Порча

Идея, что можно взять оружие и приставить его к виску, облегчает существование. В мечтах я застрелился уже пятьсот миллионов раз – я играю, заряжая сначала один патрон, когда ничего не выходит и с третьего раза, я начинаю злиться, закуриваю и добавляю еще патроны. Меня начинает тошнить, тупая боль возникает в грудной клетке. Но тише Пётр, тише, ты ведь не знаешь, что было до этого. – А я его убил!

Мы снова долго не виделись с Городничевым. Сначала у него были

дела тут

потом он улетел в Поднебесную, встречал с новыми знакомыми День китайского образования, после чего вернулся и снова не приезжал. Я тоже не навязывался, нас с Петром занимали проблемы интереснее революций. Слухи о том, что Лука набирает популярность, оставались просто слухами. Я не верил в них до той самой минуты, пока он не возник передо мной.

Городничев скрутил в трубочку агитационную газету со своей фотографией на главном развороте и машинально похлопывал ей по ляжке.

– Ты в команде или нет? – сухо спросил будущий вождь.

Я ждал этого вопроса давно. Как только услышал от его брата, что команда существует. Ждал, но готов к нему не был.

– А что надо делать и сколько за это дадут? – спросил я и тут же пожалел о своем вопросе. Поскольку в следующую секунду на меня посмотрели его глаза.

Только два раза в жизни я видел подобный взгляд. Первый раз – на сходке чьих-то пенсионеров, где оказалась бабуля, начинавшая карьеру санитаркой во время второй мировой. Я тогда экспериментировал со своим образом жизни и имел неосторожность сказать об этом вслух. И она, бабуля, а точнее сказать человек, – на меня посмотрела. Мне кажется, я побелел от ее взгляда.

Так через секунду я понял, что передо мной стоит уже не тот Лука, которого я знаю столько времени, а черт знает кто стоит. И он приехал ко мне на автомобиле с личным водителем, чтобы смотреть вот такими глазами…

Я промямлил что-то в том смысле, что мы – люди, пока еще далеки от его идеалов.

– Это не вы далеки от моих идеалов, – сказал Лука, – это мои идеалы далеки от вас.

Нет, ну просто зазнавшийся мудак, – подумал я.

– А делать-то что ты собрался? План какой-нибудь есть?

– Нам нужны люди для чистой и для грязной работы. И вообще для любой работы. Волонтеры, юристы, дизайнеры, программисты, врачи, стрелки… Этому режиму осталось от трех месяцев до полугода. Запад продавливает цены энергоносителей, резервные фонды истощены, в офшор выводятся даже проценты с продажи мороженого, силовики скоро откажутся его лизать.

– И?.. – Я не знал, как сформулировать вопрос, но стало интересно, что будет дальше.

– Сначала будет информационная война. Когда они ее проиграют, а мы выиграем, начнутся протесты и забастовки. Механизм давно уже отработан – собака выскакивает из своей конуры и начинает слепо лаять по сторонам, тогда из темного леса выходит Дубровский и с ужасным воплем УАА-Й-А делает прошлому харакири.

Той же ночью Городничев поставил передо мной первую задачу – построить сеть штабов в центральном регионе. Мы ударили по рукам. Правда, я не понял, это работа за деньги или нет. Не то, чтобы это важно, просто я не понял. Но как говорит Марк, – я жил в слишком холодной стране, чтобы думать только про деньги.

У Луки было несколько основных помощников. Некоторых я знал в лицо, про некоторых только слышал от блаженного брата. Брат жил один, и собрания партии проходили, в основном, у него – летом на ковриках в саду, между кустов и яблонь, все остальное время – дома. С момента начала компании к Городничеву примкнуло много интересных людей: местные плохие поэты, бездельники, интеллигенция, практически все они сразу же разбежалась. Зато через них пришли другие – бойцы с подворотен, сумасшедшие, фанаты. Обритые наголо, страшные и решительные, в кожаных куртках, как будто сейчас девятьсот восемнадцатый год. Некоторые из них, – вернее, один толстый китаец, крышевавший в девяностые мелкие фирмы, – даже говорить внятно не мог, он только широко расставлял пальцы и тяжело дышал.

– Не пугайся этих, – наставлял Лука, – но и лишнего не болтай, на всякий случай…

За первое мое арендованное помещение на улице Тараса Шевченко мне стыдно до сих пор. Попробую объяснить, – родители воспитывали меня в режиме жесткой экономии, временами чуть посвободнее, но все равно скромно. И теперь, даже когда деньги есть, я автоматически стараюсь их не тратить.

Проблема не в том, что я снял офис в дореволюционном бараке, где половина окон была выбита, а второй этаж закрыт из-за частичного обрушения потолка. – Для того, чтобы попасть в наши помещения, приходилось минуту наощупь пробираться по темному коридору. Крепить там лампы означало подвергать свою жизнь опасности. К тому же освещение могло напугать посетителей. Единственным человеком, не боявшимся находиться в здании, был охранник. Но смелость давалась ему в обмен на вменяемость… Он никогда не трезвел, а если вдруг такая угроза появлялась, он оставлял пост и спешил на соседнюю улицу за водкой. Так и получилось, что на вторую неделю пользования офисом нас ограбил его «двоюродный братан», которому доверили немного поохранять вместо себя.

Но все это можно было бы терпеть. И даже терпеть долго. Если бы не одно скорбное обстоятельство, – ровно через полтора месяца аренды, когда мы, наконец, закончили ремонт и принесли нужное количество стульев, десятый дом по улице Тараса Шевченко рухнул, погребя под собой матрас отлучившегося охранника, ноутбук Луки и все наши тридцать два офисных стула.

Городничев успел выступить там всего однажды, – на следующий день после ограбления.

Поскольку главный и самый большой наш флаг, декорирующий стену, был вырван братаном вместе с фрагментами штукатурки, выступление проходило на фоне плетеной ширмы, найденной в одном из опустевших кабинетов.

– Нельзя сказать, где именно стоит прогрессивное развитие человечества, – начал Лука, когда все собрались, – но мы должны признаться, что оно стоит там уже достаточно давно. Не надо прятаться за спины, оно стоит по нашей общей вине. В этом виноват каждый! Но если вы прямо сейчас, не дослушав, начнете себя карать, – это будет пустой тратой времени. И без того в каждом человеке найдется много всякого, за что его можно не любить. Ребята с задних рядов, кончай трепаться! Подходите, тут еще несколько мест! Городничев с нежностью оглядел ряд прекрасных стульев, купленных мной за сущие копейки у работника счетной палаты.

– Поднимите руку те, кто пять раз в неделю ходит на работу в ботинках, которым больше трех лет?

Народ слегка оживился.

– А теперь поднимите руку, кто привык и отчаялся, кто думает, что ничего нельзя изменить! Так вот знайте, вы правы, – ничего изменить нельзя! Люди в кремле продолжат уродовать и без того уродливую конституцию, гробить образование и открывать для нас новые кладбища. Они хотят, чтоб мы просыпались и засыпали на их плантациях, а когда подохнем, ну что же, нас сменят дети. Наши несчастные дети, выросшие в клетках.

Моя программа логична и понятна любому школьнику. Прежде всего, каждый уважающий себя человек должен, как следует разозлиться. Просто посмотрите вокруг! На эту вот раздолбанную стену, на отсутствующий стяг, на грязь и ложь, на ржавые решетки. Вы наблюдаете, не что иное, как власть. Она кричит о том, что ей уже невмоготу, она больна и слаба. Она мертва! Но ее труп до сих пор приходит к вам смердеть и требовать денег.

Сегодня мы отвоюем у них пулемет, через неделю они сдадут нам пушки, а к концу месяца мы зайдем в кремль, – Лука машинально сжал в четырехпалой руке что-то, что он вытащил из кармана, похоже, это были какие-то таблетки, и размахивал ими, пытаясь завести публику. – И мы в него зайдем! Это даже не цель, это этап на нашем пути, нулевой километр, с которого мы начнем лечить нашу империю.

Возможно, Городничев был неплохим теоретиком, но оратором он был никудышным. Половина публики не досидела до конца выступления, остались только самые прямые и бритоголовые, способные воспринимать угрозы и острые выражения.

– У нас есть примеры построения нового общества на принципах общины, братства, отделения себя от цивилизации, альтруизма, заботы о других. Все эти примеры – неудачные. Достаточно упомянуть общество Шейкеров в США, Фаланстер в Молдавии, Коммуну Пуллмана и многих других. Может кто-то из вас мне сказать, где теперь Коммуна Пуллмана?

Марк,

что мне делать?

Скоро будет год, как я разучился испытывать удовольствие. Я захожу в кафе и ем там вкусную еду, заказываю красное вино. Иногда прошу, чтобы мне его разогрели. Но это кафе Марк, не ресторан. Они отправляют меня к микроволновке, представляешь? Где я, как полный мудозвон переливаю вино в простой кухонный стакан, чтобы можно было его запихать в печь. А за мной создает очередь дева с тарелкой остывшей лапши. Я устало смотрю на ее тело. Оно ледяное и сделано из ножей. Стальная грудь – о сосок можно порезаться. Я перевожу глаза на свой поднос. Не помню, когда у меня был секс в последний раз. Помню только, что это было во время Машиных месячных. Я знал, что она уходит, точнее уже ушла, умерла… и трахался с мертвецом. В ней сломалось что-то, отвечающее за жизнь. Ее больше не было. Только остатки кровоточащего тела, несколько вдохов и выдохов.

Робкая девочка, которая подходила сзади и обнимала меня, кончилась. Ты не представляешь, какая на месте ее образовалась злобная сука. Валентина говорит, что она дозрела до своей истинной природы. Половину жизни она старалась быть хорошей и справедливой, от чего мучилась и болела, а потом она стала подлой и теперь ей хорошо и спокойно. Это у них счастьем зовется, Марк.

Я устал. Не знаю, что нужно сказать этой оголодавшей с тарелкой лапши, чтоб она хотя бы на меня посмотрела. И что делать потом, когда посмотрит…

Вежливость похожа на смерть, ты стараешься не беспокоить людей, быть для них неназойливым, невидимым. Тебя для них не существует. Нет. Смерть. Вежливость.

Кто-то украл из этого мира любовь, все хотят только безопасности. Может, поэтому они всегда так заняты? Искренне не понимаю, что они делают каждый день с утра до позднего вечера, переезжая с места на место, отдавая друг другу какие-то деньги. Они не хотят погулять со мной, хотят только ездить и передавать эти ебаные деньги. Марк? Мне надо платить им, чтоб они со мной гуляли?

Когда-то давно женщины ценили в партнере три способности – защищать, служить и подчиняться. Если мужчина обладал качествами лидера, на него даже не смотрели, ставили на нем крест. Он же не даст собой рулить, на нем нельзя врезаться в другого! Поэтому эталон мужчины многие годы был – военный. Машина повышенной проходимости. А сейчас уже и военный не ценится Марк, сейчас ценится только дурак, паства, теленочек.

Нагретое вино очень быстро остывает. Едва поймешь бестолковость этого мира, а оно уже опять еле-теплое. Не сидеть же мне у микроволновки целый обед! Конечно! Лучше я встану и уйду. Уйду через все эти кресты и надгробья, сквозь ограды за пруд и поле, уйду сквозь заснеженный хвойный лес, куда никто еще не уходил. Уйду в жизнь, где давным-давно светило теплое белое солнце.

По-моему, идеалист умер во мне. – Верить не получается, – ни в будущее, ни в людей, ни в состав, который пишется на банках со шпротами. Я даже не верю в то, что Лука сможет захватить власть и стать президентом. Хотя

прокуратура

отчаянно взялась за его биографию. С некоторого времени его периодически за что-нибудь забирают на тридцать суток. Как год встретишь, так и проведешь…

Истинное финансовое состояние Луки, как и любого авантюриста, выяснить было нелегко. Да этого никто и не пытался. А зачем, если можно посадить просто так? Мир доэволюционировал до сознания того, что пытать людей паяльниками хотя и очень весело, но такое количество включенных паяльников не выдержит ни одна проводка. Целесообразнее изматывать вызовами к следователю, допросами, штрафами, задержаниями за то, что он дорогу не там перешел, десять лет назад не заплатил налоги, а если платил, то покажи квитанцию.

По мнению следователей-христиан, только один из представителей человечества не был ни в чем виновен. И даже ему вколотили гвозди в руки и голову. Любой же обыденный человек – грешен по определению и соответственно заслуживает наказания в виде лишения свободы на тридцать суток.

Как я узнал позднее, Лука начал свой путь в политике со странного поступка. Он выставил из дома жену с грудными двойняшками. – Жить с человеком, которого ты не любишь, – сказал он, – легче, чем не жить с человеком которого ты любишь. Но отныне я не буду искать легких путей! На этом кончился Лука семьянин и начался Лука партизан.

Пока Городничев отрывал и стряхивал с себя остатки жены, она умудрилась немного сойти с ума, если только с ума можно сойти немного. Это заключалось в том, что она начала шляться по астрологам и гадалкам, а вечерами отдавала блаженному дурачку (брату Луки) детей и шла в кабак. Как и любой порядочной девушке, ей хотелось, чтобы ее тело кто-то грубо использовал в номере гостиницы, швыряя по полу, как дешевую блядь, доводя до десятого оргазма огненным членом. Впрочем, иногда она вдруг резко останавливалась в своем безумстве, уверяя себя, что по-настоящему спасти ее может только дряхлый импотент или отчаявшийся старый пидор, который от безысходности и доброты возьмет к себе работницу с милыми двойнятами.

В первый год после разрыва отношений она пару раз даже чуть не вышла замуж, но в самый последний момент женихи куда-то девались. В итоге она кое-как сдала детей в сад и устроилась кассиром в супермаркет. Промучившись так пару лет, она почти запила, а после уехала к сестре в Удмуртию, где по трагической случайности утонула в Каме.

Городничев не торопился финансово компенсировать детям свое отсутствие. Напротив, – он распродал имущество и укрылся в съемной комнате коммуналки. Если верить сплетням, он пытался приобрести на вырученные деньги партию нарезного оружия. Только зачем ему оружие, не совсем ясно, поскольку авоськи калашей и кармана патронов хватило бы максимум для захвата власти в сибирском уезде.

Однако судьба отыграла по-другому. В процессе поиска каналов поставки, он случайно набрел на никому не известный тогда актив – криптовалюты. Немного понаблюдав за рынком, он решил рискнуть. В итоге вложил в крипто-портфель все, что хотел вложить в оружие. Не знаю, верны ли эти сплетни, но мне они показались увлекательными, и я стал искать продолжение.

Рынок немного подрос, с ним подросло и состояние Городничева. Поняв, что при самом худом раскладе, на бирже сработают стоп-ордера, и он все равно ничего не потеряет, – Лука открыл кредитную историю. Если отмотать назад график по некоторым монетам, можно отследить на нем резкие импульсные свечи. – Это кредиты Луки, запрыгивают в рынок прямо перед глобальным взлетом. Дальнейшие события в очередной раз доказывают, что мир жесток и несправедлив с мягкими и круглосуточно мягок и добр с жестокими и несправедливыми. Если бы Иисусу позволено было состоять в серьезной политической партии, он не жаловался бы и не говорил о невозможности пророка в своем отечестве. В отечестве пророков, может, и нет, а в политике, по причине отсутствия связи с отечеством, – им самое место.

Не знаю, что тогда было в голове у Луки, но он отчаянно кредитовался. В итоге это привело к началу золотой лихорадки 21-го века. Поскольку уже через несколько месяцев котировки большинства валют из его портфеля взлетели на сотни и тысячи процентов. Огромное количество людей по всему миру принялось догонять шальной неправдоподобный рост. Люди продавали дома и машины, чтобы вложить все в криптовалюту в тот момент, когда Городничев уже готовился обрушить рынок нажатием кнопки ПРОДАТЬ.

В результате сброса активов, так называемые «киты», вслед за Городничевым тоже перевернулись из лонга и поддержали слив. К тому моменту Лука находился уже в шорте, и весь колоссальный капитал, который был заработан за месяцы взрывного роста, утроился за пару недель падения.

Но Городничев не остановился. Он улетел в Китай и построил там компанию, состоящую в основном из программистов. Они меняли код биткоина, создавая на его базе новые монеты. Маркетологи придумывали, как совместить технологию и тающую на глазах физическую реальность. Рекламщики выплевывали в цифровое пространство слоганы, которые никто не понимал, с расчетом на то, что средний инвестор непременно захочет, снисходительно объяснять своим товарищам бизнесменам, что они пока не доросли до таких сложных вещей.

Все это, конечно же, смешно и глупо, и большей части проектов суждено было закрыться практически сразу после открытия. Но одна из новорожденных монет незаметно вышла на крупные торговые площадки, где ее стали активно покупать, и тогда Городничев впервые в жизни увидел настоящие деньги. Он фактически стал эмитентом, мог создавать любое количество монет с помощью клавиатуры. Но перевыпуск грозил инфляцией, поэтому Лука разбогател, но не безгранично.

Не привлекая внимания, он продолжил скромно жить в съемной коммуналке, хотя через месяц не выдержал и скупил комнаты у соседей, чтоб не маячили перед носом и освободили ванную. Свою же комнату он покупать не стал, жить на съемной коммуналке было делом принципа.

Насчет оружия мне выяснить больше ничего не удалось.

Прокуроры ссорились, каждый хотел первым протянуть руки к шее Городничева. Шея не сопротивлялась, ей было приятно любое внимание. Даже деструктивное. В основном речь шла о двух нарушениях закона – неуплате налога от сделок с цифровыми активами и организации выступлений на улицах города. Городничев пытался убедить суд, что не занимается политикой, а создает перформанс. Заседания превращались в балаган, каждый раз это работало, привлекало все больше внимания и злило судей.

– Почему музыканты у метро выступать могут, а я не могу? – возмущался Городничев, – стихи на Арбате читать можно, а прозу нет?.. Это дискриминация, я требую немедленной апелляции!

Свидетели вели себя аналогично, их выдворяли из зала суда, заседания переносили. Толпы блогеров и юристов, из чувства азарта отстаивали права Городничева. Но со времен самого древнего Иерусалима ясно одно, – за вред, называемый – прельщение народа, любая скотина достойна самой страшной кары. И это оборачивалось для Луки бесконечными задержаниями на тридцать суток.

В каждом городе, на открытии штаба, мы старались организовать по два выступления нашего лидера. Больше не получалось, поскольку исход уличного митинга почти всегда был одинаков. Первые выступления проходили в помещениях штабов в узком кругу молодежи, которая еще только определялась в своих политических воззрениях.

– У людей всегда должен быть выбор, – говорил Городничев, – даже если это выбор худшего, главное, чтобы выбор был реальный. Если у вас нет выбора, вы – рабы!

Утро.

Промышленный город укутался в смог

Шум машин.

Чтобы быть «ближе к своему народу», Лука добирается до места на троллейбусе.

Увидев небольшую ожидающую его группу, к которой постепенно примыкают прохожие, он делает шаг, еще шаг… Несколько человек ограняют его тело, ставится микрофон, по бокам взмывают знамена. За спиной в отдалении тоже развевается несколько флагов.

– Я избавлю вас от главной проблемы человечества! – яростно кричит Лука и замахивается четырехпалым кулаком. – Главная проблема это не сифилис и не рак! Главная проблема не курс доллара, не плохая экология и даже не гомосеки на Красной площади! Кто из вас сталкивался с действительно главной проблемой? Кто видел ее в лицо? В рядах людей нарастает волнение и интерес.

– Я спрашиваю, у кого из вас есть эта проблема? – орет Городничев. – Пока люди в кремле продолжают немощно пускать слюни, мы с вами находимся на самой настоящей войне! Вы слышите!? Главная проблема человечества – это дети!

Слушающие веселятся и становятся еще внимательнее.

– Кто-нибудь из присутствующих несет чинить обувь в пекарню? А кто здесь хоть раз ремонтировал зубы или делал операцию на глаза? Вы ведь делали это не в столовой? Как же так получается, что вы боитесь испортить старый башмак, а испортить целого человека, который растет у вас дома, вы не боитесь?

Народ слушает Луку с недоуменным восторгом. У него начинает получаться выступать. Пролетающие по проспекту автомобили рассекают воздух.

– Есть среди вас такие, кто хотел бы жить полноценной жизнью? Не бойтесь поднимать руки, мы пришли в мир творцами, и мы будем бороться за право творить будущее, а не наблюдать его из задних рядов! Интересная жизнь взрослого не интересна ребенку, а интересная жизнь ребенка скучна для взрослого! Если, конечно, этот взрослый находится в своем уме. Впервые в мировой истории, мы займемся разведением человека разумного! Родители больше не будут воспитывать своих чад! Мы построим города, в которых не будет ни одного взрослого! Наймем самых передовых людей мира, для создания будущих поколений. Посмотрите вокруг, мы заперты со всех сторон. Нас обступает вода. Она продолжит прибывать до тех пор, пока мы не будем стоять на носочках, булькая ртом…

В толпе что-то зашевелилось, раздались выкрики. Четыре здоровенных бойца в хаки несутся к Луке, вырывают его из толпы… В этот момент он словно поскальзывается, голова – почти на асфальте, микрофон с грохотом падает. Из автобуса, сдающего задом, выпрыгивают муравьи, все они вооружены, на каждом камуфляж и шлем с надписями. Они разрезают мир своими щитами. В одной части остаются существовать растерянные люди, в другой – автозак Городничева с решеткой на лобовом стекле. Знамена летят во тьму, кто-то пытается убежать, но никому не спасись, дикая злая сила волочет добычу в нору. Мигая синими огоньками, автобус медленно плывет сквозь толпу. Растерянные люди с обеих сторон смотрят, как Лука за стеклом пытается что-то артикулировать. Понять ничего нельзя – то ли он призывает всех спокойно разойтись, то ли зовет за своим автозаком в прекрасное завтра…