненедоступная луна,где сквозь тишь скупого духавечно чудится так глухо,как в раздольном тупикешепчут мертвые каменьяна безмолвном языкерока, скорби и томленья, —там порой, как призрак, бродитмысль усталая мояи глаза мои уводитот законов бытия,там, в безмерном отчужденье,обрывается теченьедней растерянных моихпод царящею волноюзвуков светских и пустыхзвуков, полных суетою.И хоть нет там упованья,нету лучших чувств души,а высокий луч призваньяневозможен в той глуши,но туда с сухим порывомв замиранье молчаливомлучше уж глядеть порой,чем за шумною стеною,как ни мёртвый ни живой,лишь бродить и пред собою,как пред вечною горой,неподступной и глухою,слушать жизни звук чужой.

«Мне каждого мгновенья в жизни жаль…»

Мне каждого мгновенья в жизни жаль,хоть не влекусь я к ней с природной силойи хоть меня она не усладила,хоть чувства в ней мои как точно сталь,которая натянута струною,и хоть не смел ждать милость над собоюя от судьбы в искусственных путях,где был смешон и жалок каждый шаг.Подобно как свиданью недоступныйпреступник ждёт бездушный приговори на тюрьме свой долгий странный взортак трепетно хранит, где он, преступный,один провёл последний жизни срок, —так я гляжу на всё – и дикий рокво всяком уж мне видится движенье,и горечь вновь, терзанье, сожаленьево мне гниют, теснятся и дрожатза каждый пульс тех впечатлений бывших,скупых, больных, но всё же не остывшихот холода сомнений и преград.И, может быть, страшней всего утратавсех этих чувств и замкнутой измятой,утратами напоенной души,одной моей под ясным солнцем лжи.Когда ничто уж душу не тревожит,и от родной тоскливости в глазахостался лишь летучий, хладный прах,ужаснее всего тогда, быть может.

Одиночество

Порою все мы говоримо том, как жить на свете худо,когда не даришь ты другимчастицу собственного чуда;о том, как страшно одномуглядеть на мир потухшим взглядоми сквозь его туман и тьмуне увидать кого-то рядом.Мы любим властно уверять,что наша жизнь не одинокаи что окажется опятьона прекрасной и широкой.Но вряд ли кто-то испытатьмог на пути своём открытомвсю одиночества печатьс его «разбившимся корытом».Один я средь глуши родной,как господин земель суровых,имея в памяти глухойлюдей смущающих и новых.Искать напрасно было б мнес надежды полными глазамик людской надменной вышинеподход ничтожными шагами.Игру и жизнь чужих людейне смог постигнуть мой рассудок —и стал мир для души моейубог, презрителен и жуток.И хоть бесценные слыхалсужденья, истины и знаньяот лиц духовных я, но ждалнапрасно ждал я пониманья.Я хмурый, вдумчивый, немой,когда так смутно весть узнаюо том, что кто-нибудь инойсудьбу свою приблизил к раю.Их вера в должный оборотдоступных всем добра и счастьявознаградилась без заботи без душевного ненастья.Надежды, жалкие, как сон,средь жизни растерял давно яи знаю: будет посвящёндень каждый мой тени покоя.Быть может, в вечной уж тени,куда идём мы от рожденья,припомню я былые днибез искры злого сожаленья.Быть может, будучи один,я мир иной вокруг откроюи груз пожизненных морщинне унесу туда с собою.Быть может, после жизни сейс её безжизненным теченьеммне станет вздох последних днейнеизъяснимым оживленьем.Быть может, мне на свете томзакон всевышнего сужденьязаплатит светлостью, крыломи чудом ясного виденья.Быть может, я увижу в нём,что жизнь мирского искривленьяприснилась мне напрасным сномв моём краю уединенья.

Желание

Как же я порой желаюнад округлою Землёюстать несущейся без краюэтой тучей грозовою!Как бы мог дышать легко янад бушующей досадой!и теснящей гуще знояотвечал бы лишь прохладой.Как бы мог висеть впустуюнад пристрастными огнями!и туманность их больнуюразрежал бы я дождями.Не узнал бы никогда яо законах тяготенья,и борьба мне их смешнаяне имела бы значенья.Не искал бы я приютасредь заглохшего простора,не смущался б ниоткудаброским образом позора.

Паутинка шестьдесят второго

With great power there

must also come great

responsibility.

Stan Lee

С приходом великой силы

должна прийти великая

ответственность.

Стэн Ли (англ.)

1Я лежал в законченном бою,под нависшими клочками дымаи на рану тяжкую своюлишь смотрел, смотреть желая мимо.С ней одной лежал наединев жадных джунглях чуждого мне края.Лишь чертой теперь виднелся мнемой «Фантом», дымя и угасая.И так точно гасли вместе с нимвсе мечты мои, предо мной немея:жаждой денег, славы был томимсловно лишь в одном померкшем сне я.И не мог найти нигде вокругя ответа на свое молчанье;и терял мой военный дух,как «Фантома» смутное названье.И так странно всё вокруг меняоблекалось ранним вечным светом,но жить боле не желал и дняя, герой страны, на свете этом.2Но увидел вдруг я пред собойпаутинку светлую так рядом,и в её узор судьбы инойвпился я своим ожившим взглядом.Как виденье, здесь она быласредь умов, охваченных войною,в гуще страха, хаоса и зламне одна понятной и родною.Охватили трепетом в тот миги порывом нового страданьяиз потухших детских лет моихяркие меня воспоминанья.И, как ране, я в своих рукахбудто вижу комикс о герое:молчаливо свой трагичный шагон влачит в молчание ночное.И так мне он памятно знаком,в мире чуждом, гордом и прельщённомставший Человеком-паукомтот подросток с видом потаённым.3И пред мной вдруг поднялась кругомс яркой, грустной и тревожной краской,вся в борьбе отчаянной со злом,жизнь его под злополучной маской.И так ясно вспомнил я затем,как держал ответственность он святои, не понимаемый никем,получал утрату за утратой.Жизнь свою он риску поддавал,о наградах и не помышляя,и терзался вечно и страдал,сам себя от мира отвергая.И всё видел в комиксе я том…и так остро вспомнил вдруг её я…в том далёком шестьдесят второмпаутину за спиной героя.Эта паутина за спиной…как же стал вдруг снова понимать я:это символ долга пред судьбой,верный символ дара и проклятья.4И теперь я в прошлом за собойзаблужденье видел роковое,как под краской жизни молодойвпечатленье предал о герое.Предал я с насмешкою своей…так надменно… с твёрдым порываньемценный образ тех погибших днейи порыв к добру во взгляде раннем.И, летя безумно сквозь войну,до последнего с судьбой вою,эпохальную мечту однуслепо так преследовал свою я.И теперь один, в краю чужом,здесь лежать остался навсегда я,и уж мертвым засыпал я сномс паутинкой из родного края.И теперь бы блеск своих победя отдал, чтоб лишь вернуться сновак тем фантазиям погибших лет,где живёт высокое их слово.5И почудилось, должно быть, мне,как поднялся ветер надо мноюи сорвал, унес к моей странепаутинку будто бы живою.И отрадно, грозно так онана глаза печальные героюпопадётся… и ему однапуть укажет силой неземною.Где-то там бредёт один геройнеподвластной и железной воли.В тот далёкий шестьдесят второйя не мог смотреть уже без боли.Со своей борьбой наедине,голову бессильно опускаявдаль идет навстречь седой лунеистинный герой родного края.И всё мнилось мне последним сном,как летит свободно, невесомопаутинка эта над крыломмоего подбитого «Фантома».

Герой на странице

I know at last that a man can`t

change his destiny… and I was

born to be… Spider-man!!!

Stan Lee

Я наконец-то понял,

что человек не может изменить

свою судьбу… и я был рождён,

чтобы быть… Человеком-пауком!!!

Стэн Ли (англ.)

Я комикс из прошлого знаю далёкого(уже ему боле, чем лет пятьдесят),