Простые истории

Дарья Манакова

Простые истории

Часть 1. Маг внутри

Жил-был человек с красивой пуговицей в форме не то штурвала корабля, не то полотна с древними рунами, написанными по кругу. Он вёл пиратскую жизнь: бороздил моря и океаны в поисках пищи и быстрой наживы. Воровал с соседних кораблей припасы, а на берегах его звали Хваленым Ролли, но настоящего имени, кажется, не знал никто, даже он сам. Хвалили его за многое: за быстроту рук, что ловко выхватывали монеты из карманов собеседников; за хитрые речи, что словно гипнозом заговаривали уши прохожих; да за милый вид, из-за которого ему прощали первое и второе.

Хваленый Ролли не был глуп, и был очень богат, но не золотом, а душой. Поговаривали, он знал смысл жизни, а потому всю её проводил со смехом и катаясь на волнах. Говорил, шум прибоя его успокаивал, ведь он означал, что начинается новое плавание. Ролли отвязывал корабль, громко победно кричал и пускался в путь, в поисках приключений. А их у него было, надо признать, не мало.

Все любили Ролли, даже русалки. Он спас однажды одну из них, и с тех пор, говорят, они души в нем не чают. Приглашают в гости каждый раз, что он проплывает мимо, и по-настоящему расстраиваются от его отказов. Все хотели забрать Хваленого Ролли к себе домой, да он не хотел, он не искал дома, даже чужого. Он искал приключений, и каждый раз их находил.

Я встретил его на восьмом круге по большому морю, что теперь зовут океаном. Я плавал и на юг, и на север, но не мог отыскать то, что было пророчено судьбой, а именно, таинственного древнего мага. Ведунья сказала, не найти мне покоя на этой земле, пока я его не отыщу. Сбежав с суши на море, я объездил разные берега, и везде, словно глупец, спрашивал: вы не знаете таинственного мага? А что оставалось делать, ведь это все, что у меня есть. Юная светлая Алессандра на южном острове, где все ходят босые, тайно шептала мне имя Хваленого Ролли, ведь он прекрасен во всем, а, стало быть, и в таинственном колдовстве.

Ролли нашёлся не сразу. Земляне не врали: он быстр как ветер, резок как надвигающийся шторм, и непредсказуем как песни луны. Их слышат русалки, от чего им часто уносит головы, но это уже другая история.

Я ездил по следам Ролли не год и не два, и стоило только мне потеряться, сбиться с привычного курса, как я тут же увидел его корабль: яркий, могучий, с крупным блестящим штурвалом, сияющим с его пуговицы. Мне он сразу понравился своей простотой.

Ролли принял меня как себя: с распростертыми объятиями, горячем чаем на самом носу морского судна, с брызгами освежающего океана, с запахом сладкого пота, что бывает у путешественников, с длинными багровыми от солнца усами и янтарными волшебными глазами, сияющими от радости и волшебства. Я знал: таинственный маг – это точно он, и оказаться здесь – моя судьба. Надо сказать, я не ошибся. Но только на половину.

Мы долго болтали, пока совсем не стемнело, и русалки не утащили солнце за горизонт, на самое дно. Он предложил мне остаться на его корабле, и я не мог отказать. Горели свечи, пахло морскими консервами, и мне казалось, я счастлив, а ведь именно это я искал, обращаясь к ведунье.

Хваленый Ролли оказался еще лучше, чем я его себе представлял. Такой холёный, загорелый, пышущий жизнью, он с безграничным добром относился к каждому существу, и ему можно было простить все: украденную мелочь из моих пыльных карманов, выдуманные истории, что из его уст звучали как настоящие (а вдруг?), все обещания, которые он раздавал. Хотелось верить в то, что он и правда видит столько, сколько говорит, и возьмёт меня с собой туда, куда пожелает. Поддавшись порыву чувств, я рассказал ему про себя все. Он внимательно слушал с огромной понимающей улыбкой, задавал вопросы, грустил, где нужно, и смеялся ровно в том месте, где я шутил. А потом вдруг резко стал гораздо серьезнее, когда я дошёл до момента нашей встречи. И печально сказал, что я совсем заблудился. Ведь он совсем не маг, и уж тем более, не тот самый таинственный маг, которого я искал.

Радость предвкушения сняло с меня как волной отрезвления. Мы замолчали, прислушавшись к шуму волн. Они печально шипели в такт повисшей в воздухе разбитой надежды. Оба мы знали, что совместное путешествие не состоится, и оба готовились прощаться друг с другом, как только настанет рассвет. Он долил мне во влажную кружку кисловатого пива и блеснул в холодном свете луны своей красивой пуговицей, что отражала морскую гладь. И если в свете солнца она издалека светила ярким штурвалом могучего корабля, то ночью узор её походил на полотно, исписанное по кругу причудливыми узорами, словно древними рунами.

«Ролли, скажи мне, а что написано у тебя на пуговице?», – я бережно попросил его, когда тот наклонился долить мне напитка.

«Здесь написано: ‘маг внутри’», он многозначительно глянул мне прямо в глаза. Я увидел в его янтарях блеск игривого мальчика, который застукал меня за чем-то, что хочется скрыть.

«Это значит, – я не верил своим ушам, – это значит, что маг – внутри меня? Это значит, я искал самого себя?»

«Не глупи, мой юный друг, – он издевательски-нежно потрепал меня за волосы, – это значит, что ты можешь дотронуться до моего волшебного артефакта, и узнать, что будет дальше. Не многим разрешено носить на людях талисманы древностей. Но я ведь Хваленый Ролли, мне многое прощают». Ролли улыбался очень искренне и обаятельно, и я даже не чувствовал злости, хотя понимал, что она должна была где-то там проскочить. Повоевав с самим собой, я все же протянул руку к светящейся медной пуговице, боясь, что Ролли шутит, и дёрнется в последний момент, больно и по-мальчишески схватив меня за нос. Но он не отводил от меня взгляда и ждал, будто знал, что случится дальше. Я дотронулся до артефакта и ощутил тепло, разливающееся по моему продрогшему телу. Оно заполняло меня до самых краев медленно и гладко, словно мёд. Я с торжеством наблюдал, как исчезаю, зная, что это ещё не конец.

Апельсиновая корка

Долгий наваристый кофе получается очень чёрным и обжигающе-горьким. Его приятно пить под луной, когда та приливами и отливами настраивает трапезу на новый лад. Ночью и только ночью древним людям приносят поднос со сладкими апельсинами и острыми как бритва ножами, которыми так удобно разделять круглые цитрусы на почти равные полумесяцы. В растущую Луну дольку берут правой рукой, а в убывающую – левой, чтобы отдать дать уважения то выпирающей части букве «р», а то «с», а то есть, форме месяца на темно-синем и звездном небе. Что приходилось делать древним людям в полнолуние и затмение – оставалось загадкой, пока не случилась одна история, которая и пролила свет на особое событие, что происходило ночью с кофе и апельсиновой коркой в руке.

Жила-была девушка по прозвищу Серебряная Хельга с прозрачной сияющей кожей, золотисто-зелёными глазами и дерзким нравом. Ногти ее всегда были длинными, а волосы, как вы могли догадаться… Обычные русые волосы. С холодным отливом на солнце и тёплым под яркой луной. Она ела шоколад руками, облизывая персиковые пальцы, украшенные серебром. Ах да, Хельга носила только серебряные украшения, от чего и получила однажды такое прозвище. Ее любили и пылко желали и мужчины, и женщины, а она любила исключительно шоколад до того самого дня, когда впервые попробовала горький наваристый кофе с апельсиновой коркой в чашке. Говорят, девушка с криками и песней взлетела в воздух и пылала белым огнём, но я этого не видел, и предпочитаю думать, что обняв кружку с напитком и соединив все пальцы вместе, солнце отражалось от серебряных колец Хельги с новой силой, не виданной ранее жителям ее небольшой, но богатой деревни.

Я познакомился с Хельгой во время своего третьего длинного плавания. Моя команда и я сильно исхудали от голода и жажды, и корабль Серебряной Хельги сиял для нас спасительным маяком в огромном море. Они быстро приняли к себе, накормили, напоили пивом из серебряных кубков (или они только выглядели как серебро?) и начали провожать, но я не сдержался и завязал разговор с Хельгой, что, по виду, сильно спешила. Она потирала пальцы как сытая муха, подставляя солнцу свои украшения, и долго сопротивлялась нашему разговору, но в итоге сдалась. Мы сели в каюте внутри корабля. Нас легко качало на волнах, и я подумал о том, что самое глупое, что я могу сделать, это влюбиться в беспечную путешественницу, которую вижу впервые в жизни.

Хельга почти не интересовалась моим путешествием, зато много болтала о своем, было видно, что ей такое длинное плавание даётся не просто. Кажется, она вообще не привыкла к долгой качке и морским существам. Но стоило только ей заговорить о кофе и апельсиновой корке, как глаза ее засияли ярче Луны, и я почти поверил, что она и правда могла петь песни и гореть белым пламенем от восторга. Хельга улыбалась, трогала лицо руками, описывала неведомый мне вкус словами, что мне незнакомы, и все, что я мог, это разглядывать ее бесчисленные украшения и медленно влюбляться в образ, который сам я себе создавал. Она так пылко говорила о своей цели, что только дурак не начнёт мечтать, чтобы так однажды стремились к нему, как Хельга стремилась найти тот самый рай, где по ночам под луной пьют горький напиток и едят сладкие пахучие апельсины.

Поддавшись порыву, я взял её за руку, Хельга дернулась и замерла, а я ощутил знакомое чувство: по моим ногам стало разливаться тепло. Девушка разглядывала наши руки, и я тоже опустил взгляд. На указательном пальце её руки была надета красивая серебряная печатка-лев, которая, я теперь уже знал, оказалась таинственным артефактом. Серебряная Хельга виновато и с печальной улыбкой молча смотрела мне прямо в глаза, а я исчезал и думал: теперь я, конечно, в неё влюблюсь. И мы обязательно однажды встретимся снова.

Сказочник Волк

Моего деда звали Сказочник Волк. Он жил недалеко от берега, куда приплывали большие судна, и где любили отдыхать пары, что приезжали к нам на остров. Дед Волк рассказывал сказки всему свету, ведь весь свет приплывал к нам прятать ноги в песок, исследовать местность и слушать его истории. Значит, вы тоже слышали как минимум одну из них, даже если не знали, что рассказывал ее однажды мой родной дед – Сказочник Волк.

Я редко бываю дома, я больше вплавь. Но в детстве, когда мы с братьями и друзьями собирались утром кидать камни в море, всегда боковым взглядом следили, не вышел ли из своей лачуги старый Волк, чтобы поймать себе рыбы на завтрак. И тогда, пока он ставил ловушки и сети, мы подбирались к нему, обступали со всех сторон и узким кругом сужались, зажимая его в тисках детских наивных глаз. Все любили Сказочника Волка за его истории, но никто не любил его так, как я, ведь я верил, что когда деда не станет, я унаследую его таинственный дар рассказчика и искателя приключений – именно так по секрету мне и моим друзьям рассказал мой дед. Хорошо, что он не особо планировал умирать. С возрастом мои надежды унялись, и я занялся собственной жизнью: совершал ошибки в общении с женщинами, получал кулаками от не тех мужчин, но абсолютно точно спелся с единственной девушкой в моем сердце: бескрайней водой, что зовётся морем, а иногда, океаном. Я вышел в море, когда мне было 17, и не вернулся на сушу. Спускался иногда на неё ногами, но сердцем всегда только плыл и плыл. Мне хотелось успеть за жизнь хотя бы десятую часть тех приключений, о которых рассказывал дед. Мне хотелось увидеть, как русалки выпускают Солнце с рассветом, как поёт песни Луна, как духи выходят из леса и становятся отражением глади воды, как сокровища сверкают под океаном, как живут монстры и таинственные существа на другом краю земли, как пророки предсказывают будущее в северных странах, как голые нимфы танцуют под мелодию дня. Надо ли говорить, что я увидел это и даже больше, а потом узнал, что Великий Сказочный Волк подглядел все во сне? Меня это удивило сильнее всего, ведь мне ни разу не снился сон, и я мечтал хотя бы краем глаза узнать, какого это: бродить в сновидении. Моя мечта осуществилась однажды, когда я сам не заметил, как оказался выше самих облаков.

Меня, как и мир, перевернуло с ног на голову, и я бродил вдоль коричнево-серых домов под туманным небосводом, не чувствуя, что нахожусь на другой стороне земли. Я гладил окна руками, скрипел тяжелыми дверьми и поднимал с пола камни – они казались такими же тяжелыми, как у нас, хотя я точно ощущал себя в длинном и плотном сне. Деревья делали вид, что растут, листья, что падают, а я не знал, где мы, в моей голове или в голове моего старого деда. Из сна меня выдернул жалостливый крик – вороны сказали, что Сказочника Волка не стало, а я унаследовал его древний дар, и жизнь моя теперь только должна начаться. Я лежал на своей деревянной кровати, раскачиваясь на волнах, взволнованных не меньше моего, и думал, с чего же её начать.

Ещё через неделю до меня донесли официальную весть – на темной, пахнущей тиной и домом бумаге мне говорили о смерти родственника, что я давно услыхал голосами животных через весь мир. Мне приложили записку от деда и плетёную нить. «Для бус», – сказал мне последние слова старый проказник-рассказчик. И стоило мне намотать жесткую толстую нитку, что сплёл, несомненно, мой добрый знакомый, на палец, как залаяли и завыли волки где-то на берегу. «Суша рядом», – подумал я и направил на неё курс своего корабля.

На берегу меня встречали чьи-то женщины и их дети, и я неловко отметил их уставший и сонный вид. Казалось, будто я разбудил весь остров своим появлением, и жители по-змеиному с тихим шепотом наползали на берег словно туман. Среди них я отметил статную рослую девушку с огромными темными глазами, что переливались бирюзой. Она была старше меня, казалось, намного, и потому, когда она поманила меня рукой, я почти на цыпочках плавно поплёлся следом, будто провинился, хотя еще не понял, за что. Каменная Уна получила своё прозвище из-за минерала, чьим цветом отдавали её глаза, и из-за сурового тяжелого нрава, который падает на людей, как камень за шиворот. Она усадила меня на холщовый ковёр и отошла в другой угол своего маленького темного дома. Несмотря на почти полное отсутствие света, в нем пахло ясным свежим воздухом, будто рассвет задул ветер с моря, и хотя окна были закрыты, я отчетливо видел сквозняк, не поддающийся объяснению. Я, человек моря, привык доверять парусам и ветру, но здесь меня застали врасплох, будто у неё гуляли другие ветра, мне не знакомые.

Каменная Уна уронила и на меня свой взгляд за шиворот, и я резко поднял голову, чувствуя ее присутствие. Девушка ласково улыбалась, разглядывая мое лицо. Мне было странно, но интересно.

«Значит, это ты его внук, внук Длинного Эла?», – она смутила меня вопросом, ведь я не знал, кто такой Эл. «Мы зовём его Сказочник Волк за дар рассказчика и серый загривок, как у диких волков. Если ты, конечно, говоришь о дедушке, которого я знал». Девушка улыбалась: «Как мило, рассказчик. Твой дедушка был путешественником ночи. Он мог смотреть самые длинные сны, многие из которых были длиннее всей его жизни. И теперь, Внук Длинного Эла, ты унаследовал его дар искателя, но путь твой будет другим. Ты – странник дня. И тебе не дано видеть сны. Ты увидел один, который перед своей смертью успел показать тебе дед, и увидишь еще, но не ночью, а днем. И не найти тебе покоя в этой жизни, пока не отыщешь свою конечную цель. Ту, за которой гнался ночами Великий Эл, и ту, которую теперь суждено искать и найти именно тебе. Где-то ждёт тебя таинственный маг, он и укажет дальнейший путь. Но пока ты его не нашёл – боюсь, не будет тебе покоя. Думаю, ты уже сейчас чувствуешь, как волнуется море в твоём сердце и шумят ветра в голове. Песни их будут только усиливаться, так что стоило бы поспешить».

Я видел заботу в ее глазах и любовь, что сияла в них при разговоре о моем деде. Она стояла очень близко к моему лицу, и я разглядел морщины вокруг ее губ и на длинной шее.

«Вы были счастливы вместе?» – выпалил я, пожалев мгновением позже. Уна отошла, но я успел заметить недовольство вопросом в ее глазах. «Мне бы хотелось найти счастье, прекрасная Каменная Уна, – увёл я тему быстро, как мог. – Я долго брожу по морям, надеясь испытать хотя бы часть радости приключений, что запали мне в душу в далеком детстве из рассказов родного деда. Но скользя по морю я чувствую, что чуть-чуть не доплыл, а доходя до берега, ощущаю, что уже потерял то, что искал.»

Каменная Уна кинула несколько камней мне за пазуху, и я знал, что заслужил этот взгляд. Тем не менее, она ответила тёплым медовым голосом, шепча правду мне почти мимо ушей, прямо в душу: «Ты найдёшь счастье, что ищешь, когда пойдёшь по пути того, что хочешь найти. Счастье – лишь знаки, как волны язык морей, а сквозняки – ветров. Так и чувства лишь знаки судьбы, её язык, на котором она с тобой говорит. Ты еще много изучишь языков, ведь путешествие твоё, Дневной Сын, только собирается начаться.»

Я чувствовал предвкушение, какого давно не было на моей памяти.

«А что за нить мне прислал Сказочный Волк после смерти?» – резко опомнившись, спросил я, ища по карманам посмертный подарок деда.

«Это для бус», – сказала она и улыбнулась, а я немного опешил, потому что еще не успел ничего про него рассказать.

Машинально я перевёл взгляд на шею Каменной Уны, где что-то блеснуло. Я разглядел множество безделушек, собранных воедино на длинной цепи. Кажется, среди них даже была старая пуговица, явно не с этих земель. Мы попрощались, и я последовал на свой корабль, не заметив, как стемнело. Удивительно, что спать мне совсем не хотелось, и я решил тут же продолжить путь.

День и ночь

Ночью вороны ложатся спать, и просыпаются птичьи сны. Я вижу их, когда во тьме скольжу по острой соленой глади воды, и они прилетают на мой корабль как в гости. Часто молчат, ходят по палубе бесшумной поступью и развлекают меня своей смешной головой. Она дергается, когда слышит, как сон другой птицы тоже прилетел ко мне на борт, но не видит ее, пока та не позовёт ее к себе в сновидение.

Многие монстры днем спят, а ночью выходят глазеть на мир. Они уже привыкают ко мне, ведь весть о Дневном Сыне разошлась во все части света. Но я не могу сказать, что уже к ним привык. Мы все еще учим языки друг друга и просим помощи у морей и ветров – стражников, что тоже, как и я, никогда не спят. По ночам в особо глубоких морях поют свои песни сирены, и я люблю слушать и даже иногда подпевать, ведь невозможно усыпить человека, а значит, и утащить к себе. Но не думаю, что сирены пытались. Они глазели на меня также вдохновенно, как и я на них, распуская шутки про то, что однажды возьму одну из них в жены. Юморные русалки плескались соленой водой и шутили, что сами отрастят ноги и будут танцевать со мной на борту и ночью, и днем. Мы дружили. Хорошо понимали друг друга. Я чувствовал счастье и продолжал путь.

Иногда у меня бывали видения. На глаза попадались блики солнца, которых не могло и быть под луной, они освещали пыль, кружащуюся в воздушном вальсе. Свет попадал на человека, что был рядом, мы даже общались, но стоило блику пропасть, как я четко осознавал, что все это лишь грезы. Ветер шептал, что так выглядят сны Дневного Сына: видения мне посылает само солнце с глубины океана. Я пообещал себе, что однажды приплыву к нему и обо всем расспрошу. Солнце, как известно, ночует в домах у русалок, что утаскивают его за горизонт ближе к закату, а потому я радовался своей дружбе с ними, и иногда будто случайно спрашивал, что там у них – внизу. Меня грела надежда на тайный город, о котором ходят легенды, в котором много сокровищ, древняя магия в артефактах и, главное, бесконечный запас кислорода. Меня интересовало и первое, и второе, и третье. Но больше: тяга к приключениям и желание побывать наяву там, где не был мой дед даже в своих снах. Я представлял себя сказочником, рассказчиком или даже писателем, что может вечно болтать о мире, о котором так долго молчали русалки. А еще иногда, когда случайно отвлекался, тихо представлял себя жителем подводного царства. Шепотом мечтал о том, что море примет меня и сделает своим пасынком, отобрав у могучего солнца. Или они вместе будут заботиться обо мне как самые любимые опекуны и наставники.

Я мечтал, а вороны начинали кричать – значит, просыпались, и начинался день.

Свечи длинными руками из воска стекли под стол и давно погасли, на них сквозь мутное круглое окно наползало солнце и рисовало на стене тенями причудливые узоры. Одна свеча была картой, а вторая компасом, что кивал головой под морскую качку ровно на север. Еще одна была указателем на спиритической доске, и если подставить к стене алфавит, она тенью выводила приветствия дню на всех языках природы. Я направлялся на юг, и с каждым часом солнце светило все жарче. Уже издалека я почувствовал запах свежих цитрусов, ветра принесли мне его с вестью о том, что суша совсем рядом. Я натянул паруса и вдохнул поглубже, надеясь разобрать запах кофе, хотя и не знал, что искал.

Остров казался совершенно пустым, и я радостно брёл вглубь, разглядывая шелковый песок под ногами. Он искрился и отсвечивал пуще любых зеркал.

Начинался дождь. Я давно не видел дождя, обычно обгонял его на поворотах, течение было в моей команде – мы вместе ускользали от дождя с силой ветра. Здесь же, на острове, я был совсем один. Ветер затерялся в листве, а течение скучало где-то далеко позади, там же, где остался корабль и вся моя жизнь. Дождь смеялся и падал мне на лицо. Наконец-то мы встретились. «Здравствуй».

Кто-то пошевелился между деревьев. Вгляделся: я был совсем один. Или не один вовсе, но людей рядом точно не было. Я мало что знал о лесных существах, так как редко бывал на суше. Если ты ходишь по земле и не проводишь 90% жизни в море, нам будет сложно вести разговор. Говорят, моя речь уже походит на шумы волн: земные люди слышат ритм в моей речи, что напоминает им монотонное общение большой воды с берегом. Говорят, их качает взад и вперёд, будто щиколотки глотает большая волна, а потом утягивает на дно сор из-под твоих пальцев. Говорят, я сам качаюсь, когда говорю, и по моему ритму можно понять, спокойно ли сейчас море.

Я ничего не знал о лесных существах, но слышал, что они черпают энергию из самой земли. Обнимают деревья, шепчут им вопросы, а другие земные люди получают ответы на другом конце бескрайнего леса. К счастью, я оказался во фруктовом саду. Здесь я мог встретить разве что смикту – хитрую любительницу сладкой ягоды и сочных плодов. Именно она и виляла между стволами как в самом хитром лабиринте. Еще бы, это ведь её дом.

«Как тебя зовут, хитрая смикта?» – я улыбался, ведь, кажется, уже был с ней знаком.

«Ты знаешь, мой милый, ты знаешь, – хихикая и прячась говорила она. – А вот я, видимо, должна познакомиться с тобой заново, да, Дневной Сын? Так тебя теперь зовут?». Смекалистая и острая на язык она ловко подбирала слова. «Ты можешь звать меня как захочешь, родная. Это всего лишь звание, которое я получил в наследство от деда», – мы были знакомы с Умной Литой практически с самого рождения. Смикты не сразу получают свой дар невидимости, он долго пробуждается в них, вместе с тем, как растёт тягость к сладкому. И если сладким для них окажутся фрукты и ягоды, они становятся смиктами, светлыми духами садов, а если шоколад и орехи, то кейрами – темными зельеварами и заклинательницами, что умеют шепотом менять материю и свойства напитка. Деление на светлых и тёмных условное – как деление на день и ночь. Так, мой дед Сказочник Волк был приверженцем ночи: Луна отвечает за чувства, эмоции, она лелеет наши сны и надежды. А я – Дневной Сын, мне Солнце даёт энергию, силу, такую, что позволяет обходиться без сна. Правда, я ещё тогда не знал обо всем, что даёт мне мое новое имя. И если тёмные кейры под руководством ночи управляли материей, могли заполнять воздух своим запахом и проникать им в умы, то дневные смикты получали возможность растворятся в воздухе, быть видениями, бликами солнца, случайно пробежавшими по лицу. Они слышали сладость плодов и могли издалека ткнуть на самое вкусное яблоко на всем острове.

«Да, мне мои деды таких наследств не оставляли, Маленький Рык, – это ее шутливое прозвище еще с самого детства, когда я защищал Умную Литу (а тогда – просто Литу) от нападок собственных старших братьев, – хотя, пожалуй, оставили многое другое. Например, возможность сделать это, чтобы никто не заметил». Она солнечным бликом-ладонью коснулась моей щеки и я обнаружил на губах ее тёплые губы по вкусу как гранатовый сок. Моргнул и быстро схватил её за руку, пока та не успела скрыться. Моя реакция стала куда лучше, либо это Лита не пыталась уйти. Мы смеялись, нас слишком многое связывало вместе.

Мне было хорошо рядом с ней, даже редкий дождь не печалил, а напоминал мне родное море. Он казался соленым, будто это были слезы Литы от радости встречи или неотвратимого расставания. Мы долго бродили по её саду и ели самые спелые фрукты. Я видел, что она отдаёт лучшие мне, хотя знал, насколько важно смиктам пробовать свой урожай. Мы болтали обо всем, что удалось упустить, пока не дошли до финальных глав моей жизни и путешествия, в котором я нахожусь. Лита вдруг стала серьезной и понизила голос.