Земля, о которую мы разбились

Бриттани Черри

Земля, о которую мы разбились

Brittainy C. Cherry

The Gravity of Us

© 2017. The Gravity of Us by Brittainy C. Cherry

© Артемова М., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Во имя любви и всей сердечной боли, что наполняет ее такой горечью.

Во имя любви и каждого сердцебиения, что делает ее такой сладкой.

Пролог

Люси

2015

Пять лет назад, незадолго до своей смерти, мама оставила три подарка для нас с сестрами. На крыльце моей сестры Мари появилось деревянное кресло-качалка. Она получила это кресло потому, что маму всегда беспокоила ее тревожность. Мари была средним ребенком и постоянно чувствовала себя так, словно она что-то упускает. Из-за этого она проводила большую часть жизни в каком-то странном трансе. «Девочка моя, если ты не перестанешь зацикливаться на всем подряд, у тебя голова взорвется», – говорила ей мама. Кресло-качалка напоминало Мари о том, что стоит расслабиться и насладиться жизнью, вместо того чтобы позволить ей пролететь мимо.

Наша старшая сестра Лирика получила маленькую музыкальную шкатулку с танцующей балериной. Когда мы были детьми, Лирика мечтала стать танцовщицей, но с годами забросила эту идею. Всю свою жизнь мама оставалась маленькой дикаркой, и, глядя на нее, Лирика начала презирать саму идею карьеры, построенной на любимом занятии. Мама занималась только тем, что ей нравилось, и мы никогда не знали, будет ли у нас еда к завтрашнему ужину. Когда срок аренды жилья подходил к концу, мы собирали вещи, готовясь к следующему приключению.

Мама с Лирикой постоянно ругались. Мне всегда казалось, что моя старшая сестра чувствовала ответственность за всю семью, и ей приходилось играть роль родителя для собственной матери. Мы с Мари были молоды и свободны. Нам нравились приключения, но Лирика их ненавидела. Ее свобода превратилась в запертую клетку. Как только подвернулась подходящая возможность, Лирика покинула нас, чтобы стать важным адвокатом. Я так и не узнала, что случилось с музыкальной шкатулкой, но я надеялась, что Лирика ее сохранила. «Никогда не прекращай танцевать, Лирика, – говорила ей мама. – Никогда не прекращай танцевать».

Моим подарком стало мамино сердце.

Это был маленький камушек в форме сердца, который она носила на шее с подросткового возраста, и для меня было большой честью его получить. «Это сердце нашей семьи», – сказала она мне. «От одной дикарки – к другой. Никогда не забывай, что любить нужно всем сердцем, Люсиль. Я хочу, чтобы ты объединяла эту семью и всегда поддерживала своих сестер в трудные времена. Ты станешь их силой. Я уверена, что так и будет, ведь ты всегда проявляла свою любовь так громко и открыто. Даже самая темная душа найдет свет в твоей улыбке. Ты защитишь эту семью, Люси. Я верю в тебя и поэтому не боюсь прощаться».

С тех пор я никогда не снимала ее кулон. С тех пор как мама умерла, прошли годы, но в тот летний вечер я крепко сжимала камушек в виде сердца в своей ладони, глядя на кресло-качалку сестры. Смерть мамы потрясла Мари до глубины души, и все уроки о духовности и свободе стали казаться жестокой ложью.

– Она была слишком молода, – сказала Мари в тот вечер. Моя сестра верила, что у нас в запасе еще целая вечность. – Это нечестно.

Мне было всего восемнадцать лет, а Мари – двадцать. Тогда нам казалось, что у нас украли солнце, и мы не знали, как двигаться дальше в полной темноте.

– Мактуб, – прошептала я, прижимая ее к себе. Это слово было вытатуировано на наших запястьях. Оно означало «так предначертано». У каждого события в жизни есть своя причина, и все происходит так, как должно, даже если это приносит нам боль. Иногда любовь длится вечность, а иногда вспыхивает лишь на мгновение. Мари забыла, что любовь между матерью и дочерью никогда не исчезнет, сколько бы времени ни прошло.

Смерть не могла разрушить эту любовь, но после маминых похорон Мари позабыла о своей свободолюбивой натуре, встретила парня и осела в городке Уоватосе в Висконсине. И все ради любви.

Любовь.

Чувство, которое заставляет взлетать и падать. Чувство, которое зажигает людей и сжигает их сердца. Начало и конец каждого путешествия.

Переезжая к Мари и ее мужу Паркеру, я знала, что это ненадолго, но я была совершенно сбита с толку, когда застала его возле дома тем августовским вечером. В летнем воздухе веяло осенним холодком, притаившимся в тенях. Паркер не слышал, как я подошла: он был слишком занят, забрасывая свои сумки в багажник серого седана.

В его плотно стиснутых губах были зажаты две зубочистки, темно-голубой дизайнерский пиджак плотно прилегал к его телу, а из нагрудного кармана торчал сложенный носовой платок. Я была уверена, что когда-нибудь Паркера похоронят со всеми его носовыми платками, как фараона. Он был ими просто одержим, так же как и носками. Я никогда не видела, чтобы человек постоянно отглаживал свои носки и платки, пока не встретила Паркера Ли. Он говорил, что это абсолютно нормально, но, похоже, его определение нормальности отличалось от моего.

Например, я считала обычной практикой есть пиццу пять дней в неделю, в то время как Паркер видел в таком питании лишь ненужные углеводы. Мне стоило бы обратить на это внимание еще в самом начале нашего знакомства. Все в его поведении и внешнем виде говорило о том, что мы не подружимся. Встреча с человеком, который не любил пиццу и с презрением смотрел на пижаму в воскресный вечер, явно не была предначертана мне судьбой.

Он наклонился к багажнику и начал перекладывать чемоданы, чтобы освободить немного места.

– Что ты делаешь? – спросила я.

Звук моего голоса застал его врасплох, и он подпрыгнул на несколько дюймов, ударившись головой о крышку багажника.

– Черт! – Паркер выпрямился и потер затылок. – Господи, Люси. Я тебя не заметил, – он запустил пальцы в свои пепельно-русые волосы, а затем спрятал руки в карманы брюк. – Я думал, ты на работе.

– Отец мальчишек рано вернулся домой, – сказала я, имея в виду свою работу няни, и уставилась на багажник его машины. – У тебя что, рабочая конференция? Мог бы мне позвонить, и я бы вернулась к…

– Значит, ты не получишь оплату за сегодняшний день? – перебил он, очевидно не дождавшись ответа на мой вопрос. – И как ты собираешься помогать со счетами? Почему ты не взяла больше смен в кафе? – Под палящим летним солнцем по его лбу стекали капли пота.

– Я уволилась из кафе несколько недель назад, Паркер. Там слишком мало платили. К тому же я подумала, что, раз ты работаешь, я бы могла больше помогать здесь.

– Во имя всего святого, Люси. Это так на тебя похоже. Как можно быть такой безответственной? Особенно учитывая сложившуюся ситуацию. – Он начал раздраженно расхаживать из стороны в сторону, не прекращая ныть себе под нос. С каждой секундой его поведение смущало меня все больше и больше.

– О какой именно ситуации ты говоришь? – я сделала шаг к нему. – Куда ты собрался, Паркер?

Он замер и посмотрел на меня тяжелым взглядом. Что-то в нем изменилось. Его злость сменилась плохо скрываемым раскаянием.

– Мне очень жаль.

– Жаль? – у меня перехватило дыхание. – Почему?

Я не знала почему, но все в моей груди сжалось под напором нахлынувших эмоций. Уже тогда я чувствовала, что его ответ не принесет ничего хорошего. Мое сердце было готово разбиться.

– Я больше не могу, Люси. Я просто не могу.

От того, как эти слова обожгли его губы, у меня по коже побежали мурашки.

В голосе Паркера слышалось сожаление, но сумки в его машине говорили о том, что, даже несмотря на угрызения совести, он не отступится от своего решения. В своих мыслях он был уже далеко отсюда.

– Ей становится лучше, – сказала я дрожащим от волнения голосом.

– Это слишком тяжело. Я не могу… она… – Он вздохнул и прижал ладонь к виску. – Я не могу остаться и смотреть, как она умирает.

– Тогда останься, чтобы увидеть, как она выживет.

– Я не могу спать. Я не ел несколько дней. Мой босс пристально следит за моей работой, потому что отстаю от коллег, и я не могу потерять эту должность, особенно учитывая медицинские расходы. Я упорно трудился, чтобы получить все, что у меня есть, и я не хочу это потерять. Я больше не могу жертвовать своей жизнью. Я устал, Люси.

Я устал, Люси.

Как он посмел произнести эти слова? Как он посмел утверждать, что устал, как будто это он ведет самую тяжелую битву в своей жизни?

– Мы все устали, Паркер. Мы все через это проходим. Я переехала к вам, чтобы присматривать за ней, чтобы облегчить твою ношу, а теперь ты просто сдаешься? Хочешь бросить ее и разрушить ваш брак?

Он ничего не ответил. В моем сердце что-то надломилось.

– Она знает? Ты сказал ей, что уходишь?

– Нет. – Он смущенно покачал головой. – Она не знает. Я решил, что так будет легче. Не хочу, чтобы она волновалась.

Я фыркнула, пораженная не только этой возмутительной ложью, но и его верой в собственные слова.

– Прости. Я оставил немного денег в прихожей. Я буду звонить, чтобы узнать о ее самочувствии. Я даже буду отправлять вам деньги, если понадобится.

– Мне не нужны твои деньги, – холодно отрезала я, игнорируя его жалостливое выражение. – Нам ничего от тебя не нужно.

Он открыл было рот, чтобы заговорить, но быстро закрыл его, не в силах произнести ни одной фразы, которая могла бы хоть как-то облегчить ситуацию. Я следила за каждым его шагом, пока он не добрался до водительской двери, и в этот момент я позвала его по имени. Он не повернулся ко мне, но я знала, что он напряженно ждет моих следующих слов.

– Если сейчас ты уйдешь от моей сестры, то больше никогда не сможешь вернуться. Ты не сможешь позвонить ей, когда напьешься или когда тебе станет грустно. Когда она победит этот рак – а она победит, можешь не сомневаться, – ты не сможешь вернуться, притворившись, что все еще ее любишь. Ты это осознаешь?

– Да.

Именно это слово сорвалось с его губ, когда он пообещал Мари, что будет с ней в болезни и в здравии. Теперь он навсегда запятнал эту светлую клятву агонией и грязной ложью.

Он сел в машину и уехал, даже не притормозив. Я задержалась на подъездной дорожке, не зная, как войти внутрь и сказать сестре, что ее муж бросил ее во время шторма.

В моем сердце появилась еще одна трещина. Оно разбивалось из-за моей сестры – самой невинной души в этом жестоком мире. Она подавила свою свободолюбивую натуру, чтобы вписаться в привычные общественные рамки, но оба мира обернулись против нее.

Я сделала глубокий вдох и сжала в ладони свой кулон в виде сердца.

Мактуб.

Я не стала убегать, как Паркер. Вместо этого я пошла к Мари. Она отдыхала, лежа в своей постели. Я улыбнулась ей, и сестра улыбнулась мне в ответ. Она была такой тощей: каждый день ее тело напрягалось изо всех сил, чтобы бороться с недугом. Ее голова была обмотана шарфом, а от длинных темных волос остались лишь воспоминания. Иногда она грустила, увидев свое отражение в зеркале, но она не видела того, что видела я. Она была так прекрасна даже в болезни. Никакие внешние изменения не могли скрыть ее сияния, потому что красота Мари проистекала из ее души, где обитали только добро и свет.

Я знала, что с ней все будет в порядке, потому что она была бойцом.

Волосы постепенно отрастали, кости вновь обрели силу, а сердце моей сестры все еще билось – и это было достаточным поводом для того, чтобы каждый день становился праздником.

– Привет, Горошинка, – прошептала я, заползая в ее кровать. Я легла к ней лицом, и она повернулась на бок. Даже будучи совсем ослабшей, Мари всегда находила повод улыбнуться.

– Привет, Стручок.

– Мне кое-что нужно тебе сказать.

Она зажмурилась.

– Он ушел.

– Ты знала?

– Он начал собирать вещи, когда думал, что я сплю. – По ее щекам потекли слезы, но она так и не открыла глаз. Какое-то время мы просто лежали в тишине. Ее печаль превратилась в мои слезы, а ее слезы выражали мою печаль.

– Думаешь, он будет по мне скучать, когда я умру? – спросила Мари. Каждый раз, когда она говорила о смерти, мне хотелось проклинать вселенную за то, что она причиняет боль моей лучшей подруге. Моей семье.

– Не говори так, – строго сказала я.

– И все же он будет скучать? – Она открыла глаза, потянулась ко мне и сжала мои руки. – Помнишь, когда мы были детьми, мне приснился ужасный сон, в котором умерла мама? Я проплакала весь день, и она устроила нам целую лекцию о смерти. Помнишь, как она сказала, что смерть – это не конец?

Я кивнула.

– Да, она сказала, что мы все равно будем видеть ее: в лучах солнца, в тенях, в цветах и дожде. Она сказала, что смерть не убивает нас, а лишь пробуждает для чего-то большего.

– Ты когда-нибудь ее видела? – прошептала Мари.

– Да, я вижу ее во всем. Абсолютно во всем.

Она всхлипнула и кивнула.

– Я тоже. Но больше всего я вижу ее в тебе.

Это были самые добрые слова, что я когда-либо слышала. Я скучала по маме каждую секунду каждого дня, и Мари даже не подозревала, как много значило ее признание. Я придвинулась к сестре и крепко ее обняла.

– Он будет скучать по тебе. Он будет скучать по тебе, пока ты жива и здорова, и он будет скучать по тебе, когда ты станешь частью деревьев. Он будет скучать по тебе завтра, и он будет скучать по тебе, когда ты станешь ветром, коснувшимся его плеча. Мир будет скучать по тебе, Мари, даже несмотря на то, что ты проживешь еще много лет. Как только тебе станет лучше, мы откроем наш цветочный магазин, хорошо? Мы обязательно это сделаем.

С самого раннего детства мы с сестрой были влюблены в природу. Мы всегда мечтали открыть цветочный магазин и даже посещали Школу цветочного дизайна в городе Милуоки. Каждая из нас получила ученую степень в области бизнеса, так что мы обладали всеми необходимыми знаниями. Если бы не рак, у нас был бы свой магазин. Поэтому я планировала сделать все, что в моих силах, чтобы осуществить эту мечту, как только болезнь останется позади.

– Хорошо, Мари? Мы обязательно это сделаем, – повторила я, надеясь, что это прозвучит более убедительно и Мари почувствует себя лучше.

– Хорошо, – сказала она, но в ее голосе звучало сомнение. Ее трогательные карие глаза, так похожие на мамины, были полны глубочайшей печали.

– Тебе принести банку? И мешок с монетами?

Я вздохнула, но все же поспешила в гостиную, где накануне вечером мы оставили банку и пакет с мелочью. Прозрачная банка, обернутая розовой и черной лентами, почти заполнилась монетами. Мы придумали это семь месяцев назад, когда Мари поставили диагноз. На боку банки были написаны буквы «НМ», что означало «негативные мысли». Всякий раз, когда у кого-то из нас в голове проносились плохие мысли, мы клали туда монетку. Каждая негативная мысль вела к прекрасному результату – поездке в Европу. Я была уверена, что, как только Мари станет лучше, мы используем эти деньги, чтобы отправиться в путешествие и воплотить в жизнь еще одну мечту.

На каждую негативную мысль у нас была монетка, напоминающая о лучшем будущем.

У нас было уже восемь полных банок.

Я села на кровать, и она приподнялась на подушках, хватая мешочек с мелочью.

– Стручок? – прошептала она.

– Да, Горошинка?

Слезы текли по ее щекам все быстрее и быстрее, сотрясая ее исхудавшее тело нахлынувшими эмоциями.

– Нам понадобится гораздо больше мелочи.

Мари высыпала все монеты в банку, и как только она закончила, я обхватила ее руками, словно боялась, что она распадется на части. Они прожили в счастливом браке пять лет, но Паркеру было достаточно всего семи месяцев, чтобы сбежать, оставив мою сестру справляться с болезнью и разбитым сердцем.

* * *

– Люси?

Сидя на крыльце дома, я услышала, как кто-то зовет меня по имени. Пока Мари отдыхала, я сидела здесь, в кресле-качалке, изо всех сил стараясь понять, как все это могло произойти. Подняв глаза, я увидела Ричарда – моего парня. Он поспешно спрыгнул с велосипеда и направился ко мне.

– Что произошло? Я получил твое сообщение. – Рубашка Ричарда, как и всегда, была покрыта пятнами краски, потому что он был художником. – Прости, что не отвечал на твои звонки. Я выключил звук, потому что запивал свою печаль по поводу отказа очередной художественной галереи.

Он подошел и поцеловал меня в лоб.

– Что случилось? – снова спросил он.

– Паркер ушел.

Едва заслышав эти слова, Ричард удивленно раскрыл рот. Я рассказала ему обо всем, что произошло пару часов назад, и чем больше я говорила, тем чаще с его губ срывались громкие восклицания.

– Ты шутишь? Мари в порядке?

Я покачала головой: конечно же, она была не в порядке.

– Пойдем в дом, – сказал он, протягивая мне руку, но я отказалась.

– Мне нужно позвонить Лирике. Я уже давно пытаюсь до нее дозвониться, но она не отвечает. Хочу попробовать еще раз. Можешь проверить, как там Мари, и узнать, не нужно ли ей чего-нибудь?

Он кивнул.

– Конечно.

Я подалась вперед и стерла со щеки Ричарда желтую краску, а затем поцеловала его.

– Мне жаль, что тебе отказали в галерее.

Ричард поморщился и пожал плечами.

– Все в порядке. Пока ты не против встречаться с неудачником, который недостаточно хорош для того, чтобы его работы попали на выставку, я не отчаиваюсь.

Я была с Ричардом уже три года и не представляла, что могла бы встречаться с кем-то еще. Меня ужасно злило, что мир не дает ему шанса проявить себя, ведь он был достоин успеха, как никто другой. Как бы то ни было, я всегда буду стоять рядом с ним и верить в его талант.

Когда он вошел в дом, я еще раз набрала номер Лирики.

– Алло?

– Наконец-то. – Услышав ее голос впервые за очень долгое время, я вздохнула и выпрямила спину. – Я весь день пыталась до тебя дозвониться.

– Ну, не каждый может быть миссис Даутфайр и работать в кофейне несколько часов в день, Люси, – сказала Лирика с явным сарказмом в голосе.

– Теперь я работаю только няней. Я ушла из кофейни.

– Кто бы мог подумать, – ответила она. – Послушай, тебе что-то нужно или ты просто не знаешь, чем себя занять, и поэтому решила замучить меня звонками?

Она говорила со мной тем же тоном, что я слышала всю свою жизнь: в нем читалось полное разочарование в моем существовании. Лирика научилась мириться с причудами Мари, особенно с тех пор, как та окончательно съехалась с Паркером. В конце концов, именно Лирика познакомила их друг с другом. Когда дело касалось моих отношений со старшей сестрой, все было совершенно наоборот. Казалось, она ненавидит меня из-за того, что я слишком напоминаю маму.

Но со временем я поняла, что она ненавидит меня потому, что я всего лишь была самой собой.

– Да нет. Я звоню из-за Мари.

– С ней все в порядке? – спросила Лирика с фальшивой заботой. Я слышала, как она все еще печатает на своем компьютере. Наверняка снова осталась работать допоздна. – Она ведь не..?

– Умерла? – фыркнула я. – Нет, но Паркер уехал сегодня вечером.

– Уехал? О чем ты говоришь?

– Просто уехал. Он собрал вещи, сказал, что не может смотреть, как она умирает, и уехал в закат. Он бросил ее одну.

– Боже мой. Это же просто безумие.

– Да, я согласна.

На несколько минут между нами повисла тишина, и я молча слушала, как она печатает на клавиатуре.

– Ты его чем-то взбесила? – наконец спросила она.

Я перестала раскачиваться в кресле.

– Что?

– Да ладно тебе, Люси. Конечно, ты переехала к ним, чтобы помогать, но я знаю, что жить с тобой не так-то просто. С тобой очень трудно справиться.

Она каким-то образом умудрилась сделать то, что делала всегда: выставила меня главным злодеем. Она обвинила меня в том, что этот трус бросил свою больную жену.

Тяжело сглотнув, я проигнорировала ее замечание.

– Я просто хотела, чтобы ты была в курсе происходящего, вот и все.

– С Паркером все в порядке?

Что?

– Может, ты хотела спросить, в порядке ли Мари? Потому что это не так. Она больна раком, ее только что бросил муж, и у нее нет ни цента за душой, не говоря уже о желании бороться за жизнь.

– А, вот и оно, – пробормотала Лирика. – В этом все дело. Ты звонишь мне из-за денег. Сколько тебе нужно?

От ее слов у меня свело желудок, а на языке появился отвратительный привкус. Она подумала, что я звоню из-за денег?

– Я звоню тебе, потому что твоей сестре больно и она чувствует себя одинокой. Я подумала, что ты захочешь навестить ее и убедиться, что с ней все в порядке. Мне не нужны твои деньги, Лирика. Я хочу, чтобы ты вспомнила о том, что ты наша чертова сестра.

Прошла еще одна минута молчания, за которой вновь последовал стук клавиатуры.

– Послушай, я по горло завалена работой. У меня на подходе несколько новых дел, и сейчас я не могу их бросить. Я никак не смогу навестить ее раньше чем через пару недель.

Лирика жила в центре города, всего в двадцати минутах езды, но все равно была уверена, что это слишком далеко.

– Не забивай себе голову. Просто притворимся, что я не звонила. – Никогда не думала, что та, в ком я всегда видела пример для подражания, может быть такой холодной, и мои глаза наполнились слезами. ДНК говорила, что Лирика – моя сестра, но она вела себя как незнакомка.

– Прекрати, Люси. Хватит быть такой пассивно-агрессивной. Завтра я пришлю вам чек, хорошо?

– Не нужно. Нам не нужны твои деньги и твоя поддержка. Я даже не знаю, зачем тебе позвонила. Просто отметь это как очередную глупость с моей стороны. Всего хорошего, Лирика. Удачи с твоими делами.

– Да, хорошо. Люси?

– Да?

– На твоем месте я бы поспешила вернуться на работу в кофейню.

* * *

Через некоторое время я встала с кресла-качалки и направилась в гостевую комнату, где я остановилась. Закрыв дверь, я сжала ожерелье в кулаке и закрыла глаза.

– Воздух надо мной, земля подо мной, огонь внутри меня, вода вокруг меня… – глубоко дыша, я повторяла слова, которым научила меня мама. Всякий раз, когда она теряла жизненное равновесие и чувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, она повторяла эту песнь, обретая внутреннюю силу.

Но даже повторив эти слова, я чувствовала себя неудачницей.

Мои плечи упали вниз, и по щекам побежали слезы. Тогда я обратилась к единственной женщине, которая когда-либо меня понимала:

– Мама, мне страшно, и я ненавижу это ощущение. Я ненавижу свой страх, потому что это значит, что я отчасти понимаю Паркера. Какая-то часть меня чувствует, что у нее не получится, и каждый вечер я с ужасом ожидаю, что принесет новый день.

Я видела, как моя лучшая подруга распадается на части, и это разбивало мне сердце. И хотя я знала, что смерть – это всего лишь новая глава в ее прекрасных мемуарах, но от этого мне не становилось легче. В глубине души я понимала, что каждое объятие может стать последним и каждое слово может оказаться прощальным.

– Мне стыдно, потому что на каждую хорошую мысль в моей голове приходится пять плохих. У меня в шкафу стоят пятнадцать полных банок с монетами, о которых Мари не знает. Я очень устала, но мне стыдно, что я не могу собраться с силами. Мне нужно быть стойкой, потому что иначе я не смогу ей помочь. Я знаю, что ты призывала нас отказаться от ненависти, но я просто ненавижу Паркера. Не дай бог, но если это последние дни Мари, то я ненавижу его за то, что он их испортил. Ее последним воспоминанием не должно быть то, как ее муж поворачивается спиной и уходит от нее.

Было ужасно несправедливо, что Паркер мог собрать свои вещи и просто сбежать в новую жизнь без моей сестры. Возможно, когда-нибудь он снова найдет свою любовь, но как насчет Мари? Он станет любовью всей ее жизни, и это ранило меня сильнее, чем она могла бы подумать. Я знала свою сестру как свои пять пальцев, знала, какое у нее нежное сердце. Она ощущала боль в десять раз сильнее, чем большинство людей. Ее сердце было открытой книгой, и она позволяла всем слушать его прекрасное сердцебиение – даже тем, кто не заслуживал слышать эти звуки. Она надеялась, что люди смогут это оценить. Мари всегда хотела чувствовать себя любимой, и я ненавидела Паркера за то, что он смешал ее главное стремление с грязью. Она покинет этот мир, чувствуя, что каким-то образом разрушила свой брак, и все во имя любви.

Любовь.

Чувство, которое заставляет взлетать и падать. Чувство, которое зажигает людей и сжигает их сердца. Начало и конец каждого путешествия.

Шли дни, месяцы и годы. Мы с Мари все реже и реже получали звонки от Паркера и Лирики. Жалостливые попытки нанести визит сошли на нет, а на почту перестали приходить чеки, вызванные чувством вины. Когда нам принесли бумаги о разводе, Мари плакала неделями. Я изо всех сил поддерживала ее при свете дня, а по ночам сама рыдала в подушку.