Янмэйская охота. Том II

Минерва не нашла причин для отказа, и председатель объявил:

– На место свидетелей вызываются капитан гвардии Шаттэрхенд и бывший лакей Вимас.

Капитан вышел на сцену весьма озадаченный – было ясно, что причина вызова ему неясна. Вимаса вывел на место судебный пристав; Вимас явно знал причину и идти не хотел. Эрвин удивился: лакей?.. Верховный суд порою выказывает недоверие к свидетелям лишь потому, что те – мужицкого сословия. Все прошлые свидетели были отобраны из высшего слоя дворянства, откуда теперь взялся простолюдин?

Суд задал Вимасу несколько обычных вопросов: как зовут, какого сословия, какую службу выполнял. Лакей отвечал очень тихо, робея и краснея пред лицами лордов. Судья Кантор требовал: «Говорите громче». Добившись от свидетеля хоть сколько-то внятной речи, судья задал вопрос:

– Прислуживали ли вы во дворце Пера и Меча в прошлом году, в день летнего бала?

– Да, ваша честь.

– Видели ли вы тем днем Менсона Луизу, придворного шута, ныне обвиняемого?

Судья указал на ответчика, но лакей не посмотрел туда, а покраснел.

– Да, ваша честь.

– При каких обстоятельствах?

– Я в-видел его много раз… – промямлил лакей, пытаясь отвертеться. Тщетно, разумеется.

– Я говорю о том случае, когда вы не только видели его, но и имели близкое касательство. Имел место такой случай?

– Д-да, ваша честь…

– Расскажите о нем суду.

Лакей повертелся, ища спасения. Капитан Шаттэрхенд подбодрил его, хлопнув по плечу. Вимас тихо заговорил:

– Я шел, значит, по коридору, а шут сидел на подоконнике и читал что-то. Сильно щурился – не мог разобрать. Я ему сказал: «Если желаете, принесу свечу». Тогда он схватил меня, значит, за камзол, втащил за портьеру, и поцелв…

– Громче, будьте добры!

– Ну, поцеловал.

– В губы?

– Да, ваша честь.

– Что произошло потом?

– В-ваша честь… я не могу… при владычице и лордах…

– Ее величество и высокие лорды прежде всего заинтересованы в истине! Говорите немедленно, не боясь смущения.

– Ну, шут… он… развязал мне штаны и засунул руку…

– В штаны?

– Да, ваша честь.

– И что же?

– Он схватил меня за… понимаете… за него. И стал…

Лакей покрылся пунцовыми пятнами и умолк. Капитан Шаттэрхенд вмешался:

– Да ничего он не стал, ваша честь, ибо не успел. Тут как раз я проходил мимо, услышал возню за шторой, решил проверить. Заглянул – увидел непотребство и пресек все это. Шут сильно злился и кричал: «Я еще не кончил». Но я его оттащил силою.

– Вы подтверждаете, капитан, что непотребство имело место?

– Боюсь, что да. Чтобы Менсон служанкам за корсеты совался – это бывало. Но чтобы мужчине и прямо в штаны – конфуз, ваша честь.

– Конфуз? Вы намеренно используете столь мягкое слово?

– Ваша честь, я помню, Менсон тогда был нетрезвый. По пьяному делу чего не вытворишь. Был в моей роте один ординарец…

– Речь не об ординарце, а о шуте Менсоне и его неправедном отношении к мужчинам. Скажите, капитан, вы слыхали высказывание, будто Менсон любил владыку Адриана?

– Конечно, ваша честь. Я и сам так говорил.

– Почему вы так говорили, капитан?

– Потому, что это правда. Шут, когда только мог, крутился около владыки и смотрел с обожанием. Он и в том злосчастном поезде мог не оказаться – он ведь шут, а не генерал, в походы ходить не обязан. Но поехал, чтобы вместе с владыкой.

– А допускаете ли вы, капитан, что любовь Менсона к владыке Адриану имела вовсе не целомудренный смысл?

– Я никогда так не думал! Допустить подобную мысль – запятнать честь владыки!

– Суд вовсе не предполагает, что владыка отвечал на чувства Менсона. Напротив, суд высказывает допущение – внесите это в протокол сугубо как гипотезу – что владыка отверг неправедную любовь шута. Что могло стать причиною мести последнего.

Это был первый миг, когда смешливая гримаса слетела с лица Менсона. Перемена – от смеха до боли – случилась так быстро, что никто не успел заметить и удержать шута. Он сорвался с места и бросился к судейскому столу:

– Старый хрыч! Проглоти язык, подонок!

Приставы поймали его всего за шаг от цели, когда кулак шута уже летел к носу Кантора. Шута оттащили в сторону, скрутили, защелкнули в кандалы. Он бился, как бешеный зверь, и орал:

– Мрази! Гнусные твари! Все втопчете в грязь!

Его швырнули на место, пристегнули к стулу и плеснули в лицо водой. Менсон рванулся еще пару раз, и, поняв тщетность попыток, заплакал.

Председатель суда ничем не выразил торжества, кроме одной чуть приподнятой нотки:

– Суд доказал то, что требовалось. Ответчик выказывает резкую неконтролируемую эмоциональную реакцию, связанную с любовью к покойному владыке. Чувство такой силы вполне может толкнуть человека на преступление.

– Вы не смеете говорить о недоказанном факте! – воскликнул Франциск-Илиан, также утративший хладнокровие.

– Ваше величество, суд считает абсолютно доказанным фактом, что ответчик был способен совершить преступление под влиянием чувства. Суд не утверждает, что ответчик совершил его, а отмечает лишь потенциальную возможность и наличие мотива. Является ли лорд Менсон убийцей в действительности – покажет обвинитель после обеденного перерыва.

Ворон вмешался с тревожной поспешностью:

– Ваша честь, обвинитель просит отложить начало процесса на следующее заседание. Сегодня потрачено много времени, а показания главных свидетелей весьма обширны.

– Тем более, имеет смысл поскорее перейти к ним. Суд продолжит слушание сегодня. Разумеется, если владычица утомлена, суд продлит перерыв на достаточное время, чтобы ее величество отдохнула.

* * *

И вот скамью заняли главные свидетели истца – четверка альмерских рыбаков, лично видевших гибель императора.

Заранее обдумывая дело, Эрвин был почти уверен, что эти парни – никакие не мужики, а наемные солдаты или даже рыцари графа Эрроубэка, устроившие обрушение моста. Однако теперь, увидев их воочию, он усомнился в своих выводах. Четверо настолько походили на мужиков, насколько это вообще возможно: бородатые, коренастые, чумазые, с широкими бесхитростными лицами, ясными и глупыми глазами. Войдя в зал и одолев первую робость, они привели себя в порядок согласно собственному разумению: как можно туже затянули пояса, одернули рубахи и пригладили волосы руками, поплевав на ладони. По пути мимо лордов гнули спины на каждом шагу: «Премного здравия вашей светлости!» В присутствии владычицы держались с наивным подобострастием: по любому поводу били поклоны, осеняли себя священными спиралями и не могли отвести взгляда от Минервы. Обращение «ваша честь» давалось им с трудом, судью Кантора они, вопреки процедуре, называли господином судьей, а при любом удобном случае вворачивали «ваше величество», даже если обращались вовсе не к Минерве. Звались они: Джейкоб, Смит, Ларсен и Борода.

– Свидетель, вы не можете использовать прозвище в суде. Сообщите свое настоящее имя.

– Борода как есть, ваше величество. Дело таковское: я был найденыш при церкви, оставил меня бородатый мужичок. Дьякон и прозвал меня Бородой – шутки ради, пока настоящее имя не сыщется. Потом бишь я вырос, а имя так и не придумалось. Бородой и записали.

– Какого вы сословия, свидетели?

– Дык мужики мы, кто ж еще.

– Говорите суду: ваша честь.

– Угу, господин судья. Так и будем.

– Где вы проживаете?

– В графстве Эрроубэк, на восточном берегу Бэка, в деревне Косой Яр.

– Видели ли вы двадцать второго декабря прошлого года крушение поезда, упавшего с моста?

– Да, ваше величество. Всеми глазами видели, вот как вас тута!

– Подтвердите это каждый в отдельности и принесите клятву.

– Клянусь Праотцами, что видел, – один за другим повторили мужики.

– В виду важности данных свидетелей, суд сам проведет их опрос. Истец и ответчик впоследствии смогут задать дополнительные вопросы.

Франциск-Илиан поднял флажок:

– Если слух меня не подводит – а доселе не подводил, – то эти свидетели принадлежат к простому люду. Ответчик же – первородный дворянин.

– Виновный в попытке переворота и опустившийся до шута.

– Однако по-прежнему дворянин рода Янмэй. Может ли слово мужика – даже четверых мужиков – соперничать со словом потомка Праматери?

Многие лорды Палаты одобрительно закивали, признав весомость довода. Судья Кантор обратился к Марку:

– Истец может предоставить свидетелей дворянского сословия?

– Нет, ваша честь. Однако имеется дворянин, готовый поручиться за слова этих мужиков.

Пристав вывел на свидетельское место хорошо одетого дородного альмерца.

– Назовите ваше имя и сословие, сударь.

– Я – Огюст Миранда Клэр рода Катрины, барон Бонеган, вассал его милости графа Эрроубэка. Мое почтение императрице и высоким лордам Палаты.

– Знаете ли вы людей, находящихся на скамье рядом с вами?

– Конечно, ваша честь. Это мужики из Косого Яра – одной из моих деревень.

– Можете назвать их имена?

Барон назвал Джейкоба, Смита и Бороду, а Ларсена не вспомнил.

– Виноват, ваша честь. Лицо помню, а имя вылетело из головы. Но этот тоже мой, точно говорю. Я в Косом Яру часто бываю.

– Вы можете поручиться за слова этих четверых мужиков?

– Да, ваша честь.

Франциск-Илиан вмешался:

– А как вы можете ручаться, еще даже не услышав их показаний? Вы владеете даром провидца?

Барон развел руками:

– Милорд, еще в тот самый день, когда разбился поезд, они мне все подробно рассказали, что и как случилось. По лицам их видно было, что не врут. Потом я, конечно, сам сходил на место и посмотрел – все совпало с их рассказами.

– Но вы не могли проверить главного: убил ли шут Менсон владыку Адриана.

– Милорд, это мои мужики, я их знаю. Наибольшая фантазия, на какую они способны, – пририсовать пойманной щуке лишний фут длины. Они никак не могли измыслить такую картину, что дескать шут убил самого владыку. В том ручаюсь честью дворянина.

Замешательство было исчерпано, и суд взялся за рыбаков. Члены коллегии провели опрос со знанием дела. Вопросы задавали быстро, чтобы свидетель не имел времени задуматься, а говорил то, что сразу пришло на ум. Избегали излишне открытых вопросов, ответы на которые могли затуманить суть. Если свидетель отвечал обобщенно – его одергивали, требовали конкретности; если колебался – строго давили: «Да или нет? Ответ нужен однозначный». Грубая мужицкая речь резала слух и усложняла восприятие, но благодаря точности вопросов картина вырисовалась исчерпывающе ясная.

На рассвете двадцать второго декабря Джейкоб, Ларсен, Смит и Борода отправились на берег Бэка удить рыбу. Если говорить точно, то на рассвете вышли Джейкоб, Смит и Борода, а Ларсен проспал и явился часом позже – однако был на реке к моменту крушения. Недалеко от моста имеется удобный бережок: обрывчик высотою футов десять над стремниной. На нем приятно сидеть, свесив ноги, а стремнина хороша, когда ловишь на «муху». Ваше величество знает, что такое «муха»? Это такой пестрый пучок ветоши или перьев, нитки тоже подойдут. В него вплетаешь крючок и кладешь на воду. «Муха» стоит – удочка-то держит, – а рыбе кажется: «муха» плывет против течения. Вот рыбка и клюет.

Итак, мужики закинули удочки, тяпнули немного косухи, чтоб тепло на душе, и повели подходящие случаю беседы. Основною темой был как раз владыка Адриан: как-то он теперь будет без столицы? Прогонит северянина из Фаунтерры или построит себе где-нибудь новый дворец? А если где-то построит, то не у нас ли в Альмере? А если в Альмере, что поменяется от этого в нашей жизни? Авось, разбогатеем, как столичники. Уж на рыбку цены всяко взлетят – ее, рыбки, ого сколько нужно для придворного стола! Эту тему большею частью развивали Джейкоб и Смит. Ларсен их поддерживал, но вяло: он маялся подарком жене на новый год, никак не мог придумать. А Борода костерил рыбу, которая не клюет, – ибо она и вправду не клевала. Только три карася попались на удочки, но один сорвался, а другой был такой крохотный, что и кота не накормишь.

Как тут Джейкоб крикнул: «Гляди!» – и все поглядели. Шел, значится, поезд – причем не по расписанию. Все обычные поезда рыбаки знали наизусть. Имели такой опыт в наблюдении за мостом, что безо всяких часов распознавали составы: услышат вдали гул, поглядят на солнце и поймут – Блэкморский это, Алериданский, Флисский или Оруэлльский. Так вот, на сей раз поезд обычным не был. Удивленные этим, рыбаки поднялись с мест, чтобы лучше рассмотреть диковинку. И вдруг, когда тягач вышел на мост, раздался ужасный тар-тарарам. Ваше величество, святыми богами – страх, да и только!

Словом, поезд сверзился с моста и образовал идову кучу обломков. Испуганные рыбаки потеряли пару минут, размышляя как поступить: бежать ли им в Косой Яр или в замок графа, или на помощь людям в поезде. Решили послать Ларсена в замок, а Смита в Косой Яр, а Бороде с Джейкобом лезть в вагоны и помогать бедолагам. Но сначала – всем четверым подойти ближе и посмотреть, без этого никак нельзя. Тогда они подошли к месту крушения и увидели невероятное: поезд загорелся. Лежал-то он в воде, однако, видно, вода еще не все затопила, а в вагонах имелись печки, и угли разлетелись повсюду – вот и занялось. Сначала из окон пошел дым, потом полыхнули языки пламени. Рыбаки схватились тушить – но как? Поезд-то лежал не у самого берега, а с зазором. Чтобы добраться, надо войти в воду по шею, а так и застудиться недолго. Но там люди заживо горят – не сидеть же, сложа руки! Но, может, и нету там живых – пока ни один не показался. Едва рыбаки достигли этой точки в своих размышлениях, как из верхнего вагона появился человек. Богатырского роста, широкий в плечах, сияющий гербами на алом мундире, он никак не мог оказаться кем-либо ниже генерала по чину. Рыбаки закричали, осчастливленные тем, что смогут спасти столь важную птицу:

– Прыгайте сюда, ваша светлость! Мы поможем!

Он обернулся на крик. Рыбаки узрели его лицо и ахнули – этот лик они видели на портрете в церкви! А на поясе мужчины висел невероятный трехгранный кинжал, так что сомнений не оставалось – это сам Адриан, владыка подлунного мира!

– Прыгайте, ваше величество, иначе сгорите!

Но владыка замешкался – видно, не был уверен, достаточно ли глубока вода. И тут за его спиною появился шут Менсон с длинным ножом в руке. Прежде, чем рыбаки поняли его злодейский замысел, шут всадил клинок в спину владыке, и тот рухнул, как подкошенный. Раздался при этом сухой звук, вроде щелчка кнута, и позже знающие люди рассказали рыбакам, что с таким звуком разряжаются искровые очи.

Что было дальше? Рыбаки цельную минуту не могли оправиться от потрясения, а вагон тем часом зашатался и упал набок – видно, сгорели те обломки, на которые он опирался. И тело владыки, и его убийца соскользнули в воду Бэка. Больше рыбаки их не видели. Сломя голову они бросились в замок Эрроубэк, чтобы скорее все рассказать графу и избавиться от бремени тяжкого, даже непосильного знания. Узнав обо всем, граф Эрроубэк послал конные отряды на поиски шута-убийцы, но время было потеряно. Пока рыбаки бегали в замок, злодей выбрался на берег и ушел прочь от речки.

Если не брать во внимание корявую речь, а смотреть прямо в суть, то история звучала очень складно. Ни один поступок свидетелей не казался нелогичным, ни одно показание не содержало в себе противоречия. Лишь одна деталь вызывала вопросы: как рыбаки смогли узнать Менсона? Судья Кантор обратил на это внимание и потребовал объяснений.

– Видели ли вы обвиняемого Менсона прежде?

– Еще как, ваша честь! Он же, убивец, на наших глазах упокоил владыку! Вот тогдась и видели.

– А ранее, до того?

– Раньше – не, вроде. Никаковские шуты в нашу деревню не наведывались.

– Каким же образом вы смогли его опознать в день убийства владыки Адриана?

– Дык он же того, околпаченый был!

– То бишь, носил на голове колпак?

– Ага, как есть! Трехвостый с бубенчиками. Вот ентот самый, что на ём сейчас.

– Какие приметы, кроме колпака, вы рассмотрели?

– Ну, наперво, у него бороденка дурная – не борода, а смех. Тонкая да длинная, как у козлища. Потомсь волосы на нем пятнистые – седые с черными вперемешку, и все попутанные, будто год не чесался. Вот глядите, ваше величество: сейчас у него так же. А самое главное: глаза. Так горели, будто разом и пьяный, и безумный. Глаза черные, а огонь в них красный – ни дать, ни взять угли. Мы енто все пересказали его милости графу – его милость сразу и признал: «Так это ж был Менсон – шут владыки!»

Члены коллегии задали еще ряд уточняющих вопросов об одежде шута и об орудии убийства. Из ответов стало ясно, что шут был одет в дневное платье, но измятое так, будто спал, не снимая его. А орудием являлся боевой искровый кинжал, вероятно, снятый Менсоном с трупа одного из погибших гвардейцев.

Судейская коллегия удовлетворилась показаниями рыбаков. Председатель Кантор объявил:

– После двадцатиминутного перерыва советник получит возможность задать свидетелям свои вопросы, если таковые имеются.

Франциск-Илиан поглядел на часы – было шесть тридцать. До окончания работы Палаты оставалось полтора часа.

– Ваша честь, я прошу перенести свой опрос свидетелей на следующее заседание.

– Суд не видит поводов для этого, – отрезал Кантор.

Конечно, то было ложью. И председатель, и Франциск-Илиан отлично понимали ситуацию. В оставшееся время пророк начнет спешный, плохо подготовленный опрос, который будет прерван с окончанием заседания. Советник не успеет поймать свидетелей на лжи, но выдаст свою тактику, и к следующему заседанию свидетели будут готовы. Кроме того, судьи и лорды уйдут спать с уверенностью, что Менсон виновен, а советник беспомощен. В свое время Дед говорил Эрвину: «Если ответчик хочет жить, он должен сеять сомнения, в особенности – вечером. Когда судья засыпает в сомнениях, утром он ищет истину; когда судья засыпает с уверенностью – утром ищет бумагу, чтоб написать приговор».

– Ваша честь, показания свидетелей весьма обширны. Нужно время, чтобы обдумать их и подготовить вопросы. Я не принадлежу к тем людям, кто любит говорить, не подумав.

– Суд оставит вам возможность задать дополнительные вопросы, если они появятся до следующего заседания. Однако суд не видит причин терять впустую оставшееся сегодня время. Напоминаю советнику, что в зале находятся ее величество и высокие лорды. Их время дорого.

И, не дожидаясь реакции, председатель звякнул в колокольчик:

– Перерыв!

Франциск-Илиан немедленно подозвал секретарей и раздал приказы. Секретари умчались, а король-пророк стал шептаться с Менсоном. Ворон Короны пристальным недобрым взглядом следил за ними.

– Думается, милорд, – Мими повернулась к Эрвину, – сегодня приговор не вынесут.

Она по-прежнему сочувствовала шуту, и Эрвину пришлось ее расстроить:

– В этом нет ничего хорошего для Менсона. Судья Кантор сыграл это заседание как по нотам. Если б он поспешил, сегодня дошло бы до приговора, но среди судей не было бы единства – а решение должно быть единогласным. Кантор пожертвовал скоростью, зато сделал все, чтобы убить сомнения. Я слежу за судьями: еще в обед сомневались пятеро, сейчас остался один.

– То есть, уже все решено?..

Эрвин указал украдкой:

– Сомневается вон тот, самый молодой из членов коллегии. Вероятно, ему не станет духу перечить маститым старшим судьям. Они уйдут спать с уверенностью в вине Менсона. Следующее заседание будет пустой формальностью.

Мими долго молчала прежде, чем спросить:

– Почему вы сопереживаете Менсону, милорд? Потому, что он убил вашего врага?

Эрвин качнул головой:

– Если свора собак травит одинокого зверя – кто станет сочувствовать собакам?..

– Я вижу льва на стороне одинокого зверя. Думаю, собакам несдобровать.

Резкий звон колокольчика обозначил конец перерыва.

– Советник может приступить к опросу, – объявил судья Кантор.

– Советник еще не готов и просит об отсрочке.

– Суд не видит оснований для отсрочки. Ответчик должен приступить сейчас.

Франциск-Илиан заметил своего секретаря, бегущего через зал с бумагою в руке.

– Значит, нам ничего не остается, как подчиниться суду и начать опрос, – жестом, полным смирения, пророк сложил руки перед грудью. – Уважаемые свидетели, сейчас мой помощник даст вам один документ. Не прочтете ли вслух, что в нем написано?

– Виноваты, не умеем… Нет, никак не сможем.

– Тогда я прошу секретаря суда громко прочесть бумагу, а вы, уважаемые свидетели, слушайте внимательно.

Альберт Кантор насторожился:

– Советник, вам дано слово, чтобы вы вели опрос свидетелей, а не развлекали их чтением.

– Ваша честь, я задам вопрос сразу после чтения. Милорд Эмбер, прошу вас.

Секретарь суда взял документ у помощника шиммерийца и принялся читать. Его голос звучал ровно, но в зале нарастало волнение с каждою следующей фразой. Документ представлял собою смертный приговор, вынесенный верховным судом двум северным дворянам – герцогу Эрвину Ориджину и леди Минерве Стагфорт, действующей императрице.

– Что за черт! – раздался грубый возглас кого-то из Нортвудов. – Да эти судьи просто издеваются!

Палата загудела.

Воздев руки к небу, пророк призвал к порядку.

– Господа, прошу о тишине, ведь иначе свидетели не услышат моего вопроса. А вопрос таков: вы поняли смысл бумаги?

– Вроде, дась… – нестройно ответили рыбаки. Они выглядели изрядно ошеломленными.

– Перескажите своими словами, что там сказано.

– Ну, вроде… суд порешил казнить герцога Ориджина и… ее величество! Или мы не так поняли?..

– Боюсь, что вы поняли совершенно точно. А слышали вы, за какие преступления?

– Этот… мятеж против Короны… Но как такое может быть? Ее величество – она сама же и есть!.. Ну, в смысле, корону носит…

Франциск-Илиан развел руками.

– Вот и я не понимал, как можно судить и приговорить Минерву Стагфорт. Надеялся, что хоть вы поймете, и народная мудрость через ваши уста объяснит мне…

Альберт Кантор прервал его:

– Суд не допустит манипуляций со сторон советника. Еще одна попытка – и суд отстранит советника от участия в заседании. Сама владычица указывала вам на неприемлемость провокаций!

– Та самая владычица, которую вы приговорили к смерти? – уточнил пророк.

– Советник должен вести опрос свидетелей, а не использовать их в своих махинациях. Свидетели несведущи в законах, и не им оценивать деятельность суда. Советник, при всем уважении, суд начинает сомневаться в ваших знаниях законов!

Франциск-Илиан развел руками с легким поклоном.

– Вижу, простая народная речь противна ушам высокого суда. Что ж, я не погнушаюсь перейти на язык законников. – Пророк сменил тональность, заговорил суше и быстрее, речитативом: – Постановление верховного суда Империи Полари принято десятого декабря минувшего года. Слушание проходило за закрытыми дверями и заочно, в отсутствие обвиняемых. Ответчиками являлись Минерва Джемма Алессандра, леди Стагфорт, и Эрвин София Джессика, герцог Ориджин. Ни одна, ни второй не приглашены на заседание – несмотря на то, что герцог находился в тот день в столице, во дворце Пера и Меча. Более того, ни леди Стагфорт, ни герцог Ориджин даже не поставлены в известность об обвинениях в свой адрес. Тем самым грубо нарушены и заповеди Праматери Юмин, и кодекс Юлианы Великой, раздел о судочинстве, глава о правах ответчика.

Судья Кантор попытался вмешаться, но не смог. Новая сухая скороговорка пророка имела особое свойство: ее нельзя было прервать, как нельзя отвлечь священника посреди молитвы.

– Доказательства в отношении леди Стагфорт сводятся к косвенному подозрению, в дело не включена ни одна прямая улика. Истцом выступает Корона в лице владыки Адриана, но владыка Адриан не поставлен в известность об этом. Представителем истца – обвинителем – выступает майор протекции Бэкфилд, однако его полномочия не подтверждены никаким документом за подписью владыки. Нарушены тезисы Юлианиного кодекса о роли и правах обвинителя, а также первая аксиома Праматери Юмин: любые сомнения должны трактоваться в пользу обвиняемого. Налицо вопиющий судейский произвол.

Пророк перевел дух, и лишь теперь судье Кантору выпала возможность ответить:

– Упомянутое вами решение отменено двенадцатого апреля сего года, после пересмотра дела.

– Но сперва оно было принято с нарушением всех норм судопроизводства. Коллегия злоупотребила судебной властью в угоду политическим силам.

– Я требую уважения к суду, господин советник. Вы не можете приводить отмененное решение как доказательство чего-либо. Двенадцатого апреля данное решение утратило всякую юридическую силу.

Франциск-Илиан отвернулся от Кантора и отвесил поклон, глядя в лицо владычице. Его голос стал прежним – спокойным, неторопливым, внушительным:

– Ваше величество Минерва, я прошу вас защитить справедливость. Вы имеете власть поставить в Палате вопрос о переизбрании верховного суда. Во имя истины и закона, воспользуйтесь ею.