Квадрат жизни. Грань вторая. Школа

– А кормить-то нас будут? – расслышал я диалог двух девушек, справа от себя. – Только прилетели, а нас уже грузят. Безобразие.

– Я вообще ничего не поняла, – отозвалась ее подруга. – Лучше бы в душ пустили, и поспать. А то, чего гляди, рисовать погонят. Кстати, первый раз об этом Ярославе слышу…

– Тсс…, – один из кураторов прервал их поток возмущения, нахально протиснувшись между рядами. – Попрошу соблюдать тишину, не отвлекаться. Все будет, но в установленном порядке.

Мои познания в мире современного искусства были достаточно велики, но ничего подтверждающего слова Марии Давидовны, на память не пришло. Наверно сказка для погруженных. Интерес к продолжению речи у меня сразу пропал. Стоял, слушал в пол уха, и чтобы развеять скуку, я оглядел группу новоприбывших. Мои сверстники испытывали интерес и смущение в непривычной обстановке, в добавок еще не все опомнились после процедуры погружения. А серьезная дама в строгом костюме продолжала вещать.

– Ученые не нашли иных особенностей аномалии, что позволило открыть нашу школу, по желанию мастера Ярослава. Если перейти к главному, то занятия начнутся завтра. Мы создали идеальные условия для творчества, все ради вас. Однако аномалия не стабильна, и требует соблюдения ряда правил. Они давно составлены и доступны для чтения в локальной сети. А сейчас я передаю слово Вадиму Родионовичу, лицу от науки, – дама приосанилась и отошла в сторону.

Ее место занял типичный оператор вычислительного центра, немного помятый, косматый и бородатый, но причесанный. На самом деле он был страшноват. Бледное большое лицо с глубокими складками, взгляд глубоко посаженных глаз, и очень широкие плечи, при таком маленьком росте. Наверное, старший куратор в закрытой школе обязательно должен вселять ужас и трепет. Мне смешно, а погруженным – удар по нервам. Вырванный из уютного кабинета большой начальник пробормотал ничего не значившее вступление скорее из вежливости, и перешел к главному.

– Аномалия пульсирует, как бы дышит, чередуя волны вдохновения откатами в виде приступов апатии и неприязни. Я настоятельно рекомендую подчиниться этому ритму. Если вы не удерживаетесь на волне вдохновения и ощущаете неясную тоску, лучше оставить работу и отдохнуть. Для этого вам предоставлены все условия, завтра сами увидите. Мы стараемся ради вас. В противном случае нервная система быстро утомляется. Через некоторое время ученик глубоко засыпает, и ему требуется процедура перезагрузки, которую мы давно освоили, поэтому волноваться не о чем.

Вадим Родионович ответил на пару вопросов, и с недовольным видом покинул условную трибуну, а мужеподобная дама заговорила с удвоенной скоростью и страстью в голосе:

– Ваши творческие достижения не являются для нас пустым звуком, а требуют реальных поощрений. Мы разработали систему начисления баллов, которыми вы будете рассчитываться в столовой и нескольких магазинах. Они находятся внутри здания школы. Помните, все ради вас.

– А если я ничего не нарисую, то буду ходить голодным и без новых карандашей? – громко спросил долговязый парень с лицом истинного исландца.

– Вовсе нет, – ответила Мария Давидовна, – Возможно вам повезет, и вы всегда будете на волне вдохновения, а на случай неудачи мы предусмотрели дополнительный метод получения баллов. Отдыхать крайне необходимо, но пропущенные занятия нужно компенсировать. Три-четыре часа простого физического труда достаточно, чтобы закрыть свои потребности, а поручения всегда найдутся.

– Блин. Вот мы попали. И мне кажется уже тоскливо, – раздался сдавленный голос совсем юного парня, у меня из-за спины.

Ему предложили проветриться, несмотря на прохладу в покоях. Наверное, принял слишком близко это жуткое откровение. Я и сам изрядно смутился, даже устрашился возможных неприятностей. В учебном центре ничего подобного не слышал. На то оно и погружение, чтобы быть непредсказуемым испытанием. Заведующая учебной части перешла к другим темам, но ее слова уже не доходили до меня. Стало неприятно от осознания недоговорки и некоего обмана.

Мои глаза наблюдали за выступлением строгой дамы, параллельно я размышлял о наличии погружения у кураторов и учителей. Среди них могут быть владельцы полноценной личности, которым на глаза лучше не попадаться. Очень уж живо некоторые себя ведут для погруженных. Понятно, что школой помогает управлять искин, но люди с урезанным сознанием все равно могут много нехорошего натворить. Я проглотил подступивший к горлу комок, подумав, что учеба закончится, и можно вернуться домой, со щитом или на щите, поэтому нет причин расстраиваться.

Сосед

Встреча с высоких руководством завершилась. Нас попросили разойтись по комнатам и ожидать ужина, что сразу вызвало волну ликования. Приняв пока все увиденное как есть, я зашел в свои покои, и застыл на пороге, не решаясь разуться. Пол оказался безобразно покрыт пылью, которая еще и в воздухе летала. В полупустой комнате, такой же неухоженной, как и все здание, стояли лишь кровати с тумбочками и жалкое подобие шкафа, пережившего ядерную войну. Слева сидел один новичок, а точнее самозабвенно испытывал упругость матраса, раскачиваясь и слегка подпрыгивая. Форма у нас одинаковая, и довольно невзрачная, зато лица говорят о многом. Парень напоминал беззаботное чадо, попавшее на батут. Коротко стриженый, широковатый и низкий. Ко мне притянулась моя противоположность, кто бы сомневался. Он совсем не нервничал, в отличие от меня, и продолжал проверять законы физики. Счастливое неведение и полная беззаботность. Мне показалось, что парень всем доволен, а вопросы эстетики и собственного достоинства его волнуют также, как меня школьный курс той самой физики.

После знакомства со Стасом пришлось отказаться от первых поверхностных впечатлений. Вполне обычный человек, только с урезанным восприятием. Мы постепенно разговорились, пока было свободное время. Мне стало интересно задать ему несколько провокационных вопросы. Задним умом я понял, что вшитые программы все-таки работают, потому что внутри меня неожиданно пробудился бунтарский нрав, и только воспитание перевело всплеск эмоций в русло мирного разговора.

– Тебе здесь нравится? Мне уже доводилось учиться в одном техникуме, далеко от дома. Там намного уютнее было, и место красивое.

– А чего тебе тут не по вкусу? – пробормотал Стас, прекратив свою акробатику. – Все в порядке, да и чего сравнивать. Дали же комнату, вот и живи, – он завалился на спину, зевнул, и неожиданно встрепенулся. – Есть охота, знаешь когда кормить поведут?

Ответ я не знал, только плечами пожал. Пора было осматривать свое имущество, над скудностью которого всплакнул бы любой подвижник. У них хотя бы своя чаша для еды имеется. В прикроватной тумбе, нашлись средства гигиены, а в шкафу один комплект сменной одежды, совсем не густо. Кажется, про нормальное изобилие здесь не слышали. Надо полагать все остальное общее или выдадут, и вряд ли пальцем рисовать будем. Может и покупать придется, как бы дико это не звучало. Но драматизировать рано. Суровость школы может только казаться.

Занятия я себе так и не нашел, и сверхспособности сворачивать времени в точку, посредством лежания на кровати у меня не было. Дома я выбрался бы на крышу, а здесь пришлось ограничиться созерцанием вида из окна, разумеется, пыльного. На ровно постриженной лужайке, окруженной с двух сторон приземистыми деревьями, пятеро учеников лениво играли в непонятную игру, перекидывая ногами маленький мячик. Как это часто случается, беда пришла внезапно. Один из игроков согнулся, словно от боли, и съежившись повалился на землю. Игра остановилась. Самый рослый из приятелей присел проверить состояние пострадавшего. Прочие, к моему изумлению, преспокойно уселись на траву.

Долговязый парень вскинул руку с закрепленным коммуникатором, и кому-то позвонил. Нам таких устройств не выдали, либо еще рано, либо сами покупать должны, но мои мысли были заняты происшествием. Ко мне присоединился Стас, в момент появления то ли дежурных, то ли медиков. Они ловко погрузили упавшего парня на летящую за ними транспортную платформу. Вопреки моим ожиданиям ему не стали оказывать помощь, а лишь взглянули на кисть руки с таким же коммуникатором, как у всех. Дежурный, самый обычный ученик, набрал команду на панели платформы. Она поднялась вверх, и с нарастающей скоростью скрылся за углом растворяясь в вечерних сумерках.

Стас, снедаемый любопытством, забрался коленями на подоконник, испачкал штаны, нарисовав в пыли две кривые линии. Он пошатнулся, и уперся ладонями в туже пыль. Выругался и спрыгнул назад.

– От работы кони дохнут, – недовольно сказал он. – А студенты от непосильной учебы. Вот оно, вдохновение наше. Видишь, это нам первый урок. Поди перетрудился человек, а может аномалия вообще зло.

– Ловко ты словами играешь. На самом деле у этой пословицы есть продолжение, мол люди от нее, то есть от работы, крепнут. Ладно, забудь, – сказал я, заметив недоумение Стаса. – Однако и мне не нравится такая учеба. Странно, что с нашей-то техникой защиту не придумали.

– Да чего тут странного. Учился, учился и завалился, – отмахнулся от моей реплики сосед. – Все же ясно как день, – он принялся обтряхивать штаны руками, но еще сильнее испачкался серыми ладонями.

Я не стал отвечать, потому как слова Стаса показались неправдоподобными, буквально чужеродными. Не реагируют так обычные люди. Но и во мне что-то переменилось. Похоже коррекция, а точнее дополнение личности продолжало разворачиваться. В своем старом училище или дома, я вряд ли стал разговаривать с незнакомым в такой манере. Должно быть проявилась настойчивость пополам с бунтарством. Но иные образы захватили мое воображение. В голове нарисовалась картина собственного завала, в которой никто не обращает на бездыханного меня никакого внимания. Радует, что это не смертельно, но мне как-то резко захотелось назад, домой.

Кровать печально скрипнула, прогибаясь под моим весом. Я снова наткнулся на пыль, поднявшуюся прозрачным облачком. Мама бы впала в исступление, и не вернулась к человеческому облику, до победы над этим вечным врагом аккуратистов. Я закрыл глаза, чтобы не выдавать своих чувств, и задумался. Свои порывы я сдержал, а значит изменения личности несущественны, и внутренний мир в порядке, что не скажешь о внешнем. Мне представлялись прекрасное здание школы, море творческих людей и живописная природа, а здесь такие дела творятся. Опасения за свой нелегальный статус продолжали крутиться в голове. Может искин властвует в стенах школы, и раскусит меня на пороге, ведь разумными зданиями сейчас никого не удивишь.

Завал наставлений

Вечером, после простого, но сытного ужина, сисадмин собственной персоной, сам Михаил Игнатьевич, буквально обручил нас со школой и ее искином. Он показался мне забавным. Яйцеголовый, гладко выбритый, высокий, округлый, с проникновенным голосом, словно инопланетянин какой-то. Каждому, как я и предполагал, выдали то самое устройство, для ношения на запястье. Странно, что они пользуются старыми моделями, ведь современные штуковины, намного удобнее и компактнее, но выбирать не приходится. Снять устройство, походившее на некогда модные длинные напульсники, было нельзя. Однако он оказался мягким, воды и ударов не боялся, разве только огня, но с головой у меня все в порядке. Раздавая наручники, как называли здесь коммуникатор, Михаил Игнатьевич, разъяснял его возможности и систему оценок с прочими достижениями.

Оказывается, наручник знает об ученике все, и постоянно обменивается данными с сервером. Кроме связи и доступа в сеть, он играет роль школьного журнала, хранит расписание и заработанные баллы. На мой взгляд его следовало назвать кошельком. Баллы действительно были самой настоящей валютой, как нам и говорила Мария Давидовна. Сисадмин пространно намекнул, что получить баллы можно множеством способов, но подробности умолчал, сказав, что мы сами потом разберемся. В его словах мне послышался уже знакомые официоз и недосказанность. Однако вопросы задать нем не удалось по причине спешного ухода этого большого и важного во всех отношениях человека.

До сна еще оставалось немного времени, точнее сказать, до моего привычного времени посещения мира грез. Сосед не имел четких представлений о сытости, поэтому позвал меня в буфет, наверно радовался бесплатной еде в первый день. Другие люди мыслили сходным образом и зал оказался прилично заполнен, но свободное место мы отыскали. Я ограничился стаканом сока. Почти сразу к нам подсел старший ученик, что было видно по его нестандартной одежде, несравненно более эстетичной, купленной за оценки, как бы странно это не звучало. Мы быстро разговорились, и меланхоличный Герман, жующий и спящий на ходу, задержался, потому что Стас засыпал его вопросами. Очень уж его беспокоило число возможных оценок за день.

– На самом деле вы можете делать что угодно, – продолжал говорить Герман. – Баллов получите примерно одинаково. Хотя нет. На отработке мало. Но можно не четыре часа, а восемь взять. Только в учебе больше рисков остаться с носом, если руки с утра не на месте, и напрягаться дольше приходится – он тоненько захихикал, и приял позу довольного жизнью человека.

– Вот здорово, – сказал Стас. – Я-то боялся, что подвох есть. А если вдохновение само приходит, то вообще можно широко развернуться.

– Ха, наивный. Все так думают. Наверно в пульсации аномалии все дело. Коротко говоря, пресыщаются люди вдохновением до тошноты, что рисовать противно. Бывает, просто от бумаги воротит на откате. Сколько не отдыхай, не отрабатывай, за кисть браться неохота, если так, намалевать что-нибудь быстренько. Пес его знает почему. Но на пары ходить все равно надо, так уж наручник устроен. Вам, наверное, про пищалку сразу не рассказали?

– Это еще что? – спросил я. – По-моему, старший куратор вообще не планировал нас просвещать.

– Есть такое. Ничего, еще узнаете. На самом деле нормально все. Учиться можно по чуть-чуть. А на парах с народом всегда забаву найдете. Не парьтесь, если оценок не густо получили, вечерком отработали и все, – он сладко зевнул, потягиваясь. – И еще, самое главное, не парьтесь насчет завалов, которые приступами называют. Все это проходят. Я уже пять штук пережил. Нормально.

Слова Германа обескуражили меня, особенно необходимость платить за все, и я задал внезапно возникший вопрос:

– А у нас обычный куратор будет? Если есть старший…

– Считай, что не будет, – оборвал меня Герман. – Потом будет руководитель зачетной работы. А вообще всей Школой искин управляет, у него все четко. Ему, даже вопрос можно задать через наручник, как обычному поисковику, – парень уже собрался уходить, но чуть задержался. – Живите как живется, до выпускной работы еще далеко. Ее же надо как бы успеть без завалов сделать. Чистое безумие. Я-то на эту тему не заморачиваюсь. Тяну лямку потихоньку.

– Подожди, – я остановил нашего просветителя. – Если эти завалы неизбежны, можно хотя бы понять, что он уже близок? Или они внезапно случаются?

– Разумеется постепенно, а потом сразу. Еще узнаешь. Похоже, вам еще меньше нашего объясняли. За пару дней до полета в башенку побледнеешь, зрение просядет и глаза покраснеют, ничего особенного. Потом восстановишься, как новенький будешь.

На мой вопрос о «башенке» он протестующе замахал руками, скорчил лицо смертельно уставшего работяги и удалился вместе с подносом. Стас уже начал вслух строить планы на будущее. Завалы его уже не страшили. Сосед радовался возможности честно не напрягаться на учебе себе во вред. Через минуту разговора с самим собой он спохватился, вспомнил про нетронутый второй ужин, и с упоением принялся за еду.

Телепатом я не был, но уловил, что заработок оценок стал для Стаса идеей фикс, даже жует, глядя в потолок. Наверно будущее прозреть пытается, и я ему не мешал, потому что снова был ошеломлен неприятными подробностями приступов-завалов. Узнай это родители, устроил бы мне эвакуацию. Но я понимал, что награда стоит испытания, поэтому постарался исполниться мужества. Вроде получилось. Тем временем вторая порция хумуса успешно перемещалась в моего вместительного соседа, я же медитировал над пустым стаканом. Приятно чувствовать себя стяжателем духа.

– Меня баллы мало волнуют, – сказал я, на вопросительный взгляд соседа. – Оценки – это сопутствующий атрибут, который находишь после хорошей работы.

– Ну ты даешь. А на кой ты сюда учиться явился?

– Чтобы успешно пройти этот большой урок, и следовать дальше, – я мысленно выдохнул, сумев найти нейтральный, но правдивый ответ для погруженного. – Разумеется, учеба важна. Дело в другом. Выражаясь языком Германа, ты излишне паришься по поводу баллов. Если я верно понял, здесь не голодают и босыми не ходят, значит можно сосредоточиться на чем-то более важном. Например, придумать как избежать завалов, быть на волне вдохновения, ведь финальную работу рано или поздно придется делать. Вот что меня занимает.

– Странный ты. Мне хочется жить по-человечески, и иметь все, что хочу. Надо головой думать, чтобы баллы только приумножались, – он постучал себя по черепу. – Я-то сумею это равновесие уловить, вот увидишь, и отработка мне хорошей выгодой видится. – Стас умолк, икнул, и отправился за новой порцией, оставив меня наедине с пустым стаканом и странными моими ценностями.

Проба пера

На следующий день начались занятия, о чем еще с вечера напомнил наручник. В расписании числилось две пары рисунка2 и композиция3, значит почти половину дня я буду заниматься любимым делом, и не сходить с ума, думая о завалах. Утром мне пришлось позаботиться о безмятежно спящем Стасе, вежливо разбудив его. Правда хотелось перевернуть кровать, ведь этот молодой делец мгновенно уснул и храпел всю ночь.

По ошибке я зашел в буфет, забыв, что сегодня еду нужно заработать, однако меня окликнули, сказав, что завтрак в покоях бесплатный. Маленькая, но радость. Здесь подавали блюда старой кухни, но с трудом я отыскал что-то нормальное. Сытый, все еще настороженный и предвкушающий испытания, я поспешил в школу. Дармовая жизнь закончилась, и уже сегодня нужно блеснуть знаниями, иначе меня ждет профилактическое голодание. Выбравшись из жилой зоны, состоящей из нескольких зданий, похожих на громадные усадьбы, я присоединился к группе людей своего потока. Сразу приметил их по одинаковым мантиям. Голограмма наручника безошибочно привела бы меня в нужное место, но в компании спокойнее.

Паренек, идущий рядом, всю дорогу восхищался архитектурой учебного корпуса. Судя по его речи, хорошо понимал, о чем говорит, а я с интересом развесил уши.

– Вы только посмотрите, это же на стоящий дворец творчества. Удивительно сложное и объемное размещение блоков. А композитный ордер на портиках просто великолепен. О роскошном антаблементе и не говорю, – парень дернул меня за локоть, указывая рукой куда-то в сторону. – Гляди, за той крышей выступает просто громадный купол. Вот бы ближе посмотреть, – знаток архитектуры явно был в ударе, и наверно забыл об учебе.

– Тебя не смущает запущенный фасад? – заметил я. – Вчера, мне казалось, нас действительно привезли во дворец, а тут облетевшая штукатурка, краска потрескалась, и даже растения на крышах растут.

– Может быть такова задумка дизайнера? – ответил ценитель классицизма. – В старых, потрепанных временем зданиях, как и в руинах есть некая романтичность, особая привлекательность.

– Ну-ну, а еще хороша дырявая одежда и вчерашняя еда с плесенью, прекрасный эффект старины, – не удержался я, и сам удивился легкости, с которой съязвил.

– Зато здесь газоны красивые, – сказала маленькая девушка, с вздернутым вверх носиком. – Глядите, вот куда все старания уходят. Между прочим, я вчера видела, как их косят. Наверно это за баллы, но мне как-то не к лицу с косилкой бегать. Даже не знаю…

Она продолжал еще что-то говорить, но мой взгляд задержался на далеком куполе. Странно, что такое внушительное сооружение находится далеко от центра комплекса. Я мысленно сделал себе зарубку разглядеть его вблизи, при первой возможности. Купол быстро скрылся за громадой главного корпуса, а наша группа уже шагала по главной площади. Здесь оказалось невероятно много народа. Ручейки людей стекались в могучую реку, чтобы опять распасться, подобно широкой дельте, когда ученики расходились по разным входам школьного здания. Похоже посещаемость здесь абсолютная, что неудивительно, с такими стимулами и системой контроля, писк которой я надеялся никогда не услышать.

Внутреннее пространство школы не уступало потрясающим фасадам, если закрыть глаза на вездесущую запущенность. Однако стройные колоннады и арочные порталы все равно были прекрасны и казались невесомыми, при всей своей монументальности. Потоки света, из огромных окон, играли на рисунке камней мозаичных полов, и полностью овладевали вниманием. Я успевал разглядывать барельефы на стенах, статуи в нишах и крупные картины в резных рамах, которые превращали школу в музей, хоть и неухоженный. Эти ощущения усиливала приятная музыка, тихо играющая на каждом шагу. Мне казалось странным, что в современном мире не хватает средств для ремонта, или до материальной стороны школы новому директору просто нет дела. Я сделал себе еще одну заметку, выяснить этот вопрос у руководства.

Мне наступили на ногу, отвлекая от созерцания сводов потолка. Возмутиться не успел, зато заметил косые взгляды, старших учеников. Наверно мы привлекали внимание, походя на типичных туристов. Мои сокурсники сбились в маленькую стаю, крутили головами во все стороны, буквально поедая глазами бренную красоту, разве что не фотографировали. Мельком я успевал поглядывать на окружающих, разительно отличных от нас. Новичков встречали по одежке, в буквальном смысле. Только мы оказались выряжены в стандартную одежду, суровое рубище, в сравнении с экстравагантными нарядами старших.

Маленькая девушка, назвавшаяся Олесей, долго молчала, глядя исподлобья на творческую молодежь, но не вытерпела и заговорила своей подруге:

– Обалдеть, здесь парад мод, не иначе, а мы как плебеи. Мне срочно нужно приодеться.

– Ага. Хоть в столовую с буфетом не ходи. Страшно подумать сколько корпеть придется. Я бы и по ночам рисовала, если бы можно было скорее что-нибудь приличное купить, – ответила ее товарка.

Деловая Олеся, успевшая познакомиться со всеми и влезть любопытным носом куда только возможно, настороженно прищурилась и заговорила в никуда, надеясь быть услышанной всеми:

– Не понимаю, где творческая атмосфера? Кажется, только мы одни как ненормальные спешим на первую пару, а эти модели, чтоб их… Словно на пляж явились, осталось только под солнышком улечься… Ага, один уже лежит.

Оторвавшись от игры с рисунком на полу, в белые и черные ромбы, я ответил:

– Похоже с ним случилось то самое. Как я понял, здесь не принято обращать на приступы особого внимания. И мне видятся не пляжники, а скорее великие мастера. Только в кавычках. Следить за временем и суетиться ниже их достоинства. Кстати, мы тоже не совершенство. Мой сосед сейчас где-то между душем и буфетом, если опять не лег.

– Ему что, о пищалке не говорили? – изумилась Олеся, но ответить мне не дала. – Ну ладно, он дурак, пусть шишку набьет. А нам никак нельзя ударить в грязь лицом, особенно перед новым пополнением. И вести себя по нормальному надо, и приодеться, а то, как гадкие утята.

– Ничего, мы еще посмотрим, кто тут великие мастера, – категорически заявил громкоголосый Руслан, лихо закидывая набок свою рыжую челку.

– Кажется вы говорите немного о разном, – сказал я. – В моих глазах эти старшие уже лежат в грязи и булькают пузырями, если не пользуются возможностями вдохновения от аномалии, и откровенно филонят, а потом отрабатывают. Однако наши наряды и мое чувство прекрасного начали коробить.

Руслан по-свойски толкнул меня в плечо, и заговорил тоном прожженого жизнью ветерана:

– Зря ты на них бочку катишь. Мы вот вчера зависли со старшими в буфете, таких подробностей наслушались, – на его слова Олеся превратилось в одно сплошное внимание. – А вы, мадам, ушки свой поберегите, не то мозги закипят, и вместо занятий у нас революция будет.

– Что ж там за страсти такие? По-моему, аномалией нас и так до икоты запугали. Я пол ночи не спал.

– Есть тут одна фишка. Не так страшна аномалия, как последствия завалов. Говорят, что все незаконченные работы, в том числе и итоговая, забирают и хрясь, – Руслан показал удар об колено, – А потом пых, – пантомима продолжилась имитацией языков пламени. – Не знаю как именно, просто считаются, что их от ума сделали, и без должного вдохновения, понимаешь ли. А преподы искусство высшего уровня требуют. Ну еще баллы все списывают. Жуть, да и только.

– Нормально…, – искренне возмутился я. – Очуметь можно. И почему нам это Мария, эм…, забыл, как ее. Нет бы все честно сказать. А может вас разыграли? Почему бы над новенькими не подшутить, как над детьми малыми.

– Я тоже так сначала подумал. Но парни без иронии рассказывали, и советовали не страдать за зря. Не пришло, якобы, еще время и можно расслабиться. Ну что, Олеська, язык проглотила? Не будешь в другой раз уши развешивать. Многие знания – многие печали.