Битвы волков

С агентом надо сохранять контакт, постоянно держать его. Я представляю, как ему сейчас страшно…

– Понял.

– Подтверди машину.

– Белый «Паджерик».

– Точно. На мне – синий спортивный костюм, нулевый, меня заметишь. Сейчас я выхожу и встану на углу, там, где посудой торгуют. Ты отсчитываешь двести и идешь следом. Как только заметишь меня – сделай дозвон. Понял?

– Понял. На созвоне.

– Точно. Я иду к машине, завожу ее. Ты – за мной. Не дергайся, просто смотри машину. Сзади дверь будет открыта. Идешь рядом с машиной, открываешь дверь, падаешь в тачку, и мы уходим. Они не ожидают, что у тебя появятся колеса. Понял?

– Да. – Голос напряженный, но в то же время заметно и облегчение. Куратор здесь, он не бросил и знает, что делать.

– Ты знаешь, почему за тобой следят?

– Знаю. Флешка в часах.

– Понял тебя.

– Вытащишь меня, станешь родным всему нашему роду.

– Ле, Ваха, не надо мне это говорить. Просто делай, как я сказал. Удачи…

Обрываю связь. Костюм оставляю на себе, он заметнее – сейчас это важно. Тольку куртку, пожалуй, наверх накину. Выхожу.

– Сколько?

– За полторы отдам. Вай, жених какой…

Да уж…

Чуреков уже двое, и что самое плохое, они не скрываются… стоят почти открыто, пялятся. Совсем оборзели. Может, это менты? Кувыркнуть, что ли, их? Зарубиться – это здесь легко, толкнул и все. Поднять скандал – тут же толпа сбежится со всех сторон.

Нет, так не пойдет. Надо работать.

Иду медленно – и тут замечаю, случайно, что их уже не двое, а трое. Один появился с той стороны, с которой пришел я, то есть перекрыл ряд с двух сторон.

За мной? Да быть не может, я сколько крутился. Тем более что Ваха сказал – он знает, кто это, и знает, почему. Работать здесь они не посмеют – это базар, только рыпнутся, их тут на куски порвут. Тем более что Ваха свой, а они – нет. На улице работать тоже не посмеют – начнут во дворах.

Падлы…

Знал бы, не так бы машину поставил – поставил бы на улице. Даже рискуя тем, что на незнакомую машину вызовут взрывотехников. Но играть приходится теми картами, какие есть.

Отдергиваю вниз молнию на пидорке, теперь рывок – и пистолет сам выскочит в руку. Достаю телефон. Телефон у меня хороший, по местным меркам, супер просто – «Йота» последней модели, у него две камеры – спереди и сзади. Спереди – это для селфи и чатов. Но можно, типа, говоря по телефону, на самом деле смотреть на экран и понимать, что происходит у тебя за спиной.

Пойдут за мной или не пойдут?

Не пошли. Значит, идут за Вахой, но то, с кем у него контакт, не знают и меня не опознали. Уже лучше.

Выхожу. Сразу за цивилизованным рынком начинается рынок нецивилизованный, ранние овощи и фрукты лежат на постеленных прямо на земле картонках, тут же плакатики, на которых написано, откуда, из каких сел товар. На противоположной стороне улицы стоит ментовский луноход, около него мент ртом ворон ловит. Значит, скорее всего, не менты и не ФСБ. Если бы они – этих клоунов бы убрали отсюда…

Б… а если прямо здесь перестрелка начнется? Это же звиздец!

Может, они как раз и стоят тут, чтобы Ваху принять? Да нет, быть не может. Это не переодетые, зуб даю. Обычные патрульные. Двести пятьдесят тысяч, и ты получаешь ментовскую форму и с ней право решать вопросы и обирать торговцев. Менты – это тоже своего рода спина, как и род, как и туххум[6]. Без спины тут нельзя, сожрут. Потому и стоит эта должность двести пятьдесят штук, большие деньги для местных…

Прозвон срывает меня с места. Ваха выходит…

Иду не торопясь, но и не медля, перехожу дорогу. Назад не смотрю – не дай Аллах, эти поймут. Прохожу мимо лунохода, убеждаясь, что это нет, это не волкодавы. Из машины, заглушая рацию, орет мусульманский рэп.

Мое имя Нариман, моя религия ислам…

Ослы конченые. Вот как сдюжить с преступностью и с бандитизмом с такими ослами – один стоит, ворон ртом ловит, на баб пялится, второй спит, может, и пьяный, рацию не слышно. Вот как…

Моя машина стоит во дворах. Это «Мицубиси Паджеро» с мощным движком, три и пять, но подержанный, я его всего за пятьсот купил. По местным меркам машина что-то между дорогой и средней – богатые покупают новье, а у бедных нет денег и на такое. У нее дистанционный запуск от ключа и дистанционная разблокировка дверей – причем без сигнала, я попросил убрать это дебильное пиликанье, и снимается с охраны, и встает на нее она бесшумно, без пиликанья и мигания фарами. Это немаловажно. Есть в ней и другие сюрпризы…

Ласточка моя белокрылая, стоит на месте и ждет меня, движок работает. Я ее купил по знакомству, она пришла из Саудовской Аравии, здесь такие машины не редкость, их можно отличить по белому цвету, полосам – принтам на боках, обязательному запасному колесу сзади, большому багажнику на крыше и лестнице туда – саудовские шейхи, когда ездят по пустыне, им надо место, чтобы сложить канистры с водой, топливом, палатку и дрова для костра – все это наверх идет, на багажник. Несмотря на относительную новизну – машина одиннадцатого года выпуска, – обошлась мне она совсем недорого. Значит, перегнали ее на пароме через Каспий, а растаможили по какой-то левой схеме. Но это нормально – раз все так живут, значит, и я так жить буду.

С этой машиной я съездил в Волгоград и там, на оборонном заводе, мне взяли движок в титан со всех сторон, поставили вставки из титана в двери, в крышу и в спинки сидений, чтобы если вслед стрелять будут, титан остановит. Дал я за это дорого, но сделали качественно, и главное – в приемистости, в проходимости машина ничуть не потеряла…

Рука на плече…Печать на крыле…В казарме проблем – банный день!Промокла тетрадь.Я знаю – зачемИду по земле…Мне будет легкоУлетать…

Привычно настраиваю себя на работу… легко не будет, но легких путей мы и не ищем…

Левой рукой – дверь, правой – передачу, я уже в машине. Поправляю зеркало заднего вида, чтобы видеть, что происходит сзади. Вижу Ваху – он идет быстро, но не бежит. Эти – за ним, расстояние метров двадцать, уже не скрываются…

Кто они такие? Один еще может сойти за местного, но второй точно нет, несмотря на ваххабитскую бородку. И не похожи они на топтунов… вот хоть убей – непохожи. Особенно тот, первый. Ему за сорок, а здесь на Кавказе – культ старших никуда не делся. Если он имеет какое-то отношение к бандформированиям, он давно был бы амиром.

Стоп. Что за идиотизм, какие бандформирования? Там нет никого практически, кто был бы за сорок, очень немного тех, кому за тридцать – боевики долго не живут. Ну какие это боевики…

Тогда кто это?

Перед самой машиной Ваха вдруг срывается на бег. Я едва успеваю разблокировать двери – их надо разблокировать в самый последний момент, ибо нехрен. Эти тоже бегут, я трогаю машину… пока медленно… Ваха каким-то чудом открывает дверь, падает… и тут я даю газ. Боевики не успевают самую малость…

– Перебирайся вперед!

Бросаю взгляд в зеркало… ни у одного не видно оружия, один что-то говорит то ли по рации, то ли по сотовому. Менты? Да и на ментов не похоже – у мента к этому времени подошла бы выслуга. Тогда кто они и какого хрена происходит?

– Кто это?

– С лагеря!

– Какого лагеря?

Мы поворачиваем… внутридворовая дорога через проезд ведет на улицу, и я неправдоподобно четко вижу в притемненном лобовом стекле (максимум пятнадцать процентов, все по закону) человека в куртке с капюшоном и сумке на плече – он стоит в стрелковой стойке и целится в машину из штурмовой винтовки.

В меня. По водителю. Я даже вижу, как он держит винтовку – полным хватом за цевье, как учит Крис Коста[7].

Пригнуться не успеваю – первые пули попадают в лобовое стекло, но я почему-то не чувствую боли, сознание мое не меркнет. Очередь проходится по всему стеклу а дальше мощный, 3,5-литровый двигатель проносит нас мимо стрелка – и мы каким то чудом оказываемся на улице. И каким-то чудом проскакиваем ее, только немного ударив кого-то. А менты сзади даже не пошевелились… хотя тут все ездят, как безумные…

Лобовое стекло побито. Ветер и пыль рвутся в дыры, в салон машины, бьют по глазам, но мы живы, мы каким-то чудом целы.

– Ваха? Цел?!

Я поворачиваюсь и вижу, как Ваха, белый как мел, медленно клонится вперед…

В Дагестане пулевое ранение – обычное дело, и способы вылечить его существуют самые разные…

Врач «Скорой», которого я знал, жил тут совсем недалеко, в обычной квартире обычной пятиэтажки. Район был тоже самый обычный для Махачкалы – грязища, в хлам убитые «шестерки» и новые «Приоры» с «Вестами», шаркающие днищем по разбитым махачкалинским дорогам. Какая-то база, обнесенная забором, у подъезда на корточках, как уголовники, сидят местные «мэны», уткнулись в свои мобилы и что-то смотрят. На заборе надпись баллончиком – «Сестра, покройся ради Аллаха» – значит, и ваххабнутые тут есть. Покройся – это про ношение хиджаба, тема закрывать или нет свою жену, сестру, невесту – одна из самых популярных в местных соцсетях, срачу на эту тему уже несколько лет. Привычный для любого постсоветского человека облик пятиэтажки едва узнаваем из-за различных пристроев к ней, один вон – шестым этажом пристроил что-то вроде мансарды и крышу пробил, другой на первом этаже пристроил гараж и еще одну комнату. Короче, проблема нехватки жилплощади успешно решается собственными силами…

Отморозки на машину мою посмотрели с любопытством, машина все-таки чужая, и лобовое прострелено, но подходить и начинать знакомиться (брат, какая у тя селуха?) не стали. И правильно сделали – я ни хрена не расположен к общению.

Вспомнил телефон – у меня ни одной записи в мобиле, я все помню наизусть.

Ответили.

– Алимхан?

– Кто это?

– Салам, дорогой. Это Искандер. Помощь нужна.

– Ты где?

– Здесь, у тебя под окнами. На тачке…

– Сейчас?

– Сейчас, дорогой. Сейчас. Спускайся.

Алимхан лечил и оперировал в своем гараже, переделанном под подпольную операционную. Гараж был неподалеку отсюда, двухэтажный. Он меня знал и знал хорошо – я ему помогал кое-что достать. Например, целокс – это такая штука, сыпанешь в рану, и тотчас формируется кровяной сгусток, кровь останавливается. Он американский и дорогой, зараза, но жизнь по-любому дороже. Еще я доставал для него другие ништяки типа армейских турникетов или израильских перевязочных пакетов. Так что Алимхан имел все основания считать себя мне обязанным, а здесь это немало.

Пока Алимхан занимался Вахой, я осмотрел машину и себя, пытаясь понять, что нахрен произошло. Тот, кто стрелял, был профессионалом – первый выстрел по водителю, чтобы остановить машину, потом – по пассажиру. Но он просчитался, и вот где. У него был не Калашников – а короткий карабин «ar-15» калибра 5.56 и, скорее всего, с глушителем. И скорее всего, он стрелял тяжелыми гражданскими охотничьими патронами, потому что они тяжелые и лучше подходят для стрельбы с глушителем. Пять и пятьдесят шесть – по целям за препятствиями работает хуже советского «калаша», а тут столкнулось все вместе – короткий ствол, слабый и медленный патрон, глушитель (а у него был глушитель), наклоненное под углом закаленное и еще усиленное лобовое стекло – короче говоря, предназначенная мне пуля просто развалилась на осколки и особого вреда мне не принесла. А вот Вахе попало здорово… я засыпал раны целоксом, но мне сильно не нравилось, что он потерял сознание. Особо серьезных ранений у него не было – ранение в плечо, но я остановил кровь, и голову осколками порезало…

И все-таки что за уроды это были? Совсем не похоже на местных архаровцев – как они так быстро успели перекрыть двор и поставить на выходе из него стрелка. Стрелка с автоматической винтовкой! Это могло значить только одно – они перекрыли целый район, пытаясь выследить Ваху и его контакт со мной. Делать такое в Махачкале, городе, где спецназ оказывается на месте за пятнадцать – двадцать минут, я бы постремался…

И вообще что это за обострения такие?

Вопрос – что делать дальше. То, что эти уроды не из бандподполья – это девяносто девять процентов. На ментов тоже не похожи. Тогда кто это, на хрен?

– Саша…

Здесь у меня два имени – Саша и Искандер. Зовите, как хотите…

Я захожу. Ваха лежит на операционном столе, бледный как мел.

– Что с ним?

– Ему пуля в голову попала, – Алимхан моет руки, голова Вахи перебинтована полностью, – его в нейрохирургию надо. На коленке это не вылечишь.

– Пуля в голову?!

– Или осколок. Не знаю. Но он в коме. Надо смотреть.

Твою же мать… Только этого не хватало.

– Сам как?

Скорее всего – осколок. Возможно… осколок пули. Пуля разлетелась на куски на стекле, но эти куски проникли в салон и один попал в голову. Такое тоже может быть. Просто не повезло. И если такой осколок попадает… можно и пропустить ранение… принять его за небольшую ранку на коже.

А оно вон как.

– Он в розыске?

– Нет, насколько я знаю.

– Тогда я звоню.

Алимхан выходит на улицу, а я подхожу ближе к Вахе. Все-таки любому куратору не все равно, что происходит с его агентом. Но дело есть дело – и потому, пока Алимхан звонит, я обыскиваю Ваху, забираю телефон и часы. Больше вроде ничего нет…

Алимхан возвращается.

– Приедут. Что произошло?

– Обстреляли нас.

– Сам в порядке?

Алимхан – аварец, а я – русский, но у нас дружеские отношения. В отличие от многих Алимхан свой диплом не купил, а заработал честно. И он отлично понимает, что будет, если верх здесь возьмут ваххабиты. Те самые, для которых лучшее лечение – это многократное повторение первой суры Корана…

– Смотри на палец.

– Да брось ты. Сколько у меня времени?

– Минут пятнадцать – двадцать.

– Он не умрет?

– Кровопотери нет… давление туда сюда… Иншалла, будет жить. Надо смотреть на рентгене, насколько поврежден мозг.

– Его брат поднялся. Так что лучше без огласки.

– Понял…

Я смотрю на улицу. Темнеет…

– Мне бы машину загнать тут. За гараж заплачу, просто передержать несколько дней.

Алимхан думает. Потом берется за телефон.

Ночь на 21 мая 2018 года

Дагестан, Россия

Возвращаться туда, где я живу в Махачкале, я не стал. Дал аварийный сигнал – и меня забрали прямо с улицы.

Сейчас я сидел в помещении одной государственной конторы… а какой – не скажу, и просматривал банк данных по фотографиям. На фотографиях были члены бандподполья, подозреваемые в террористической деятельности, члены «Аль-Каиды». Но тех, кого я видел, там не было.

После трех часов просмотра я понял, что это бесполезно, нашел свободный кабинет, накрылся пледом и заснул прямо на полу. Не самое худшее место – мне доводилось ночевать и в худших условиях…

Разбудил меня уже мой курирующий офицер. У него необычное для нашей конторы звание – капитан первого ранга. Дело в том, что у флота теперь нет собственной разведки, все подчинено ГРУ. Андрей командовал разведпунктом в Тартусе, а начинал он на Черноморском флоте. Потому и звания у него идут не армейские, а флотские.

– Ну как? – поприветствовал он меня. – Движения не движения?

Последние слова были типичным дагестанским приветствием, хотя никто не мог объяснить их смысл.

– Погано.

– Что произошло? – спросил он, сбрасывая куртку и принимаясь за приготовление кофе.

Я коротко доложил.

– То есть данные удалось спасти, – уточнил он, когда я закончил доклад.

– Вероятнее всего.

– Уже хлеб.

– Да, но мы остались без агента.

– И то верно.

Брат Вахи, Хамза – амир Цумадинского района. То есть фигура в бандподполье. К тому же этот район граничит с Грузией, а с той стороны движения в последнее время идут очень нездоровые. Так что источник информации стратегический. И мы обещали Вахе, что его брат будет живым, пока он будет давать информацию. Это правильно. Всегда надо чем-то жертвовать в поисках компромисса.

– Он сказал, кто это был?

– Нет. Сказал – из лагеря.

– Оттуда?

– Возможно, и оттуда…

– А сам как думаешь?

– Не менты это точно – по возрасту не проходят. Один – не кавказец, хотя и с бородой. Тот, кто стрелял, стрелял из «М4» или чего-то подобного – по мне. Выводы, как говорится…

Да уж…

Это началось тогда, когда к власти в Грузии вернулся Михаил Саакашвили. Вернулся он обычным образом, без майдана, просто люди разочаровались в Грузинской мечте[8] точно так же, как до этого разочаровались в Саакашвили. Вообще грузины, как оказалось, отличались инфантилизмом – я слышал от одного, они проголосовали за Грузинскую мечту, потому что кто-то в райцентре сказал, что ее основатель, миллиардер Бидзина Иванишвили, в случае победы всем грузинам по сто долларов раздаст (?!). Дикость, но ведь тот человек, с которым я разговаривал, он искренен был! В основном все произошло из-за того, что США в какой-то момент разочаровались в Саакашвили и не стали его активно поддерживать на выборах. И не стали вкладывать деньги в Грузию – надоело, да и сэкономить, наверное, хотели. Но после того, что произошло на Украине, ни о какой экономии не могло быть и речи. США выделили деньги на Грузию, и им опять нужен был свой сукин сын в Тбилиси. Дело могло дойти до Майдана, но не дошло, грузины проголосовали за новую власть, за блок Саакашвили.

Сразу после победы Саакашвили обострил отношения с Россией, заявил о необходимости реинтеграции Абхазии и Южной Осетии, даже и силой, если потребуется, предсказуемо получил товарную блокаду и сам устроил блокаду Армении. Он направил на Украину грузинских военных советников и сам предложил свою страну под базы НАТО. Но это еще цветочки. Какое-то время спустя мы стали получать информацию о том, что в Грузии строятся лагеря для подготовки боевиков, в Тбилиси начались пресс-конференции, на которых начали выдвигать одну гениальную идею за другой. Например, как вам понравится идея о кавказской конфедерации – это притом, что христианские Грузия и Осетия должны будут в ней соседствовать с мусульманскими Дагестаном и Чечней. Или заявили, что Сочи несправедливо отобран у Грузии в 1918 году, несмотря на то что грузины в те годы были в Сочи всего несколько дней. Или прошел съезд полузабытой Конфедерации горских народов Кавказа – в начале девяностых у них были даже собственные боевые группы. Грузин не остановило даже то, что боевики КГНК во время войны в Абхазии воевали на стороне абхазов, Саакашвили, или Са, как его называли, было на это плевать. Как и на то, что в Грузии открыто действует фонд Фетуллаха Гюлена, интересы которого в Грузии представляет… мать Саакашвили, Гиули Аласания. Что государственные школы закрываются, а вместо них фонд Гюлена открывает частные бесплатные интернаты, туда дверь открыта всем, надо только принять ислам. Удивительнее всего то, что грузины, христиане, готовы броситься в объятия столетьями угнетавшей их Турции, только бы быть подальше от России. А потом и появляются статьи с перепуганными заголовками: в Грузии есть «Аль-Каида»?

Есть, есть…

Едва только придя к власти, Миша согласился открыть в стране центры подготовки боевых отрядов сирийского сопротивления. Вероятно, не было еще ни одного случая, когда государство само приглашало на свою территорию исламских экстремистов. Впрочем, после того как он раздавал гражданство неграм, удивляться и вовсе нечему[9]. А потом, появилась информация о наличии в Тушетии, в Ардотском ущелье, лагерей для подготовки боевиков Имарата Кавказ, причем, по агентурным данным, подготовку вели белые англоязычные европейцы.

– «М4».

– Она самая. Причем с глушаком. Гости оттуда…

Андрей снял трубку, перебросился словами:

– Флешка заговорила…

На экране большого телевизора – подрагивающее, неровное изображение. Снимают камерой телефона, причем не лучшего, причем из-за угла. Горы… не лысые, как в Афганистане, а покрытые зеленью. Черная точка, постепенно увеличивающаяся в размерах.

Это вертолет… да, это вертолет.

Американский «Блэк Хок», для таких мест штука очень редкая. «Блэк Хоки» есть в Турции и Польше, в Польше они производятся на заводе Сикорского. Эта птичка – на Западе так же хорошо известна, как «Ми17» у нас. Грузины еще во время правления Национальной мечты просили США дать им десять вертолетов… не продать, а дать, потому что денег у Грузии не было тогда, нет и сейчас. Им отказали… а сейчас возможно, что и дали. Или это американский вертолет. Скорее второе – идет уверенно, а это горы, на такую высоту не каждый вертолет поднимется. Скорее всего афганский вариант с более мощными турбинами.

Вертолет завис и начал садиться…

– Это Омало, – сказал Андрей, – там есть аэродром, единственный в этих краях.

Омало – административный центр Тушетии. Именно про Тушетию Георгий Данелия снял фильм «Мимино», именно оттуда его главный герой. Когда все это было…

Подъехали три внедорожника… все три «Ланд Крузеры Прадо», старые, выпуска еще… нулевых годов, им как минимум лет десять. В Грузии полно таких старых машин и стоят там машины сущие копейки, потому что правительство не берет пошлину за их ввоз. А машины хорошие, проходимые, комфортабельные…

Из вертолета высадились люди, расселись по машинам, и вертолет сразу взлетел. Машины тронулись.

Новые кадры. Лагерь… где-то в лесу, очень крутой спуск, установлены палатки. Крутизна спуска такая, что повсюду протянуты альпинистские веревки, чтобы держаться за них при передвижении и не улетать в пропасть. Сами палатки альпинистские.

Съемка еще хуже. Я знаю, через что снимают – это гибкий эндоскоп, который подцепляется к работающему на Андроиде[10] любому телефону, стоит на «Амазоне» девяносто девять долларов и девяносто девять центов. Оператор медленно движется и поворачивается… скорее всего, объектив выведен где-то в районе шлема. Качество плохое… но все же можно рассмотреть происходящее. Группа мужчин, в военной форме…

– Стоп!

Я это выкрикнул. Не сдержался.

– Назад! Где мужики!

…

– Еще!

Да… так и есть.

– Карлайл. Это Карлайл…

Все-таки жив… гнида…

Картинки из прошлого

Сирийская Арабская республика

Хомс, Старый город

Машкуф-маркет

1 сентября 2013 года

Первое сентября. Я всегда ненавидел этот день…

Этот день означал, что я должен был идти в школу. Первый день был еще ничего – большую его часть занимало торжественное построение на стадионе за школой. Обычно было уже прохладно, выступали учителя, затем директор школы Ирина Михайловна. Затем – по традиции – давали первый звонок, и одиннадцатиклассники несли или вели первоклашек в школу. За ними за всеми шли уже мы, школа встречала нас покрашенными масляной краской стенами, покрашенными такой же масляной краской партами с хлябающими откидными частями столешницы – их откидывали, чтобы удобно сесть, и каждый уважающий себя чатланин должен был оставить на ней послание потомкам. Я был большим – и парта мне всегда была тесна…

И все это – нудную рутину уроков, необходимость делать домашние задания, в то время как хочется погулять – мы воспринимали как наказание… думали – уж, когда мы станем взрослыми и не надо будет делать эти чертовы домашние задания. Мы радовались, если школу закрывали на карантин или по причине морозов. Но почему-то никогда не приходило в голову, а что будет, если школы действительно не будет? Школы не будет, и мира вокруг не будет – того самого мира, который не воспринимается как какая-то ценность. Мира, когда вокруг не стреляют, не рвутся ракеты и с вертолетов на город не сбрасываются бочки со взрывчаткой.

Что ж, теперь я точно знаю, как это бывает – когда нет мира и школы нет. Потому что я вижу это своими собственными глазами.

Сирия. Первое сентября. Дети не идут в школу.

Дети прячутся от бомбежек…

Мы сидим в одном из домов на границе Баба-Амра и старого, с невысокой застройкой города. Этот район, был местом жестоких боев, он напоминает Грозный на изломе тысячелетий. Высотная застройка здесь чередуется с малоэтажной, но разрушено все. Армия, не имеющая навыков городских боев, просто делала то же, что делали мы в Грозном, столкнувшись с сопротивлением, начинала работать артиллерия. Вертолетов тут тоже не было, точные удары не наносились. В результате нет такого дома, который бы не пострадал от артиллерийских ударов. В нашем – рухнул угол, но в остальном каркас здания еще держится.

Под нашим домом – старая баррикада, и дальше по улице – точно такая же, брошенная отступающими боевиками – они отступили в Старый город, где есть подземные ходы. Отсюда мне хорошо видно старую баррикаду – в ее основе белый пикап «Иж», «пирожок». Словно напоминание о доме… в Сирии больше, чем в любой другой арабской стране, нашей техники, ее тут очень активно покупали. Но теперь ее вытесняет китайская, как тот джип, на котором нас подвезли до передовых позиций…

Мы сидим. Пьем чай – крепкий, с кардамоном. Лениво слушаем звуки боя. Сейчас линия фронта пришла в какое-то оцепенение, боевики Свободной армии и экстремисты уже несколько дней неактивны. Ждут натовских авиаударов.