Под неусыпным надзором

Адам Нэвилл

Под неусыпным надзором

Adam Nevill

UNDER A WATCHFUL EYE

Copyright © Adam Nevill, 2017

© Татьяна Зельдович, перевод, 2021

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Хью «Мудрецу Херши» Симмонсу, который подвигнул меня на этот труд и всегда оказывался рядом, когда я буксовал на месте

Страстный порыв вырвал меня из лучезарной юдоли света, любви и взаимопонимания и бросил в этот тусклый призрачный мир, куда едва проникает солнце.

Мадам д’Эсперанс. Страна теней, 1897

Часть первая. Желтые зубы

Глава 1. Не верь глазам своим…

Себ увидел его краем глаза.

Высокая, одетая в темное неподвижная фигура стояла на фоне красной береговой линии, будто бросая вызов розовым, голубым и желтым дверям хорошеньких пляжных домиков, стоящих вдоль променада. Каким-то шестым чувством Себ ощутил исходящую от нее угрозу. Вздрогнул, почувствовав на себе неожиданно тяжелый изучающий взгляд – и в его сознании тут же возникли размытые очертания лица наблюдателя. Себ был готов поклясться, что видел, как фигура деловито оглядывалась по сторонам. Хотя… Скорее всего, все это было лишь игрой его воображения.

Себ отставил кофе, отложил ноутбук, развернулся на скамейке и прищурившись уставился вдаль. Он сидел у края скалы, на мысу с южной стороны пляжа. Несмотря на то, что день был ясным, Себ понимал, что глаза этого человека ему разглядеть не удастся – слишком далеко. Однако он испытывал такой дискомфорт, будто они находились в одной комнате и незнакомец нагло сверлил его взглядом.

Пятьюдесятью футами ниже того места, где устроился Себ, между Броудсэндз и Элбери Коув, до едва видимой линии горизонта раскинулось пустынное море. Береговая линия, изгибаясь, бежала на север – до Пейнтона и дальше, к Торки, – берег цвета бордо и серые утесы достигали Носа Надежды. Какая-то часть Себа все еще надеялась нащупать неуловимый импульс, необходимый, чтобы написать то, что он хотел, но это грубое вмешательство уничтожило все его планы.

Присмотревшись внимательнее, он с удивлением обнаружил, что фигура стояла вовсе не на пляже. Она будто бы возвышалась на несколько футов дальше того места, где оканчивался песок. Должно быть, человек находился на мелководье или пристроился на каком-нибудь подводном камне, но впечатление было такое, что стоял он прямо на воде. Наверняка какой-то любопытный трюк, связанный с искажением перспективы.

Со своего места Себ мог разглядеть лишь дальнюю часть пляжа. Он наблюдал за тем, как по берегу бегали несколько собак, то и дело бросаясь в тихий прибой и стрелой уносясь прочь, а их хозяева без дела болтались неподалеку, лениво переговариваясь и изредка покрикивая на своих неугомонных питомцев. В море же в это утро не было ни купальщиков (апрельская вода для них еще слишком холодная), ни прогулочных яхт. Немногочисленные посетители пляжа, казалось, совершенно не замечали одинокого стража – даже несмотря на то, как близко к ним он стоял. Возможно, он был настолько непригляден, настолько не вписывался в их милый мирок, что они попросту решили считать его невидимкой?

Себ не мог сказать, откуда взялось это ощущение, но он буквально каждой клеточкой чувствовал, что эта одинокая темная фигура распространяла вокруг себя нечто, заглушающее все звуки жизни. Крики морских птиц постепенно затихали. По мере того как все вокруг умолкало, шум моря становился все громче. Себ все глубже и глубже погружался в себя. Вскоре шум волн, перекрывший все остальные звуки, стал больше похож на журчание проточной воды.

На мгновение Себу показалось, будто его вывернуло наизнанку словно перчатку: тишина поглотила все вокруг и вырвала из привычного мира. Ветер затих. Он чувствовал себя дезориентированным, слегка подташнивало. Шум воды становился громче. Спустя какое-то время – он не мог сказать точно, но казалось, что всего лишь через несколько мгновений, – сознание прояснилось и мысли постепенно пришли в порядок. А затем откуда-то издалека, откуда-то сзади – или вообще из глубины подсознания, – донесся голос, назвавший его по имени.

Себастьян.

Раздавшийся паровозный гудок напомнил ему рев динозавров, чьи раздробленные кости там и сям торчали, словно острые зубы древних чудовищ, из скалистого берега, где известняк и буро-красный песок ссыпались под давлением друг друга. Себ вздрогнул, и даже его вздох, казалось, был порожден кем-то, стоящим за плечом.

За две мили отсюда паровоз, везущий очередную партию отдыхающих, величаво выполз на противоположный мыс, держа путь к большим виадукам, построенным Брюнелем[1]. Струи дыма клубились и вытягивались в постепенно исчезающую дорожку пара. Длинная вереница вагонов, окрашенных в шоколадные и сливочные цвета, степенно, с воинственной решимостью следовала за паровозом.

Себ три года прожил в районе залива, но поезд в его сознании до сих пор ассоциировался с миром Агаты Кристи: дамы, джентльмены с тоненькими усиками – все одеты для праздничного ужина. Он уцепился за эти воспоминания, как утопающий хватается за соломинку. Почти умолял этот паровоз вернуть его в мир, который был здесь всего лишь несколько секунд назад.

И тот выполнил его просьбу. Связь со стоящей на берегу фигурой, кем бы она ни была, разорвалась.

Когда Себ вновь посмотрел на пляж и внимательно оглядел его от края до края, наблюдателя уже не было.

Исчез.

* * *

Прошло несколько дней, и он уже нашел довольно рациональное объяснение обеспокоившим его событиям: он устал; возможно, в крови резко упал сахар; его загипнотизировала игра солнечных зайчиков на воде.

Но когда вновь увидел этого человека, то понял, кто это.

Глава 2. Слишком тесный покров

С утра Себ подготовился к работе над новой книгой. Честно признаться, он скорее заставлял себя поверить в то, что она будет написана, чем действительно писал. Открыл ноутбук, приготовил кофе, налил стакан воды. Сам процесс едва ли походил на то, как он работал над предыдущими романами. В этот раз создаваемые им образы не производили требуемого впечатления, сюжет был банален, наводнен совершенно непонятными, картонными персонажами. Все это было совсем не то, что он хотел написать.

Шесть месяцев ушло на то, чтобы понять: его фантазия иссякла. Вся внутренняя энергия была растрачена или, возможно, вытекла еще тогда, когда он писал свой предыдущий роман. Себ писал его, руководствуясь читательским чутьем – чутье же, словно стрелка компаса, захваченного магнитной бурей, бешено вертелось в круговороте сомнений и неоправданных ожиданий, не говоря ничего определенного насчет качества книги. Когда он отдавал рукопись издателю, то все еще не был в ней уверен. В итоге, когда роман опубликовали, даже его самые ревностные почитатели оказались разочарованы.

Когда-то сады, разбитые на утесе в Гудрингтоне, с их чудесным панорамным видом на залив, были его любимым местом. Здесь он писал свои книги. На этой самой скамейке из-под его пера вышли два особенных для Себа романа. Сады над пляжными домиками и променадом в северном конце Гудрингтона всегда вдохновляли его, но больше всего Себу нравилось любоваться ими весной. В то утро далеко под ногами темное море обнимало узкий лучик света, сбежавший сквозь щель во вратах рая и разметавший по всей поверхности моря до самого туманного горизонта миллионы сверкающих серебром осколков. Где-то справа от скамейки море ритмично отбивало такты какой-то приятной мелодии. Если ты не можешь писать здесь, то нигде больше не скроишь ничего нового.

На таком удалении Гудрингтон и Бриксхем, находящиеся еще дальше, могли бы послужить образцами архитектуры прибрежного градостроительства. Их белые с красными крышами домики, построенные на склонах холмов, выглядели так, будто были слеплены из конструктора лего. Отовсюду крохотными метелками выглядывали макушки деревьев, а казавшаяся игрушечной железная дорога разделяла город и побережье. Торбей был единственным местом, где Себ чувствовал умиротворение. Но не слишком ли он размяк благодаря комфортной жизни в этом райском местечке? И вот что интересно. Не мог ли сам мир каким-то загадочным способом, ощутив некий критический момент в его жизни, проникнуть к нему в сознание и заставить его почувствовать себя по-новому, ощутить всю важность и значимость проходящих мгновений?

Себа беспокоило то, что он больше не стремился ввысь, к своей цели, а вместо этого стал слишком часто потакать своим слабостям. Принимая желаемое за действительное, он утратил способность беспристрастно оценивать свои произведения. Видел, как это случалось с другими писателями. Вероятно, наивность поменялась местами с мудростью, а его странность, которую он считал своим фирменным знаком, уступила место нелепому подражанию и желанию угодить публике. Его пугало еще и то, что, пока все шло хорошо, им овладело безразличие к читателю. С самого начала эта новая книга казалась ему чем-то вроде домашнего задания и нудной рутинной обязанностью. Но хуже всего было то, что сам он утратил интерес к жизни. Лишился своей любознательности.

Дул свежий ветер, пальмы и розовые и красные цветы вереска вздыхали и покачивались под его легким дыханием. Себ вдохнул сладкий аромат садов, поставил ноутбук на колени и включил его.

В то утро, пока он мылся в душе, к нему в голову пришло первое предложение новой главы, но сейчас он никак не мог его вспомнить. Может быть, это предложение пробудило бы в нем неугомонный мятущийся дух, некогда заставивший его написать первые строчки. Теперь же его дух почти задыхался рядом с ним, как бешеная собака с пеной у рта. Как знать: вдруг это предложение стало бы началом эпизода, способного пробиться сквозь серую массу тупости и непонимания и положить начало маленькому ручейку, которому суждено будет превратиться в великий поток?

Но Себ так и не напечатал ни буковки. Далеко внизу он снова увидел того же непрошеного гостя, что и четыре дня тому назад. Ни единой черты нельзя было различить на этом белом, как кость, лице, скрывающемся под черным капюшоном. Но теперь он был ближе.

И снова у Себа возникло впечатление, что он уловил взгляд незнакомца: чувствовал, как они пристально смотрели друг на друга сквозь скалы и море. И снова этот человек, казалось, стоял не на сухом песке, а в воде. Или на ней?

Маленькие фигурки детей резвились на мокром после отлива пляже, кто-то гулял с собакой, кто-то спокойно шел прямо перед этим мрачным стражем береговой линии, и никто не обращал на него никакого внимания.

Прикрыв глаза, Себ поднялся и подошел к перилам.

Наблюдатель поднял подбородок, будто, невзирая на то, что был так далеко, во что бы то ни стало хотел одержать верх в этом противоборстве взглядов.

Во второй раз молчаливый диалог со странником, которого он видел меньше недели назад, произвел на Себа еще более гнетущее впечатление. Он погрузился в этот испытующий взгляд быстрее и глубже, чем в прошлый раз. Его словно обдало холодным порывом ветра, и он поежился. Ему захотелось свернуться в клубок, чтобы стать совсем маленьким, недоступным для взгляда незнакомца. Охваченный страхом, Себ до боли сжал металлические перила.

Шорох прибоя, отдаленное ворчанье машин и слишком четко услышанный им голос ребенка на берегу постепенно затихали, пока единственным звуком, который он слышал, не остался шум льющейся вдалеке воды.

Это было не море. На этот раз он был в этом уверен.

Себ скользнул за живую изгородь. Сосна, которая росла на нижнем уровне садов, делала укрытие более прочным и внушительным. Он вздохнул с облегчением, но внезапно услышал, как кто-то вновь позвал его.

Себастьян.

Мысли смешались, и он вновь почувствовал наступающий приступ дурноты. На мгновение он испугался, что его голова падает вниз – или это земля стремительно подскочила вверх, к самому его лицу. А где же ноги?

Его позвали по имени откуда-то из глубин его собственного сознания, и это что-то, находившееся внутри него, постепенно приобрело форму серого туманного облака, обитающего где-то на самом краю его «я».

Откуда-то Себ знал, что эта бесцветная пустота была безгранична и простиралась гораздо дальше, чем он мог себе представить.

Страх захлестнул его, застыл на пересохших губах. Он выскочил из-за кустов и тут понял, что с трудом передвигает ноги.

Оцепенение прошло так же внезапно, как и навалилось. Фигуры незнакомца нигде не было видно: ни на воде, ни на песке, ни на променаде или в парке позади пляжа.

Себ схватил свои вещи и как попало засунул их в рюкзак, не заметив даже, что шляпа упала за скамейку. Он был слишком взволнован, не мог собраться с мыслями, но все же удержался от того, чтобы пуститься наутек. Вместо этого отправился по серпантину в сад Раундхэм – самое прекрасное место на мысу.

Это был первый раз, когда он не задержался здесь, чтобы вновь восхититься голубым раздольем залива. Далекий Торки выглядел отсюда мозаичным панно белых строений, разбросанных по холмам и скалам, мгновенно переносящим всякого наблюдателя в чудесные страны Средиземноморья. Но к черту вид! Торопливо пробираясь сквозь ряды сосен, чьи длинные стволы годами гнули и терзали ветры побережья, Себ поспешил в Пейнтонский порт.

Даже если бы кто-то вознамерился увязаться за Себом, ему бы понадобилась вся его сноровка и ловкость, чтобы вслед за ним преодолеть с такой же скоростью многочисленные тропы, сбегающие по склонам холма. Тем не менее Себ все равно периодически оглядывался через плечо, чтобы убедиться в отсутствии преследователя.

Без шляпы, чувствуя себя как затравленный зверь, покинул он Раундхэм. Его ум метался в поисках объяснения этому иррациональному ощущению: он очень боялся ранних признаков слабоумия и самого ужасного конца, который мог себе представить. Подстегиваемое животным страхом, воображение услужливо предоставило ему список умственных расстройств, порождающих галлюцинации, начиная с шизофрении.

Или он действительно дважды видел человека, стоящего в воде? Одного и того же человека?

Он был достаточно сильно потрясен, чтобы понять: в этой фигуре было что-то неестественное. Вероятно, невозможное стало реальным во время того странного приступа страха, который он испытал на утесе; он был близок к тому, чтобы поверить в сверхъестественное. А ведь именно это сделало его когда-то знаменитым писателем. Мало того, благодаря паранормальным явлениям он стал одним из тех редких писателей, которые хорошо устроились в этой жизни. Однако до недавних событий, несмотря на любопытство и увлеченность, в божественное присутствие Себ не верил.

Решив во что бы то ни стало смешаться с толпой, что было на него совсем непохоже, он направился к месту, где очень редко бывал: на эспланаду.

Будучи человеком, не отягощенным семьей, да к тому же убежденным холостяком – до тридцати шести запрещал себе даже думать об отношениях (а с тех пор минуло уже четырнадцать лет), – Себ ясно осознавал, что приморская часть города со всеми своими соблазнами была не для него. Но сами отдыхающие, особенно в последние дни пасхальных праздников, не разделяли его глубокого убеждения. Стоял только апрель, да и утро было ранним, но благодаря теплой погоде здесь уже повсюду кучковались пенсионеры и молодожены, молодые семьи и группы подростков, которые всегда оказывались на переднем плане.

Пробираясь между пляжных одеял, ветровок и небольших палаток, Себ прокладывал себе дорогу через береговую линию к Престон Сэндз. Срезав путь, прошел на эспланаду через пирс, и тут его одурманило многообразие ароматов – от жженого сахара до лука для хот-догов – и буквально оглушил несмолкаемый гул. Он ощущал себя мертвецом, вброд пересекшим воды Стикса, чтобы воссоединиться с живыми. К его удивлению, чувство воссоединения было радостным.

Ненадолго остановившись, он купил пластиковый стаканчик со сладким кофе, чтобы успокоить нервы, и последовал дальше сквозь шум, крики и бренчание шарманки на небольшой ярмарке, пристроившейся на лужайке рядом с парком аттракционов. Чувствуя, как этот шум, электрические огни и сама энергия, которая питала еще и пару гигантских громкоговорителей, защищают его и даже приободряют, Себ двигался к окраине, туда, где поток велосипедистов и тележек с напитками и сувенирами постепенно иссякал. Он нашел скамейку с видом на море и тяжело опустился на нее.

Высокой белой стеной позади выстроились отели: домики, дома и дворцы, все еще цеплявшиеся за свое викторианское происхождение. Они казались знакомыми, уютными, и это вселяло спокойствие, как чья-то сильная рука, вдруг опустившаяся на его плечо.

Потягивая кофе, Себ позвонил Бекки. Последние события неожиданно выдвинули на первый план один из тех периодов его жизни, когда нужда в компании, интимной близости и привязанности превышала его желание быть в одиночестве. Он совершенно забыл эти ощущения. Там, в садах, он почувствовал не просто вторжение в свой внутренний мир, а угрозу всем своим чувствам и привязанностям.

Пока он неуклюже возился с телефоном, незримая тень наблюдателя продолжала преследовать его, занимая все мысли. Он никак не мог отделаться от чувства, что все еще находится в поле зрения таинственного незнакомца.

У Бекки стоял автоответчик. Прекрасно осознавая, что сможет сказать ей больше, чем обычно, он все же испугался, услышав нотки отчаяния в своем голосе:

– Привет! Это я. Погода просто чудо… но, думаю, она долго не продержится… Так что хотел спросить: как насчет небольшой поездки к морю? В любом случае я был бы очень рад встретиться… Здесь неподалеку, в Бриксхеме, открылся новый рыбный ресторан…

Себ прервал неуверенные попытки уговорить Бекки приехать, так как нечто иное внезапно потребовало его внимания. Фигура в черном стояла у ограждения пирса между лапшечной и рыбной лавкой. Теперь она была ближе.

Все ближе.

Сейчас их разделяло не более ста метров, и это усиливало чувство дискомфорта. За ним следили, и наблюдатель не был игрой воображения.

Записанное на автоответчик послание вновь зазвучало в ухе, предлагая прослушать еще раз, стереть или сохранить его. Он страстно возжелал, чтобы две опции из трех были доступны не только на автоответчике. Внезапно ему захотелось изменить начало своей взрослой жизни, потому что человек, неотрывно глядящий на него с пирса, показался ему до боли знакомым.

Не может быть…

Себ встал, уронив рюкзак и стаканчик с кофе. Два велосипедиста проехали мимо него плечом к плечу, их головы в защитных шлемах напоминали черепа инопланетян.

Себ рысцой пересек дорогу и, проскользнув между двумя припаркованными автомобилями, достиг променада. Ухватился за перила.

Его страх перемежался с непреодолимым любопытством: ему нестерпимо хотелось понять, кем был этот таинственный наблюдатель. Но еще больше Себу было интересно, как тому удалось попасть с береговой линии Гудрингтона на пирс? Он достаточно часто оглядывался назад и точно знал, что его никто не преследовал. Конечно, это могло быть совпадением: два одинаково одетых человека в разных местах одинаково направили на него свой пристальный взгляд. Но Себ был не в том состоянии, не мог даже попытаться убедить себя в этом.

Ища объяснение появлению человека на пирсе, Себ понял, что, судя по всему, тот знал о конечной точке маршрута. Чтобы ждать тебя. И вновь его здравые доводы перекрыло понимание того, что этот незнакомец вполне мог добраться сюда каким-то иным способом, о котором Себ даже не догадывался.

И если это должно было быть воссоединением, – его память начала приотворять некоторые из самых темных дверей сознания. Дверей, которые были давно захлопнуты и наглухо закрыты на два замка.

Внизу, на пляже, кто-то неудачно кинул фрисби. Женщина с огромной татуировкой на голени громко рычала на своего отпрыска. Старушка беседовала со своим супругом. «Но я не хочу, чтобы ты испытывал какое-либо давление…» – сказала она. Чайки кричали, кружась над приливной волной в том месте, где она обрушивалась на песок. И все эти звуки казались такими далекими, будто он слышал их лишь в дневных грезах или отголосках прошлого.

Недоумение и внезапный приступ головокружения заставили Себа прижаться к перилам, чтобы сохранить равновесие. Он буквально физически ощущал нехватку кислорода. Даже испугался, что сила притяжения внезапно исчезла. С надеждой посмотрел на пирс. В каждой черточке его лица была мольба: он просил неведомую фигуру прекратить эту глупую игру в гляделки и отпустить его.

Человек исчез. Он спустился по боковой лестнице, проходящей за пляжными домиками со стороны пирса, или скрылся в толпе, или даже…

Себ не имел понятия.

И вновь, уже гораздо ближе, он услышал звук своего имени. Себастьян.

Он мог допустить, что слово прозвучало в его голове или откуда-то сзади и немного сверху. Карты путало лишь то, что он узнал этот голос. Лицо говорящего даже на мгновение предстало перед ним, прежде чем окончательно растаять.

Разве такое возможно?

Себ огляделся по сторонам и почувствовал, как его взгляд опускается вниз к припаркованным машинам и фигуре человека в черном. Теперь он стоял на дальнем конце лужайки под тенью ели, позади живой изгороди, доходящей ему до пояса, напротив отеля Коннэйр.

Всего несколько секунд назад он стоял на пирсе. Невозможно…

Теперь Себ уже мог угадать очертания бейсболки, длинных мягких волос и густой черной бороды. Само лицо по цвету напоминало сливочный сыр и на вид казалось нездоровым.

Человек поднял длинную руку. Его кисть и запястье были такими же бледными, как и лицо.

Себ неуверенно поплелся через дорогу. Несмотря на то, что от шока у него начал дергаться глаз, все вокруг выглядело обычным. Но мир не был тем же самым. Куда пропал звук? Вероятно, он спит и ходит во сне.

Взвизгнули тормоза. Себ увидел едва сдерживаемое бешенство на пожилом лице за лобовым стеклом, по которому чуть было не прокатился. Как мог, он показал водителю, что глубоко сожалеет о случившемся, и вновь плюхнулся на скамейку, на которой оставил свои вещи.

Мир снова обрел привычные краски и темп. Целая вселенная звуков хлынула, словно вода сквозь плотину, и заполнила его уши.

Скорбный хор чаек над фонарями, на которых они устроили посиделки.

Глухие удары резинового мяча по шоссе, покрытому гудроном.

Хлопок закрывающейся дверцы машины.

Рев мотоцикла на дороге за эспланадой.

Себа била дрожь: ему было так холодно, будто на него вылили ведро воды, а потом вдруг оставили на открытом пространстве под порывами ледяного ветра.

Наблюдатель за живой изгородью исчез.

Глава 3. Кувшин с узким горлом

Еле дыша и с трудом вспоминая подробности своего обратного пути, Себ ввалился в дом.

Даже не подумав снять пальто и ботинки, он ринулся вверх по лестнице и принялся расхаживать по гостиной. Остановился на мгновение, чтобы достать из бара бутылку бренди. Прежде чем начать снова мерить шагами комнату, плеснул немного в стакан. Это противоречило всем законам природы: человек не мог появиться ниоткуда, потом исчезнуть и появиться вновь.

Что это? Опухоль мозга?

У него никогда не болела голова. Он никогда не испытывал головокружения. Он вообще никогда ничем не болел, тем более серьезно. Он всегда был настолько озабочен своим здоровьем, что добровольно платил за регулярное обследование и каждый год сдавал все необходимые анализы.

Слабоумие? Это в пятьдесят-то лет? Хотя вполне возможно. Наверное, нужно сдать еще какой-нибудь анализ. Главное – не искать ничего в «Гугле», иначе его страх рискует превратиться в самую настоящую истерию.

Насколько Себу было известно, многие его родственники по отцовской линии страдали от шизофрении. Кто-то находил у себя ужасные симптомы и верил им. Один из них – кузен, которого он, кажется, не видел с самого детства… Он покончил с собой. Двое других плотно сидели на седативных препаратах: лет двадцать назад, на похоронах деда, они сами рассказывали ему об этом. Ну, вот и он – самый вероятный сценарий дальнейшего развития событий. Прошлое настигло его в виде семейного заболевания.

Он представил себе, как продает жилье и ликвидирует все инвестиционные вложения для того, чтобы оплатить свое длительное пребывание в лечебнице. И еще более жуткое видение ближайшего будущего: сильные психотропные успокоительные как единственное средство на какое-то время оставаться человеком, а затем – заточение в белой палате, невозможность понять, кто он, и постепенное полное угасание рассудка.

Себ принялся рыться в поисках телефона, чтобы позвонить своему врачу. Но внезапно выпрямился.

Воспоминания о человеке на пирсе и о нем же – на мелководье вновь пробудили в его душе самые жуткие подозрения.