Отбившись рюкзаком, Пашка пробрался к дверям, но замок, как назло, заело. Зная строптивый характер петуха, он ретировался, вскарабкавшись по лестнице на дровяник, и стал ждать, когда драчун уйдет. Ждать пришлось долго. Сотовый разрядился, и он, достав альбом и карандаш, начал рисовать птицу. Получилось неплохо, но, главное, Пашке понравилось переносить на бумагу свои чувства и мироощущение. Петух получился забавный, как из сказки: «Несу косу на плечи, хочу лису посечи».

И вот заканчивается седьмой класс, а Пашка уже – настоящий художник. Какое-нибудь мероприятие в школе или праздник – девочки из класса сразу бегут к нему, чтобы он оформил плакат на подходящую тему. Однажды нарисовал статую «Родина-мать зовет!» на День Победы, так все только и охали, как точно и правдоподобно получилось. И действительно, как только у него оказывались в руках карандаш и листок бумаги, он творил чудеса.

Но больше всего Пашке нравилось рисовать коней. Всяких разных: с крыльями и львиными головами, больших и маленьких, смешных и статных – например как русские тяжеловозы. При любом удобном случае Пашка выуживал разные истории про коней – счастливые и трогательные, а повесть «Внук Тальони» которую случайно нашел на крыше бани, прочел от корки до корки на два раза.

Пашка – не под стать ровесникам – любил читать и каждую историю переживал как собственную.

А недавно на его столе появилась старенькая потрепанная книжица «Легенды Алтайских гор» принесенная матерью с работы. Пашка увлекся ею так, что по ночам ему даже начали сниться диковинные сны. То он Хан Теле с золотым мечом, то богатырь Сартакпай, с косою до земли, но один сон повторялся намного чаще:

…Пашка стоит на вершине горы и всматривается вниз, взглядом ища пасеку дяди Антона, которая расположена неподалеку от подножия предгорной вершины. Вокруг темно, и Пашка боится потеряться. Он пытается кричать, но крик его тонет в ночи. Вдруг земля начинает трястись, сыплются камни и из скалы появляется богатырь (Пашка сразу определяет в нем Бабыргана). Он ведет за собой коня – скакун тот как ночное небо с яркими звездами по всему туловищу да с черными пронзительными глазами.

Бабырган улыбается:

– Не бойся! Вот тебе мой конь! Садись, он тебя довезет до пасеки! И смотри, следи за ним! Это самый лучший конь! На нем я догнал красавицу Катунь! Он никогда меня не подводил!

Пашка садится на коня, и жеребец, взвившись вверх, мчится по звездному небу. Они спускаются на землю, и Пашка с удивлением узнает поле неподалеку от дома…

На этом сон заканчивался. Пашка просыпался и долго лежал с открытыми глазами и наполнялся уверенностью, – звездного коня он скоро увидит снова…

И теперь, поле позади их огорода, тянуло как никогда.

Сегодня снова приснился этот конь – как классно лететь на нем по ночному небу, аж мурашки продирают до пяток!

Пока мать и отчим спят, Пашка прокравшись по дому, выбежал во двор, прыгнул на велосипед, и помчался к реке встречать табун, который выпускают с расположенной неподалеку конефермы- а вдруг он снова встретит того самого коня…

Поднявшись от Катуни, густой туман заполнил луговые закутки, затянул белой дымкой поле на окраине поселка и прикрыл хаос весеннего половодья – затопленные талой водой острова и прибрежные кустарники.

В утренней тиши первые лучи солнца только начали разбивать непроглядную густую завесу, через которую ничего не видно.

Пашка размещается у старой коряжистой ивы и ждет, когда вдалеке забренькает ботало, табун лошадей появится из густого тумана и сонно потянется к водопою.

За белой пеленой раздается отдаленное фырканье, топот копыт, ржание и появляются кони. Пашка всматривается в табун пристально – может, произошло чудо и появиться тот самый конь, на котором он летает во сне. Но чудо не свершилось – рыжий жеребец щиплет траву, трясет белой гривой, машет такого же цвета хвостом, отгоняя от себя надоедливого гнуса.

Конь останавливается в метрах двадцати от Пашки, тревожно ржет, предупреждая косяк о присутствии незнакомца; но вдруг любопытный жеребенок приближается к Пашке совсем близко, обнюхивает его, осмелившись, прижав уши, проводит губами по густой шевелюре. От него пахнет конюшней и парным молоком. Пашка протягивает к нему руку, хочет погладить, но жеребенок пугается и вздрогнув на мгновение застыв срывается с места озорно взбрыкивая задними копытами, исчезает в тумане. Жеребец взглянув на Пашку отвернулся и повел табун в другую сторону.

– Пашка! Твою налево! Домой дуй! – раздался голос отчима дяди Сани, вышедшего во двор. – Мать зовет! В школу опоздаете!

Разгоняя отставших лошадей, мальчишка возвращается домой. Ему еще вести сестру и брата в школу.

Юлька и Сеня погодки. Сеня ходит во второй класс, а Юлька в первый.

Пашка забежал в комнату, быстренько надел свитер и брюки, схватил рюкзак и, остановившись на мгновение, осмотрел комнату – ничего ли не забыл?

Удостоверившись, что все положено, на ходу выпил стакан молока.

– А тебя не стошнит? – спросила Юлька.

– Нет! У меня желудок крепкий! – ответил Пашка и подтолкнул брата и сестру к дверям. – Ну, чего как черепахи! Живей, мелюзга!

Как обычно опоздав, на пять минут, залетел в класс.

– Заходи-заходи, Кочергин! – говорит новая учительница по русскому языку и литературе Елена Александровна, недавно устроившаяся в школу и уже привыкшая к его опозданиям. – Что на этот раз?

Пашка садится на свое место, опускает голову – врать сегодня неохота. И замечая заляпанные лошадиным пометом кроссовки, прячет их под парту.

– Да он опять своих коней ходил смотреть! – вместо него ответил соседский увалень Витька Соломатин, которому Пашка безрассудно рассказал про сон и теперь Витька посмеивается над ним.

У Витьки мать работает директором магазина в городе. Витька у нее единственный сынок и потому разбалованный до несусветной лени. Недавно она купила ему дорогую приставку, и Витька не выходит из дома, а все режется в свой «Плейстейшен».

Запулив в Пашку жвачку, Соломатин смееться: – Он же у нас любитель прекрасного! Вы не чувствуете, как пахнет?! – добавил Витька, заметив Пашкину запачканную обувь.

В классе раздались смешки.

– Тише! – прервала всех учительница. – Ну, Кочергин, каких коней ты ходишь смотреть?

Но Пашка молчит. Он понимает, если начнет сейчас рассказывать, то из его повествования сделают посмешище.

– Зовите его Пикассо, может на это откликнется!? – не унимался Витька.

– Не хочешь говорить?! Тогда тебе персональное задание: написать про коня сочинение! – сказала Елена Александровна. – А теперь продолжим урок…

Местные мальчишки над Пашкой частенько подсмеивались, но все равно звали поиграть в футбол. Его поначалу ставили на ворота. Вратарь из него вышел не ахти какой – атака идет, а он на птичку пеструю засмотрится и пропустит гол, да еще промеж ног.

Андрюха, одноклассник, злился:

– Юбку у матери возьми! В следующий раз наденешь!

Кто-то из мальчишек подтрунивал:

– Чего вы хотите! Он натюрморт присматривал! Ха-ха!

Но Пашка не обращал на все это внимания, понимая свою некую бедовость.

* * *

Дом их стоял на дальней улице, расположенной ближе к оврагам. Этот район в поселке называли Свалка – одно время под овраг валили всяческий мусор. Потом опомнились, воткнули табличку «Свалка запрещена! Штраф 1000 рублей».

Мусор валить перестали, место сие затянуло двухметровой крапивой, и клёном, но время от времени местные мужички откапывали какую-нибудь железяку и отвозили ее на металлоприемку, чтобы немного разжиться деньгами.

Мать Пашки Вера, на вид ей было чуть за сорок, трудилась в местном продуктовом магазине продавщицей по графику: неделю работа – неделю отдых.

Отчим дядя Саня худощавый и жилистый, как веревка, работал у местного фермера на КамАЗе. Единственная беда отчима – он время от времени уходил в длительные загулы. Вера сошлась с ним, когда сыну было пять лет. Через год у Пашки появился братик Сеня, а еще через год – сестренка Юлька, с которыми он теперь зачастую нянчился.

Когда Вера работала, с детьми сидела родительница дяди Сани – бабка Зина – злая, вредная старуха, гонявшая Пашку по всякому поводу.

То ей надо палас пропылесосить, то полы помыть, за хлебом сходить в магазин. И Пашка первое время слушался, а потом ловил момент, как бы слинять из дома.

Бабка Зина злилась на Пашку и называла обидным словом «недотепыш».

И мать, и дядя Саня возвращались с работы поздно вечером, поэтому уроки Сеньке и Юльке помогал делать Пашка.

Юлька была смышленее брата и все схватывала на лету. А полненький Сенька к учебе сильно не тянулся и, когда пошел во второй класс, за лето позабыл все буквы и разучился читать. И Пашке пришлось с ним заново учить алфавит.

Зато в телефонах разбирались лучше него.

Все бы ничего, но в семье дружно жили от и до дяди Саниных загулов. А когда они начинались, все шло в тартарары. На весь поселок было слышно, что дядя Саня загулял. Вера начинала с мужем ругаться, а он терпеть не мог, когда в чем-то упрекали, и «поддавал» еще больше. И тогда доходило и до битья посуды, и до летания сковородок.

В «загульные» дни детей уводили к бабке Зине. Но так как Пашка категорично отказался ночевать у злой бабки, то летом ночевал в предбаннике, а когда становилось холодно, приходил к материной подруге тете Ире, у той росли два сына: Андрюха – Пашкин друг и Вовка, который на четыре года его младше. Подруга по бабьей солидарности шла навстречу, а Вера же выбивала дурь из своего мужика.

Это могло длиться несколько дней. Потом, когда дядя Саня выходил из «шторма» они с Верой прибирались в доме, скрывали следы разборок и забирали детей домой. Иногда, когда дело доходило до серьезных баталий, к ним приезжал материн брат дядя Антон, живший в Шульгином Логе. И тогда отчим сразу притихал.

– Все, Антоха, ухожу в штиль! – говорил дядя Саня и заваливался на диван, укрываясь одеялом. – С этого дня, считайте, я другой человек!

Вериного брата он уважал, но больше боялся. С Антоном раз была у них стычка, когда дядя Саня хотел показать свой гонор. Он служил в морской пехоте и этим всегда козырял. Мать в тот день не выдержала, позвонила брату и тихо сидела, ожидая Антона. При виде шурина отчим вскипел:

– Чего приехал! Хозяин здесь я! Сами разберемся!

Тогда Антон попросил его выйти за баню.

Вернулись по отдельности, отчим с хорошей ссадиной на ребрах и щеке, но после этого он, когда напивался, ни разу не тронул мать – даже пальцем, и когда видел Антона, «снижал обороты».

Пашка давно приучился к самостоятельности.

С первого класса матери было не до него. Родился Сенька, да вдобавок она еще забеременела Юлькой, поэтому, приходя домой, Пашка хозяйничал: делал уроки, прибирал в доме, задавал курам пшеницы и засыпал, не дождавшись материного внимания. Вера, застав сына спящим, иногда за столом, иногда где-то в игрушках, просила мужа перенести его на кровать, ложилась рядом и долгое время слушала его дыхание, рассматривая черты лица мальчишки. Да, он похож на своего отца, погибшего в автокатастрофе, когда сыну был годик.

Все это не могло отразиться на парнишке, и Пашка в тринадцать казался старше своих лет. Может, оттого в выражении его лица много серьезности.

Очередной загул отчима долго не заставил себя ждать. Несколько дней пришлось ночевать у тете Веры.

– Здрасьте! – заходя в дом, Пашка поздоровался с родителями. Малышню уже забрали от бабки Зины, и они смотрели мультики в своей комнате.

Дядя Саня, лежа ничком на диване, с мокрым полотенцем на голове, простонал что-то в ответ. Перед ним стояла банка огуречного рассола.

– Сынок, заходи! – встретила его мать. По лицу было видно, что она отчитывала дядю Саню.

– Что на этот раз? – спросил Пашка у матери.

– А, ну его! – Вера, обессилено махнула рукой. У нее уже не осталось сил бороться с мужем. – Дубленку, в прошлом году которую покупал, сдал. Как там тетя Ира? – спросила она, хозяйничая на кухне.

– Тебе привет передавала! – ответил Пашка, проходя в свою комнату. – Опять просила, чтобы я ей белую иномарку нарисовал. Говорит, визуализация! Повесит, говорит, на стенку и будет смотреть и думать. Может, быстрей купит…

– Куда им! Серега с вахты приезжает, они, то шмоток ненужных накупят, то проедят.

– Слушай, может, нам тоже купить белую иномарку? – дядя Саня встал с дивана и подошел к умывальнику.

Так было всегда – пропившись, он сразу строил грандиозные планы. То летнюю кухню собирался построить, то, как сегодня, машину купить. Но до исполнения почему-то не доходило. То денег не хватало, то появлялись другие планы.

– Нам?! – удивленно переспросила Вера. – Куда там, ты больше пропиваешь!

– Ну, хорош! Заладила! Кредит возьмем!

– А много надо?! – Вера вроде бы и противилась, но в то же время в голосе чувствовалось согласие.

– Всего-то пустяк, двести тысяч! Я даже знаю, где дадут без поручителей! Будем ездить, отдыхать!

– Паш, в Горный хочешь съездить? – спросила мать, но не дождавшись ответа, зашла в комнату к сыну. – Иди поешь, я блинов напекла.

Пашка сидел за столом и рисовал.

Вера подошла сзади и заглянула за плечо. С листа бумаги на нее смотрел конь с глубокими пронзительными глазами. А рядом, держа коня под уздцы, стоял средневековый воин.

– Кто это? – спросила Вера, потрепав сына по голове.

– Это богатырь Бабырган! А это его конь! Последнее время мне снится!

– Когда кони снятся, это хорошо! Ты слышал? Летом в Горный Алтай поедем! Отец вон обещает нас свозить! Сказал, пить бросает, на машину будет копить!

Пашка невнятно буркнул в ответ и продолжил рисовать.

Конечно, он слышал и про Горный Алтай, и как отчим решил взять машину.

«А на скутер всего-то надо двадцать», – подумал Пашка.

Пять у него есть – скопил за год, но на них он хотел купить мольберт, холст и попробовать рисовать красками. Но, если на то пошло, можно и их потратить. Но мать, видно, забыла про свое обещание – она тогда ответила ему: «Рассчитаюсь за стиралку, а там видно будет». За стиралку она рассчиталась, а про скутер забыла.

Суббота проходила в штатном режиме. Топили старенькую баньку. Отчим все пытался из бани сделать «конфетку», но то денег не хватало, то еще дела появлялись. Хотя пол давно пора было менять, да и котел дышал на ладан.

Пашка нет – нет, да чувствовал, как мать в последнее время совсем от него отдалилась, разрываясь между дядей Саней, младшими братом и сестрой да работой. Он и не помнил, когда она последний раз интересовалась, как у него дела в школе или сделал он уроки или нет.

Вера в этой жизненной суматохе – работа, семья и снова работа – совсем закружилась. Она-то и не помнила толком, когда последний раз отдыхала – все бегом да бегом, в погоне за этой несчастной зарплатой в восемнадцать тысяч, которой и хватало ровно на полмесяца. Вера бралась за любые подработки – полы помыть или напарницу подменить, никогда не отказывалась. Про детей думала: обуты, одеты, не голодные, что еще нужно. Остальное подождет до лучших времен. А где эти лучшие времена?

Отчиму вообще не до Пашки. Когда не пьет, с утра до вечера за рулем. Скажет сухо, когда надо что-то сделать – дрова перетаскать или управиться по хозяйству.

Лишь после своих гулянок он иногда звал Пашку посидеть во дворе у дровяника и безбожно клялся бросить пить.

– Что я, Паха, не понимаю, что ли?! Сам себе враг! – говорил дядя Саня. – Но с этого дня – новая жизнь! Ни капли… ей-богу! Буду копить тебе на новый телефон, а то вон ходишь со старым, экран, смотрю, разбит!

Пашка сидел и смотрел, как отчима лихорадит. Ему становилось его жалко. И каждый раз он верил дяде Сане – верил, что его срывы закончатся, и они заживут дружно. После этих обещаний как-то становилось спокойней, и Пашка уже не хмурился, радуясь больше за мать, чем за себя.

Что касается Андрюхи, он, хотя и дружил с Пашкой, больше возился с другими мальчишками. У кого появится что-то интересное, к тому и переметался. Одно время у Сашки Варламова был частым гостем – тому настольный хоккей купили, и они бились с ним с утра до ночи.

Последнее время с Витькой Соломатиным в приставку режутся, пока родители на работе. И в классе теперь не разлей вода…

С наступлением весны, стало больше мест, где можно спрятаться. За скособочившимся заборчиком из горбыля у края оврага лежало огромное бревно, на котором Пашка любил посидеть в одиночестве, помечтать.

Одним из апрельских вечеров, взяв с собой бумагу и карандаши, Пашка уединился за огородами, устав от суеты в доме.

С высоты видно слева раскинувшееся озеро, берег которого застроен элитными коттеджами. Их жители летом по озеру носятся на водных квадроциклах и неспешно, словно прогуливаясь по парку, плывут на плоских досках.

Но сегодня Пашка в ту сторону даже не смотрит, взгляд его направлен на поле.

Отсюда видна протока Катуни, берег которой окаймлен ивняком и кустами облепихи. Дальше, за непролазными, разбросанными по руслу реки островками заходит солнце.

В лучах багряного заката, пробивающегося сквозь частокол деревьев, по огромному полю без присмотра бродят кони. Беспокойно ржут, щиплют еще пожухлую прошлогоднюю траву, с которой недавно только сошел снег; размеренно переходят с места на место, двигаясь вдоль пологого пригорка.

Это лошади местной конефермы «Катунь».

Стригунок черной масти – на длинных непослушных ногах, иногда заплетающихся друг о дружку, неуклюже тыкался в вымя кобылы, прижимал свой черный кудрявый хвостик и, устав стоять, падал. И снова вставал, и бежал за матерью, втыкаясь в нее и постоянно путаясь перед ногами.

Это рассмешило Пашку и он решил его срисовать. Только взял в руки карандаш, как раздался короткий посвист, и из-за стога сена показалась рыжая голова.

– Ты чего здесь? – удивился Пашка. – Чего не у Витька?

– А ну его! – Андрюха состроил недовольную мину. – Обвинил меня, что я джойстик сломал! Сам кнопки жал, что есть дури, а теперь крайних ищет! Я чего пришел: дядь Коля звонил, просил коней подогнать. Сказал, по сотке даст! И дело для нас есть! Айда, сходим!

Спустились в поле. Андрюха, замахав руками, подогнал отбившегося полугодовалого жеребенка, зайдя со стороны реки, направил табун по полю, вдоль крутого косогора. Пашка шел со стороны бугра. Километра через три косогор стал положе. Лошади хорошо знали дорогу и охотно шли к вечерней кормежке. Загнали табун на бугор и направили его по окраине к ферме.

Дядя Коля – высокий, прихрамывающий на одну ногу, похожий чем-то на жердь мужик с уставшим, но самым добрым взглядом. Лицо его морщинистое уже успело загореть на ярком весеннем солнышке и приобрести бронзовый оттенок. Из-под засаленной вязаной шапки торчали седые волосы. В поселке дядю Колю так и звали – Копна. Жил он вдвоем с женой Людмилой Павловной, работающей завучем в школе. Детей у них не было, и дядя Коля всю свою любовь посвящал лошадям и много времени проводил в конюшнях.

Поселковские женщины поговаривали – мол, у него где-то в Мурманске живет взрослый сын от первой жены. Служит на подлодке и приезжает очень редко.

Дядя Коля на местной конеферме незаменимый человек. Он и за ветврача, и за конюха, и за завхоза. Смотришь ни свет, ни заря, а он уже на работе, обходит конюшни.

– Директриса только его и слушается. Советуется с ним, понял? Говорят, жеребцов и маток для конезавода он отбирает! – рассказывал по дороге о нем Андрюха.

Дядя Коля закрыл загон за лошадьми и отдал пацанам по сотке, потрепал их по головам:

– Чтоб без вас делал! Домой придете – осмотрите себя! Клещей, говорят, уйма нынче!

Дядя Коля присел на скамейку. Остановив на мгновение взгляд на начинающем скрываться за линией горизонта солнце, сказал:

– Заморозки еще будут! – определил он по какой-то примете и повернувшись к мальчишкам, спросил:

– Рассказывайте, как дела? Знаю, Павел-то по математике отличился. За контрольную вчера тройку схлопотал! Павловна сказала. Ты давай учи, в люди выбивайся!

Дядя Коля помолчал. Затем продолжил:

– Кстати, сегодня с директрисой разговаривал. Она на лето ставку пастуха подтвердила. Выделяет на нее шестнадцать тысяч. Так что, ребятки, вам работа на лето наклеилась! С первого мая начнете. Я уже договорился!

– А как же школа? – спросил Андрюха.

– Ну, а чего школа! Не куда от вас не денется! Первое время будете с учебы приходить и пасти. Травы пока все равно мало. К десяти выпускать будем. Часика три побродят, а там вы подхватите. Стригунков нынче много. Боимся, мало ли что!

По дороге домой Пашка краем уха слушал тараторившего Андрюху, радовавшегося подработке, а сам прикидывал: если все пойдет хорошо, то в августе купит себе скутер.

По слухам, ходившим в поселке, дела на конеферме были не ахти какими. Перехватив преемственность от гремевшего на всю страну племенного хозяйства (от которого осталась одно название да стела свинарке на Чуйском тракте) и определив одно направление – разведение орловского рысака – конезавод выстоял в сложные девяностые.

Но дальше с каждым годом становилось все хуже – спонсоров все меньше и вообще местным жителям приходилось гадать – на что существует конеферма. Сначала часто слышалось слово реорганизация. А в последнее время и вовсе все запуталось, и не понятно стало, какое отношение имеет к предприятию толстая тетка в джинсах, с одутловатым отечным лицом, прикрывающая маленькие глазки большими солнцезащитными очками, приезжающая из города, на маленькой красной « Тойоте».

Выяснилось – прежние владельцы продали предприятие – появился новый учредитель – юридическое лицо, зарегистрированное в Республике Башкортостан. – а эта женщина, новая директриса которую звали Эльвира Павловна.

Каким образом Эльвира Павловна стала директором конефермы, оставалось только предполагать – к лошадям она точно не имела никакого отношения. Но как – только появилась на конеферме, сразу начала наводить свои порядки и чуть не в первый день поспорив о чем-то с дядей Колей, сама призналась:

– Я, как вы выразились, может быть, и не знаю с какой стороны к кобыле подойти, но управляющий менеджер из меня толковый! Я раньше в городе заведовала, федеральной сетью магазинов женского белья! Понятно!

– Все нам понятно! – сказал ей дядя Коля, а уже вечером в сторожке делился за партией домино с конюхом Валеркой:

– Они лучше ни чего не могли придумать, как специалиста по женским труселям к нам прислать!?

Валерка ухмылялся, показывая свой щербатый рот:

– Не говори! Они бы хоть в пачпорт смотрели перед тем как на работу брать! Хозяева что хотят то и воротят!

Коневод как выразился Валерка « эти перетрубации» терпел, говоря:

– Они пускай там хоть на голове стоят, лишь бы коней не трогали! Почему не поймут – чтобы хозяйство прибыль приносило, нужно к делу серьезно подходить! Потерпеть, не все сразу дается! А не так – взялся – попробовал, а не пошло, так скинул и рад, что хоть свое вернул.

Имел право так говорить дядя Коля, – болела душа у него за любимое дело.

На счету коневода это был, уже третий директор. Но Эльвира Павловна ничего нового не привнесла за исключением стойкого аромата от ее духов. Через пару месяцев директриса, доверилась коневоду всецело, убедившись в его компетентности.

За советом к коневоду частенько наведывался и его давнишний знакомый Егор Савельевич Тарасов – «крепкий» фермер из села Алтайское.

Егору Савельевичу на вид лет пятьдесят пять, невысокий, с небольшим животом, широким лицом, открытым взглядом серо-голубых глаз.

Приехал он накануне, весь какой-то взъерошенный, с горящим взглядом.

– Нужен твой свежий взгляд. Садись, прокатимся! – пригласил он дядю Колю.

У Егора Савельевича с коневодом дружеские отношения. Они ездят в месте на рыбалку, да и в основном благодаря дяде Коле у Савельевича возникло новое увлечение – конные бега.

По напутствию коневода Егор Савельевич, начал постигать тонкости непростого дела – купил орловского рысака по кличке Фаворит за хорошие деньги и отдал его в село Новотырышкино опытному мастеру-наезднику Фролову. Фролов сам давно уже не выступал, зато у него подрастала плеяда талантливых учеников. Внук его Артем недавно на Новосибирском ипподроме занял как раз с Фаворитом призовое место. Конечно же, Егор Савельевич, воодушевленный такими успехами, теперь строил грандиозные планы.

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3