Лето придёт во сне. Оазис

Перегнувшись через борт, я посмотрела вниз, на несущуюся под нами землю. Потом на Яринку. И покачала головой. Прыжок с поезда сейчас означал если не смерть, то тяжёлые травмы точно. А в нашем положении даже растянутая лодыжка – конец всему. Не сможем идти, не сможем найти воду. Яринка поняла, застонала и легла ничком на трясущееся дно платформы.

Так мы встретили новый день.

Солнце быстро карабкалось вверх, держа курс на зенит. Оно согрело нас, больше не было необходимости сжиматься в комочек, и мы смогли вытянуться во весь рост. Любоваться проносящимися мимо пейзажами уже не было ни сил, ни желания. Но, время от времени поднимая голову, чтобы осмотреться, я замечала, как изменились эти пейзажи. Исчезли редкие рощицы деревьев, а по обеим сторонам путей тянулись бескрайние поля, то беспорядочно заросшие сорной травой, то тщательно вскопанные и казавшиеся чёрными от вывернутой наизнанку земли. Иногда попадались мелкие речушки и болотца: от них я торопливо отводила глаза, чтобы лишний раз не дразнить и без того свирепствующую жажду. Но это мало помогало. Ближе к полудню, когда наше пребывание на платформе сравнялось одним суткам, я впервые подумала, что здесь мы можем умереть. Ведь если без еды человек способен протянуть месяц и дольше, то жажда куда более сурова. Три дня, четыре? Добавить сюда невыносимый солнцепёк днём и ветреный холод ночью – вот и готовы очень благоприятные факторы для неизбежной гибели. Но намного раньше мы ослабеем настолько, что уже не сможем покинуть злополучный поезд, даже если он остановится.

А значит, пора что-то делать.

Перекатившись поближе к Яринке, я прокричала, чтобы она готовилась прыгать. Подруга посмотрела на меня непонимающими мутными глазами.

– Прыгать?

– Да! Я сейчас сяду у края и буду смотреть, где лучше! Как только скажу, сначала выбрасывай сумку, а потом прыгай сама!

Яринка подумала, безразлично кивнула и снова уронила голову на руки.

И, устроившись у бортика, я стала ждать.

Судьба улыбнулась нам после обеда, когда солнце висело в зените и муки жажды стали настолько чудовищны, что я уже готова была покинуть поезд на полном ходу, как только увижу впереди очередную реку или озерцо. Да что там озерцо, хоть лужу! И пусть при этом мы переломаем кости, но даже с переломами обязательно доползём до этой лужи. Напьёмся вволю, а там можно будем и помирать.

Но прыгать на скорости не пришлось. Впереди вдруг снова затрубил тепловоз, а затем сила инерции швырнула меня вперёд, на дно платформы. Под ней завизжали колёса, по составу от носа к хвосту снова прошёл грохот, и поезд начал тормозить, сотрясаясь всем своим многотонным телом.

При падении я ударилась о бортик плечом и щекой, да так, что из глаз полетели искры, но даже не почувствовала боли. Сразу снова села, цепляясь пальцами за неровности в полу. Поезд тормозил – с трудом, со скрежетом, в борьбе с самим собой – но тормозил, и куда быстрее, чем это было раньше! Я обернулась к Яринке, крикнула хрипло:

– Прыгаем! Сейчас!

Но она уже и сама подобралась, схватила в охапку вещи. Преодолевая силу инерции, по-прежнему тащившую нас к переднему бортику, мы изловчились и вышвырнули вон свои сумки и пальто. И, если сумки упали на соседнее полотно между рельсами, то пальто, отчаянно замахав рукавами, унеслись по воздуху куда-то назад, скрылись из виду. Поезд продолжал снижать скорость, и я ухватила за плечо Яринку, уже готовую перевалиться через бортик.

– Подожди! Он остановится!

– А если нет?! – Она пыталась вырваться, мне пришлось вцепиться в паникующую подругу двумя руками и удерживать, пока состав снова не завизжал колёсами и не остановился, дёрнувшись так резко, что мы опять оказались лежащими на боку. Но нам даже не пришлось подниматься на ноги для того, чтобы покинуть опостылевшую платформу – оказалось достаточно просто дотянуться до бортика, ухватиться за него, подтянуться на руках, перекинуть одну ногу…

Следующее, что я увидела, – могучие, пышущие жаром, словно разгорячённые кони, колёса прямо у себя перед лицом. Правый локоть, на который я упала, мучительно ныл, в ушах всё ещё стояли шум и скрежет.

Что-то придавило мне ногу. Неловко перекатившись на спину и скосив глаза, я увидела упавшую рядом Яринку. Она зачем-то подтянула колени к груди и замерла, зажмурившись. Ушиблась? Я завозилась, пытаясь сесть и перебраться поближе к подруге, но тут прямо над головой опять громыхнуло, колесо, находившееся в каких-то двадцати сантиметрах от моей головы, пришло в движение. Поезд, непонятно по какой причине так резко затормозивший посреди бескрайних полей, двинулся дальше. Без нас.

Я принялась судорожно отползать, испуганно таращась на всё быстрее катящиеся мимо стальные пары колёс. Но сил хватило лишь отодвинуться до соседнего рельса и прижаться нему спиной. Вагоны неслись над нами, вздрагивала земля, горячий ветер бил в лицо… А потом очень внезапно всё кончилось. В глаза ударило солнце, которое больше не загораживало бесконечное тело поезда, и его грохот стал быстро откатываться прочь, уступая место тишине, нарушаемой лишь пением птиц и стрёкотом кузнечиков.

Мы пролежали без движения и без звука несколько невыразимо прекрасных минут. За прошедшие сутки я так привыкла к тряске и шуму, что нынешнее состояние покоя и тишины показалось чем-то нереальным. Словно мы вдруг попали в иное измерение.

Яринка оклемалась первой. Завозилась у меня в ногах, что-то неразборчиво бормотнула.

– Мм?.. – вопросительно простонала я, не открывая глаз.

– Надо убираться с рельсов. – Подруга подёргала меня за ступню. – А то другой поезд пойдёт и размажет нас…

Мы поднялись, охая и потирая ушибленные при падении места. Пройдясь чуть назад, нашли свои сумки, а вот пальто в пределах видимости не наблюдалось.

– Может, чёрт с ними? – нетерпеливо предложила Яринка. – Жарко.

Я вспомнила бесконечную ночь с её пронизывающим ветром и поёжилась.

– А если опять дождь? Или похолодает? Их, наверно, отнесло в сторону, давай поищем.

Вдоль рельсового полотна тянулись заросли низких кустов, за которыми простирались вспаханные поля, и нашим пальто, по сути, некуда было больше деться, кроме как застрять в этих кустах.

Медленно, через силу, мы поплелись мимо них, всматриваясь в заросли. Ноги были подобны переваренным макаронинам, подгибались при каждом шаге и норовили разъехаться в стороны под тяжестью тела. Сначала я подумала, что виной тому долгие часы сидения на тряской платформе, но слабость не проходила, и пришлось списать её на голод и жажду.

Одно пальто мы нашли быстро, оно покачивалось на упругих ветках кустов неподалёку от места нашей аварийной высадки. А вот второго видно не было.

– Может, оно зацепилось за один из вагонов и уехало? – уныло предположила Яринка после нескольких минут бесплотных поисков.

Я уже хотела попросить её смотреть получше, но замолчала на полуслове и насторожилась. До ушей долетел звук, ставший мне ненавистным за последние сутки. Приближающийся стук колёс.

– Прячемся!

Прятаться здесь, кроме тех же кустов, было больше негде, и мы вломились в них, как два снаряда, столько неприязни у нас теперь вызывал не только вид, но и шум поездов. И, как выяснилось, вломились очень удачно, потому что здесь, под низкой насыпью, обнаружилась неглубокая канавка, наполовину заполненная мутной водой.

Знаю, очень неразумно пить воду, набежавшую из-под колёс снующих туда-сюда составов, но об этом можно задуматься, сидя дома с водопроводом под боком. А мы сейчас, едва увидев влажный блеск среди травы, кинулись туда и, упав на четвереньки, опустили лица в спасительную канавку. И пили, захлёбываясь, под грохот проносящегося мимо пассажирского поезда, не думая о том, как выглядит эта картина из его окон.

Вместе с водой, поступающей в наши измученные и истощённые тела, возвращались краски мира. И когда я подняла от канавки мокрое лицо, то словно заново увидела и синеву неба, и свет солнца, и бескрайние просторы полей. Последнее меня поразило больше всего. Никогда раньше мне не доводилось наблюдать столько открытого пространства сразу. В Маслятах вокруг всегда были деревья, сплошная тайга, карабкающаяся вверх-вниз по убегающим вдаль сопкам. В приюте здания и лес вокруг них тоже никогда не давали увидеть горизонт. А здесь небо нависало надо мной во всей своей пугающей бездонности, исполинским синим куполом.

Отвалившись от канавки, я распласталась на спине, заворожённо глядя в эту синеву и ни о чём не думая. Рядом с шелестящим вздохом легла и затихла Яринка. Так мы и лежали, не двигаясь, чувствуя, как долгожданная влага разбегается вместе с кровью по всему телу, питая его и восстанавливая. Мимо проносились поезда, солнце двигалось по небу, травы качались вокруг, и снова я была счастлива. Примитивным, почти животным счастьем, просто от факта своего существования.

А потом мы шли вдоль путей, под прикрытием кустов. Шли без цели и направления, почти не разговаривая. Вода придала нам сил, слабость в ногах не прошла, но больше не было боязни упасть на ровном месте. Да и торопиться не приходилось, поэтому брели мы кое-как, при желании присаживаясь на землю и отдыхая. И одновременно с наступлением красивейшего заката, раскинувшегося на полнеба, выбрели к домам.

– Отсюда я не уйду, пока чего-нибудь не поем! – решительно заявила Яринка, глядя на утопающие в зелени огороды за деревянными изгородями.

Я лишь кивнула. Теперь, когда жажда была утолена, главным вопросом на повестке дня стал голод. И вопрос этот требовал незамедлительного решения.

– Мы ехали на юг, – принялась я размышлять вслух. – Сутки без остановок на юг. Сейчас мы должны быть там, где всё начинает расти раньше. Тут уже должна быть еда в огородах.

Яринка с сомнением кивнула:

– Да, но это не сады, это какой-то посёлок. Люди здесь живут постоянно. Нас могут поймать.

Я лишь дёрнула плечом. Как будто есть из чего выбирать! Глупо загибаться от голода в двух шагах от еды, рискнуть всё равно придётся. Вот только…

– Дождёмся темноты, – решила я. – Пусть все лягут спать, тогда и пошарим по огородам.

Ожидание нас не утомило, потому что мы сами уснули сразу же, как только нашли укромное местечко в тени сиротливой группы деревьев, в стороне от железной дороги. Прошлой ночью, проведённой на тряской платформе под пронизывающим ветром, спать почти не пришлось, так что теперь, в тепле и тишине, сон сморил нас мгновенно…

…Когда гораздо позже я открыла глаза в ночной темноте, то какое-то время не могла вспомнить последних событий. В голове была абсолютная пустота, в теле – слабость. И слабость уже не пугающая, не вызывающая протеста, а почти уютная, убаюкивающая, такая, какую не хочется прогонять. Но внутреннее знание, голос-без-слов, ставший громче и отчётливее за последние дни, подсказал мне, что такой слабости нельзя поддаваться и что дарованный ею покой обманчив. Поэтому я с трудом села, чувствуя сильное головокружение и цепляясь пальцами за траву, словно боясь, что земля выскользнет из-под меня. Огляделась.

Ночь вокруг стояла чудесная! Ветки каких-то больших и раскидистых деревьев, у корней которых мы устроились, едва слышно шептались под тёплым ветерком. Только сейчас я поняла, что мы спали не укрываясь (второе пальто так и не нашлось), но ничуть не замёрзли. Юг… В траве стрекотали сверчки, со стороны посёлка светили уютные огоньки. А подняв голову, я увидела звёзды и тихонько охнула.

Небо, отличавшееся от привычного мне даже днём, ночью выглядело совсем фантастично. Бездонное, бархатно-чёрное, раскинувшееся во все стороны до далёких горизонтов, оно было так густо усеяно звёздами, что казалось колючим от их острых лучей. Зрелище настолько неожиданное и чарующее, что я принялась трясти за плечо спящую Яринку, боясь, что она не увидит этой красоты.

Подруга села с заметным трудом и повела вокруг непонимающим взглядом. Я дала ей несколько секунд, чтобы вспомнить недавние события, и указала пальцем вверх.

– Смотри!

Яринка посмотрела, но особых восторгов не выразила. Пожала плечами:

– Тут, наверное, больших городов поблизости нет, вот и видно звёзды так хорошо. Свет не мешает.

Я подумала о том, что и в Маслятах не было поблизости больших городов и никакого света, однако звёзд таких тоже не было. Но… где Маслята и где мы сейчас? Наверняка же на разных широтах и небо выглядит по-разному.

Яринка была настроена куда более прагматично.

– Ну что, пойдём искать еду?

– Пойдём. – Я поднялась на ноги, постояла, закрыв глаза, пережидая приступ головокружения.

И мы побрели к светящимся в стороне окнам посёлка.

При ближайшем рассмотрении он оказался вовсе не таким тихим и маленьким, каким выглядел издали. Несмотря на то что домики были в основном одноэтажными, чувствовалось, что люди здесь не бедствуют. Ухоженные газоны и цветущие клумбы, кованые ворота и чистые машины на подъездных дорожках говорили о благосостоянии и хозяйственности местных жителей. И эта хозяйственность вкупе с некоторой беспечностью спасли нас. В первом же огороде, в который мы проникли сквозь металлическую ограду, между прутьями которой сумели легко протиснуть свои похудевшие тела, обнаружилось настоящее пиршество! Незапертая теплица, полная крупных наливных помидоров.

Есть мы начали прямо там, не было сил заставить себя потерпеть ещё немного. Вгрызались зубами в сочные, брызжущие соком плоды, давились, урчали, как сердитые котята, боящиеся, что у них отнимут лакомый кусок. Не знаю, сколько помидоров я сумела запихнуть в себя, но в итоге живот раздулся до такой степени, что вызывал серьёзные опасения: а сможем ли мы уйти обратно тем же путём, каким пришли?

Смогли, хоть и с трудом. И унесли с собой столько помидоров, сколько оставалось в разорённой нами теплице. Кроме этого, прихватили несколько пучков зелёного лука с грядки. А вернувшись под гостеприимные деревья, снова уснули, на этот раз не тревожным, болезненным сном, больше похожим на обморок, а по-настоящему, как спали в своих приютских постелях после сытного ужина.

Возле этого посёлка, название которого так и осталось мне неизвестным, мы провели пять дней и четыре ночи, наполненных сытостью и ничегонеделанием. Воду брали из небольшого ручейка, найденного к востоку от железной дороги, а еды в изобилии хватало в огородах, куда мы наведывались еженощно. Правда, еда эта была всего лишь помидорами и огурцами вприкуску с зеленью, но после дней голода нам и они казались невероятно вкусными и сытными.

По ночам мы добывали пропитание и устраивали радостный пир, утром и днём отсыпались, а вечером, на закате, гуляли по полям, уже без прежней неприязни глядя на проносящиеся мимо поезда, кое-как ополаскивались в ручейке, там же пытались стирать одежду. Теперь я уже не жалела о том, что поезд увёз нас на юг, а не куда-нибудь ещё. Холодно больше не было. В посёлке мы раздобыли большую картонную коробку, которую разогнули и постелили под деревьями, соорудив лежбище. Укрывались одним оставшимся у нас пальто. Я даже подумывала соорудить шалаш, но боялась, что его кто-нибудь заметит и заинтересуется.

О будущем мы по молчаливому согласию не говорили. Какой смысл говорить о том, чего нет? И я, и Яринка прекрасно понимали, что рано или поздно будем пойманы и возвращены в коррекционный приют (наш или какой-нибудь другой, уже неважно) до четырнадцати лет, после чего отправимся в колонию. Умышленный поджог церкви – это вам не тот поступок, который можно списать на детское озорство. Да и детьми мы уже не были. О сроке в колонии, который мы получим, думать тоже не хотелось. Какая разница, если даже после освобождения наша жизнь будет мало отличаться от жизни заключенного? Яринка припомнила, что судимые женщины направляются не просто на промышленное производство, а на вредные работы, на строго охраняемые объекты, куда добровольно не пойдёт ни один законопослушный гражданин.

Так что мы не строили никаких планов и ничего не желали, просто наслаждались бытием. Эти поля, эти закаты, эти звёзды принадлежали нам, пока мы были здесь. Нам принадлежали жаркие солнечные дни и бархатные травяные ночи, шум проезжающих поездов и уютный свет посёлковых окон. Мы ели и пили вдоволь, мы спали, сколько хотели, нам никто не мог что-то запретить, нас никто не мог в чём-то ограничить. Мы были богаты и свободны, а разве это не та жизнь, о которой только можно мечтать?

Я даже подумывала о том, что, когда нам надоест это место, можно попробовать снова попасть на поезд (на этот раз, разумеется, взяв с собой еду и воду) и уехать в другие края, умчаться за горизонт к иным просторам.

Из общего безмятежного состояния выбилась только ночь с пятницы на субботу. Та самая ночь, в течение которой где-то далеко к северу отсюда ждала нас на перекрёстке машина с поднятыми «дворниками». Ждала и не могла дождаться. И когда над горизонтом забрезжил рассвет и в кронах деревьев запели первые птицы, я тихонько заплакала, отвернувшись от спящей рядом Яринки. Заплакала, потому что ясно увидела внутренним взором, как машина эта заводится, разворачивается и уезжает в сером свете занимающегося утра. Уезжает в туман, стелющийся над дорогой, растворяется в нём, чтобы никогда не вернуться.

Но даже над этим я не думала долго. Возможно, проявила циничность, не став жалеть о том, чего всё равно не исправить. А может, дала о себе знать защитная реакция психики, но уже через несколько минут после непрошеных слёз я крепко спала. А днём как ни в чём не бывало нежилась на берегу ручья, полоща в нём босые ступни и лениво болтая с Яринкой о всяких пустяках.

Постепенно мы осмеливались уходить всё дальше и дальше от своего временного пристанища, углублялись в бескрайние поля, где не было ничего, кроме трав и ветра, где вдали от людей свобода ощущалась особенно безгранично. Наши лица покрылись загаром, волосы, которые мы больше не заплетали в косы, выгорели на солнце, тела окрепли. Не знаю, как у меня, но у Яринки изменился даже взгляд. Теперь она смотрела на окружающий мир не настороженно, как в приюте, а безмятежно и слегка отрешённо, словно мыслями всегда была где-то в другом месте. Мы часто и много смеялись, а время от времени начинали хором орать песни, среди которых были и весьма неприличные частушки, какие Яринка слышала в городской школе. А благодаря свежему воздуху и постоянному движению наш сон на картонке под кронами деревьев стал таким крепким, каким никогда не был в тёплых и мягких постелях приюта.

И, несмотря на всю безысходность нашего положения, эти южные дни полной свободы запомнились мне как одно из самых счастливых и последних воспоминаний детства.

Всё кончилось на пятую ночь. Уже привычно мы пробрались в тёмный уснувший посёлок и, пригнувшись, двинулись по улице вдоль заборов, высматривая дом, на участке которого можно будет чем-нибудь поживиться. Выбор пал на расписной коттедж с мансардой, построенный в удивительном стиле – с закруглёнными углами, резными ставнями, покатой крышей и декоративными башенками, на которых светились уютные жёлтые фонари, он напоминал сказочный пряничный домик.

Мы невольно залюбовались этим чудом, глядя между прутьев такой же узорчатой и украшенной завитками ограды.

– Это ж сколько денег надо было вбухать в такую красоту? – мечтательно спросила Яринка, и от напоминания о деньгах мои мысли вернулись к насущным проблемам.

– Ну если тут водятся деньги, огород тоже должен быть хорошим. Лезем?

Подруга решительно кивнула, и мы перелезли через ограду, что было очень легко сделать благодаря её изгибам и украшениям. На четвереньках пробрались между грядок к большой теплице, такой же вычурной и разукрашенной, как и всё остальное здесь. Приоткрыли дверцу, скользнули внутрь, во влажное тепло и запах земли.

– Ух ты! – восхитилась Яринка, потянув к себе ближайший помидор размером с небольшую дыню. – Смотри, какие! Наверно, это какой-то особый сорт…

Разделить её восторг я не успела. Неожиданно вокруг вспыхнул яркий свет, и пришлось зажмуриться. Одновременно с этим снаружи хлопнула дверь и сердитый мужской голос крикнул:

– Кто здесь?!

Я приоткрыла глаза и увидела, что под потолком теплицы горит лампа, освещая её изнутри как аквариум.

– Бежим! – пискнула Яринка, бросаясь к выходу, в спасительную темноту.

Я поспешила за ней. Из-за неожиданного яркого света перед глазами плавали пятна, я плохо видела, куда бегу, и через несколько шагов растянулась посреди морковной ботвы.

– Стоять! – заревело от дома, а Яринка подхватила меня под локоть и потащила за собой прямо по грядкам.

Судя по раздавшимся сзади нечленораздельным воплям, хозяина огорода это взбесило донельзя. Вопли быстро приближались, и я, нащупав перед собой прутья ограды, принялась карабкаться по ним с резвостью взлетающей на дерево белки.

Мы успели. Спрыгнув на улицу, я не удержала равновесия и опрокинулась на спину так, что прямо над собой увидела взбешённое, толстощёкое мужское лицо, исказившееся от ярости. К счастью, от него нас уже отделяли металлические прутья ограды, и всё, что мог преследователь, – ругаться страшными словами. Я даже успела удивиться тому, как он чересчур бурно реагирует на угрозу обеднеть на несколько помидоров.

Яринка снова помогла мне встать, и мы кинулись вдоль по улице, стараясь как можно быстрее оставить позади излишне впечатлительного владельца теплицы.

– Во псих! – выдохнула Яринка на бегу, когда мы почти оставили позади спящий посёлок. – А ещё в таком красивом доме живёт…

Я же удручённо подумала, что теперь придётся уходить в другое место. Опасно оставаться там, где мы столь шумно засветились. Да и на местные огороды путь нам теперь заказан.

А вопли и ругань за нашими спинами всё не смолкали, и, оглянувшись, я увидела, как распахивается калитка ограды, через которую мы только что так лихо перелетели, и на улицу выскакивает наш грузный преследователь в компании ещё одного мужчины, помельче. А с ними…

Яринка издала сдавленный крик ужаса и рванулась вперёд так, что разом оставила меня позади. И я её понимала, потому что помнила признание подруги, которое она сделала несколько дней назад, перед забором коллективных садов. «Я боюсь собак».

Наши преследователи держали на поводках двух псов. В темноте и на расстоянии было трудно разглядеть, какие именно это собаки, но по раздавшемуся нам вслед лаю – густому, низкому, взрёвывающему – стало ясно: огромные…

Глава 3

Оазис

Я не думала о том, где можно скрыться от погони. Яринка, вся во власти панического ужаса, тем более. Но мы обе, лишь выскочив из посёлка, кинулись к нашим деревьям, под которыми проводили последние ночи и которые стали нашим пусть временным, но домом. А куда ещё бежать в поисках спасения, как не домой?

И сначала мне даже показалось, что спастись получится. Мы оставили позади шумно топочущих мужчин с хрипящими на поводках псами и выбежали в открытое поле. Но здесь высокая трава затрудняла передвижение, скорость пришлось сбавить. Однако и теперь мы бы наверняка смогли убежать, затеряться в темноте южной ночи, если бы преследователи, поняв, что теряют нас из виду, не отпустили собак.

Первой это увидела оглянувшаяся на бегу Яринка. Увидела и снова закричала, жалобно и пронзительно, как попавший в капкан зверёк, так, что я догадалась о том, что произошло ещё до того, как оглянулась сама. Вслед за нами быстро стлались по земле два сгустка черноты, ещё более тёмные, чем окружающая ночь. Псы перестали лаять, и от этого их неумолимое приближение выглядело ещё более зловещим. Оставленные ими далеко позади мужики азартно свистели.

Деревья были уже близко, надвигались шелестящей листьями громадой, и я, не отрывая от них взгляда, отрывисто бросила подруге:

– Сразу лезь наверх!

Не знаю, слышала она меня или действовала по своему безошибочному наитию, продиктованному инстинктом самосохранения, но стоило нам вбежать под сень крон, как подруга подпрыгнула и ухватилась за нижнюю ветку ближайшего дерева. Заскребла носками ботинок по стволу. Я повисла рядом с ней, подтянулась, вскарабкалась до первой развилки, прыгнула на следующую, глянула вниз…

После я не раз укоряла себя за то, что поддалась страху и полезла на дерево первой, не подсадив сначала подругу. Знала ведь, что деревья – не её стихия!

Яринка всё ещё была внизу, она снова и снова отчаянно пыталась подтянуться, закинуть ногу на одну из веток, но ей не хватало сноровки. А собаки приближались. Я прыгнула вниз. Не такая уж это была и высота, но я слишком торопилась, не успела сгруппироваться и упала неловко, боком. В правой лодыжке толкнулась острая боль, отозвалась в ступне, поднялась до бедра. В другое время я бы не спешила подниматься после столь неудачного приземления, но сейчас счёт шёл даже не на секунды, а на доли их. Я уже слышала хриплое дыхание собак и шелест травы, сминаемой тяжёлыми лапами.