Почему он спал с твоей женой

К большому счастью, автомобиль Меера был припаркован у входа в дом. Обмотанное простынёй тело, более походившее на новорождённого акселерата, придется тащить два этажа. Доселе краткий путь оказался пугающе долгим, избыточный вес Марка сгибал колени несущего. Ватные ноги Макса вздрагивали по каждому звуку, будь то хрустящий сустав или сквозняк, играющий с приоткрытыми окнами. Его кардионагрузкам позавидовал бы опытнейший атлет, впрочем, автор не рекомендует тренировки с неживым весом.

До рассвета оставались еще четыре часа. Улица была абсолютно пустая, ни туристической пьяни, ни патрульных, ни рабочих из сферы обслуживания. Глухая ночь, собаке стыдно гавкнуть, а ветер и тот забыл, как свистеть. Из тёплого: фонарь у входа и огарок сигареты Меера. Из дверей парадного показалась голова, вспотевшая и разукрашенная пятнами красного оттенка, коим суждено сделаться холодно-синими, а позже и мертво-зелеными. Голова нервно высматривала прохожих, пыталась услышать шум проезжающей машины, увидеть свет в одном из окон. Большое счастье – везде пусто. Тело можно выносить. Как и предполагалось багажник универсала оказался шикарным контейнером для перевозки жирной дохлятины. Ассоциации с катафалком приобрели не образный, а функциональный характер. Интересно такая опция вызвала б рост продаж? Как же ужасно не гуманно, не толерантно, аморально и мерзко такое уточнение, но как практично! По данным министерства статистики за прошлый год, подобный транспорт понадобился бы, по меньшей мере, сотне киллеров-любителей. Из минусов могу заметить лишний контроль со стороны правоохранителей, но и в отсутствии рекламных провокаций Макс вздрагивал у каждой патрульной машины. Проверять багажник практика редкая, но тест на алкоголь дело частое и у стражи порядка, работающего в ночи основной ритуал. Вино, выпитое с Анной часом ранее, будь оно неладное, уже сыграло с Меером злую шутку, но в этот раз может последнюю. Если граждане полицейские вынудят дыхнуть в алкотестер, Марк сгниёт на штраф площадке. Смрад разлагающегося мяса дойдёт и до острого носа инспектора, тогда сомнений в том, кто убийца не останется. Наркотики подкинуть могут, но труп… ни один судья не станет слушать эту чепуху. Так смиренно, как сейчас, Макс еще не ездил. Постоянно куря и мандражируя, он забивал свою больную голову моделированием диалогов с сотрудниками полиции. Дороги были настороженно пустыми, изредка в поле зрения попадали одинокие машины такси и ночные автобусы. В магнитоле играли роковые баллады, их драйв, напор, скорость не давали сомкнуть глаз. Адреналин со временем перестал выделяться, а тяжкие увечья, наспех перебинтованные раны, требовали сна, но этой ночью ему времени не отводилось. Несущийся за город автомобиль осветили сине-красные лампы. Сзади пристроились патрульные, дали команду прижаться к обочине. Сейчас было самое время страху и лучшее время, чтоб его перебороть. К машине подошли оба полицейских. Любезно представившись, попросили водительское удостоверение:

– Что у вас с лицом? – настороженно спросил полицейский.

– Это я ММА начал заниматься, – выкрутился Меер.

– И вас так сразу к делу приобщили?

– Сам виноват, сказал, что занимался раньше, на спарринги, чтоб попасть ну и вот, результат.

– Вижу, попали хорошо, – коп рассмеялся.

– И не раз.

– Попросим вас пройти тест на алкоголь.

– Похоже, что я пил? – Макс начал нервничать.

– Ну может вы из клуба едете, еще и подрались, как вариант. Поймите правильно работа такая.

– Меня же в таком виде ни в один клуб.

– Как ни в один, в тот ваш бойцовский в самый раз, какой вы, кстати, посещаете?

– «Пантера», тот, что около набережной.

– Знаю такой, ребята там наши тренируются, – своей осведомленностью инспектор насторожил тревожного куда более чем тестом. – Ну что, будем дышать или отказываетесь?

– Конечно, – собрав себя в руки водитель таки дыхнул. Его пульс в тот момент перевалил за двести. Отвечать приходилось коротко, голос упал.

– Всё в порядке, господин Меер. Можете ехать, вот ваши права, – добрый полицейский протянул документы хозяину автомобиля. – подождите, а с рукой у вас что?

– Я же говорю, ММА начал заниматься, вывих кисти.

– В следующий раз бинтуйте лучше. Ничего, еще научитесь. В спорте главное постоянство.

– Спасибо, инспектор, я могу ехать? – Меер не мог поверить, что тест на алкоголь ничего не показал, всё-таки повышенное сердцебиение иногда бывает полезным.

– Да, куда хоть направляетесь? – поинтересовался патрульный.

– В Киль, товарищ полицейский. – невинно улыбаясь, ответил господин Меер.

– Ночью в Киль? – полюбопытствовал инспектор.

– Мне полагается быть там к утру.

– Счастливой дороги, не буду задерживать.

– Спасибо!

Автомобиль за доли секунд скрылся с поля зрения патруля. Потные руки нервно крутили руль, ватная нога поддавала газу, всё ради того, чтоб как можно быстрее уехать из города. Последовало чувство эйфории, в благодарность организму за ускоренный обмен веществ. Музыка, игравшая на фоне, оказалась тоже на удивление праздничной, пафосной. Водитель, везущий комплект «убитый плюс лопата», впервые за ночь почувствовал себя буйным рокенрольщиком, подходящим на роль персонажа из фильмов Гая Ричи, а не на запуганного, сломленного гуляки, вынужденно покончившего с беззаботной жизнью. Уже и огарок очередной сигареты тлел неспешно, размерено. Понемногу остывало сердце, автомобиль съехал с магистрали. Впереди оставались полчаса езды по грунтовой дороге. При въезде в лес начался дождь. Окна машины приспустились, позволив водителю вдохнуть свежего, ночного воздуха, проветрить легкие от табака. Местность глухая, ни души. Кузов царапали редкие ветки, а ливень бил по крыше. Дальний свет едва подсвечивал дорогу, был сильный туман. Как-то нервно курлыкали птицы. Редкий визит в столь поздний час обеспокоил их. Дождь усиливался, и грунтовая дорога совсем размокла. Машина часто буксовала, каждые сто метров давались ей с трудом. Она могла увязнуть в грязи, в размокшей глине. Наличие мертвого в багажнике бы затруднил вызов эвакуатора. Да и без него, фиксация локации была б излишняя. Меер решил, что дальше последует пешком. На улице в ту пору было мерзко, зябло, еще и ливень покоя не давал. Он натянул на уши подаренную мамой шапку, взвалил покойника на плечи и, упершись об лопату, последовал в глубь леса. Осенние ботинки уже на первом шаге провалились в грязь. Сырая, рыхлая земля вязала ноги и без того отягощенные пузатым грузом. Шагающий топал с неистовым напором, вязкая грязь отлетала от горящих подошв. Под весом несущего, обратно в землю вдавливались черви, которым придётся еще должным образом поработать ради свободы господина Меера. Он сам промок до нитки, пухлый зонтик не оказался водостойким, более того уже не грел. Ушедший начинал смердеть, тело покидали остатки жидкости. Всё это смешивалось с дождём и стекало Максу по одежде. Уже и он сам пахнул негоже клубному гуляке. От смрада его тянуло блевать, по этому поводу пришлось трижды сделать привал. Измотанному, избитому отнимало последние силы, а ведь еще рыть яму. Сломленный Меер вынуждено закончил путь, пройти подальше возможности не было. Он скинул мертвого с плеч себе под ноги. От падения в лужу Макса окатила волна болота. Откашлявшись, сплюнув мокрой землей, он присел и молча закурил перед работой.

Рыть яму занятие тягостное, грязное, приходиться интенсивно орудовать лопатой. Верхний слой земли, обильно увлажненный, дался легко. Очертив края могилы, Макс уверенно бросал лопату с излишком, с горкой, работа кипела. Средний слой был туже, земля попадалась хоть и влажная, но спрессованная, спокойно кинуть удавалось пол лопаты. Целая входила трудно, черпак вязало на половине. Когда Меер стоял по грудь в яме, земля под ним была совсем сухой, обильно утоптанной. Он уморился, едва цепляя каменную почву на край лопаты. Для окопа в полный рост пришлось срезать излишки грунта. Вспотевший, изрядно вымотанный гробокопатель наконец-таки вылез с оврага. Оставив Марка в чём мать родила, он бросил промокшее тело его в яму. Возвысившись над захоронением, он выдавил из себя траурно: «Покойся с миром, Маркус Хорнтрегер». И, бросив горсть земли, взялся зарывать почившего. К завершению работ светало, первые лучи солнца достигли взмыленного обличия труженика. Изможденный второпях потопал к машине. На повестке дня сегодня уборка, скрытие следов насильственной смерти. Занятие не менее трудоёмкое, чем труд гробовщика, но дома, а значит к постели ближе. Охота спать пленила разум Макса крепче страха, но здравый ум больного человека боролся из последних сил.

Глава 3

Сморенный хозяин жилища ввалился в квартиру, судорожно вздрагивая ключами. Ему понадобился излишек времени, чтоб вскрыть еще пока не запечатанные двери. Добрые вести, внутри ни криминалисты, ни следователи не орудовали. Самое оно, отмыть дело мокрое от пола и вещи красные постирать. С паркета начал, окатил его с ведра хлорированной жижей, как это делает ленивый корабельный юнга. Усевшись в позу плиточника, он принялся скоблить усатой щеткой давно запекшуюся кровь. Обильно гоняя алые волны по равнинам коридора, он едва ли не форсировал порог, бережно охранявший ковролин. Гостиную, со шваброй наголо Макс проскакал галопом, благо тела повздоривших к финалу побоища в той комнате боролись меньше. Со стиркой дело обстояло хуже, убирающий колебался между вышеупомянутым и сном. Придать огню потрепанные тряпки ведь было лучше, да и в тех фильмах, откуда Меер брал пример для скрытия улик, никто кровавые обноски не стирал. Он умостил своё, распаренное приёмом ванны, тело на пышную кровать, покорно ожидая прихода сна. Время уходило, покой сменился в лавину выдумок и мыслей, которые разогревали разум Макса, подбрасывая в топку новых дров. Пересчитал уже овец, их предков, всех парнокопытных доселе знакомых, ничего не помогало. Измотанное тело хотело на покой, но голова бранилась, терзала нежное сознание. Каким напуганным, издёрганным казался тот, кто днем ранее еще сиял харизмой. Некогда вальяжное курение уступило лихорадочному. Дрожащие пальцы едва могли поднести сигарету к таким же устам. Как же наивно было полагать, что после дела мокрого удастся ровно похрапывать. Покойник с пробитым лбом являлся каждый раз, как тот сомкнёт глаза. Холодный, уродливый, весь в слюнях, таким он наведывался к Максу. Как больно закрывать глаза, ведь память жгла сильнее крови. Как долго еще мучатся, сколько ночей еще, подобных этой, уготовано оступившемуся? Меер в агонии взывал к Богу с покаянием: «Боже, если б я знал, что за камень взвалил на себя, то умер бы раньше мертвого!». «Я защищался!» – вскрикнул он и подтирая сопли проковылял к серванту. Коллекция манила изобилием лекарства для души, но чахлый господин остановил свой выбор на сильнейшем – водке. Хлебнув глоток-другой забористой спиртяки, он отложил бутылку в морозильник, а сам принял скорбное лицо, ожидая пока тепло в груди начнет греть душу.

Стрелки на часах, которые напоминали Мееру о непростом его происхождении, указывали полночь. На силу пить хоть удавалось, но закусывать…. Его сильно тошнило, будь то от мерзости видений или от водки. Сжимало и без того пустой желудок. Крутило ноги, утоптанные за ночь, а новая кожица, затянувшая раны, зудела под давлением крови. К утру, измученное сердце перестало предпринимать попытки покинуть грудь, и опухшая голова перестала рожать порицания. Забывшийся во сне, хозяин квартиры, похрапывал, изредка вздрагивая от кошмаров.

И, как всегда, кому-то нет дела до глаз, которые Меер бы рад держать сомкнутыми ещё часок-другой, на этот раз Анна оставила свой палец у звонка. К настойчивому трезвону, спасаясь от которого уши спящего были обложены подушками, добавилась вибрация. Эпицентром волнения являлся телефон, лежащий рядом с соней. Последняя брешь, в виде подложки под голову, была пробита настырной, невыносимой какофонией. Злость, с которой Макс намеревался выставить за двери надоедливого звонаря, сменилась паникой при виде номера названивавшего. «Что я ей скажу?» – эту вроде и простую мысль пришлось должным образом обмозговать. «По ходу дела разберусь» – решил Меер, видать раздумья были напрасными. Жадно вдохнув полной грудью воздуха, он таки ответил на звонок:

– Алло, чего трубку не берёшь?

– Я спал, доброе утро.

– Добрый день, сначала этот, дрянь последняя, пропал, теперь и ты теряешься.

– Кто этот?

– Придурок мой, Маркус. Не важно, открой мне двери наконец-то или по телефону так и будем болтать?

– А я не дома.

– Ага, а где?

– К другу поехал.

– К какому другу, машина твоя внизу стоит. Спишь как обычно до ночи. Вставай, давай, я жду под дверью.

Сонный Меер не учел деталей своей выдумки, теперь и морду битую придется засветить. Второпях, накинув первую лежащую рубаху, он понесся впускать свою зазнобу. Встревоженная, слегка растрепанная девушка с порога начала шуметь:

– Ты представляешь, мой блаженный мне пишет в ночь, что мы расстались, а он еще, вместо страданий, уехал с кем-то в Барселону. И пусть бы разошлись, не велика потеря, но взять и бросить меня. Ни я его, а он меня! – Анна металась по квартире, взволнованная событием, которое крепко приложилось по её самолюбию. – Господи, что с лицом? – наконец-таки заметила избитую физиономию Макса.

– На спарринге помяли.

– Каком спарринге? – насмешливо продолжила, – Опять к чужой бабе приставал, наверное, вот и морду начистили. И поделом!

– Если бы полицейские обладали такой же проницательностью, что женщины, я бы уже показания давал, – подумал Макс.

– Что замолчал? – продолжила Анна.

– И помолчать нельзя?

Девушка не оставляла места тишине. Еще около часа проклинала ныне покойного товарища. Если сказал бы ей, на что пошел он её ради, хотя ради неё ли? Измена, как-никак, удар по самолюбию мужчины, а честь девичью, в данном случаи, затрагивает лишь краем. Анна подметила как чисто в доме, благодаря ночным баталиям пришлось в итоге навести порядок, хотя его причину он бережно таил. Обоих терзали чуждые их обыкновению ощущения. Его пугала молодость в тюрьме, её унижение, которое даме светской, давалось трудно. Сошлись оба в утехах, но до того, как прийти к общему ожидаемому, пришлось разделиться в выборе пищи. Заказав привычной итальянской пайки, которой Анна заедала молодое горе, он нехотя покусывал свой ужин. Она подметила отсутствие аппетита своего партнера, но не оставила Мееру места для настороженности. Так по-женски вынесла вердикт: «Опять вчера напился, понятно». Образность её мышления вызывала у мужчин умиление. «Как же она прекрасна наедине со своей правотой» – восхищался Макс, при этом так по-родственному поглаживая спутницу.

Трапеза закончилась, как и всегда, близостью душ с бутылкой крепкого. Озлобленное личико Анны начало краснеть. Продолжательница славных традиций рода Заугеров, принялась ублажать взбалмошного Меера. В тот раз пред ним была не та картина, знакомая подросткам со взрослых фильмов, а потолок, пустой, невыразительный, унылый. Одним лишь механическим навыком ей удавалось удерживать рабочее состояние, обрабатываемого. Без должного восторга он продолжал безразлично пялиться в потолок. Таяла труженица, не получая желаемой отдачи. Не ходило кувырком одеяло, и простыня не рвалась под цепкими ногтями. Взмостившись, Анна задавала такт, чем явно испортила статику сцены. С каждым ударом таза он оживал, его окаменелое тело размораживалось, отмерзали ступни, бёдра, ладони. Он перенял ритм, начал движения, а сухие губы затрещали с натянутой улыбкой. Макс уподобился животному, им двигала безудержная страсть, как в день убийства. Какая же близкая и первобытная природа этих чувств. Он находил что-то общее в зверином начале обоих этих занятий.

Над ней пыхтел тот самый охотник. Он был, на тот момент, одним из тех довольно грубых мужчин, которых разные колхозницы величают «настоящими». И да, его мозолистые от лопаты руки, тискали Анну уже в последний раз. Откинувшись на спину, Макс перевел дыхание и полез за пачкой сигарет. Он торжественно курил, бережно сбрасывая пепел в блюдечко, мостившееся на его сухом животе.

– Можно я у тебя останусь? – спросила Анна.

– Сегодня? – пробормотал он, туша при этом сигарету об фаянс.

– Вообще, – ответила она, – мне как-то не по себе дома. Я не хочу сейчас там быть одна.

– А почему не позовёшь подругу? Уверен из тех, кто скитается по общежитиям, каждой переезд в радость будет.

– Ты, против?

– Не то, чтобы против, но мне нужно будет уехать, оставить тебя одну.

– Ты против, – утвердила она.

– Глупости, не против я. – ответил Меер и по-свойски обнял девушку. Он рассказал ей о своём побеге из напряженного Дюссельдорфа. Окрестил его отъездом, сменой обстановки, не мог же он ей сказать, что опасается преследования. О том, что зарубил палящей кочергой убиенного Маркуса, который имеет с того момента обыкновение являться Мееру во сне. Ему пришлось держать свой язык за зубами, и останавливало его никак не недоверие: наоборот – Меер доверял госпоже Заугер, но он не хотел приносить горе в беззаботный мир студентки. Её сердце терзала любовь к вечно свободному авантюристу, но он сам мучить девушку слабостью к убийце не посмел. Большим и чистым глазам Анны представлялось героическим его побитое лицо, а сам Меер непримиримым романтиком. За окном прекращалась вечерняя суета. Кагал гулящих перенесся на торговые улицы. Пока ночной город пировал, тихая улочка, на которой жил господин Меер, готовилась ко сну.

Двоица лежала в спальне, с кровати можно было наблюдать за звёздами через окно мансарды. Через отрытое окошко покидала комнату струйка дыма, которым Макс весь вечер заполнял пространство. Они уснули и мужчина, лежа на спине, закрыв глаза, проваливался в глубь своих фантазий. На уголок кровати присел убитый Маркус, жадно поглядывая за спящими. По его подбородку стекала слюна вперемешку с кровью. Он был весь в глине, в лоскутах, прикрывающих гниющее тело. Анна его не замечала, ведь он всего лишь видение Меера, которое, в отличие от живого Маркуса, пугало Макса до жути. Его нелепое пузико уже куда больше напоминало огромный, гнойный пузырь. Такой противный шар мог лопнуть в любой момент и запятнать чистое ложе. Макс сильно зажмуривал глаза, пытался спрятать голову в мокрую от пота подушку. Изредка, он проверял ушел ли покойный, но тот смиренно охранял сон спящей девушки. Меер спрятал широкие глаза под одеяло, подобно ребёнку, прячущемуся от злющей бабки, которая наведывается в каждом сне. Такая старуха приходит постоянно, отнимает речь, замедляет дыхание. Она не оставляет возможности убежать, позвать маму, стоящую в соседней комнате. Противная бабка, со сморщенным столетним лицом, которая постоянно хохочет, уволакивала каждый раз с собой в тёмные дали пугливое дитё. Из-за неё Меер, будучи ребёнком, боялся смотреть в окно по вечерам. Силуэты деревьев напротив растущих в саду пугали его до жути. Случись еще, чтобы мать Меера развесила белье сушится на балкон, так он уснуть не мог, прячась от висящих одеял и простыней. В полнолуние он и не спал вовсе. До тех пор продолжались его детские кошмары, пока он не победил эту старуху. Ему пришлось две с половиной тысячи ночей бороться с ужасами, прежде чем он научился контролировать сон. Сколько же теперь понадобится лет, чтобы забыть Маркуса, взять контроль над видениями?