Пока не отопрёшь дверь

Асфальт далеко внизу сухой. А я, как хищник, жду бури – хоть на мгновенье соединиться с первобытной стихией. И пусть я на балконе, надёжно защищена стёклами и крышей от грядущих потоков воды – мы едины даже здесь.

Первые капли разбиваются о стекло и змейками ползут вниз. А я пою… я всегда пою во время грозы. Для ветра, молний и грома. Чудные песни вдруг стали рождаться внутри. Словно их пел кто-то задолго до меня. Странный мотив, неизвестные слова. И не нужно распеваться, как делала всегда. Песня сама так и рвётся.

Высовываюсь из окна, пою и смотрю в небо высоко надо мной. И черничная мгла разверзается, а я вижу сверкающий электрический глаз с тёмным зрачком посередине и почти чувствую молнию, стрелой впивающуюся в мой левый глаз. Слепну и глохну от оглушительного грохота прямо надо мной. Запахиваю окно и не могу прийти в себя. «Меня услышали», – единственная мысль. Только кто?..

Вспоминаю, как когда-то разговаривала с грозой, задавала вопросы и получала ответы с помощью молний.

Гроза уже отступала широкими шагами к окраине города, унося вспышки за собой. Ветер стих. А я продолжала петь, подставляя лицо под прохладные капли.

Когда утекает риск

За окном гудел город. Не спал, несмотря на позднее время. Летели самолёты, зависая на горизонте, и вдруг исчезая.

Как летающие тарелки исчезали в пустом небе когда-то. Заметки о них и всём необъяснимом я собирала в школе. А потом интерес исчез, а все вырезки без сожаления отправились в мусоропровод. Я перестала верить в них. Внезапно.

Так же внезапно перестала верить сначала в то, что могу родить ребёнка. И не верила до тех пор, пока не забеременела, несмотря на все средства предохранения.

И так же внезапно перестала верить в любовь. Словно щёлкнуло что-то и выключило совсем.

За окном шумел город. Прохладный воздух вливался сквозь москитную сетку в комнату. Смешивался с запахом духов и, насытившись, метался в поиске новых ароматов.

Кошка почти до костей ободрала йоговский коврик. Я застелила им пол на балконе ещё весной, чтобы не стоять босыми ногами на ледяном кафеле. С некоторых пор я перебралась туда играть на флейте – чтобы не смущать соседей правилом ста повторов. Пару тактов мелодии повторить раз пятьдесят, а то и сто, чтобы добиться беглости непослушных пальцев. Сейчас у меня Моцарт и Бах. Баха даже во флейтовом, а не органном исполнении люблю больше. Божественная музыка.

Стою на балконе ближе к ветру. И к городу. Боль вливается в голову, как воздух в окно, пульсирует в одной точке в унисон со звуками города. Шум машин. Вопль скорой. Редкие голоса и смех прохожих. Мотоциклы вспарывают тишину и уносятся вдаль.

Не люблю их. Разлюбила так же внезапно, как полюбила тыквенный суп-пюре цвета запечённого солнца. Хотя сама когда-то носилась на бешеной скорости по горному серпантину без шлема, прижавшись к водителю. Волосы путались – хоть отрезай. А в голове звенели колокола свободы и вседозволенности.

А потом – всё изменилось. Захотелось безопасности.

Всего-то рождение ребёнка, а уже не хочется ни риска, ни авантюр. Куда исчезла я, которая ехала под двести по припорошенной снегом дороге? Та, которая могла влюбиться и уехать в другой город, да, что город – махнуть в другую страну, не сказав ни слова? И смело мечтала, и безгранично.

Сейчас пресно и скучно. С куражом и риском исчезла смелость.

Кошка шаг за шагом крадётся по узкому парапету балкона за птицей. Я больше не хочу скользить по лезвию бритвы.

Приветствую тебя, вечное Тёмное!

Ну, что – о Тени? Моя Тень – реальная сущность. Вполне себе сильная, я бы сказала – мощная. Это те поступки и черты личности, которые я скрываю. Эта часть во многом стала прозрачней.

Я много лет пишу. И пишу о себе. Многие вещи перестали быть тайной для других. Что-то в себе я не люблю, за какие-то поступки мне неловко и саднит изнутри, но от многократного повторения я стала признавать их за собой.

Я не люблю в себе жёсткость, циничность, желание разрушать. Хотя разрушение получается случайно, но последствия несёт ужасающие. Я стараюсь быть милой. Но вот образ белого и пушистого даже в медитациях натягивается плохо. Гораздо проще натянуть образ зелёного и чешуйчатого.

На пути к собственным дарам мы всегда натыкаемся на испытания. Одно из них – встреча с Тенью.

Многие считают меня предельно честной. А кто-то – лгуньей. Правда лишь в том, что во мне, как и в любом другом, присутствует ложь. Лгут все, но не все признаются в этом.

Я лгу, когда не хочу обидеть. Я не могу в лицо сказать, что чувствую. И что кого-то не очень люблю, но придерживаюсь правил этикета. Поздороваться, спросить как дела, а не переходить на другую сторону улицы при встрече.

Я играю со словом никогда. Я могу не отправить свои фото, сказав, что не отправляю никогда. На самом деле – я не готова отправить сейчас, именно этому человеку. Но об этом промолчу. Хотя мои фото есть в соцсетях, и об этом тоже не скажу.

Я не скажу сразу, что между нами нет и не будет близости. Но буду откладывать встречу, сокращать общение до куцего сообщения в неделю, но не говорить, что именно с ним я не хочу никуда идти.

Мне сложно признаться в изменах, потому что потом жизнь не будет прежней. И потому, что знаю, какую боль принесёт признание.

Одно дело – испытывать боль и быть жертвой обстоятельств. Не я сделала подлость, обстоятельства сложились, я была вынуждена. Предать, солгать, ударить.

И другое – признать. Сложно, что это моя часть. Я жестока даже с близкими. Могу добить словом. Чаще исчезну, но, когда боль переливается через край – не могу остановиться. И знание бесчисленных техник управления эмоциями именно сейчас не помогает.

И те, кого совсем недавно я считала близкими, начинают общаться на расстоянии. Наверное, не желая говорить, что нам давно не по пути.

Я могу изменять людям, когда не считаю нужным хранить верность. Но точно так же могу дать себе обещание и взять длительный мораторий на секс.

Я труслива. Я всё время ищу поддержки, чтобы сделать первый шаг, и второй, прячу голову в песок и откладываю до невозможности.

Я боюсь пускать людей внутрь. Доверие – моя больная тема. И оно начинается с доверия к себе, потом – к людям, затем – к миру.

Я сбегаю за шаг до победы.

В отношениях во мне борются две силы – быть ближе и исчезнуть. Я делаю шаг и своими руками рушу созданное. Чаще словами, острыми как бритва.

Я избегаю близких отношений, прикрываясь ребёнком с нетривиальным характером.

И я живу – со своей трусостью, ложью, жестокостью и много чем ещё. Мне от самой себя тошно.

И от этой части Тени. И нужно продолжать жить. И не знаю, сразу ли предупреждать других, или закрыться от близости и не питать больше иллюзий. Потому что внутри эта часть способна убить, причинить боль, солгать, и трусливо сбежать.

Но есть ещё и другая часть Тени. И она – нечеловеческая.

Соткана из кусочков душ моих прежних воплощений. Знаете, как динозавр, вытягивает голову на длинной кожистой шее и всматривается в глаза.

Мне даже проще принять свою гнусную вторую натуру, чем принять то, что стоит за этой частью Тени. Она манит и затягивает вглубь, но именно в ней кроется сила, от которой я сбегаю. А это – выбор и нелёгкий. Я не знаю, что лежит на другой чаше весов.

Что будет важно спустя пять лет?

О чём буду вспоминать, расставшись? Встретив кого-тол, перейду на другую сторону улицы. Или сделаю вид, что копаюсь в телефоне.

При виде иных внутри сожмётся от страха. И отпустит – однажды я уже пережила это. И наши дороги разошлись.

Спустя годы многое кажется мелким и незначительным.

На одной чаше весов если не близость душ, то задушевные разговоры, интересы, общее прошлое. На другой – ссоры и разногласия, которые сейчас кажутся такими мелкими.

Человеческая близость – дар и редкость. Мы все совершаем ошибки, серьёзные и не очень. Я не видела безгрешных людей, только ошибки признают не все.

И, когда думаю, уйти или остаться, представляю, что встретимся спустя пять лет. Что я буду помнить?

Разговоры на кухне, прогулки рука в руке, пиццу по субботам и кино по выходным? Или грязь и обвинения, льющиеся потоком? Я редко помню ссоры, но вот ощущение близости не забыть.

И горечь оттого, что когда-то мы не нашли сил простить, понять, остаться.

Сделать ошибку легко. Разрушить просто. Вычеркнуть человека из жизни – проще простого. Чаще, конечно, на словах.

А потом понимаешь, как много можно было сделать иначе. Но спустя время у каждого – своя жизнь.

И когда мне нужно сделать завершающий шаг, я останавливаюсь и задаю вопрос: «А что я вспомню через пять лет?»

В поисках Бога

Иногда множество дорог сходится в одной точке. На перекрёстке.

Я долго и тщетно пыталась искать Бога в христианстве. Я ведь сама просила покрестить меня. Тогда для меня это был единственный Бог.

Но я не молилась в церкви. Небо было иконой. Разговаривая с грозами – говорила с Богом. Изредка находила иконы, глядя на которые не возникал в голове предательский шепоток, что всё это не то. Стилизованно, картинно, но я не чувствовала за картинкой силу.

На исповеди была в первый раз лет тридцать назад. В первый и последний раз. Священник накричал на меня за то, что я была накрашена. Я и сейчас не злоупотребляю, а тогда это было без надобности – гладкая кожа, чёрные ресницы и брови, разве что блеском были чуть тронуты губы.

Больше не исповедовалась. Так и не смогла понять, зачем посредник между мною и Богом. Почему не обратиться напрямую? Довлеющее слово «грех» присутствовало везде, даже обычная жизнь казалось греховной.

Я пыталась найти храм. Мне даже казалось, что нашла. Церквушка, что находилась в десятке километрах от дачи. Я приезжала туда на велосипеде и заходила внутрь.

Ситцевое голубое небо глядело на меня сквозь бреши в потолке. Прямо на подоконниках – иконы и огарки свечей. На стене – расписание богослужений. Храм был разрушен и потихонечку восстанавливался. Ночами в него заглядывали звёзды и заброшенный пустырь. А из стен росли деревья, разрушая его изнутри.

Второй храм был на Пролетарке, где я недолго жила. Мы с подругой заходили туда. Он был такой же полуразрушенный, из такого же красного кирпича с нагретыми солнцем стенами, сквозь поры которых сочилась древность.

Недавно зашла туда. Ну, как недавно – кажется, была осень. Нашла местечко где-то в глубине, людей было очень много. Но я уже не чувствовала того, что было раньше – единения Богом.

Словно Бог был где-то там, с другими, а здесь было тесно. Я не уплывала в транс от церковного хора, молитвы не были близки. Проповедь казалась странным набором слов.

Мне хотелось услышать что-то человеческое – как важно прощать близких, доверять, любить, поддерживать. Как в католических соборах. Мне рассказывали об этом.

Мне хотелось живую проповедь, похожую на речь молоденького священника из книги «Шоколад». Того самого, который смешно и не по статусу танцевал с метлой, подметая церковный двор. Проповедь, от души, о человеческом…

А в соборе я услышала о противостоянии католицизма и православия. А для меня всё едино. Мой дед католик. Мне уютно сидеть на скамейках в лютеранском соборе и слушать тишину.

А, может, не Бога я чувствовала в тех храмах. Мне просто нравится находиться рядом с разрушенными зданиями, что пропитаны историями и заброшенностью. В них еле слышно шелестит жизнь, и они на грани миров – между жизнь и забвением. Ни там, ни там – на перепутье. И не Бога чувствовала я там – а боль, созвучную мне.

Я искала свой храм и параллельно изучала другие религии. Не ислам, не иудаизм. Это было не близко, несмотря на то, что двенадцать лет жила с евреем. И не буддизм. Он так и остался непонятым. Ближе всего оказался ведический пантеон. Та тёмная часть, что пугала и манила одновременно, а я от неё сбегала.

Христианство было для меня попыткой сбежать от Тьмы, которая вступала в свои права, стоило выключить свет. Словно я сходила в гости, там интересно, новые люди, впечатления, разговоры. Но дом – есть дом. И после долгого путешествия я возвращаюсь в тот дом, который был моим задолго до моего рождения.

Может, и цель в жизни – найти своего Бога. А уж, какой Бог созвучен каждому из нас – другой вопрос.

Разноцветные чернила и книга теней

Вспомнила о перьевых ручках, когда получала посылку – и почувствовала себя динозавром.

Да, я жила в то время, когда на почте лежали деревянные ручки со стальным пёрышком и чернильница рядом. И я выписывала журналы и газеты, обмакивала перо в чернила и вырисовывала буквы на бланке.

Это сейчас на почте обычные шариковые ручки на верёвочке, чтоб не утащили.

У дочери в школе тоже пишут перьевыми. А я облизываюсь, но года три как покупаю неизменные Erick Krause. Они тонкие и скользят по бумаге, как нож по маслу. И стержни менять можно, мой маленький вклад в экологию.

Waterman, Parker, Montegrappa – больше для статуса, слишком тяжёлые. А до перьевой – всё-таки дозрею, но выдержит ли она мои аппетиты. Заливать чернила придётся часто, ведь пишу я немало. Или это такой же ритуал, сродни курению сигары или трубки?

И мечты о перьевой ручки бок о бок шагают с мыслями о Книге Теней, такой же увесистой, как в фильме «Практическая магия» с рисунками и засушенными травами.

Нет, вы не подумайте, у меня есть Книга Теней. Пусть не самодельная, а покупная, в чёрном тиснёном переплёте и золочёным обрезом. Записываю туда пока не свои, а чужие ритуалы. Но следующую – сделаю сама, и записывать буду своё.

Ведь магия – процесс творческий. Необходимы основы. Что касается остального – на вкус и цвет все демоны разные. Чужой ритуал хорош, но ведь хочется иначе.

Даже незатейливое повседневное действие при должной фантазии может стать ритуалом – что-то вроде Симорона. Моя подруга вполне неплохо «варила мозги» врагов, а потом им же скармливала сие блюдо.

И в свою Книгу Теней я бы записывала собственные ритуалы. Обязательно пером. Можно – заточенным пером ворона. И разноцветными чернилами. Любовные ритуалы – красными, денежные – зелёными, остальные – чёрной классикой.

Конечно, можно не заморачиваться и писать самой обыкновенной шариковой ручкой за сорок рублей в обычной ученической тетрадке и ритуалить в трениках.

Но ведь приятно надеть чёрное платье в пол, достать книгу в кожаной обложке с искусственно состаренными страницами, созданную своими руками. И записями пером. Да, и силам показать своё уважительное отношение.

О себе

Соткана из противоречий, страхов, сомнений, зависимости и свободы, бунтарства и разрушений.

Цинична, жестока, ранима. Женщина с множеством лиц или граней. С кем вам доведётся встретиться, зависит от вас.

Деструкт и разрушитель.

Между мирами. Жизнью и смертью. Светом и Тьмой. Человеческим и ведьмовским.

Танцую, колдую, говорю с Богами.

Проводник.

Тяжело подпускаю к себе.

Чокнутый мир, где люди убивают друг друга

Чокнутый мир, где ждут двадцатилетия, чтобы назвать число. Людей, которых можно убить. А, может, выбрать безлимит и сдохнуть от рук таких же охотников в тридцать пять.

О Богах забыли, надеясь, что уберегут свою жалкую жизнь лицензией на убийство. И убеждают себя, что заветная цифра в пятьдесят убережёт их до конца жизни.

И не факт, что умрёшь от старости. Ночами всё равно будешь трястись за свою жизнь. А днём – следить за словами и поступками, чтобы случайно не вызвать желания какого-нибудь лицензированного убить тебя.

Люди играют в иллюзию, что вершат суд человеческий, позабыв о Богах. Впрочем, может, почти забытые Боги так собирают кровавый урожай жертв.

Главное – прикинуться застенчивой одинокой девчушкой, когда придут регистраторы за заветной цифрой, чтобы даже мысли не возникло в том, что отказываешься от лицензии искренне. И не можешь убить. Не от мира сего – вреда не причиняют, живут в своём мирке, и убивают их разве что потехи ради.

И у меня – давно сложился мирок, не такой уж безобидный. Главное, чтобы считали безобидной меня. Я одинока и скрытна. Мастерски меняю маски.

Ещё с приюта, куда меня определили после убийства родителей. По законной лицензии. Никто так не понял, да и разбираться не стал – почему эти отморозки, убившие их, вскоре сдохли – совсем нелепо. Один – спрыгнул с моста прямо под винты несущегося катера. Второй – заигрывал с ядовитой змеёй. Хотя со школы все знают: встретишься – замри и отведи взгляд. Глаза – слабое место, единственное, что не может замереть по приказу. В них отражается страх, стоит оказаться наедине со смертью.

Я не верю в байки, что есть те, кто не боятся её. Они не смотрели в её бездонные глаза, в которых плещется холод и мрак. Возможно, они даже встречались с госпожой Смерть. И она мимоходом задевала их рукой, бросала быстрый взгляд из-за угла или сжимала ледяные пальцы вокруг горла, чтобы ценили жизнь, пока не поздно. Но в глаза не смотрела.

Внутри оцепенело от боли, когда родителей не стало. Я рыдала, забывая дышать. Они были единственным островком любви и понимания. А ночью я отправилась на охоту – принести их убийц в жертву Богу. Это было первое убийство.

Я всегда была орудием в руках Бога, жестокого и кровавого для других, милосердного – для меня.

О Богах мало, кто помнит, я – помню и приношу жертвы. За это меня оберегают похлеще, чем лицензия на убийство.

Главное – не привлекать внимание. Не быть слишком красивой, чтобы никто не затаил злобу, потому что отказываютсь делить с ним свою постель. И не быть уродиной, чтобы не соблазнились убить ради развлечения. Прикидываться беззащитной. Быть удобной, услужливой, незаметной.

Меня пытались убить несколько раз, но натыкались на таких же любителей приключений. Мне удавалось уходить от этого.

Главное – спокойствие. И не влюбляться. Любовь делает меня сумасшедшей. Я влипаю в неё всем нутром. Хладнокровие покидает меня, чувства бушуют, а я должна быть на страже.

И вершить божественное правосудие своими руками. Я помню, как потеряла родных. И в ушах до сих пор – крики. Мои когда-то и той девчонки сегодня, на глазах которой убивали её мать. Я слышала, но помочь не могла. На всё воля Божья. И такая – тоже.

Зажигаю свечу. Не в первый раз. Раскаляю докрасна нож, которым убила много больше, чем разрешённых пятьдесят. Выслеживаю фантом убийцы, хватаю нож и терзаю его тело. Нож легко входит в него. Подпеваю и подтанцовываю в такт ударам ножа, вырезая сердце. Чувствую тёплую кровь на своих губах. Фантом залит кровью – работа закончена. Устало машу окровавленному призраку рукой: «Иди к хозяину».

И почти сразу, за десятки километров, на него нападают. Его ждёт долгая ночь. Гурман – убивать не торопится, длинным загнутым лезвием оставляет кровавые следы на теле. У него – безлимит. Он из тех, кто пресытился убийствами. И теперь старается переплюнуть собственную изощрённость в каждом следующем. Кровавая эстетика жестокости. А напоследок ещё из живой жертвы он вытащит сердце.

Бог сыт и доволен мною. А я продолжаю путь предков. И боюсь лишь одного – что настанет момент, когда ты обойдёшь все кордоны, все мои защиты и проникнешь в моё жилище. Я, взгляну в твои бездонные глаза и увижу лишь холод и мрак. И уже ты принесёшь меня в жертву своему Богу, более древнему и сильному.

Купить или исчезнуть?

Скучно живёте, товарищи, скучно! Посмотришь вокруг – одни лишь приличные люди.

Зашла как-то на сайт знакомств – чуть не вытошнило. Описывают себя так, что хоть в рамочку помещай. Жаль, что не в памятную на кладбище. Только о покойниках у нас – либо хорошо, либо ничего. Скучно, милые.

Так и собираетесь свою жизнь похерить? Прошу прощения, прожить в этом болоте? Как же с такими хотя бы выпить? Ведь поговорить не о чем. Разве что о классической литературе. Я, конечно, против неё ничего не имею, но ведь столько прекраснейших тем, где литература даже не валялась. Так же как дети, семейные обеды и субботний поход куда-нибудь.

Людей, чтобы поплакаться полно, только вот горевать в одиночку хочется. А радоваться – только с живыми. С грешками, пороками и нехорошими излишествами.

Жалею, что работорговли сейчас нет. А то прикупила бы себе в качестве компаньона какого-нибудь отъявленного пирата. Хотя, если он прошлое вспомнит, и меня ножом пытать начнёт…

А вот, если бы… Продаётся невыносимо дерзкая особь.

В остальном – как у людей. Руки, ноги, даже писька вдоль, а не поперёк, как некоторым хочется.

Кто-то считает её исчадьем ада и говорит, что души у неё нет. Просто она-то как раз не продаётся, в отличие от тела. Душа завоёвывается долго и упорно заботой, лаской и добрым словом.

Интеллект высокий. Кто утверждает иное, не верьте. Она просто не соглашалась с ними. А у нас как: слово поперёк сказала – дура. Молчишь – за умную сойдёшь.

Прекрасный собеседник, подстроится под вашу тему. Кивает, вздыхает и восклицает в нужном месте. Даже если ни слова не понимает. И внимательно смотрит в глаза.

Вы ни за что не усомнитесь в том, что книги по этой теме она читает лет пять, как минимум. Ну, или будет просто беседовать, периодически перебивая и извиняясь, если что-то в этом шарит.

Не краснеет, когда в её присутствии ругаются матом.

Поможет составить свой уникальный словарь матерных слов. В её лексиконе – сто сорок шесть. Но употребляет далеко не все. Любит изысканность. Выебончики звучит куда лучше, чем приземлённое блядь.

Умеет извиняться, даже если не виновата. До поры до времени. Потом лучше не соваться. Хотя, скорее исчезнет, и вы её не найдёте. На письма не отвечает, контакты удаляет, страницы жизни переворачивает.

Предсказывает будущее, влезает в голову, обладает дьявольской подозрительностью.

Будьте осторожны, если решите прикупить другую особь или хотя бы взять в аренду. Кажется, несколько людей оказывались в больнице, вернулся самолёт, и французские железнодорожники объявили забастовку, чтобы помешать интрижке на стороне. Она утверждает, что совпадение.

Дерзка, своенравна, любит спорить, остра на язык.

Актриса. Виртуозно выносит мозг. Закатывает скандалы, которые режиссирует за пять минут до постановки. Истерична, излишне эмоциональна, умеет сопереживать.

Не врёт, но не договаривает многое. В дебри своей души пускает редко и только прошедших огонь, воду и медные трубы. Либо по сильной влюблённости. В период влюблённости резко глупеет и совершает необдуманные поступки.

Легка на подъём. Напиться, зарулить в казино или театр, на выходных смотаться за границу. Заняться сексом в лесу, на парковке или в театре. С радостью поддержит любой кипиш, кроме голодовки. Голодать предпочитает одна и только понедельникам.

Слегка безумна, незаменимый помощник в любых мозговых штурмах.

Танцует хоть стриптиз, хоть что-то классическое. Обладает не очень хорошей памятью, поэтому импровизирует, каждый раз танцуя по-новому.

Режет одежду. То, что вы приняли за лохмотья – её сценический образ. И такого – половина гардероба.

Если она положила взгляд на ваши вещи, не пытайтесь бороться, отдайте сразу. Иначе она будет их стирать с нарушением всех правил, чтобы одежда села, выцвела, потёрлась, обтрепалась и гладить её до дыр. А потом сотворит из неё что-то своё.

Предпочитает художественный беспорядок. На голове, рабочем столе, квартире.

Убирает по вдохновению, когда нужна магическая чистка или хочется выкинуть всё нахрен.

Поддержит в трудную минуту. Прекрасно чувствует собеседника, но ровно до тех пор, пока вы ей интересны.

Предпочитает чёрный юмор. Фильмы «на подумать». Книги в стиле магического реализма.

Говорят, умеет любить, сострадать, нежна и ранима. Но эти стороны своей жизни тщательно скрывает.

Готовит, в основном, быструю здоровую пищу. Если не хотите всё время питаться пророщенным зерном, научитесь готовить сами. С удовольствием разделит приготовленный вами ужин.

Что нужно, чтобы особь служила долго и верно?

Заботиться и поддерживать делами, а не на словах. Любить и давать свободу.

Кормить свежими фруктами, вкусняшками и рыбкой. Поить зелёным чаем. Купать в розовых лепестках по пятницам, в остальные дни можно в обычной воде.

Дома держать всегда годовой запас свечей, спичек, вина, соли и пополнять раз в две недели.

Ну, что, купили бы?

Во имя

Борцы Света и иже с ними! Как же утомили ваши демонстрации. Обязательно устраивать их под моими окнами? Неужели в воскресный день отдохнуть не дадите? Ах, вы требуете моего появления? Зачем? Чтобы рассказать о свете?

А кто сказал, что я хочу об этом слушать? Наслушалась за последние пару тысяч лет. То крестовые походы, то охота на ведьм.