Чёрный молот. Красный серп. Книга 2

– И давно вас в плен взяли?

– Да, почитай, как неделя.

– А нас ещё раньше, в соседнем районе.

– Потери огромные, немцы говорят, наши целыми армиями сдаются. Поди знай, брешут или нет.

– Да, а командиров всех постреляли на месте.

– Мы отстреливались, сколько могли. Ну, а потом ну не голыми же руками воевать.

– Начальство наше всё поубегало, а нам кто объяснит, что делать?

– Так нас свои же сапёры на мосту и подорвали.

– А военный завод рвали прямо с людьми. Ох и много же народу покалечило! А потом ещё авиация, будь она неладна, добавила.

– Да неужто свои бомбили?

– Да вот те крест!

– И евреев всех постреляли. И сейчас, говорят, мы для евреев ямы и копаем. Вот тут их и будут кончать.

– А в этих двух засыпанных ямах кто?

– В одной точно евреи, а в другой, говорят, кроме евреев, ещё коммуняк положили.

– Туда им всем и дорога!

– Как бы потом нас самих здесь не кончили.

– Так они завтра-послезавтра хотят начать евреев того, а мы вроде похоронной команды будем.

– А потом что?

– А кто ж его знает, что потом? Может, по домам распустят.

Вскоре перерыв закончился, и все опять разбрелись по своим участкам. Пленные солдаты закончили одну из ям, и их раскидали по двум другим. Они выглядели довольно понурыми и неуверенными. Они прошли настоящие бои и потеряли не только боевых товарищей, но и веру в непобедимость Красной армии. Очень болезненны были для них предательство и бездарность руководства. Некоторые во всеуслышание говорили о вине Сталина за сдачу городов и неспособность дать отпор немецкой армии.

Некоторые не скрывали, что по окончании земляных работ будут проситься к немцам на службу. Всем уже было известно сталинское отношение к попавшим в плен. Семьям своим помочь они уже не могли, оставалось думать о собственном выживании. Кроме как военной службой, молодые ребята, попавшие на фронт прямо со срочной, больше ничем заниматься не умели. Они с завистью смотрели на Василь Денисыча и его помощников в форме. Как оказалось, они были зачислены во вспомогательную полицию. У них были даже ружья, что свидетельствовало о доверии к ним немецких властей.

В конце первого рабочего дня один из арестантов, работавших в одной яме с Лёвчиком, подошёл к Василь Денисычу и стал что-то шептать ему, показывая на Лёвчика. Сердце Лёвчика быстро забилось, по телу пробежал нервный озноб. Ему стало страшно.

Василь Денисыч посмотрел на Лёвчика и что-то ответил арестанту. Тот кивнул головой и вернулся к остальным, грузиться в грузовик. Залезая в машину, Лёвчик, не сводивший глаз с Василь Денисыча, уловил обрывок фразы, сказанной им одному из своих помощников.

– Так и я ж говорю, всё одно через пару дней сюда ляжет. А мне где рабочую силу брать прикажете?

– Да никуда он не денется.

Лёвчик, хоть и не был окончательно уверен, что речь шла о нём, чувствовал себя отвратительно. Смертельная опасность, нависшая над ним, не давала ему покоя. Он мысленно высчитывал все возможные варианты. Можно было спрыгнуть с машины в городе, где-нибудь у проходного двора, и оторваться от возможного преследования. Но куда в таком случае идти? Наверняка по адресу последней прописки за ним пошлют наряд, и он только подставит своих, если они до сих пор вообще ещё находятся дома. Убежать с земляных работ было невозможно. Их всё время контролировали, да и бежать по голой степи можно только до тех пор, пока тебя не догонит пуля. Сбежать из тюрьмы тоже было нельзя, тем более, что на ночь из запирали в камерах. Спрыгнув на ходу, на подъезде к городу, можно было просто переломать себе ноги и быть пристреленным прямо на месте. Лёвчик усиленно обдумывал варианты. Грузовик въехал в город и уже подъезжал к улице Чапаева. Лёвчик стал прикидывать где лучше спрыгнуть, но вокруг было неожиданно много людей в форме. Наверняка они обратят внимание на выпрыгнувшего из машины на ходу человека и начнут стрелять. На самой улице Чапаева тоже было много людей в форме. Колонна евреев уже прошла, но на проезжей части и на мостовой лежали тела. Люди с нашитыми жёлтыми звёздами грузили эти тела на подводу. Хотелось кричать от отчаяния. Возможностей для побега не оставалось. Грузовик въехал на территорию тюрьмы. Заключённым дали води и каши и развели по камерам.

Человек, шептавший Василь Денисычу, оказался с Лёвчиком в одной камере. Было неприятно находиться рядом с тем, кто желал его смерти. Лёвчик постарался отодвинуться от него как можно дальше. Но тот, видимо заметив желание Лёвчика укрыться в дальнем углу камеры, сам начал призывать сокамерников обратить на Лёвчика внимание.

– Ребята, а вы знаете, что в нашей камере есть жидёнок недобитый?

– Ну есть так есть, нам-то что, мы у немцев не служим.

– Как это что? Вы что, хотите, чтоб нас всех из-за него пристрелили?

– Нас-то чего? Мы ж не жиды.

– А-а-а! Труханули! Не боись, братва! Я за вас, ссыкунов, уже проблему решил!

– Ну и как же ты её решил, мил человек?

– А я с Василь Денисычем всё перетёр.

– И что он сказал?

– Крышка жидёнку! Вот скоро его соплеменничков на расстрел привезут, так его вместе с ними и оформят! Так что, жидёнок, хорошо рой, чтоб тебе удобно лежать было!

Камера промолчала. Никто не хотел связываться с Крядовым, человеком, настучавшим на Лёвчика. Всех беспокоила прежде всего собственная судьба. Чего ввязываться в ссору из-за жидёнка, которому всё одно не жить? Так пришьют его завтра или через неделю, какая им разница? А полезешь заступаться, так, глядишь, ещё и самому перепадёт на орехи от новой власти. Разобрались по нарам и начали отходить ко сну. Несколько человек неторопливо переговаривались, обсуждая, что они будут делать по окончании работы в похоронной команде.

– Да меня ж, понимаешь, ни за что взяли. Кто-то донос написал, что я японский шпион. А какой с меня шпион, если я не то что по-японски, а окромя русского, никакого языка не знаю. И что я мог тем шпионам рассказать о нашем заводе? Ну разве только, что у нас на весь завод только два станка нормальных, и те дореволюционные, немецкие. А наши? Разве ж то станки? Недоразумение сплошное, а не станки. Ну вот я так мастеру и сказал. А назавтра взяли меня. Кто, говорят, твои сообщники, с кем ты собирался советской власти вредить?

– А у нас вечеринка по случаю Первого мая. Я выпил и жену парторга на танец пригласил. Вот и танцую с тех пор.

– Ну да, нас тут полную тюрьму шпиёнов и понабивали. Зачем, спрашивается? Кому это надо было?

Камера затихала, только Лёвчик не мог заснуть, его била нервная дрожь. За что его в расход? Что он успел сделать такого этому миру, что он так торопится избавиться от него?

И за что остальных евреев? И почему всегда евреев уничтожают в первую очередь, что бы ни случилось? Он представил себя, стоящего на краю могилы и глядящего в последний раз на солнце и тёплый луг. Ему стало так жалко себя, что слёзы потекли по его лицу. Лёвчик ещё долго прислушивался к звукам затихающей камеры, ему всё мерещилось, что Крядов будет стараться подобраться к нему во сне, чтобы задушить. Но ничего не происходило, камера спала, и даже Крядов похрапывал во сне. Вскоре заснул и Лёвчик. Сны были рваные: то он сам стоял на краю ямы, и солнце жгло ему глаза, и он щурился, то он толкал в яму Крядова, а тот вырывался и жаловался на него Василь Денисычу, а тот посмеиваясь грозил Лёвчику пальцем. То он прыгал с грузовика на улице Чапаева, подворачивал ногу и не мог бежать. На него надвинулся человек в чёрной форме с белой повязкой на рукаве, он схватил его за здоровую ногу и потащил к колонне грустно бредущих евреев. Лёвчик вдруг увидел мамины глаза. Она видела, как его тащил этот детина, и ничего не сказала. Лёвчик хотел крикнуть маме, чтоб она защитила его, но детина сильно дёргал его за ногу. Лёвчик проснулся и рывком сел на нарах. Чья-то рука была на его ноге. Он резко согнул ногу, чтобы избавиться от чужого прикосновения.

– Тихо, паря, не кричи. Утро уже, на работу пора. Опоздаешь, и к стенке поставят, не дожидаясь, пока Василь Денисыч тебе путёвку выпишет.

Лёвчик огляделся. Голова кружилась от резкого пробуждения и страшного сна. Он осмотрелся, в камере уже никого не было, только он и мужчина, который его разбудил. Похоже, что ему и вправду спасли жизнь. Пунктуальные немцы не терпели опозданий.

Мужчина отпустил ногу Лёвчика и вышел. Лёвчик быстро вскочил, натянул ботинки и побежал догонять остальных. Он был последним за кашей. Солдат, работающий на раздаче, уже закрывал котёл, когда Лёвчик подбежал к нему с просящим взглядом, солдат вздохнул и протянул ему миску. Лёвчик отошёл к стене и начал есть. Крядов, заметив, где он расположился, направился к нему и, проходя вплотную, постарался выбить у него из рук тарелку с кашей. Лёвчик моментально среагировал, подняв тарелку, но поскольку Крядов толкнул его, то половина горячей каши опрокинулась на него. Взвыв от ожога, он развернулся к Лёвчику и бросился к нему с кулаками. Лёвчик плеснул ему в лицо оставшейся кашей и ударил ногой в живот. Тут же прозвучал выстрел в воздух!

– Ахтунг! Алес!

Охранник указал на землю Лёвчику и Крядову. Подчиняясь ему, оба легли. Подошедший к ним охранник дважды ударил с размаха сапогом и Лёвчика и Крядова, после чего скомандовал им:

– Форвертс! Арбайтн!

Крядов злобно смотрел на Лёвчика.

– Ну всё, жидяра, тебе конец! Я тебя лично кончу!

Все построились, немцы провели перекличку и дали команду грузиться. Лёвчик поднялся в машину и постарался сесть подальше от Крядова. Машина выехала за пределы тюрьмы и двинулась тем же маршрутом, что и вчера. У входа в гетто стояли четыре грузовика, в которые загоняли пожилых людей. Старики не могли сами подняться в высокий кузов по наклонным доскам, они срывались и падали, каждый раз больно ударяясь. Люди в чёрной одежде вспомогательной полиции подгоняли их пинками и дубинками. Некоторых затаскивали в машины за волосы. У колючей проволоки, ограждавшей гетто от остального мира, столпились те, чьих родных сейчас грузили на машины. Люди кричали и плакали. Несколько полицейских стояли вдоль колючей проволоки и били дубинками по рукам тех, кто слишком сильно налегал. По дороге они обогнали колонну человек на сто семьдесят людей старшего возраста. Они медленно шли.

Лёвчика охватило нехорошее предчувствие. Ему стало жутко. Вскоре грузовик доехал до места работ, и все отправились заканчивать последнюю яму. Голодный Лёвчик, рисовавший себе самые мрачные картины, держался на одном адреналине, работая как заведённый. Вскоре самые страшные ожидания начали сбываться. Одна за другой стали появляться машины, которые он видел у гетто. Они остановились недалеко от ям, но пока никого не сгружали. Два мотоцикла с ручными пулемётами остановились напротив первой ямы, не доезжая до неё восьми метров, и заняли позиции на расстоянии около трёх метров друг от друга. К мотоциклам подошли русскоговорящие полицейские. Пулемётчики стали объяснять им, как управляться с пулемётом. Через несколько минут полицейским дали сделать по несколько пробных очередей и после этого стали выгружать людей. Сначала откинули задний борт у первой машины, положили доски, и по ним стали сходить люди. Полицейские пробовали подгонять их, но старики падали друг на друга и кричали. Происходила задержка. Тогда они кликнули двоих из копавших яму, и те стали сводить стариков. Дело пошло быстрей. Обречённых подводили к яме, за два метра до неё приказывали раздеться. Там же стоял стол, на который клали ценные вещи и драгоценности, если таковые имелись. За этим столом сидел немецкий офицер. Ценности полицаям не доверяли. Люди медленно стаскивали с себя одежду. Полицейские подгоняли их дубинками. Лёвчик только краем глаза видел этих людей.

Вот первые десять человек расположили около ямы, спиной к ней. Две пожилые женщины, не выдержав нервного перенапряжения, осели на землю. Прозвучали две короткие очереди.

– Найн, найн! – Пулемётчик подошёл к стрелявшим полицейским и показал, как правильно добить упавших. Тела первых жертв остались лежать на краю ямы. Подошли два полицая с ломиком и щипцами, проверили убитых на предмет золотых коронок во рту. В этот раз ни у кого золота не оказалось. Полицейские попробовали столкнуть тела, пиная их ногами. Тела оказались тяжелее, чем они предполагали, к тому же кровь пачкала сапоги. Подошёл Василь Денисыч.

– Да шо вы мучаетесь? Давайте сюда двоих, пусть скидывают.

Вновь вызвали двоих из копающих яму. Полицейские теперь могли заняться более чистой работой. Они, орудуя дубинками, готовили вторую партию. Ещё одного человека вызвали сортировать вещи. Женские складывались отдельно, мужские отдельно. Следующая десятка заняла места. Несколько очередей из пулемёта, и полицейские удовлетворённо смотрели на результат своего труда.

– Василь Денисыч, зацени работу!

– Хорошо пулемётики работают! Так бы и стрелял!

– Смотри, Софрон, бабке той голову напрочь разнесло!

– Ну да! Шо твой кавун!

У одного расстрелянного вырвали зуб с золотой коронкой, и тела столкнули в яму, на место казни стали проходить новые жертвы.

В это время к Василь Денисычу подошёл один из пожилых евреев и о чём-то его спросил. Василь Денисыч удивлённо посмотрел на выжившего из ума старика. Он сделал жест, из которого следовало, что ничего старик не получит, он должен убраться к яме и дожидаться своей очереди. Но старик не отставал. Василь Денисыч снял с плеча винтовку и передёрнул затвор. Он навёл её прямо старику в лицо, но за стариком стояли немцы, и поэтому он не смог выстрелить. Этот чёртов старый жид просто издевался над ним. Он взглянул на него и упёрся взглядом в спокойное лицо, на котором ветерок трепал длинную бороду. Василь Денисыч замахнулся на старика прикладом. Тот стоял, не пошевелившись. Один из офицеров вмешался в происходящее, не дав ударить старика.

– Найн! Не надо бить, – с трудом выговаривая русские слова, движением руки он остановил Василь Денисыча. – Что хотшет этот шелъовьек?

– Да понимаете, герр офицер, он хочет читать молитву по убитым.

– Он верить в бога?

– Ну да, герр офицер. Сейчас мы его к богу прямиком и отправим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.