Неспящая. Двоедушники

– Я наказал Ирине строго-настрого!.. – начал Марецкий.

– Верю, – кивнул Никита. – Но мы все люди. Бывает всё. Может, кто-то уже увидел и узнал тебя… Ну да неважно, по какой причине, но планы наши могут накрыться разом. И не сбрасывай со счетов тот самый риск, из-за которого у кикимор детей отбирают. Мы тут порхаем друг над другом и с бубнами пляшем, но тоже возможно всё.

Марецкий молча слушал.

– А поэтому, Алексей, думай о том, что это временное решение вопроса, двадцать четыре часа в сутки над этим думай. Ищи ребёнку дом с соблюдением всех правил.

Марецкий снова кивнул.

– Ладно, не буду больше тебя жизни учить, ты и сам всё понимаешь, я думаю, – заключил Никита и повернулся ко мне. – Пойду ребятам помогу.

Когда он ушёл, Марецкий задумчиво взглянул на меня и через силу пошутил:

– Надо было жениться на тебе, когда ты предлагала. Может, не влип бы так.

– Надо было. Но, увы, ты упустил свой шанс, – подыграла я ему.

Он криво улыбнулся.

– Ты хоть любишь её?

– Кого? – вздохнул Марецкий. – Ирку, жену или дочку?

– Да хоть кого-нибудь?

– Хоть кого-нибудь, должно быть, люблю, – пробормотал он с досадой. – Иначе не торчал бы тут.

Я, наверное, такую гримасу состроила, что Марецкий понимающе усмехнулся:

– Думаешь, напрасно вы согласились?

– Уверена, что напрасно. Я сразу поняла, Лёша: ты нам большую проблему привёз. Ты на это мастер.

– Кто бы говорил, – скривился он.

– Лёша, ты только давай не…

– Что?! – вскинулся Марецкий. – Ты ещё мне лекцию прочти!

– Я хотела сказать: ты только не забудь обо всём этом. А то отъедешь по шоссе подальше, решишь, что сбросил проблему, и дело сделано…

Он встал, подошёл вплотную, нервно щурясь, словно вдруг стал близоруким.

– А я ведь помню, как своими руками труп Сошниковой в простыню заворачивал, – сказал он задумчиво. – И не забывал никогда. Сколько раз такое делал, а не забывается. А уж то, что я сегодня увидел, вот это всё… Думаешь, я вас забуду теперь?

– Ты что, нам угрожаешь?

Он покачал головой:

– Нет. Я же сказал: я никогда не подставлю тех, кто мне помог.

То ли у меня совсем уж характер испортился, а вовсе не чуть-чуть, то ли я превратилась в параноика в этой глуши, но слова Марецкого для меня прозвучали как угроза. Теперь мы знали его тайну, а он знал нашу. Вроде бы наши тайны должны сделать нас союзниками. Но эта гарантия показалась мне совершенно не надёжной. В конце концов, что за беда – любовная связь с кикиморой и внебрачный ребёнок. И совсем другое дело, когда официально умершая и по документам давно похороненная кикимора первой группы живёт себе под чужим именем.

Марецкий помолчал немного и вдруг спохватился:

– О, слушай, заодно спросить хотел… Хорошо, что не забыл…

Он полез в задний карман и вытащил оранжевую пластиковую молекулу размером с крупную виноградину. Тарк проникновения. Артефакт, открывающий портал в смежный мир.

У меня сердце чуть притормозило, а потом пошло в разгон. Срочно… срочно взять себя в руки!

– Не знаешь, – задумчиво проговорил Марецкий, – что это может быть за ерунда?

– Знаю! – ответила я как можно веселее.

Представляю, до чего это фальшиво звучало! Но Марецкий, кажется, ничего не заметил. Теперь оставалось наскоро придумать что-то, хотя бы отдалённо правдоподобное.

– Лёш, откуда это у тебя?

– У покойного Карпенко в карманах были. Сначала думали, что детали от детского конструктора или фишки для игры какой-нибудь, но порылись в сети и не нашли ничего похожего… А они у него так культурно, в пакетике лежали. Так и пришлось написать в описи: «пластиковые предметы неизвестного назначения».

– Ну, вы почти угадали. Фишки, да… – я взяла у Марецкого тарк и подбросила на ладони. – Реквизит это. Для психологического тестирования.

Алексей недоумённо нахмурился:

– Виталька-то тут при чём? Где был он – и где психология?

– Виталий, как ты знаешь, во всём помогал Эрику.

– Ну? – сурово промычал Марецкий. – И?

– А Эрик перед тем, как ты его из дружины вышиб, – тут мне даже притворяться не понадобилось – злость в голосе сама по себе вылезла, – занимался своей новой методикой. Он придумал систему тестов для кикимор, чтобы выявлять скрытые депрессивные состояния. Метод на основе теории системных расстановок. Слышал?

– Не-а.

– Почитай – интересно.

– Некогда мне вникать, – то ли с упрёком, то ли с раздражением буркнул Марецкий.

– Жаль, – я продолжала подбрасывать тарк на ладони. – И вот такие штучки там как реквизит используются. Виталик их заказать должен был у каких-то своих знакомых умельцев. Не только эти вот рыжие, но и другие разные. У Виталика только эти были?

– Да не только, ещё пирамидки какие-то, кубики, – промямлил Алексей. – Валяются в сейфе вещдоков. Я думал – может, интересное что. А это, оказывается, фигня всякая…

– Ничего не фигня! Если бы не ты, то Эрик доработал бы очень и очень полезную методику! А ты за внедрение ещё и повышение получил бы. Но тебе же надо было власть свою показать. Когда теперь Эрик сможет к этой работе вернуться?.. Может быть, никогда.

Марецкий только плечами пожал.

Я, наконец, перестала подбрасывать тарк и зажала его в кулаке.

– Я оставлю себе? На память… о мирном времени?

Алексей отмахнулся:

– Бери, играйся.

Я засунула тарк поглубже в карман. Невероятно, как мне повезло…

Вернулся Эрик.

– Всё в порядке. Сейчас освободят кладовую… ту, с окном, – Эрик махнул рукой наверх. – С кроваткой для ребёнка что-нибудь придумаем. Пойдём, Алексей, попрощаешься – и быстро уматывай отсюда, пока тебя никто не узнал.

Марецкий подорвался и поспешил за Эриком туда, где ему следовало быстро и тайно попрощаться.

Сверху послышался тихий, но требовательный плач младенца.

Да, я просто уверена была на все сто, что согласились мы напрасно. И на все двести – что не согласиться мы не могли.

Глава 4

Марецкий всё-таки привёз неприятности. Нет, с его нелегалами за ночь ничего не произошло. Но в целом с утра начался если и не сумасшедший дом, то небольшая сумасшедшая избушка.

Для начала легла в кокон наша повариха. Конечно, у нас не было такой должности, но самая старшая наша кикимора сама вызвалась – ей это было не в тягость. Мы, остальные, конечно, и сами не безрукие, и всегда без проблем подменяли её, когда было нужно, но для того, чтобы не получилась неразбериха, дежурных по кухне надо назначать хоть чуть-чуть заранее. А какие тут дежурные в шесть утра? В шесть утра кого можно пристроить на кухню? Правильно, того, кто неосмотрительно встал первым. То есть меня.

Ладно, хорошо. Занялась я завтраком. Не успели поесть – затеяли дискуссию о том, кто прибирается, а кто обедом занимается. Прибираться нашлись добровольцы, до остального дело не дошло – прикатили гости. К нашему новичку Арсению приехала сестра, а к Никите – отец.

Гостей развели по комнатам, я уже почти пошла соображать что-нибудь насчёт супчика, но неожиданно выяснила, что Вероники, которая должна дежурить в крыле для коконов, опять почему-то нет на месте. Конечно, я разозлилась. Конечно, стоило бы разыскать её, но мне не хотелось поднимать шум. Стоит начать расспрашивать, не видел ли кто Веронику, как всё дойдёт до Эрика, а лишний раз расстраивать его я не хотела. И так у него с Вероникой в последнее время постоянно какое-то затяжное недопонимание… А раз так, то кому приходится разруливать ситуацию? Правильно – тому, кому больше всех надо. То есть мне. Пришлось то спускаться в кухню и пытаться там что-то стряпать, то скакать наверх и проверять, всё ли спокойно у тех, кто в коконе.

Окончательно убегавшись вверх-вниз по лестнице, я выскочила в очередной раз из кухни и налетела на пожилого седовласого господина, который неосторожно попался мне на пути. Корышев-старший явно шёл из нашей комнаты, и он был один, что мне показалось немного странным. Обычно Никита провожал его до машины.

– Ой, извините, Алексей Иванович! Я вас не зашибла?

– Нет-нет, – усмехнулся он. – Очень кстати вы мне подвернулись, Лада. Прогуляйтесь со мной, пожалуйста. Мне надо сказать вам пару слов.

Пока мы жили в коммуне, отец Никиты Корышева несколько раз навещал сына. Но ни разу он не разговаривал со мной вообще, поэтому пара слов – это было что-то новенькое.

Мы с господином Корышевым были давно представлены друг другу. Ещё в первый его визит к нам Никита познакомил меня с отцом, заявив ему, что вот женщина, с которой он проживёт жизнь. Я от этих слов чуть не разревелась – так они меня тронули. Но они не произвели никакого впечатления на этого почтенного старика. Смотрел он на меня тогда вежливо, но равнодушно. Так что грядущая пара слов мне не понравилась сразу ещё до того, как была произнесена.

– Дело в том, – начал он, когда мы вместе спускались с крыльца, – что я хоть не слишком стар, но и не слишком здоров. И я очень заинтересован в том, чтобы мой сын стал моей правой рукой уже сейчас. Заняться семейным бизнесом Никите стоит именно сейчас, а не тогда, когда это свалится на него в виде наследства. Сейчас, когда я могу постепенно ввести его в курс.

– Так в чём же дело?

– Он не хочет, – раздражённо бросил старший Корышев. – Как видите, он так осерчал, что даже не хочет проводить меня. Отказывается от моего предложения в очередной раз. Наотрез.

– У него есть причины, видимо.

– И одна из них – это вы, милочка.

– Неправда! – твёрдо сказала я. – Я ему ни слова против не говорила. Он вообще меня об этом не спрашивал.

– Охотно верю. Он не спрашивал, потому что уже сам всё решил. Ни с кем не советоваться – это в его духе, – насупился Корышев. – И всё же я представляю мотивы, по которым он сидит в этом чудесном домике на сучьих выселках… А между тем, мои силы уходят, и мне нужен тот, на которого я смогу опереться. Мой младший, Филипп – талантливый человек и замечательный сын, но так сложилось, что его таланты лежат совершенно в иной плоскости, и передать ему какой бы то ни было бизнес – это всё равно, что вручить мартышке очков с полдюжины… Другое дело Никита: он – то, что надо. У него есть деловая смекалка, аналитические способности и трезвый взгляд на жизнь, он дружит с цифрами и разбирается в юридических вопросах… Его болезнь – это, конечно же, наше общее семейное несчастье, но… я знаю, в той форме, в которой болезнь развивается у Никиты, она почти не мешает ему. Совсем другое дело – вы, милочка…

Эта кошмарная «милочка» бесила меня настолько, что я уже практически забыла, что старость нужно уважать.

– Подождите, Алексей Иванович, – я не очень-то вежливо перебила его. – Я всё это понимаю. Но Никита ушёл из семьи и из бизнеса ещё до того, как я появилась в его жизни. И те причины, по которым он ушёл тогда, не исчезли до сих пор. Что же вы теперь от меня хотите?

– Те причины… – задумчиво проворчал Корышев.

Мы подошли к автомобилю, на котором он приехал с водителем, и остановились.

– Те причины не исчезли, тут вы правы, – кивнул Корышев. – Видите ли, мы с женой уже давным-давно чужие друг другу люди. У меня с ней договор: я не должен портить успешному политику досье, поэтому мы делаем вид, что у нас счастливая семья. Но жена никакого отношения не имеет к моему бизнесу. Кого хочу, того и беру в долю и посвящаю в дела, не спрашивая супругу. Она вычеркнула Никиту из своей жизни – это был её выбор. Я от сына не отказывался, и, как вы видите, мы прекрасно ладим. За исключением, разве что, разговоров на эту сложную тему. Поэтому я вас попрошу, когда зайдёт речь о том, чтобы Никита вернулся…

– Простите, но я не уверена, что об этом зайдёт речь. Я так понимаю, во все ваши приезды сюда вы только и делаете, что достаёте его этим вашим бизнесом… И он ни разу об этом не сказал. А значит, и не скажет.

Корышев недобро прищурился:

– Ну, так значит, вы сами ему скажете. Можете даже не скрывать, что это я вас просил. Я хочу, чтобы вы – если вы, конечно, на самом деле любите моего сына и желаете ему лучшей судьбы – чтобы вы сами сказали ему об этом и направили его туда, где ему место. Видите ли, милочка, я состоятельный человек, и я не в силах проесть столько, сколько приносят мои капиталы. И мне не жаль денег на благое дело. Я готов финансировать эту вашу богадельню в том объёме, в котором это понадобится вашему уважаемому дядюшке, но мне нужен мой сын!

– Я не поняла: вы что, пытаетесь выкупить Никиту у меня?!

– Мой сын нужен мне рядом со мной. Сейчас, – холодно подтвердил Корышев. – Мне не важно, как именно это выглядит через ваши розовые очки. Мне нужен мой сын.

– Мне тоже нужен ваш сын.

Корышев всплеснул руками:

– Я смирился с тем, что у меня есть внук неизвестно от кого, так что я вынесу и невестку неизвестно откуда – это вообще не проблема! Поймите, наконец: мне нужно, чтобы Никита уехал из этой чёртовой глуши и занялся тем, что ему предназначено. Уедет он один или с вами вместе – мне безразлично!

– Я не смогу его заставить.

Корышев крякнул с раздражением и желчно поморщился:

– Его никто не сможет заставить, я знаю. Но ваше мнение он услышит и обдумает. Это будет на пользу. Если вы, конечно, скажете именно то, что нужно. А вы должны сами чувствовать, что нужно сказать, чтобы вытащить своего любимого мужчину из этого, простите, вонючего болота…

Он принялся садиться в машину и прежде, чем закрыть дверцу, оглядел меня с головы до ног. Взгляд цепкий и расчётливый.

– Сын утверждает, что вы умница и добрая душа. Вот и сделайте, как ваша добрая душа вам подсказывает.

Дверь захлопнулась, машина уехала. Как Никита подобрался сзади, я даже не услышала.

– Что отец от тебя хотел? – спокойно спросил он.

– Догадайся.

– А, – равнодушно отозвался Никита. – Ясно. Можешь считать, что ты выполнила его просьбу. Ты всё сказала, я всё услышал.

– Но я ничего не сказала. Что же ты услышал?

– Неужели ты думаешь, что начни ты сейчас мне объяснять, как важен для меня отцовский бизнес, я изменю своё решение?

– А если попросить Макса помолчать, чтобы Никита мог обдумать всё сам, один?

– Никита давно всё обдумал, – уверенно сообщил он. – Очень давно.

– Ты совсем не хочешь помочь отцу? Ты и тут, конечно, хорош и незаменим, но он прав – ты был бы в бизнесе на своём месте!

Никита сзади притянул меня к себе и закрыл мне рот ладонью.

– Чтобы я больше не слышал разговоров на эту тему, – спокойно, но твёрдо высказал он мне прямо в ухо. – Пожалуйста. Думаешь, если я тебе сказал, что мы тут не навсегда, это значит, что я стремлюсь отсюда вырваться прямо сейчас? Да ещё и в отцовский бизнес? Что могло навести тебя на такую странную мысль? Я сделал этот выбор. Я придумал для нас это место. Для нас, понимаешь? Это значит, что и для себя тоже. А у отца есть Филька, на худой конец.

– Твой отец не горит желанием обучать бизнесу скульптора-отшельника.

– Зато Филипп не сможет ему отказать. А я могу. Поэтому пусть твоя совесть будет совершенно спокойна: ты попыталась. И больше не будем об этом. Хорошо?

Я развернулась в его руках, посмотрела в глаза.

Честные такие серые глаза.

– Хорошо, Никита.

С совестью я как-нибудь договорюсь, не драться же с ней. Но настырный и неприятный старик Корышев, возможно, прав. Возможно, именно я – причина того, что Никита не смог сделать лучший выбор.

У Никиты брякнул телефон. Он взглянул и нахмурился:

– Всё, побежал я. Через десять минут дрова привезут.

Погладил меня по спине, улыбнулся и пошагал созывать свою волейбольную команду на разгрузку дров.

Я вернулась в дом. На кухне уже кто-то хлопотал, наверху кто-то гремел вёдрами и переругивался, в прачечной, наоборот, кто-то взахлёб смеялся. Сумасшедшая избушка как она есть.

Я хотела уже отправиться к себе, попробовать всё-таки тест по бухучёту сдать, и тут за моей спиной хлопнула входная дверь.

Это была Вероника. Румяная, слегка замёрзшая и печальная. Чтобы так подмёрзнуть и раскраснеться, нужно было долго пробыть на улице.

– Слушай, Вера, ты что вообще делаешь?

– Что я делаю? – проворчала она, расстёгивая куртку.

– Ты опять ушла надолго!

– Мне было нужно позвонить, – пояснила она хмуро. – Здесь у меня антенны на телефоне почему-то нет.

– Но ты могла хотя бы меня позвать, чтобы я тебя подменила! Там три кокона наверху!

Не глядя на меня, она пожала плечами:

– Я не думала, что так задержусь.

– А если бы?..

Вероника повернулась ко мне и посмотрела в упор:

– «Если бы» не считается, – спокойно сказала она и добавила: – И ты мне не начальник.

– Тебе, похоже, и Эрик не начальник.

– Так и есть, – усмехнулась Вероника и, как ни в чём не бывало, отправилась наверх.

Всего год назад это была улыбчивая, добрая девушка, трогательно влюблённая в Эрика. Она легко и охотно помогала всем и ни на кого не держала зла. Виртуозно рассказывала кикиморские байки и совсем ничего не помнила о себе – о том, что сделала, прежде чем попасть на передержку. А потом пришла беда, которую опытные дружинники, в общем-то, предвидели. Да и Эрик тоже представлял, чем может закончиться для Вероники каждый её кокон. И однажды после сильного стресса и обиды Вероника всё-таки слетела с катушек и порвала горло первому, кого увидела на выходе из кокона. Этим первым был Эрик. Из-за того случая я до сих пор не смирилась окончательно с выбором Эрика. Он взвалил на себя очень тяжёлую ношу: женился на кикиморе, которая вспомнила о себе всё, пережила собственную смерть и воскрешение. После она погрузилась в жесточайшую депрессию, а когда немного отошла, то оказалось, что покладистой, работящей и доброй Вероники больше нет, а вместо неё появилась вот такая погружённая в себя, скрытная недотрога. Договариваться с ней о чём-то стало очень трудно. Казалось, иногда мы все очень сильно её раздражаем, и она не посылает нас подальше только потому, что всё ещё помнит сделанное ей добро. Впрочем, я не удивлюсь, если вскоре она это добро забудет. Кажется, к этому идёт. И удивительно, что Эрик и на этот раз ведёт себя так, будто не замечает, что у него под носом творится.

– Лада!

Я обернулась. Эрик шёл ко мне с зажатым в руке телефоном. Вид у него был невесёлый.

– Что случилось?

– Ты не поверишь, – сказал он обречённо. – У нас опять новый надзиратель.

– Почему это я не поверю? – фыркнула я. – Мне ли не знать, что их назначают и переназначают без задней мысли, порядка и логики. Сколько их у меня сменилось или вот у Никиты! И тут у нас уже какой? Третий или четвёртый за полгода?

– Четвёртый, – подтвердил Эрик со вздохом.

– Удивительно, как они ещё решили прикреплять одного надзирателя к нам всем. Если бы распихали нас по разным и меняли бы всех по кругу, было бы ещё веселей. Когда новый приедет знакомиться?

– То-то и оно, что сейчас.

– Сейчас?!

– Да, – кивнул Эрик. – Позвонил начальник дружины, сказал: «Ваш надзиратель уже едет».

И вот тут-то я осознала в полной мере, что такое «Лёша Марецкий привёз неприятность». Как иллюстрация к моему полному осознанию, сверху послышался плач младенца.

– Что делать будем? Не успеем же их никуда ни спрятать, ни вывезти… Ребёнку же кляп не вставишь!

– Тихо, тихо, – Эрик крепко взял меня за локоть. – Есть одна идея. Простенькая, но должна сработать. Давай-ка, оденься для улицы и бегом к Корышеву – пусть даст ключи от машины, и заводи… Я наверх к Ирине.

Глава 5

Я шагала по лесной дороге обратно к бараку, стараясь не переходить на бег. Да, я спешу, но не тороплюсь. Да и зачем торопиться – некуда уже, всё равно опоздала. Вот она, машина надзирателя, стоит у самого крыльца. Обычный для дружин небольшой внедорожник с официальными эмблемами на бортах.

Ирину с ребёнком я оставила в автомобиле Никиты там, где заканчивалась лесная дорога. Она вела от узкого асфальтового шоссе мимо нашей коммуны и ещё немного дальше, заворачивала по дуге и упиралась в никуда. Лес везде был смешанный, а там, где заканчивалась плохо наезженная узкая лесная дорога, росли несколько молодых елей, очень удачно создавая дополнительный заслон от любопытных глаз. В начинающихся сумерках светло-серый автомобиль Никиты был издалека почти незаметным, а с территории коммуны и вовсе не виден.

Мне мало удалось пообщаться с Ириной, но она мне понравилась. Внешне совсем обыкновенная и неприметная, она казалась милой и очень спокойной. Это в её-то ситуации… Даже не представляю, как я вела бы себя на её месте – скорее всего, сходила бы с ума. А от Иры у меня осталось приятное впечатление собранности и спокойствия. Она, конечно, встревожилась, но не суетилась и не паниковала. Школа Марецкого, однако…

Я оставила включёнными двигатель и печку. В салоне было тепло. Девчонки вручили Ирине термос с чаем и рыхлый мягкий плед, чтобы удобно уложить младенца. Я велела ей просто сидеть, не волноваться и ждать, а в случае чего звонить мне или Эрику. Кто-нибудь – скорее всего, это буду я – придёт и пригонит машину обратно к бараку, как только опасная ситуация рассосётся. Что тут пешком – всего ничего. Вряд ли у надзирателя появится причина остаться у нас до утра – значит, через час – другой он уедет, а я вернусь за Ириной.

Я вбежала в дом, пытаясь сообразить, куда все подевались. А это зависело от того, какого типа наш новый надзиратель.

Конечно, дружинники разные, как и мы все, но их можно было поделить на несколько основных типов. Действуя в рамках строгих правил, каждый дружинник придумывал свои собственные методы работы с поднадзорными. Видимо, каждому казалось, что его способ общения с поднадзорными кикиморами – самый разумный и оптимальный. Здесь у нас в лесу уже побывали приверженцы этих разных способов.

Один собирал нас всех в столовой, коротко говорил всё, что следовало сказать, выслушивал ответы хором, раскладывал перед нами уже почти заполненные бланки протоколов, ждал, пока мы их дозаполним и подпишем, а потом сообщал, когда приедет в следующий раз, и удалялся.

Ещё был однажды тип – довольно, кстати, душный – который заседал в столовой сам чуть ли не целый день, а мы заходили туда по очереди, и с каждым он общался строго по предписанному порядку и протоколы все заполнял с нуля на месте. Был и ещё один вариант, не столь долгий, но ужасно неудобный: надзиратель ходил по жилым комнатам и устраивал вечер вопросов и ответов прямо на месте, чем бесил парней и смущал девчонок.

Был в моём личном списке представитель надзирателей первого типа. Димка Баринов. Добрый друг, надёжный парень и… обманщик-перевёртыш. Вот кого я старалась затереть в памяти. Человек, с которым всегда было просто, удобно, а иногда и весело. Который мог пойти ради меня на очень неоднозначные поступки. И который всех нас обманул. Я не была уверена до сих пор, стали бы Никита и Эрик сдавать Баринова куда следует после того, как мы раскрыли, кто он на самом деле. Мне кажется, что нет, они бы не стали. Но этот выбор делать и не понадобилось: Баринов сбежал в неизвестном направлении, и никто о нём больше не слышал.

Макс Серов. Когда Макс был уже моим надзирателем, но мы ещё не были парой, надзорные визиты происходили по второму варианту. И Макс казался мне страшным занудой. Потом, конечно, он пустил побоку всякий формализм – но только в отношении меня. С другими своими поднадзорными он всегда был немножко бюрократом, но невредным, правильным таким.

Марецкий вроде как третий тип: ужасно неудобный. Умеет висеть над душой. Бывает такое: и висит, вроде бы, из лучших побуждений, но так некстати, что вот прям убила бы… Было за что помянуть Лёху недобрым словом, но после вчерашних событий досье Марецкого подлежало, конечно, пересмотру. Хотя мне было ничуть не легче от того, что одна зараза оказалась не такой уж конченой заразой, а сложной и противоречивой личностью. Я и сама противоречивая личность, куда мне ещё все эти сложности…

Место скопления людей обнаружилось быстро: сдержанный гомон доносился из столовой.

Я поколебалась секунду, стоит ли отнести сначала куртку к себе в комнату или идти так, как есть. Решила не тратить время на всякую ерунду и пошла прямо в столовую.

Все наши ребята сидели кто за обеденными столами, кто на стоящих вдоль стены стульях, и переговаривались вполголоса. Ни Эрика, ни прибывшего дружинника не было.

Я влезла между Никитой и Арсением на свободный стул.

– Всё нормально? – уточнил Никита.

– Ага. Как задумано, – ответила я. – А… где?

Вместо Никиты голос подал Арсений:

– Эрик водит её, дом показывает.

– Её?! Надзиратель – женщина?!

– И, как говорят, хорошенькая, – усмехнулся Арсений.

Я взглянула на Никиту.

– Так говорят, – пожал он плечами. – Я сам пока не видел.

– Да какая мне разница, хорошенькая она или плохенькая?! Женщина, Никит! Представляешь?! Ну вот как так?!

Он ободряюще улыбнулся:

– Представляю. Не расстраивайся.