Фаетон. Книга 8. Дипломатический корпус

Леонид с нежностью, глядя в ее огромные зеленые глаза, сказал, – Нет, дорогая моя женушка, теперь уже не исчезну. Теперь мы будем все вместе, я ты и наш Дима.

– О, мой родной, как мы измучились без тебя все эти годы? – она обвила мужа обеими руками вокруг шеи и прижалась к нему, трепеща всем истосковавшемся по мужской ласке телом.

Дима с открытым ртом, наблюдавший за этой сценой не переставал удивляться тому, что отец, которого он так ждал, теперь уже совсем не обращает на него никакого внимания. Он надул щеки от ревнивого негодования, горько вздохнул и вышел во двор, к своей машинке. Дима ступал по цементной дорожке дворика к калитке в горькой задумчивости.

"Как он мог не замечать меня? Я, что им чужой? Я, что им не сын?"

Мальчик грустно и глубоко вздохнул.

"Один – вот друг у меня и есть!" – Он взглянул на свой игрушечный пластмассовый автомобиль полными слез глазами, и снова грустно вздохнул. В этот солнечный осенний Чилийский день его не радовало ни это синее и бездонное небо, ни приезд отца, ни обретение отцовского плеча, что, казалось бы, придавало уверенности в его еще далеко не окрепшие детские силы. Он осторожно, с нежностью, поставил автомобиль на дорожку и покатил его к игрушечному гаражу, который соорудил в углу дворика, что образовывал забор. Он затолкал автомобиль в "гараж" и прислушался к неожиданно возникшему шуму за деревянным штакетником. Гурьба местных чилийских ребятишек пронеслась мимо калитки с криками. Было видно, что их что-то напугало. Это были дети разных возрастов от десяти до шестнадцати лет, дети рабочих обслуживающих фермерское хозяйство колонии Дигнидад. Мальчик с любопытством поднялся и высунул мордашку за штакетник. Его взгляд остановился на двух, закутанных в белые одежды, людей, двигавшихся вдоль домишек по улице в сторону убегающей толпы к постройкам, где жили рабочие фермы. Дима, поддавшись всеобщему порыву увлекательной игры, забыв о предупреждении не выходить за ворота, бросился следом. Он быстро догнал убегавших и вскоре они свернули на аккуратную и узкую аллею, обсаженную молодыми деревцами. Справа и слева были разбросаны домики рабочих колонии, огороженные деревянными заборчиками с одинаковыми калитками. Очутившись на "своей" территории дети остановились и со страхом стали наблюдать, куда пойдут два привидения в белом. Два человека повернули в сторону гурьбы детей, и стали, пошатываясь, двигаться к ним. Дети с победными криками стали держать оборону. Но приближаться боялись. Фигуры двигались к сбившимся в стайку детям, казалось, что двое привидений не собираются отступать и идут прямиком к ним.

Дима, наконец, смог рассмотреть в белых комбинезонах двух людей. Одна фигура была выше ростом. Обе закутаны с ног до головы в белые комбинезоны, сшитые из белоснежных простынь. Казалось, что на головах у этих людей были под белыми одеждами надеты кастрюли. Дети боязливо отступали. Белые фигуры остановились у калитки домика, где жила старшая из детей. Эта девушка выделялась зрелостью взрослой с развитой грудью, прыгающей под шерстяной кофточкой в такт ее шагов. С черными, как смоль, волосами, завитыми в тугой узел на макушке и красивыми чувственными карими глазами в обрамлении тонких бровей.

То, что двое приведений остановились именно возле ее домика, придало ей смелости. Не раздумывая, она, как разъяренная кошка, подбежала к меньшей фигуре и с непонятным причитанием попыталась сорвать белый комбинезон. В ответ получила длинную царапину от локтя до запястья острыми и длинными ногтями. С ее оцарапанной руки потекла кровь и запеклась на запястье. Девушка отступила. Толпа детей с испугом отринула. Дети притихли. И только быстрые голоса, под белыми одеяниями, похожие на лебединое пение, доносились из-под обтянутых белым, круглых удлиненных кастрюль, которые укрывали головы. Эти две фигуры стояли насторожено, следя за детьми, выставив свои длинные и острые ногти на пальцах рук, готовые пустить их в ход при малейшей опасности. Они стояли спиной к заборчику возле самой калитки в ожидании новых нападений. Прошла томительная минута. Неожиданно фигура выше ростом стала правой рукой подзывать жестом девочку, стоявшей впереди толпы и по своей неопытности или по наивной любознательности, казалось, ничего еще в жизни не боялась. А дети, похлестанные испугом и не здоровым любопытством, подталкивали эту девчушку на своем наречии:

– Иди, тебя зовут? – старшая девочка, злорадно улыбаясь, подтолкнула малышку.

Девочка, приветливо улыбаясь, осторожно приблизилась к приведениям, и подошла к фигуре повыше. Руки с длинными и острыми когтями вцепились в худышку и повернули лицом к толпе. Девочка испуганно смотрела на детей. Фигуры перекликались между собой лебедиными голосами, дети притихли, боязливо жались друг к дружке. Оцарапанная девушка не выдержала первой, осмелев попыталась ринутся вновь в перед. Но острые когти угрожающе направились в ее сторону, остановив атаку. Когда руки отпрянули от девочки она быстро побежала прочь. Дима протиснулся в это время вперед и стал наблюдать за фигурами в белом. Снова жестом фигура повыше стала приглашать уже Диму подойти. Кто-то подтолкнул его. Мальчик, снедаемый любопытством и страхом, стоял не двигался с места. Но любопытство победило все же, и он медленно приблизился к фигуре. Поравнявшись с привидениями его, вдруг схватила мощная когтистая рука. Притянула к себе, и крепко держа за голову, притиснула ртом и носом к своему телу, перекрывая дыхание. В это мгновение мысленный приказ стал буравить мозг: "Скажи им, что мы ничего плохого никому не сделаем! Скажи им, чтобы нас не трогали, иначе мы погибнем из-за вашей атмосферы кишащей микробами, скажешь?"

Дима, трясясь от страха, и удушья принял решение, "Скажу, чтобы вдохнуть", – Но рука сильнее вдавила рот и нос в белый комбинезон, еще мгновение и он задохнется. Мальчик испуганно подумал: "Скажу, скажу, что вы им ничего не сделаете. Только пусть вас не трогают". В мгновение, удерживающие руки повернули его лицом к толпе. Острые когти вцепились в правое плечо, создавая невыносимую боль. Чужая мысль снова стала сверлить мозг: "Скажи, что мы им ничего плохого не сделаем. Пусть нас не трогают, скажешь?"

"Скажу". – И когти чуть ослабили боль в плече. Мальчик молчал. Снова острая боль в плече стала нарастать до невыносимой. И он мысленно ответил: "Скажу". Боль сразу ослабла, но плече ныло словно в него впивались пять острых ядовитых змей. Мальчик начал говорить, ни на миг, не сомневаясь в том, что его не поймут чилийские дети. С каждым сказанным им словом, когти отпускали его плечо, и боль стихала, что придало уверенности и твердости в его словах. Мальчик говорил по-русски, но к своему удивлению звучали эти слова на непонятном испанском наречии, – Не трогайте их. Они вам ничего плохого не сделают. – Он повторил эти слова дважды. Толпа, как околдованная, всматривалась в Диму, замерев от сковывающего страха, ожидая, а что же, все-таки, произойдет дальше с этим чужим мальчишкой не весть, откуда свалившемся в их детскую игру в привидения.

А Дима, ощутив легкий и сильный толчок ладони, понял, что его миссия окончена, и героически вернулся на свое место. Еще с минуту продолжалось противостояние. В голове у Димы стали возникать мысли, "Мы вернемся, чтобы тебя отблагодарить? Ничего просто так не происходит, за все надо платить. До свидания. До скорой встречи".

Две фигуры внезапно повернулись и вошли в калитку. Они прошли в домик девушки и скрылись там. Толпа детей, снедаемая любопытством, стала взывать к Марии, так звали девчонку: – Иди посмотри, куда они убежали?

Девушка упиралась. Ей было страшновато, а что если приведения ее околдуют, и она превратится в мумию? Или еще страшнее сделают что-то с ней, и она умрет? Но непреклонные дети настаивали на своем. Да и у самой Марии страх пересилило любопытство, и она сдалась. Дима слушал детей и не удивлялся, что понимает испанский язык, ведь они говорят точно так же как, и он разговаривает по-русски. Во всяком случае, ему так казалось. А тем временем Мария боязливо приблизилась к крылечку домика. Но вовнутрь не решалась войти, боязно. Стала заглядывать в окна.

– Ну, что там? Есть кто? – не унималась ее двоюродная сестра Тереза, чуть младше старшей на полгода. Наконец любопытство взяло верх, и Мария решилась войти в домик. Ее не было с минут десять. Всем уже стало скучно. Мальчики убежали, остались одни девчонки и Дима. Мария появилась с растерянным и удивленным видом, рассказывая о том, что ей так и не удалось обнаружить внутри дома никого.

– Ты врешь все? – не выдержав, выпалила Тереза. – Я знаю, что ты с этими придурками договорилась, чтобы нас напугать, так?

– С какими такими придурками, а? – началась обычная ссора между подругами, которые бывают частенько в этом возрасте, и которые, так же внезапно кончаются, как и начались. Диме стало скучно и горько оттого, что у него нет друга и, что отец его не любит. Снедаемый этими чувствами он грустно поплелся домой. Дома все, казалось, было по-прежнему. Только странные стоны родителей доносились из маминой спальни. Дима подумал, что родителям плохо и решил посмотреть, что там происходит. Он быстрыми шагами поднялся по ступеням лестницы, устланной зеленой ковровой дорожкой, из гостиной на второй этаж, где была спальня. Дергая ручку двери, он пытался ее открыть, но все напрасно, дверь заперта.

– Мама? Мама? Вам плохо? – стал встревожено звать. Стоны сразу же прекратились. За закрытой дверью началась какая-то возня. Затем в приоткрытой двери показалась мама в махровом розовом халате.

– Сынок ты уже пришел?

– Да, Мама. А, что у вас там делается, вы не заболели?

Аня с удивлением посмотрела на сына. В глазах ее появился страх. Она внимательно стала рассматривать мальчика: – Повтори, что ты сказал, Дима?

– Вы не заболели? – Дима с онемевшим удивлением смотрел на мать, которая еще больше удивилась, и сказала в комнату, – Леня? Наш сын говорит на каком-то тарабарском языке. Подойди, не заболел ли он?

– Я слышу. Это чистейший испанский! – ответил Кразимов.

– Откуда? Откуда у него испанский язык?! – удивленно выкрикнула Аня.

– Сыночек, за что ты на меня так обиделся, что заговорил на какой-то тарабарщине? – не унималась Аня. Она не могла в это поверить, что сын заговорил на испанском языке вот так вдруг ни с того, ни с сего. А Дима в свою очередь не мог понять, что от него хотят, так как он же говорит родителям на русском языке и понимает их.

– Мамочка, ты что, я же говорю по-русски? – он сказал это и вдруг услышал в сказанном чужой непонятный для него язык. Это мальчика испугало не на шутку. Он вдруг со страхом посмотрел на показавшегося отца. Леонид обеспокоенно осмотрел сына. Он стоял перед Димой такой высокий и сильный в черных семейных трусах, и казался мальчику в эту минуту самым надежным отцом во всем мире, который может, решит любую проблему и неприятность. И он обратился к отцу: – Папа я же говорю по-русски? Я не понимаю, почему само собой выходят эти незнакомые слова? – Дима вдруг высказался на русском языке. Все с облегчением вздохнули. Аня притянула сына к себе. Прижала его к халату и ласково гладила по голове, не переставая причитать, – Сыночек мой. Ну вот все слава Богу обошлось. Ты нас с папой так напугал, что я чуть не умерла со страху.

– Прости, мама. Извини, папа. Я больше так делать не буду.

Говоря эти слова, Дима твердо решил не рассказывать родителям, что с ним произошло в те мгновения, когда он был с чилийскими ребятишками.

– А, где твой автомобиль? – спросил отец.

– Я его поставил в гараж. Там для него есть гараж, в углу двора. Я сам его построил, и машинка очень хорошо въезжает во внутрь. – С гордостью сказал Дима.

– Молодец, сынок. – Леонид легонько отнял сына от объятий Ани и поднял высоко над своей головой, приговаривая, – Какой ты у меня большой и умный мальчик?

Мир был восстановлен, и жизнь вновь обрела свой ритмичный цикл в жизни Димы Кразимова…

А спустя две недели неожиданно появился в доме Кразимовых фон Фирс.

– Добрый день. – Вошел, не стучась, он, как к себе в домой.

Семя в это время сидела на кухне и завтракала. Леонид встал из-за стола, медленно вышел в гостиную.

– Что привило вас в наш дом? – настороженно спросил Леонид.

– Присядьте. – Жестом указывая на кресло у журнального столика, сказал фон Фирс, голосом не отличающимся особой мягкостью и скорее смахивающим на приказ.

– Присаживайтесь и вы, господин фон Фирс. – Доброжелательно сказал Леонид.

– Благодарю вас. – Отчеканил гость и плюхнулся во второе кресло. Между мужчинами, сидевшими в креслах, стоял журнальный столик, на него Фирс выложил какие-то бумаги. Леонид с любопытством наблюдал за его действиями. Воцарилась тягостная пауза.

– Вот смотрю на вас, Леонид, и жду, когда же вы начнете меня спрашивать о цели моего визита?

Леонид внимательно осмотрел его массивную фигуру, с трудом умещающуюся в кресле, сказал: – А все-таки, что вас привело к нам в такую рань?

– Это касается вашего сына. – Фирс сделал умышленную паузу. Леонид выжидательно молчал, ожидая, что скажет гость?

– У нас для особого состава нашей организации есть специальная программа, которую мы воплощаем с самого детства.

Леонид еле сдерживался от нахлынувшего волной негодования, но продолжал усилием воли сдерживать эмоции. А гость снова не торопился. Снова длинная пауза и только затем, когда Леонид взял со столика бумаги, Фирс сказал: – Это характеристики на Дмитрия Кразимова и на вас с женой для нашего интерната "ЭДЕЛЬВЕЙС". В этом интернате, детей из семей, которые мы отбираем во всем мире, обучают всему тому, что необходимо будет для продолжения их учебы в университетах мира, которые мы рекомендуем. Нам нужны образованные и хорошо подготовленные специалисты для работы с инопланетными представителями.

– И мой сын принадлежит вам, а не нам с женой? – скрывая свое негодование, сдерживаясь от нахлынувшей досады, выдавил из себя Леонид.

– И, да и нет, если вы против мы можем не обращать на него никакого внимания. Но подумайте сами, учится все равно необходимо. А что с ним будет в будущем, священник или, в крайнем случае, охранник колонии Дигнидад. Вот и все.

За разговором мужчины не заметили, как подошла Аня. Она слышала все, о чем говорил фон Фирс, и все, что касалось ее сына.

– Я согласна. – Неожиданно раздался ее голос за спинами у обоих. Леонид вздрогнул, обернулся, потеплевшим взглядом встретил жену.

– Ну, вот и хорошо. – Коротко ответил Фирс. Он по-военному встал, сказав на прощание:

– Осенью заеду, то есть, в конце мая, и вы поедете со мной в интернат в Сантьяго.

– А что, обучение там с шести лет? – спросила Аня.

– Да. Вы сможете его навещать один раз в месяц, и каникулы он всегда будет проводить в кругу семьи. – И Фирс откланялся.

– Ты знаешь, – выждав, когда за гостем закрылась дверь, сказала Аня, – а я рада. Просто поверить не могу, как все устраивается в нашей жизни?

Леонид философски молчал. Он был в раздумье, что кроется за этим интернатом, и что будет с ними…

Интернат "Эдельвейс", для особо одаренных детей, то есть для детей, родители, которых, имели хороший капитал или семейный бюджет, что позволяло оплачивать обучение в этом учебном заведении, находился в живописной окрестности Сантьяго. Это было одноэтажное здание, выстроенное в виде буквы "П", а рядом располагался жилой комплекс, общежитие для учеников. К каждому школьнику была приставлена гувернантка, в обязанности которой, входило присмотр за вверенному ей ученику или ученице. То есть, вовремя проследить за принятием пищи и отходом ко сну того или иного школьника, школьницы. Дети жили в отдельных комнатах. В каждой комнате была своя столовая, где хозяйничали гувернантки. Они также стирали, гладили белье школьников и убирали в помещениях. Гувернантки были образованы с университетским образованием. Эта работа была престижной, и каждый год устраивался конкурс на освободившиеся места, ибо с поступлением в первый класс и до одиннадцатого класса школьника сопровождала одна гувернантка, а вместе с выпускным балом уходила на пенсию. Редко возраст пенсионерок составлял старше тридцати шести лет. Кандидаток на роль гувернантки было предостаточно. На одно место претендовало до десяти выпускниц, с университетов городов мира, съезжавшихся попытать счастья устроится на эту работу.

Когда Леонид Кразимов появился с Димой в дверях кабинета директора, навстречу, из-за письменного стола, выбежал невысокого роста толстяк с широкой приветливой улыбкой и приятным взглядом черных, как две огромные маслины, глаз: – А-а, господин Кразимов? – пожимая Леониду руку, мягким рукопожатием, сказал он бархатным и приятным баритоном, – Проходите, присаживайтесь, – рукой, указывая на диван из коричневой кожи.

– Благодарю вас, господин директор. – Вежливо отчеканил Леонид по-испански, усаживаясь на указанное место.

– Наслышан о вас, господин Кразимов. Надо сказать, что ваши покровители не скупятся на благотворительные цели для нашего интерната и перевили значительную сумму на наш банковский счет. Так что двери для вашего сына здесь широко открыты и надеюсь, что все одиннадцать лет он достойно проведет, как ученик, в стенах нашего "Эдельвейса". – Он говорил, а добрая и приветливая улыбка не сходила с его уст, в свою очередь, располагаясь за своим письменным столом. Затем на телефоне набрал внутренний номер, и в кабинет вошла красивая девушка в белом фартуке, как подобает гувернантке, и в темно-каштановом платье. На ней была кофточка с длинными рукавами такого же цвета, как и платье. Искристая приветливая улыбка белозубой жемчужной россыпью светилась на ее лице.

– Здравствуйте. – Поздоровалась вошедшая. – Я буду гувернанткой у вашего сына, господин Кразимов. Меня зовут Елена Мазур, я из Франции. В этом году окончила Сорбонну.

– С отличием. – Добавил директор, и улыбнулся ей, – У нас тут строгий отбор кандидаток на это место.

– Ну, а если по каким-то, не от нас зависящим причинам, у кандидатки изменятся обстоятельства, и она не сможет выполнять свои обязанности? – забеспокоился Леонид.

– На этот счет у нас есть штат подменных и они, как никто, дорожат своей работой. – Парировал директор.

Оставив сына на попечение гувернантки, Леонид вернулся домой на двухместном спортивном самолете, взятом в ангаре колонии…

Глава четвертая

Лето. Каникулы. Диме двенадцать лет. Он проводит лето дома. Среди цветущих пион, роз, яблок и слив. Среди луж и увлекательных историй, выдуманных и рассказывающих его другом Мигелем в кругу соседских мальчишек. Вишневые сады в колонии были всюду во дворах соседей. И ребята гурьбой, то там, то здесь, собирались и лазили по деревьям. Помогали взрослым убирать вишневый урожай. Взрослые, затем, брали корзины с вишнями и относили в цех консервного завода на переработку.

Дружба Димы с местными ребятишками не прерывалась и сплачивалась рассказчиком Мигелем. Невероятные приключения роились в его маленькой голове, и, мальчики, открыв рты, слушали и смеялись до слез.

А, когда делать было нечего и слушать не хотелось, потому что дождь кончался, и можно было бегать по лужам. Бегали по теплой воде босиком, обрызгиваясь с ног до головы. Запускали бумажные кораблики в далекие страны на быстрой горной речушке, которая текла невдалеке. Много детских игр знали эти чилийские мальчики, выросшие здесь среди роскошной природы на горном воздухе. А в саду пели птицы. На дороге громыхали юркие грузовички, мычали вдалеке коровы, из скотного двора, и до мальчишек никому не было дела. Прекрасная пора, все-таки детство.

Дима жил по соседству с Димой Гариновым. Гаринов не по годам был умным и сообразительным мальчиком, ему было почти уже десять, младше от Димы на два года.

А соседская девочка Вероника старше от Димы на год. Через дорогу, прямо напротив дома Кразимовых рос сад, и там размещалась пасека колонии Дигнидад. Пчелы жужжали в кронах душистых лип, сновали по цветам, собирая пыльцу. В один из летних февральских дней Чилийского лета стояла жаркая погода. Дима вышел в огород, поискать чего-нибудь и увидел через забор Веронику. Она была в одном купальнике. Диме вдруг захотелось увидеть ее голой, и он подошел к забору.

– Привет! – поздоровался он.

– Здравствуй! – ответила она.

– А где Мигель? – брат Вероники.

– Он в городе с мамой. А ты что делаешь? – спросила Вероника.

– Так, ничего.

– То может, пойдем яблок наберем в саду?

Дима обрадовался этому предложению, и они пошли. Перелезли через ограду и очутились под яблоней раннего сорта. В траве под яблоней было много нападавших с веток яблок, и Дима предложил собрать.

– Вон там, дальше есть? Там яблоки вкуснее. – Вероника указала рукой на раскидистую яблоню. – Вон та яблоня?

В глубине сада было тихо и таинственно. От того, что они были в чужом фермерском саду, чувство опасности и постоянной настороженности возбуждало детей. Дима вдруг сказал, – Послушай, покажи мне свою киску? – он не глядел на девочку, но та молчала, делая вид, что не слышит.

– Ты меня слышишь? – повторил он свой вопрос.

– Слышу. – ответила девочка. Ее, налитые созревающие груди тринадцатилетней девочки уже хорошо выступали остротой сосков и округлостью.

– Ну покажи? Тут никого нет.

Она снова молчала, тогда чтобы ее как-то достать Дима сказал:

– Я тебе свою покажу, смотри? – и он расстегнул штаны и достал свой торчащий членик.

И тут девочка откинула часть купальника, демонстрируя свою плоть, покрывшуюся на удивление мальчика девичьим пушком из черных кудряшек. Они были крайне возбуждены и задыхались от волнения. Дима подошел ближе, сказал, – Давай как папа с твоей мамой делают, попробуем?

– А как? – спросила девочка.

– Ты ложись сюда на сено. – Он рукой показал на душистую копну сена. – Ну а я сверху.

Вероника легла, а Дима стал прицеливаться, но ее лобок был так не удобно расположен, что нельзя было никак воспользоваться сладостью запретного плода.

Вдруг из кустов выскочила целая гурьба мальчишек. И улюлюкая стали смеяться над застигшими врасплох "любовниками". Девочка и Дима бросились друг от друга в разные стороны. Больше их никто и никогда не видел вместе. Дима стал первым героем сердцеедом. Его старшие мальчики зауважали за это и стали солидно приглашать в свои компании. Угощать сигаретами в надежде, что он расколется и расскажет о своей первой забаве. Но он молчал. И это предавало интригующей загадочности в его первом опыте. Эти слухи дошли до Клементины, подруги той девочки, что первой бесстрашно подошла к позвавшему ее привидению. Девочка еще тогда поразилась смелостью чужого мальчика и влюбилась в него, как в героя влюбляются сказочные принцессы на рыцарских поединках. Клементине уже одиннадцать с половиной лет. И она зачастила к Веронике. И они стали закадычными подругами. А в адрес бедного мальчика полетели колкости и насмешки со стороны подруг. Мигель, старший брат Вероники, часто говорил, выдерживая нейтралитет: – Димка ты извини, но это, же моя сестра. Я не могу с ней драться.

И поддерживал свой имидж союзника вредных девчонок. А Диме так хотелось дружбы. Так хотелось с кем-нибудь быть в хороших дружеских отношениях. И он часто себя ловил на мысли, что проходят дни и недели, а друга нет. Гаринов был младше Димы, на целых два года и Кразимову было не интересно с этим угрюмым и слишком замкнутым в себе мальчишкой. Хоть мама частенько приводила Димку Гаринова к нему, но холодок в их отношениях мешал дружбе. И Кразимов рос в кругу чилийских мальчишек, свободных и смелых, рано становившимся взрослыми детьми. Но одиночество тягостно и страшно опутывало его и когда, это было нетерпимым, он глядел на драчливого петуха. Подходил к нему, ловил его и гладил вставшее на дыбы перья у шеи. Петух старался вырваться, затем, наступал на мальчика, бросался, как злая собака, и игра начиналась. Одиночество исчезало, на смену приходил азарт игрока. Дима учился побеждать одиночество. От этого он ставал холодным эгоистом для чилийских детей, но, дети делали все, чтобы оттолкнуть его при случае, унизить, посмеяться над ним, возбуждая и принуждая его к защитной реакции. И он перестал замечать окружающих, презирая, и порой насмехался над ними.

Двоюродная сестра Марии, Тереза, жила некоторое время в доме Марии. Но, когда ее отдали замуж, она стала жить отдельно, но часто наведывалась в старый дом, очевидно считая его своим. У нее были соседские подруги, одногодки и они часто ходили в гости друг к другу. По вечерам играли в карты, а иногда и выпивали, но не много. За игрой в карты рассказывали разные истории, делились нехитрым опытом, помогали друг другу советами. Тереза была небольшого роста с массивной челюстью, маленькими желтыми посаженными близко у самого носа, глазками. Над ними были почти выцветшие брови, а над верхней губой торчал острый нос. Он был сильно задран кверху, придавая лицу с массивной обезьяньей челюстью глупое выражение. Тереза отличалась невероятной хитростью, мстительным нравом и никогда не прощала обид. Диму она не просто не любила, она его ненавидела всем своим сердцем, всем естеством, впрочем, как всех мужчин и мальчишек на свете.