Мой добрый друг

Бугрим не доверял телефону и, безусловно, был прав.

Утром следующего дня без десяти семь я был у яхт-клуба «Тихий океан». Бугрим уже ждал. Он был в джинсах, белых кроссовках и синей ветровке. Едва мы ступили на яхту, она тут же отошла от причала, вырвалась из бухты и, набрав скорость, понеслась к югу. Управлял яхтой мужчина лет пятидесяти пяти в капитанской фуражке, в тельняшке, с оранжевым платочком на загорелой шее. Капитан был не брит, в зубах держал мундштук без папиросы.

– Капитан Флинт! – представил Бугрим.

Капитан окинул меня равнодушным взглядом, слегка кивнул. Мы спустились в каюту.

– Его зовут Николай Сергеевич. Когда-то он работал штурманом на плавбазе. Но все его знают как капитана Флинта. У него вздорный характер.

Спустя полчаса в каюту вошёл пожилой повар в белом переднике, подал яичницу с сосисками, бутерброды со сливочным маслом и кетовой игрой.

Бугрим ловко орудовал ножом и вилкой. Прежде чем сделать глоток сока, аккуратно промачивал рот салфеткой. Если бы я не знал, что передо мной один из лидеров преступного мира, мог бы принять его за преуспевающего менеджера, получившего воспитание в хорошей семье. Но мне было известно, что мама Юрия Вениаминовича всю жизнь проработала на рыбокомбинате рабочей, а отец был грузчиком в порту, спился и рано умер. Сам Бугрим в драке убил человека, получил семь лет строгого режима, отсидел от звонка до звонка. Кто знаком с миром отечественных исправительно-трудовых колоний, тот оценит этот факт. Если человек не освободился досрочно, значит он не сотрудничал с администрацией колонии. А это, в свою очередь, означает, что он не вылезал из штрафных изоляторов, месяцами сидел на воде и хлебе, подвергался избиениям и издевательствам. Кто всё это прошел, того трудно ввести в заблуждение.

Километров через тридцать мы покончили с завтраком. Бугрим заказал кофе. Повар принёс две чашечки эспрессо и две рюмки рижского бальзама. Сделав по глотку того и другого, Бугрим откинулся на спинку дивана, внимательно посмотрел на меня. И вчера во время ужина, и сейчас на яхте я постоянно ловил на себе взгляды Бугрима. Он продолжал изучать меня.

– Откровенно говоря, – сказал Юрий Вениаминович, – я удивлён, что вы согласились на эту поездку.

– Почему? – в свою очередь удивился я.

– Море. Оно не оставляет следов. И идём мы в место глухое.

– Я не чувствую опасности.

– Обо мне ходит много легенд.

– В них нет правды?

– Дело не в правде. Дело в интерпретации. По версии правоохранительных органов, я – бандит.

– А это не так?

– Это версия государства. А это совсем не значит, что это правда.

Бугрим поднял рюмку с бальзамом, посмотрел на свет.

– Одиннадцать лет назад я убил человека, – сказал Бугрим, пригубил бальзам, лукаво взглянул на меня. – Ну, вы знаете… Так сложились обстоятельства. С тех пор ношу клеймо убийцы. Но если бы у меня под рукой оказалась росгвардия, полиция, служба госбезопасности, парламент, прокуратура и суд, уверяю вас – мой портрет повесили бы во всех кабинетах страны. Так что дело не в том, что вы сделали. Дело в том, какими возможностями вы обладаете.

Метрах в трёхстах от нас на юг шло судно, выкрашенное в синий цвет. Оно было похоже на танкер, но для танкера слишком мелкое.

– Бункеровщик, – сказал Бугрим. – Идёт в Пусан. В его бункерах – ворованное топливо.

– Откуда вы знаете? – удивился я.

– Я отвечаю за эту операцию. Топливо по дешёвке продадут корейцам, деньги лягут на счёт губернатора.

– Вы не боитесь говорить мне об этом?

Бугрим усмехнулся.

– Было бы время, я показал бы вам краболовов, которые тоже работают на губернатора. Улов продают японцам за валюту. А ещё я мог бы показать деляны, откуда нелегально выбирают лес для китайцев. Выручка тоже идёт губернатору. И золотодобывающие артели несут свою долю губернатору. А ведь кроме губернатора есть его замы, начальник ФСБ, начальник краевого управления полиции, начальник налоговой инспекции, прокурор края… Как вы понимаете, никто из них не может заниматься ни краболовами, ни кедрачом. Им нужны мы. Но в таком случае возникает вопрос: кто на самом деле организованная преступная группировка – мы или они?

– Никто вас не заставляет гнать бункеровщик в Пусан.

– Вы полагаете? – насмешливо посмотрел на меня хозяин яхты.

– А разве не так?

Бугрим подумал.

– Хорошо, – сказал он. – Давайте представим, что вы, следователь по особо важным делам, расследуя дело о коррупции, вышли на свое руководство. Более того, узнали, что в криминальной схеме задействованы практически все сотрудники Следственного комитета. Что будете делать?

Теперь задумался я.

– Вот видите, – усмехнулся Бугрим, не дождавшись ответа, – не всё так просто. Если вы проявите принципиальность и продолжите расследование, в лучшем случае вас выгонят с работы. В худшем – подбросят наркотики и посадят. Или просто убьют.

Я вспомнил Колю Харитонова. Когда он привёз из Казани доказательства того, что золото вывозили за рубеж военно-транспортными самолетами, замаскированными под «Аэрофлот», его тело обнаружили в Москве-реке.

– Вы никогда не жалели о том, что избрали профессию следователя? – спросил Бугрим.

– А почему я должен жалеть? – сказал я, стараясь сохранить спокойный, равнодушный тон.

– Потому что вы должны защищать то, что в нашей стране защитить в принципе невозможно.

– Вы говорите о законе?

– Разумеется.

– Почему же его невозможно защитить?

– Очень трудно защищать то, что не имеет постоянной величины.

– Вы считаете, что расследование, которое я провожу, не имеет смысла?

– Поживём – увидим, куда оно вас заведёт, – сказал хозяин яхты. – Может быть, вас за ваше рвение самого отдадут под суд.

Это была весьма здравая мысль. Но я сказал:

– У вас слишком мрачный взгляд на жизнь, Юрий Вениаминович.

– Это взгляд не на жизнь, – вздохнул Бугрим. – Это взгляд на государство, в котором закон играет роль пистолета: в чьих он руках – тот и прав.

Мы помолчали. Повар принёс новый кофе, подлил в рюмки бальзам.

– Надо признать, Андрей Васильевич, – прервал молчание Бугрим, – нам с вами досталась не самая лучшая среда обитания. Здесь накопилось столько противоречий, что будь это физическое тело, оно бы от внутреннего давления давно разлетелось на куски.

– Но ведь не разлетелось!

Бугрим махнул рукой.

– Это вопрос времени. Иногда мне приходится бывать в компаниях чиновников разного уровня. И везде наблюдаю одну и ту же картину. Достаточно господам пропустить по паре рюмок, как все они начинают клясться в безумной любви к Родине. Но я-то знаю, на какие деньги они живут, кого и за сколько покупают, как расправляются с партнёрами… В этом главное противоречие – между публично провозглашёнными целями и целями, непровозглашёнными. Именно эти, непровозглашённые цели, и лежат в основе их поведения.

Видимо, мысли, которые излагал Бугрим, давно не давали ему покоя, и он, воспользовавшись случаем, избавлялся от них.

– Как это ни прискорбно, – продолжал хозяин яхты, – но надо признать: в России сформировался новый, совершенно ужасный, тип человека – с повадками раба и желаниями монстра. Он усвоил: человек – червь. На этом понимании и стало строиться его поведение. Как сперматозоид к яйцеклетке, так этот гомункул изо всех сил стал стремиться занять какую-нибудь должность. Потому что именно там формируются правила жизни. Кто не попал туда, терпеливо ненавидит тех, кто попал. А кто попал – реализует свои желания: унижает, ворует, мстит. Те, которые не попали в чиновники, и те, которые попали – ничем не отличаются друг от друга. Это один и тот же материал. Вот почему армия чиновников в России никогда не меняет своей сути. Вся система жизни в этой стране устроена так, что нужно обманывать, подкупать, предавать. И даже убивать. Ведь на каждой должности – от маленького клерка до самого верха сидит тот самый гомункул. В таких условиях может выжить только худший.

Я отдавал должное трезвому уму Бугрима. Он мог бы блестяще защитить диссертацию на тему «Государство и ОПГ». Он мог бы преподавать в Академии МВД, возглавить кафедру в каком-нибудь институте общественных проблем. Но, к сожалению, он торговал ворованным топливом.

– Вы слишком сгущаете краски, – сказал я. Сказал, чтобы хоть как-то возразить.

Взгляд Бугрима застрял во мне, потеряв всякую живость.

– В прошлом году из Москвы прилетели бравые фээсбэшники, – словно делая над собой усилие, сказал Бугрим. – Решительно вошли в кабинет губернатора, положили его мордой в пол, вскрыли сейф. Главу администрации в наручниках увезли в белокаменную. А уже сутки спустя губернатор вернулся во Владивосток. Как вы думаете, какую сумму пришлось отвезти в столицу? А, главное, кому?

Бугрим выдержал паузу.

– По глазам вижу, – ухмыльнулся он, – и порядок цифр, и лицо, которому отвезли деньги, вы угадываете верно.

Бугрим умолк.

– Вы полагаете, я принадлежу к этой ОПГ? – спросил я.

– Вы её цепной пес! – жёстко ответил Бугрим.

Хозяин яхты отвернулся к иллюминатору. Мне хотелось сказать: «Да, Юрий Вениаминович, вы правы». Но я знал, что многие лидеры преступного мира были осведомителями ФСБ. Поэтому предпочёл промолчать.

Ближе к полудню яхта вошла в живописную бухту. Берег у неё был скалистый, скалы покрыты низкорослой сосной и кустарником. Флинт сбросил скорость, заглушил мотор. Яхта закачалась на волнах метрах в десяти от берега. В бирюзовой воде были видны камни и бархатные водоросли.

На резиновой лодке с мотором мы подъехали к берегу. Бугрим вёл себя так, словно выбросил за борт весь наш недавний разговор.

– Здесь мы остановились в тот раз. – Бугрим указал на следы костра. – Кафар вошёл в воду здесь. А нашли его вон у того мыса, на глубине пятнадцать метров.

– Что за этим мысом? – поинтересовался я.

– Такая же маленькая бухта, – пояснил Бугрим.

– Киллеры могли прийти оттуда, – предположил я.

– Там никого не было: ни яхты, ни моторной лодки.

– Откуда же они взялись? Может, остановились ещё дальше?

– Нет. Прежде чем причалить, мы прошлись вдоль берега. Нигде никого не было.

– Но не с неба же они упали! – воскликнул я.

Мы снова сели в лодку, доехали до мыса, остановились в полусотне метров от него.

– Примерно здесь его нашли, – сказал Бугрим.

Объехали мыс, осмотрели бухту. Затем Бугрим направил лодку в море. Километрах в двух от мыса остановил.

– Примерно на этом месте стоял военный буксир, – сказал он.

– Что он здесь делал? – спросил я.

– Якобы у него была поломка.

– Якобы?

– Месяц назад он прошёл техобслуживание. У него всё было в порядке.

– Откуда вам это известно?

– Из первоисточника.

– Что вы об этом думаете?

– Я думаю, что буксир здесь был не случайно.

– Почему?

– Потому что я не верю в случайные совпадения.

– Вы не видели его номер?

– Видел. Я рассматривал его в бинокль.

– Не запомнили?

– 405.

– А ваш «первоисточник» не мог бы раздобыть фотографию этого буксира?

– Нет проблем!

Бугрим направил лодку к берегу. Неожиданно лодка дёрнулась, сбросила ход, затем и вовсе остановилась. Я с недоумением посмотрел на Бугрима. Он держал руку на ручке газа, но застыл, словно его парализовало.

– Вы заговорили о фото… Я вот о чём вспомнил. В тот день здесь слонялся фотограф – паренёк лет двадцати пяти. У него была хорошая камера с мощным телевиком. Я тогда подумал, что папарацци охотится за Кафаром. Мы побеседовали с ним. Оказалось, парень просто снимал пейзажи. А что, если в объектив случайно попал буксир? Или ещё что-нибудь?

– Вы знаете этого фотографа?

– Он из какой-то владивостокской газеты. Оставил мне визитку.

– Если это люди с буксира убили Кафара, они наверняка следили за берегом в бинокль. Они могли видеть фотографа.

– Чёрт! Я сейчас же дам команду найти его.

Бугрим резко крутанул ручку газа, и лодка понеслась, подпрыгивая на гребнях волн.

Во Владивосток мы вернулись около шести вечера. Я принял душ и рухнул в постель.

Бугрим позвонил в полдень следующего дня. Мы снова встретились в ресторане «Семь футов», в том же кабинете, в котором познакомились. Заказали дорадо, приготовленную на пару, и немецкое сухое «Гевюрцтраминер». Бугрим передал мне конверт с фотографиями военного буксира. Если бы не флаг военно-морского флота на корме, судно можно было бы принять за гражданского работягу: чёрный корпус, оранжевая рубка, по бортам – автомобильные покрышки. На чёрном фоне отчётливо был виден номер буксира – РБ-405.

– Спасибо! – поблагодарил я. – Отличное фото!

– Мы не можем найти фотографа, – сказал Бугрим.

– Почему?

– Он исчез.

– В каком смысле?

– На третий день после убийства Кафара он пропал. Его больше никто не видел. Ни на работе, ни дома. Родители подали заявление в полицию. Фотографа объявили в розыск.

– Значит они засекли его!

– Видимо, так.

– А фотоаппарат?

– Пропал вместе с картой памяти.

– Какое отношение к Кафару могли иметь военные?

– Их интересы никогда не пересекались, – сказал Бугрим.

– Тогда причём здесь они?

Бугрим опрокинул бокал с вином, скомкал накрахмаленную салфетку и бросил на стол.

Вернувшись из Владивостока, я немедленно встретился с Грековым. Он выслушал меня, не перебивая. Встал из-за стола, прошёлся по комнате, остановился у окна.

– Почему Бугрим пошёл на контакт? – спросил Греков.

– От безысходности, – сказал я. – У меня сложилось впечатление, что они не собираются мстить за Кафара. Бугрим мне показался подавленным, растерянным.

Греков сел за приставной столик напротив меня.

– Видимо, они не могут тягаться с теми, кто убил Кафара, – задумчиво произнёс он.

На даче

В последний день августа я отправился на Щербинское кладбище проведать могилу родителей. Сорвал траву, проросшую вокруг ограды, помыл саму ограду и памятники, поставил в глиняные кувшины гвоздики. Постоял, подумал, не спеша поплёлся к выходу. Чёрный внедорожник, въезжавший на территорию кладбища, резко затормозил. За рулём сидел… Иван. Он вышел из машины, пожал руку.

– У вас здесь родственники? – поинтересовался он.

– Родители. А у вас?

– Учитель. Вы торопитесь?

– Нет.

– Давайте вместе проведаем. А потом поедем ко мне на дачу. Помянем, поговорим…

Я согласился.

Иван поставил машину на стоянку, купил восемь алых роз, и мы пошли к участку, где был похоронен учитель Комына. С цветной фотографии на сером мраморе смотрел лысый мужчина в очках, со шкиперской бородкой. Под фотографией блестела надпись: «Мирек Альфред (Александр) Мартинович». Рядом стоял ещё один камень, поменьше, под которым покоились родители Альфреда Мартиновича. Иван вынул из полиэтиленового пакета салфетку, протёр оба камня, у каждого положил по четыре розы.

– Что он преподавал? – поинтересовался я.

– Музыку. В своё время это был очень известный аккордеонист. Он издал самоучитель игры на аккордеоне. Я по нему учился играть.

– Вы играете на аккордеоне?

– Да.

– Вы были знакомы с Миреком?

– Нет. Случайно узнал, что он здесь похоронен. Иногда проведываю.

Каждый раз при наших встречах Комын открывался передо мной с новой стороны, вызывая к себе всё большее уважение и интерес.

– Заедем вначале в Москву, – предложил Иван. – Я заберу Шрэка.

Шрэк был старый ротвейлер – чёрный, в рыжих подпалинах. Он шёл медленно, иногда припадая на задние лапы. Подведя пса к машине, Иван снял с него намордник, отстегнул поводок. Шрэк высунул розовый язык, из пасти потекла слюна. Пёс безразлично посмотрел на меня, но всё же, следуя чувству долга, подошёл, обнюхал.

– Свой, Шрэк, свой, – сказал Иван.

Взгляд у пса был усталый, потухший. Иван открыл заднюю дверцу, взял Шрэка на руки, бережно посадил на сиденье. Салфеткой вытер слюну.

По дороге мы купили картошку, карбонат, маринованные огурчики, бутылку перцовки. Попетляв между подмосковными дачами, подъехали к трёхэтажному кирпичному дому. Иван открыл ворота, въехал, запер ворота. Распахнул дверцу машины, взял на руки Шрэка, осторожно опустил на землю. Присел, погладил, поцеловал в рыжие точки на бровях.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.