Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

Нужно отыскать шлюп. Другое дело как исчез Дэн. Когда машина, потеряв управление, столкнулась с сосной, стоящей на обочине, за несколько мгновений до аварии Отец отчетливо видел вспышку. Когда исчезал он сам и шлюп, никакой вспышки не было. Куда исчез Дэн? Этот вопрос до сих пор не нашел ответа. Может, это Инвизы его утащили? А что, это мысль.

Отец попытался проанализировать такую гипотезу. Это предположение имело под собой реальную основу. Если Инвизы смогли утащить Дэна, тогда объясняется их стремление передать в наш континуум код ДНК. У Дэна ДНК такая же, как и у него. Это бы объясняло многое. Тогда почему они не вернут его назад? Почему они пытаются рассказать о нем и не делают попыток проникнуть самим в наш мир? Как не хватает шлюпа. Вот если бы он был, разрешилось бы много проблем. Перед тем, как Дэн должен был столкнуться с деревом, Отец дал команду бортовой автоматике измерять все возможные поля и возмущения. Быть может, шлюп зафиксировал что-то, что могло бы помочь разгадать сразу несколько загадок. Нужен шлюп. Нужен Трибун.

Отец отправил полученные сведения и результаты анализа в отдел темпоральных исследований, чтобы профессионалы смогли в этом разобраться, и вышел из базы.

Интересно получается. Если Инвизы смогли утащить Дэна, значит нужно его вернуть. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как Дэн исчез. Отец находился в этом веке около года до того, как он посетил Цватпу. Прошло еще полгода абсолютного времени, как он покинул планету разумных коллективных птиц. Получается полтора года. Жив ли Дэн, если его украли Инвизы? Что с ним стало? Как ему там?

Быть может Инвизы тут вовсе не при чем? Отец слишком много возлагал надежд на цватпахов, думая, что они украли брата, но эта версия оказалась несостоятельной. Отец думал, что федералы могли стащить Дэна, но это предположение было лишено всякого смысла. Зачем им одновременно два образца с одним генотипом? Это им было ни к чему, тем более что они сделали несколько копий Отца с известным набором генов, которые в итоге оказались никому не нужны.

Нужно думать, что причины всему– Инвизы. Другой рабочей гипотезы все равно пока нет. Нужен шлюп. Нужно будет разыскать Трибуна и справиться, где федералы держат посудину. Быть может, старая машина и не понадобится. Может, получится скачать показания приборов, этого будет достаточно, чтобы продолжить свои изыскания.

Отец лежал на диване и думал. Он думал об Инвизах, шлюпе и Дэне, о цватпахах, установке и о Рыжей. Рыжая здесь. Она живая, родная и близкая. Она где-то здесь. Любимая и желанная. Отец был готов уже простить ее выкрутасы. Наверное, тяжело ей одной быть беременной? Быть может, ей нужна поддержка и помощь? Может она уже не станет воротить свой нос от Отца? Ведь это он– отец ее ребенка, которому еще только суждено родиться вскоре.

Нет, нужно держать себя в руках, думал Отец, расслабляться нельзя ни в коем случае. Это было ее волей расстаться, он здесь ни при чем. Она сама рассудила быть одной, Отец ей не помогал принять такое решение. Пусть она поплачет, пусть одумается. Нужно ее поставить в известность, что Отец снова здесь. Она прибежит на коленях с просьбой простить его. Нет. Сообщать не нужно. Все равно им вместе не быть никогда. Он не должен выглядеть тряпкой. Он не должен терять своего лица. Он– гордый человек. Не к лицу гордецу терять самообладание перед женщиной. Нет, решил Отец, пусть рухнет вселенная, он никогда ей не позвонит и не даст о себе весточку. Решено. Он и она никогда не будут вместе. Нужно найти в себе мужество принять упрямство фактов. Они никогда не станут семьей. Он никогда ее не увидит и никогда не захочет ее видеть. Пусть. Прошло уже три месяца с небольшим относительного времени со дня их разлуки. Боль немного утихла. Если он проявит свою слабость, начнется все сначала. Даже, если они какое-то время снова будут вместе, Рыжая начнет крутить ему кишки. Он это допустить не мог. А если окажется самое худшее и она отвергнет его, это будет очень сильным ударом по самолюбию. Нет, он никогда-никогда не позвонит ей. Он будет тихонько, в тайне от всех, ее любить, а со временем умрет и любовь. Пусть умирает. Только он никогда не увидит Рыжую и не сделает и единого шага, чтобы известить ее. Пусть так будет всегда.

–Компьютер,– чуть не закричал Отец.– Дай мне Рыжую.

Глава 2.

-Привет, милая.– Сказал Отец.

Что-то незримое тронуло душу раскаленным железом. Вот она стоит. Милая, обожаемая и родная. Такая родная, что и выдумать нельзя. У нее под сердцем, к тому же, растет его маленький сынок, которого он будет любить больше всех на свете, может быть, больше Рыжей.

Ее веселые рыжие точки на носу забегали. Как она была сейчас прекрасна. Губы ее чуть распухли, глазки немного сузились. Это все беременность. Она на лице каждой женщины оставляет свои следы. Отец смотрел на свою любимую, которую по своим внутренним часам не видел уже более трех месяцев. Она смотрела на него с нескрываемым удивлением. Для нее уже прошло полгода с того дня, как они расстались. Наверное, она уже и не ожидала увидеть его больше, только злодейка судьба, которая все делает наоборот, решила, что еще не все муки претерпели эти грешники. Они смотрели друг на друга. Отец любил ее, что чувствовала она, можно было только догадываться. Каштановые обожаемые волосы были небрежно сплетены в узел на затылке, только любимый рыжий локон непослушно висел возле щеки. Ни следа боевой раскраски на лице, которой Рыжая любила предаваться по несколько часов в день, ни опрятного домашнего халата, который так изумительно, даже больше чем вечерний туалет, подчеркивал ее изумительную фигуру. Ничего этого не осталось. Ожидание малыша заставляет любую женщину погрузиться в самосозерцание и упоение мыслью о рождении новой жизни, Рыжая была не исключением, тем более что ребенок, которого они так усердно сотворяли, был плодом их «бессмертной» любви, которая угасла так скоро. На плечах у нее была накинута какая-то тряпица, которая с известными коррективами могла напоминать халат. Цвета картофельной ботвы, с вылезающими волосками из ткани, накидка выглядела как старый времен первой мировой войны маскхалат. Ворот свободно висел на плечах и шея такая стройная и любимая белела на этом ужасном фоне. Живота видно не было. Рыжая, видимо, так настроили телевид, чтобы не показывать всякому свою тайну. Она бережно положила руки на живот, которого не было видно. У Отца от трепета подкатил комок к горлу, нужно что-то говорить, только слова, словно ириска, застревали во рту и липли к зубам. Он не мог молвить и слова. Они стояли и смотрели друг на друга.

Удивление сменилось настороженностью. Уголки ее прелестных губ вернулись в свое физиологическое положение, брови чуть сдвинулись к переносице, черты лица заострились. Отец любовался ею. Он уже и не думал, что однажды сможет стоять вот так, напротив нее и смотреть на свое божество, которому был согласен служить всю оставшуюся жизнь. Только божество чуть отодвинулось в сторону, пропуская свидетеля, который стоял вне поля обозрения телевида.

Маман. Она заглянула в экран и, словно ей подарили горячую кочергу, отшатнулась от изображения, оскалила зубы и скрылась. Рыжая выключила изображение, и осталось лишь дыхание, которое Отец слушал, словно райский хор.

–Привет.– Тихо молвила она.

Звук ее голоса пробудил в Отце трепет, от которого задрожали руки. Ее голос, такой до боли знакомый и любимый, заставил всплыть картинки из прошлой жизни, когда они прогуливались по берегу великой Русской реки, когда она босыми ногами поднимала речную гальку, казавшуюся тогда Отцу загадкой вселенной, непостижимой и любимой. Одно только слово, и Отец готов встать перед ней на колени, чтобы услышать еще одно. Одно простое слово, которой обозначало лишь, что она увидела Отца, выглядело сейчас признанием. Одно дыхание, которым она сейчас осчастливила его, было всей жизнью, всей его любовью, истерзанной и не принятой. Сейчас она стояла возле телевида, она и их еще не рожденный сынок. Она дышала, а значит, дышали двое, а третий с трепетом в груди наблюдал за этим, и осталось лишь дыхание, и шелест ее неприглядного платья, которое Отец носил бы на своей груди как Плащаницу. Он ее любил всеми фибрами своей нетленной души, каждой клеточкой и волоском на его спине, каждым эритроцитом и альвеолой. Все сейчас устремилось на благоговение перед предметом его страсти. Знает ли она об это? Знает ли, что каждая митохондрия и каждый прекапиллярный сфинктер обожают ее и желают ей здравствовать долго и счастливо? Знает ли, что все битвы и сражения, которые Отец устраивал в своем воображении, она победила одним только своим словом и дыханием? Что Отец– смиренный раб, стоящий в душе на коленях у ее ног? Что она для него– весь мир, вся вселенная, весь воздух и все солнца?

–Я тебя люблю.– Сказал Отец в пустой экран, расположенный на глухой стене в холле.

Она его слышала. Она молча наблюдала за ним, поскольку Отец не осмеливался со своей стороны отключить изображение. Замирала ли она с трепетом, вслушиваясь в дыхание отца своего ребенка? Сожалела ли об их глупой разлуке? Переживала ли она расстояние и время, которое их разлучало? Об этом она никогда никому не скажет.

Рыжая молча стояла возле экрана. Отец не мог ее видеть, но он точно знал, что она стоит рядом и смотрит на него. Он слышал ее чудесное дыхание, которое казалось встревоженным. Он чувствовал, что она рядом и это было прекрасно. Пусть он ее не видит, но даже ощущение ее близости, звук ее дыхания было благословением, которое Отец бесконечно любил. Уже казались пустыми его клятвы и уверения, что Рыжая ему больше не нужна. Уже гордость, которая успела пасть ниц, больше ничего не могла сказать, стоило увидеть ей Рыжую. Как он мог произнести такие слова? Гордость. Что она против Рыжей? Пусть гордость катится ко всем чертям, если она помешает ему быть с ней, с той, которую он любит больше всего на свете. Пусть убирается все к лешему, что мешает им быть вместе. Она рядом. Это самое главное. Она и его сынок, которого никто еще не видел.

–Почему ты молчишь?– спросил Отец.

Дыхание было ему ответом. Дыхание, которое он благословил и любил, стало прерывистым. Отец подумал, что Рыжая заплакала. Он не видел ее слез, но он их бесконечно любил. Маленькие капельки соленой влаги, которые сейчас, возможно катятся по ее любимым щекам, он их боготворил. За две маленькие капельки, упавшие с ее любимых ресниц, он готов броситься в геенну, чтобы остановить их, чтобы его любовь стала счастливой, чтобы она перестала плакать. Он помнил, как она плакала. Когда он ей сказал, что хочет сына, она тоже плакала. Она была самой прекрасной женщиной на свете, он ее любил бесконечно и трепетно. Тогда ее слезы текли ручьями, и этот потоп не замедлил отразиться на ее распухшем лице. У нее были самые счастливые заплаканные глаза на всем свете. Они искрились заботой и нежностью, когда она обнимала его за руку и вглядывалась в синеву его глаз. Это было прекрасно. Отец тогда сам не плакал лишь потому, что боялся уронить свое лицо в ее присутствии. Он не хотел, чтобы Рыжая знала, что он тоже умеет плакать. Он не желал плакать с ней вдвоем, иначе пришлось бы эвакуировать целый город из-за внезапного наводнения.

Рыжая шмыгнула носом. Она точно плакала. Что это были слезы? Радость? Смех? Горе? Отец не знал. Он знал лишь одно, что больше всего на свете ему хочется обнять ее, ощутить на своем плече ее дыхание, целовать ее заплаканные глаза и щеки, вытирать рукой скопившуюся над губой влагу. Он хотел крепко прижать ее к себе, чтобы она уткнулась в шею ему своим носом и что-нибудь ему прошептала. Хоть что. Пусть это что-то не будет существенным. Пусть это будет скучный трактат о корпускулярно-волновом дуализме или интерференции и дифракции света. Хоть что. Пусть это не будут слова любви. Пусть. Он подождет, когда появятся и они. Он дождется рождения новой любви, если старая успела умереть.

–Я люблю тебя. Я всегда тебя любил.– Прошептал он.– Я всегда буду тебя любить. Скажи что-нибудь.

Он дорого бы дал за те слова, которые только что соскочили с его губ. Она его настоящая и нетленная любовь. Пусть он не дождался тех полутора лет, когда боль утраты станет терпимой. Это и хорошо. Ему не нужно ничего терять. Она жива, она беременна, она рядом.

–Чего ему надо из-под тебя?– Отец услышал голос маман.

Она обращалась к Рыжей, не зная, что Отец ее не видит. Вероятно, она осклабилась каким-нибудь ужасным способом, чтобы своим видом навсегда отвадить незадачливого жениха от своей дочери. Отец ее не видел, только мог предположить, сколь ужасен лик этой чудесной милой старушки.

–Не ваше дело, шли бы вы, маменька …– Он едва прикусил язык, чтобы дать четкое направление маман, откуда еще никто целым не вернулся.

–Ты ругаться звонишь что-ли?– Закипела Рыжая.

Да, подумал Отец. Эта старая лошадь никак не уймется. Даже полгода разлуки для нее ничто не решили. Другая могла бы и успокоиться.

–Прости,– сказал Отец и опустил глаза.– Простите и вы меня.

Отец поднял глаза на пустой экран. Кроме слабого сияния не было ничего. Он подумал, что было бы не плохо отключить изображение и со своего конца. Отец довольно хмыкнул, когда увидел горящим индикатор отключенного видеопотока с его конца связи. Пусть так будет. Иначе, это выглядит, как игра в одни ворота. Пусть она тоже себя почувствует, как он только что чувствовал себя.

–Как у тебя дела?– спросил Отец.

–Плохо.– Прошептала Рыжая и в сторону добавила.– Ну, сейчас я, подожди, мама.

Отец услышал, как шаркающие шаги удалились от телевида. Ее не такими словами прогонять нужно, подумал Отец, а про себя проговорил все то, что хотел бы сказать милой маман.

–Что так?– Поинтересовался Отец.

–Пинается.– Сказала Рыжая.

Отец представил себе, как она сейчас поглаживала животик, стараясь успокоить маленького мальчишку, который клубочком свернулся у нее в животе. Как он сам хотел бы погладить его, сказать, что папа рядом, что он его любит, что все будет хорошо.

–Папу чувствует.– Постарался улыбнуться Отец.

Как вовремя я отключил изображение, подумал Отец, смахивая тылом кисти слезы, собравшиеся у него в глазах. Как хорошо, что Рыжая не видит его сейчас.

Рыжая хмыкнула.

–Включи изображение.– Попросил Отец.

Просьба получилась жалкая, как щенок спаниеля. Слова не шли в голову. Рыжая избрала выжидательную позицию, она ждала.

–Зачем?– Рыжая захлюпала носом, стараясь, чтобы звуки, которые издавали ее дыхательные отверстия, не утвердили Отца во мнении, что она все-таки плачет.

–Я хочу видеть тебя. Я очень скучал. Я люблю тебя, мне плохо без тебя.– Заскулил, было, Отец, но был прерван шаркающими ногами и возгласом.

–Плохо ему, ой, батеньки мои, плохо ему. Пожалейте кто-нибудь мальчика. Чего ты с ним разговариваешь?– Реплика была брошена однозначно не Отцу.– Не было его, как хорошо было. Тебе другого жениха надо. А этот что? Прохвост. Один навоз, хоть издалека привез.

Да идешь ты отсюда, старая канитель, когда же ты оставишь меня в покое, хотел было закричать Отец, однако сдержался, что получилось у него с превеликим трудом. Кулаки его сжались, и странник заскрипел зубами от злости.

–Попроси, пожалуйста, маму твою нас на несколько минут оставить вдвоем.– Задыхаясь от злобы, прошипел Отец.

В голове возник отчетливый образ огромного топора с заржавленной от крови железной рукоятью, лужи вязкой красной жидкости, источающей стойкий запах железа и обезглавленное тело, на которое уже успели слететься мухи. Рыжая цыкнула на мать, и тревожное шарканье старых ног подсказало Отцу, что старуха скрылась с поля брани.

–Зачем ты звонишь мне?– Спросила Рыжая.

Как жалко, что она выключила изображение. Чтобы играть на чувствах и найти верную дорогу к женскому сердцу, Отцу было необходимо смотреть своей жертве в глаза. Не видя ее прекрасных глаз, Отцу было тяжело ее себе представить, тем более что видел он ее гораздо меньше, чем рассчитывал.

–Как так, зачем?– Отец соскочил с дивана и принялся расхаживать по холлу, нет-нет кидая томные взгляды на телевид, стараясь не пропустить тот момент, когда Рыжая включит себя.– Я люблю тебя. У нас скоро родится сынок. Ты же не хочешь его оставить без отца?

Она не торопилась. Экран телевида едва заметно мерцал, но не спешил показать Рыжую.

–Ему будет лучше без тебя. Ты это знаешь…– Тихо произнесла Рыжая.

Если бы сейчас в уютный домик ворвался ураган, и то он бы не наделал столько шума, который стал изрыгать из себя опечаленный Отец. Он вспомнил всех святых, постарался разложить их по костям, затем не утрудил себя вспомнить милую маман и роль, которую он ей отвел под Солнцем, вспомнил своих родственников, которые должны были в своих гробах начать вертеться, как шашлыки. Для убедительности он перевернул столик, на котором стоял недопитый чай и настойка веганской гнили, лягнул по стулу, который покатился к камину, сбросил несколько нэцкэ стоявших на камине, а потом выругался. Рыжая терпеливо слушала тираду, всхлипы ее становились реже, затем совсем стихли.

–Я, вот, про это самое и говорила.– Тихо сказала она.

–А я вот что тебе скажу. Ты совершишь большую ошибку. Сын тебе благодарен не будет. Однажды он низко тебе поклонится и скажет: спасибо тебе большое, мама, за то, что ты меня лишила отца, за то, что воспитала меня как девочку, за то, что лишила меня нормального детства.– Ревел Отец.

–Я так не думаю.

–А я так думаю. Ты сейчас хочешь разрушить семью, хочешь лишить счастья и себя и сына и…– Отец задумался на мгновение, представив себе печальные лица сына и Рыжей, и добавил,– и меня.

–Ты себе еще найдешь подругу. Ты очень экспрессивный субъект. Бабам такие нравятся.

–Да не нужны мне бабы, понимаешь ты это? Мне ты одна нужна. Ты и мой сын. Понимаешь? Никто, только ты и мальчишка.– Отец резко обернулся к экрану, но тот молчал.

–Я уже это слышала. Много раз.– Прошептала Рыжая.

–Ну, так, почему же ты мне не веришь? Почему ты такая бесчувственная …– Отец задумался, каким бы веским словом назвать свою любимую, чтобы ее это задело, но не отвернуло от него.

Рыжая не заметила его замешательства с ее определением, и молвила:

–А чего ты сегодня трезвый? Повода нет что ли?

Отец опешил. От неожиданности он остановился и стал хватать воздух ртом.

–Да как тебе не стыдно. Я к тебе с миром, а ты… Слушай, давай бросим все и начнем сначала? А?

Рыжая молчала.

–Давай, приходи ко мне. Заживем. А?

–Ты что,– возмутилась Рыжая,– я тебе не слониха. В конверте я сколько беременность носить буду?– Раздраженно фыркнула она.

Отец об этом не подумал. В конверте все катаболические и анаболические процессы протекают очень медленно. Процесс вынашивания мог бы растянуться на целые годы. Об этом он не подумал. Снимать квартиру? У него нет сейчас средств, он все деньги перевел Трибуну на Плутон. Что же делать?

–Слушай, давай все обговорим, когда встретимся,– предложил Отец.

–Зачем?– Упрямилась Рыжая.– Мы уже для себя все решили.

–Это ты решила, не я, ты и твоя мама несносная, корова старая…– Не выдержал Отец и чуть не захлебнулся от злобы и слюней, которые выплюнул в камин.

–Ты мою маму не тронь.– Завелась Рыжая.

–Прости, не хотел. Давай с тобой встретимся и все обговорим, чтобы нам никто не мешал. Сейчас тепло. Погуляем, подумаем, как нам жить дальше.– Отец постарался погасить в себе гнев.

–Давай.– Кинула Рыжая.

Отец подпрыгнул от счастья. Она согласна. Она снова согласна. Милая, милая, милая.

–Я люблю тебя. Очень люблю, я все сделаю, чтобы ты была счастлива. Обещаю тебе, ты не пожалеешь. Когда увидимся?

–Так,– задумалась Рыжая, что-то прикидывая в уме.– На этой неделе не получится…

–Да ты что, я спать не смогу без тебя. Я думал: ты скажешь сегодня в пять или семь. На той неделе… да я сорок раз помереть смогу. Завтра в два. O`k?– Отец заплясал, пользуясь моментом, что Рыжая его не видит.

–Не могу я завтра.– Тон Рыжей потеплел.

–Завтра в два. На городской ратуше. Хочешь, я за тобой таксо пошлю?– Спросил Отец.

–Не надо. Ладно, завтра в два. Не опаздывай.– Сказала Рыжая.

–Я не опоздаю, будь в этом уверена, я еще раньше приду. Так что если будет желание, приходи раньше.

–Там видно будет. Все, пока.– Сказала Рыжая и отключилась.

Загорелся ненавистный синий логотип оператора связи, когда Отец, обезумевший от счастья, произнес:

–Пока, любимая. До завтра.

Обретший вновь хорошее настроение и веру в себя, равно как и в человечество, Отец выбежал на залитую солнцем полянку, где весело журчала речка, урчал водопад, и плакучие ивы с радостью с радостью разложили вокруг себя тенистую прохладу. Как хорошо жить на свете, думал Отец, как здорово, что есть Рыжая, есть я и Басмач.

–Басмач, гони на меня Пиначета.– Крикнул Отец и плюхнулся в низкое кресло, что стояло на самом берегу заводи.

Маленький зверек вышел из зарослей ивняка, в котором ловил к обеду рыбу. С мордочки его стекала прохладная вода и капала на лапы, которые от берегового песка сразу превратились в песчаные колоды.

–Иди ко мне, маленький,– Отец похлопал по коленке и зверь, ни секунды не заставляя себя ждать, разместился у странника на животе.– Ах, ты мой хороший, ах ты мой мальчик маленький.

Отец трепал коалу за ухом, и зверек стал похрюкивать от удовольствия на кошачий манер. Здорово, думал Отец. Завтра я налажусь с Рыжей, может, все образуется. Начнем жить заново, растить маленького Олежку. Я ему сделаю кораблик, будем здесь его пускать на воду, мечтал Отец. Ах, нет. Здесь не получится. Рыжая против. Чтоб ей… Родит, вот тогда и переберемся сюда. Опять нет. Мальчишка долго тогда расти будет. Нужно найти какое-нибудь нормальное жилье, как минимум псевдореальное. Про конверт думать нечего. На реальное пространство точно денег не хватит. Пусть уж псевдореаль. Деньги, где их взять? Нужно было хотя бы не всю сумму на счет Трибуну переводить, думал Отец, почесывая Пиначета.

Трибун. Нужно его найти. Что там со шлюпом? Интересно. Он взломает базу федералов.

–Басмач, соедини меня с Трибуном.– Закричал Отец.

–Чего кричишь? Зубы болят?– Прошипел чуть в стороне виртуальный друг и соратник.

–Слушай, грузинская автокефальная, дай сюда Трибуна.– Повторил Отец, гневно сверкая глазами на собеседника.

–Я, в силу своего существования, атеист.– Проворчал Басмач.

–Ну и дурак.– Проговорил Отец.

–Трибун не отвечает. Не хочет, чтобы его тревожили.– Сказал Басмач, пододвигая стул к Отцу.

–Это еще почему?– Отец развернулся к Басмачу.

–А я знаю? Может, ты его обидел, когда улетал с Плутона?– Неуверенно пожал плечами Басмач.

–Ага,– кивнул Отец,– ты бы обиделся, если бы я тебе все свои сбережения перевел на твой счет.

–Да какие у тебя сбережения…– Презрительно махнул рукой Басмач.

–Да уж, какие бы ни были. Деньги и в Африке– деньги. Кстати, немало их было. Я так думаю. Не много, но и не мало.

–Давай, ему оформи письмецо, что так мол и так, Отец его просит выйти на связь. Может он в базе пропадает.– Сказал Отец.

Под боком устроился Пиначет, урча и требуя внимания. Коала теребил в когтях тонкие шорты Отца, и непременно получал за это по ушам.

–Он и есть в базе,– сказал Басмач.– И просит его не беспокоить.

–Так скажи ему, что я все кредиты назад отзову, если не ответит.– Проворчал Отец.

–Не сможешь. Операция эта только односторонняя. Что упало, то пропало.– Язвительно ухмыльнулся Отец.

–Ты просто ему это передай, а об остальном не переживай, не то сотру тебя ко всем чертям. Одного стер уже.

Басмач недоверчиво покачал головой.

–Как знаешь. Письмо отправлено. Что дальше будем делать?

–Снимать штаны и бегать. Не знаю.– Пожал плечами Отец.

–Как ать скажете, вашебродь.– Взял под козырек Басмач.

Отец молча смотрел на тихую заводь, возле которой он немало времени провел с его друзьями, с Сусей, с Рыжей. С Рыжей… Она сидела некогда здесь такая прекрасная и задумчивая, словно Алёнушка с картины, разводя ивовым прутом длинные волны в воде. Может быть, снова все наладится? Может, в другой раз они уже втроем будут сидеть в этой заводи и резвиться с маленьким озорным мальчишкой? Видно будет, поживем– увидим.

От задумчивости Отца отвлек голос виртуального друга:

–…Отец, твою мать, Трибун просит ему ответить.– Кричал Басмач.

–Ну, так давай его сюда.– Сказал Отец.

Отец поднялся с кресла, коалу пришлось бесцеремонно бросить на молодую травку. Маленький медвежонок прижал уши и серьезно посмотрел на нарушителя своего спокойствия. Меж деревьев развернулся экран объемного телевида, в котором появилось огромное сухое лицо Плутонеанского хакера. Несчастный по своему обыкновению смотрел куда-то в сторону.

–О, кого я вижу,– вытянул руки Отец навстречу экрану,– леший, ты какими судьбами здесь?

–Да, вроде, ты меня хотел видеть…– Усомнился Трибун, осматривая солнечную полянку, на которой с некоторых пор вырос домик, и уже несколько месяцев стоял стол и стульчики.