Миртаит из Трапезунда

– Было бы намного лучше, если василевс16 изволил дать нам для сопровождения боевой корабль, – хмуро отвечал капитан.

– Но мы отразили удар! Умело и по-геройски! – несмотря на возмущение генуэзца, продолжал ликовать Федор.

– Мне следовало настоять на том, чтобы придать нашей галере хотя бы внешний облик военного судна, – продолжал сокрушаться Джованни. – Разбойники увидели в нас легкую, обещающую быть богатой, добычу, поэтому и решились на дерзкое нападение.

Наша галера действительно ничем не напоминала военного корабля. У нас в арсенале не было ни тарана, ни катапульты, но имелась труба для греческого огня, которую по приказу императора Андроника установили за несколько дней до отплытия из Константинополя.

– Сколько бочонков греческого огня у нас осталось? – обеспокоенно спросил у Федора капитан Джованни.

– Один.

– Всего один бочонок? – еще больше забеспокоился капитан. – А что мы будем делать, если нам вновь повстречаются пираты?

– А кто такие эти пираты? Турки? – не удержался я и нагло встрял в разговор двух мужчин, уверенный в том, что разбойниками могут быть только злейшие враги ромеев, которыми испокон веков считались именно турки.

– Нет, – с ходу разочаровал меня генуэзец. – Пираты, что напали на нас, такие же греки, как ты, наш доблестный командир Федор и половина моей команды.

– Как же греки посмели напасть на корабль с императорским флагом? – изумился я.

– Разбойники пришли из Ператеи17, – пояснил мне капитан Джованни.

– А ператейские греки совсем не чтут нашего великого императора Андроника, разрази их преисподняя! – звучно выругался Федор и смачно сплюнул в сторону.

За моей спиной послышались чуть слышные, шаркающие шаги, и до моих ушей донесся недовольный голос Ливадина.

– Я надеялся, Филат, что у тебя хватит разума, чтобы во время нападения пиратов спрятаться в трюме, а не шататься по палубе, негодный ты мальчишка, – принялся прилюдно отчитывать меня Ливадин, при этом капитан Джованни и командир стражи Федор, глядя на меня, криво ухмыльнулись.

– Я не успел спуститься в трюм. Все случилось слишком быстро, – без малейшего зазрения совести соврал я.

– Не хочу слушать твои отговорки. Я прекрасно знаю, Филат, как ты любопытен. Наверняка тебе вздумалось посмотреть на пиратов. Да у тебя кровь? Ты ранен?

– Нет, учитель, я не ранен…

– Господин Ливадин, ты относишься к парню слишком строго, – с издевательским смешком вступился за меня командир стражи Федор. – А ведь он почти мужчина и должен быть привычным к подобным зрелищам.

– Филат – глупый мальчишка, который так и норовит нажить себе неприятности, – строго заявил Ливадин и тут же перевел свой укоризненный взгляд на меня.

– Господин, прости меня за непослушание, – обиженно шмыгнул я носом.

– А ты, капитан, не иначе как находишься в сговоре с морскими разбойниками! – неожиданно набросился на генуэзца мой учитель. – Будь кто другой на твоем месте, поопытней да порасторопней, мы давным-давно причалили к берегу Трапезунда!

– В зависимости от погоды и ветров морской путь в Трапезунд занимает от девяти до двенадцати дней, – скрипя зубами, процедил Джованни, стараясь соблюдать приличия и быть любезным с представителем свиты ромейской принцессы. – Мы идем верным курсом и через три дня прибудем на место.

После этих слов генуэзец с едва сдерживаемым негодованием отправился на бак. А вот командир стражи Федор никуда не спешил и с нескрываемым удовольствием продолжил наблюдать за тем, как Ливадин рьяно занимается моим воспитанием.

– Тебе, Филат, давно пора умыться и переодеться. Как ты только умудрился так сильно перепачкаться? – внимательно продолжил рассматривать меня с ног до головы Ливадин. – Ты входишь в состав почетной свиты ромейской принцессы, и тебе не подобает выглядеть так, словно ты какой-то нищий оборванец!

– Да, господин, – вяло согласился я с доводами моего учителя и под непрекращающийся поток нравоучений от Ливадина, порицавшего мое легкомыслие и безответственность, направился к ближайшей бочке с водой, чтобы отмыть в ней свои руки и лицо от запекшихся на них следов чужой крови.

Глава 2. Новое место

Три дня спустя, 12 сентября 6843 (1335) года18 по ромейскому стилю, ближе к полудню мы прибыли в Трапезунд.

Я стоял у борта в носовой части галеры и всматривался в появившийся на горизонте берег. День выдался теплым и ясным. Изо всех сил я пытался разглядеть первые очертания города, щурясь от лучей слепящего солнечного света. Еще одно мгновение, и я начал различать дома, густо рассыпанные по морскому берегу, и несколько рядов мощных крепостных стен, надежно защищавших Трапезунд от неприятеля.

Главный город Трапезундской империи располагался в холмистой местности и к северу упирался в могучие горы. На центральном, самом высоком холме я приметил укрепленную Цитадель, из которой нам навстречу начали выходить люди. Маленькие, словно муравьи, они медленно спускались по узкой извилистой дороге, ведущей в город, и дружно следовали к небольшой, но уютной бухте, устроенной на скалистом морском берегу.

Наша галера выровнялась и замерла без движения.

Как только люди, вышедшие из крепости, добрались до морского берега, они принялись выстраиваться в длинную колонну во главе с немолодой женщиной в одеждах цвета амаранта, что торжественно восседала на белой лошади. Всадницу сопровождали другие женщины в богатых одеяниях, а также императорские чиновники, представители местной знати и священники с крестами, иконами и хоругвями. Над головой у высокородной дамы развевался красный флаг с золотым одноглавым орлом посередине, который был похож на наш стяг с двуглавым орлом, принадлежащий ромейскому императору Андронику Палеологу.

– Филат, посмотри, с какими почестями нас встречают! – радостно воскликнул Ливадин, вставая у борта галеры рядом со мной.

Я перевел взгляд на своего учителя. Ливадин был чисто выбрит и одет в белоснежную далматику19 с изящной вышивкой на груди драгоценной золотой нитью. Я знал, что эту одежду мой учитель необычайно ценил и надевал только по особенным случаям.

Сегодня я тоже оделся во все новое и чистое. На мне была синяя туника20 из плотного льна и короткие штаны21 серого цвета. Ливадин настоял на том, чтобы меня причесали. Служанка, которой поручили это задание, наверное, выдрала добрую половину волос на моей голове, ведь сам я редко утруждал себя подобным праздным занятием.

В результате в зеркало на меня смотрел вполне интеллигентный молодой человек с черными, как смоль, волосами, немного вытянутым бледным лицом, большими карими глазами и ямочкой на подбородке, которая мне категорически не нравилась, представляясь какой-то девчачьей. Я надеялся, что небольшая бородка, которая вскорости начнет у меня расти, сможет удачно скрыть подобное недоразумение.

– Что за женщина возглавляет встречающих нас на берегу людей? – с интересом спросил я у Ливадина.

– Как я полагаю, эта дама – достопочтенная мать императора Василия, вдова василевса Алексея22 и дочь правителя Месхетии23, деспина24 Джиаджак, а женщины рядом с ней – самые знатные и прекрасные дамы ее двора, – витиевато пояснил мой учитель.

После такого объяснения Ливадина я попытался разглядеть мать правителя Трапезунда получше. На вид женщине было лет пятьдесят, но она совсем не выглядела дряхлой старухой. У нее было необычно смуглое, но при этом выразительное и когда-то невероятно красивое лицо. Для своего почтенного возраста женщина удивительно прямо и властно восседала на лошади, в белоснежную гриву которой были вплетены пестрые ленты и ветви лавра.

– А где император Василий? – полюбопытствовал я, без разбора всматриваясь в каждого роскошно одетого из встречающих нас на берегу мужчин.

– До чего же ты, мой мальчик, плохо знаком с церемониальными правилами, что действуют при императорском дворе, – не преминул укорить меня Ливадин. – Но ничего, сие упущение мы с тобой непременно исправим. Запомни, согласно придворному церемониалу невесту императора полагается встречать старшей женщине в роду, а жених должен ожидать свою невесту во дворце.

В ответ на слова Ливадина мне оставалось лишь тяжело вздохнуть, ведь необходимость изучения кодекса придворных ритуалов не показалась мне привлекательной. Между тем я знал, что вся жизнь императорского двора в Константинополе была жестко подчинена соблюдению строгих церемоний с обязательным участием в них множества придворных сановников и священнослужителей. Мне подумалось, что быть императором не так уж и весело, и мои занятия в скриптории представились мне тогда еще не самыми скучными.

– Но ведь мы не в Романии, учитель, – не унимался я. – Зачем императору Василию соблюдать ромейские порядки в Трапезунде?

– Императоры Трапезунда происходят из рода Великих Комнинов, – охотно принялся рассказывать мне Ливадин. – Они являются младшими братьями наших прославленных василевсов из династии Палеологов, не единокровными родственниками, конечно, но император Василий признает первенство василевса Андроника, как если бы он был его старшим братом, и следует его царственному примеру во всем.

– То есть император Василий подражает ромейскому императору?

– Не совсем так, – поморщился мой учитель. – Скорее, император Василий признает правильность ромейского устройства и по воле бога устанавливает такой же порядок в Трапезунде.

Наша галера пришла в движение. Неспешно она вошла в бухту и пришвартовалась напротив людей, что ожидали нас на берегу.

Из покоев, что располагались в кормовой части галеры, появилась ромейская принцесса в окружении своей свиты. Невысокая и очень миниатюрная девушка была одета в тунику из тончайшего шелка цвета порфиры25, богато расшитую по вороту, рукавам и подолу каймами из золота и драгоценных камней, а на ее плечах красовалась легкая полупрозрачная палла26 красного цвета. В уши Палеологини были вдеты массивные серьги из крупного жемчуга, а на голове сверкала золотая диадема с крупными рубинами грушевидной формы.

На миловидном округлом личике принцессы читалась несвойственная для столь молодой особы решительность и уверенность, граничащая с высокомерием. Мне показалось, что Палеологиня не испытывает ни малейшего страха перед тем, что уготовила ей судьба в чужой стране. Всего на какое-то мгновение девушка остановилась у трапа корабля, глубоко вздохнула и, только выше вздернув свой изящный носик, гордо зашагала в направлении встречающей ее на берегу толпы.

За принцессой последовало ее ближайшее окружение: высокие придворные чины, посланные императором Андроником для почетного присутствия и формального заверения брака его дочери с правителем Трапезунда, а также личные телохранители принцессы, пара священников и девушки-прислужницы. Одна из них, темноволосая девушка, одетая в длинную тунику светло-голубого оттенка, приветливо улыбнулась мне.

Я знал темноволосую красавицу. Девушку звали Элени. Смутившись от ее неожиданного внимания, я по-дурацки широко улыбнулся девушке в ответ и тут же почувствовал, как приятное волнение охватывает меня, а мои щеки начинают предательски краснеть.

Следуя за свитой ромейской принцессы, мы с Ливадином сошли на берег. Мать императора Василия, деспина Джиаджак, спешилась и, сделав несколько энергичных шагов навстречу Палеологине, заговорила с ней низким грудным голосом:

– Благородная принцесса Ирина Палеологиня, дочь могущественного василевса и автократора27 славной в веках Ромейской империи Андроника Палеолога, я, мать великого императора и автократора всей Анатолии, Иберии и Ператеи, Василия Великого Комнина28, приветствую тебя! – и деспина Джиаджак склонила свою голову, а ее люди преклонили колени.

– Достопочтенная деспина Джиаджак, мать знаменитого и славного своими подвигами великого императора и автократора всей Анатолии, Иберии и Ператеи, Василия Великого Комнина, – отвечала принцесса немного детским, но уверенным голосом, – благодарю тебя за почет и уважение, оказанное мне при встрече. – И Палеологиня слегка наклонила свою голову вперед, а мы все, стоящие за ее спиной, опустились на колени. – Мой отец, да дарует Господь ему многие лета, отдает меня, его единокровную дочь, твоему сыну, императору Василию и благословляет союз Константинополя и Трапезунда!

– Да будет священ этот союз! – воскликнула деспина Джиаджак и вскинула обе свои руки к небу.

Жест матери императора Трапезунда стал сигналом для ее свиты, и из-за спины деспины послышались громкие и ровные восклицания:

– Слава императору Василию! Слава василевсу Андронику! Многие лета! Многие лета! Многие лета29!

После официального приветствия для ромейской принцессы подвели белую лошадь. Точно такую же, какая была у деспины Джиаджак. Обе женщины сели на лошадей и, возглавляя шествие, неторопливо направились в сторону Цитадели.

Мы с Ливадином пристроились почти в самый конец длинной пешей процессии и, пройдя через большие металлические ворота, оказались в Нижнем городе. По обеим сторонам дороги нас встречали простые одно- и двухэтажные жилые дома, построенные из серого камня и изрядно потемневшего от сырости и влаги дерева. Жители города стояли на разных частях дороги и радостно махали нам руками, не забывая выкрикивать приветствия ромейской принцессе и желать «многие лета» своему императору.

Миновав очередные ворота, мы вступили в Средний город. Перед нашими взорами предстала прекрасная каменная церковь с огромным золотым куполом, увенчанным большим греческим крестом30. Церковь носила название Пресвятой Богородицы Златоглавой и являлась одной из наиболее почитаемых в Трапезунде. С восхищением уставившись на блестящий купол церкви, я невольно подумал о том, что золото в Трапезунде все-таки имеется, хотя улиц, мощенных драгоценным металлом, как в Константинополе меня уверяли паломники, я пока не увидел.

Далее дорога становилась все более неровной и резко уходила по холму вверх. Мы с Ливадином приступили к подъему в крепость, и мой учитель напряженно запыхтел.

Сквозь узкие и низкие ворота, совсем непохожие на официальный вход в императорскую резиденцию, мы вошли в Цитадель. На дворцовой площади толпились люди, шедшие в пешей процессии впереди нас. Они заполняли все пространство перед дворцом, который располагался вдоль западной стены крепости и представлял собой настоящий архитектурный ансамбль, состоящий из нескольких двух-, трех- и даже четырехэтажных каменных зданий, соединенных между собой при помощи длинных лестниц и широких террас каким-то чрезвычайно хитроумным способом. Скажу честно, что такой замысловатой постройки мне прежде никогда не доводилось видеть.

На высоком крыльце в обрамлении колонн из белого мрамора я увидел деспину Джиаджак, которая почти сразу скрылась в стенах дворца. Без промедления за женщиной потянулась длинная вереница разодетых в шелка и золото важных императорских чиновников.

– Где же император Василий? Учитель, я его не вижу, – вновь пожаловался я Ливадину.

– Сожалею, Филат, но мы пришли слишком поздно. Предполагаю, что василевс уже встретил свою невесту и сопроводил ее во дворец, – со слабо скрываемым разочарованием в голосе объяснил мне Ливадин.

– И мы тоже пойдем во дворец, чтобы увидеть там императора Василия и ромейскую принцессу?

– Я рассчитываю сегодня же поприветствовать императора Василия лично и будем надеяться, что он выполнит все, данные мне обещания.

Из рассказов Ливадина мне было известно, что император Василий предложил моему учителю какую-то почетную должность при своем дворе. Какую именно, я не знал. Подозреваю, что не ведал этого и сам Ливадин или, может быть, по какой-то причине не говорил мне.

Я искренне верил, что на новом месте мой учитель получит важную службу. А я, став его помощником, буду настолько хорошо исполнять свои обязанности, что император Трапезунда непременно оценит мои усилия и наградит должностью, которая принесет мне множество удивительных приключений и позволит разбогатеть.

Внезапно вход во дворец перегородила императорская стража. Люди, что собрались на дворцовой площади, заметно приуныли. Еще немного потоптавшись, они неохотно потянулись к выходу из Цитадели.

Я предположил, что все пришедшие на дворцовую площадь, ожидали подарков от императора и праздничного угощения. Именно так было принято в торжественных случаях в Константинополе. Однако ничего подобного не произошло. Прибытие ромейской принцессы в Трапезунд ограничилось праздничным шествием по городу и пиром во дворце, на который нас с Ливадином никто даже не думал пригласить. При этих мыслях мой живот предательски заурчал, и я ощутил сильный голод.

Впрочем, всех прибывших из Константинополя никто не оставил неприкаянно стоять на дворцовой площади. Когда праздный народ рассеялся, то к нам приблизился один из императорских слуг. Молодой и важный мужчина попросил следовать за ним для того, чтобы показать места, отведенные нам для ночлега.

Так мы с Ливадином вместе с несколькими нашими попутчиками, в основном священниками и служащими императорской канцелярии, оказались на конюшне, расположенной напротив парадного входа во дворец. Именно здесь императорский слуга остановился и указал нам на просторное помещение, что располагалось над стойлами лошадей.

– Возмутительно! Подумай, грешник, какое страшное беззаконие ты творишь! – выкрикнул самый толстый из священников, который углядел в предложенном для ночлега месте проявление страшного неуважения к себе и своему священному сану.

– Другого места в Цитадели нет, – несмотря на угрозы, продолжал оставаться непреклонным императорский слуга. – Вам, господа, оказали большую честь, что позволили остаться и заночевать в стенах Цитадели. Как правило, все гости императора сами заботятся о себе и ищут постой в Нижнем городе.

Несмотря на продолжавшиеся недовольные перешептывания священников, дальнейших пререканий с императорским слугой не последовало. Приближалась ночь, и никому из прибывших в Трапезунд не хотелось остаться в новом городе без крыши над головой.

Я схватил свой вещевой мешок, что был доставлен с корабля вместе с багажом ромейской принцессы, и первым забрался по хлипкой деревянной лестнице наверх. Помещение над конюшней показалось мне вполне сносным для того, чтобы провести в нем ночь. Оно было вместительным и чистым, а дощатый пол, на котором беспорядочно лежали набитые соломой тюфяки, был устлан хорошо просушенным душистым сеном.

Дворцовые слуги принесли горячей воды для умывания, а также вино и в достатке еды: пшеничных лепешек, твердого сыра и теплой жареной телятины.

– Здесь не так плохо, господин, – заметил я, жадно набивая свой желудок едой.

– Безобразие, Филат! Как они посмели разместить нас на конюшне! – никак не успокаивался Ливадин. – Завтра я поговорю с императором Василием, и он обязательно устранит сие страшное недоразумение!

Я же был сыт и доволен. Растянувшись на мягком соломенном тюфяке, я закрыл глаза и мгновенно провалился в глубокий безмятежный сон.

Проснулся я ранним утром следующего дня. Оглядевшись, я увидел, что наши попутчики с корабля по-прежнему крепко спят, а вот лежак Ливадина пустует.

С осторожностью я спустился вниз и, выглянув из ворот конюшни, увидел своего господина. Ливадин стоял на парадном крыльце, ведущем во дворец, и разговаривал с императорскими стражниками. Догадавшись, что мой учитель с самого утра пытается получить аудиенцию у императора Василия, я мысленно пожелал ему удачи.

За моей спиной послышалось бодрое лошадиное ржание. Я обернулся, с любопытством разглядывая императорскую конюшню. Стойла лошадей оказались расположены только на одной ее стороне, а именно там, где конюшня вплотную прилегала к восточной крепостной стене Цитадели. Неспешно я двинулся мимо лошадей, которые живо мотали своими головами, как будто приветствуя меня.

Невольно я вспомнил о своем отце. В нашем доме, который располагался в пригороде Константинополя, тоже была конюшня. Однако к моменту, когда я стал достаточно взрослым, чтобы запомнить хоть что-нибудь, в ней оставались всего-навсего две рыжие клячи, которые мало походили на настоящих лошадей.

Кони императора были совсем другими: породистыми, сильными и красивыми. Поневоле я залюбовался ими. Гнедые, вороные, серые: шкура лошадей ослепительно блестела и искрилась в лучах солнечного света, обильно проникавшего в конюшню сквозь щели деревянных стен.

В самом большом стойле, будто специально отделенном от всех остальных, я увидел крупного вороного жеребца с длинной пепельно-черной гривой. Он был мощный, с развитой грудной клеткой и мускулатурой. Конь мордой потянулся ко мне, и я медленно протянул к нему свою руку.

– Осторожно, господин, – раздался голос за моей спиной. – Маргос31 – боевой конь императора. Он кусается.

Мне едва удалось одернуть руку, прежде чем Маргос действительно попытался ухватить меня за палец. Жеребец недовольно фыркнул и отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес.

Я обернулся к говорящему. Передо мной стоял парень примерно моего роста, но намного шире в плечах. Он был загорелый и с глубоко посаженными глазами, над которыми нависали густые, сросшиеся на переносице брови. Все во внешнем облике парня выдавало в нем потомка горцев, которые, как я узнал немногим позже, исконно жили в горах к востоку от Трапезунда.

– Маргос обучен атаковать врага, – пояснил мне загорелый парень.

– Но ведь я ему не враг, – искренне возмутился я.

– Маргос тебя не знает, господин, – добродушно улыбнулся мне потомок горцев. – Меня зовут Агван. Я – помощник конюха.

– Филат, – назвал я конюху свое имя. – И прошу тебя, не называй меня господином.

Агван кивнул, как мне показалось, с облегчением, потому как я не оказался важным и напыщенным молодым господином, которому непременно следует во всем угождать.

– Ты приехал из Константинополя? – догадался парень и без малейшего стеснения принялся меня расспрашивать. – Я видел вчера ромейскую принцессу. Она такая молодая. Сколько ей лет?

– Тринадцать, – ответил я, отметив простую и бесхитростную речь своего нового знакомого, которому явно не приходилось просиживать многие годы за нудным учением, как мне.

– Я думал, что принцессе не больше десяти, – растерянно почесал затылок Агван.

Такова была ромейская традиция. Брачный возраст девушек начинался в тринадцать лет, но принцесс, в соответствии с политическими замыслами их царственных отцов, могли выдавать замуж и в более раннем возрасте. При этом женихами часто становились взрослые мужчины, которые иногда были в несколько раз старше своих невест.

– Принцесса намного взрослее, чем может показаться на первый взгляд, – заметил я конюху, вспомнив, как решительно девушка вчера спускалась с трапа корабля, прибыв в незнакомый ей город. – А император Трапезунда разве не молод и нехорош собой?

– Император Василий – самый храбрый и великодушный правитель из всех. Но я не знаю, сколько ему лет.

Я подумал, раз мой учитель Ливадин является другом императора Василия, то они должны были быть примерно одного возраста. А значит, им обоим было около тридцати лет от роду.

– Мне доводилось слышать, что в городе Трапезунде есть улицы, вымощенные золотом и серебром, – решил я переменить тему и расспросить конюха о том, что меня интересовало намного больше, нежели возраст императора и его невесты.

– О нет, таких чудес у нас нет, – с ходу расстроил меня Агван.

– Получается, что в Трапезунде нет никаких удивительных богатств?

– Почему же, есть. Ты слышал о сокровище дракона?

– О сокровище дракона? – удивленно переспросил я. – Нет.

– С незапамятных времен в горах на севере жил настоящий, пышущий огнем, дракон, – не иначе как начал пересказывать мне Агван какое-то местное сказание. – А потом его убил отец нашего императора.

– И когда именно был убит дракон? – с сомнением в голосе поинтересовался я.

– Давно, очень давно, – заверил меня Агван – Еще до моего рождения. Лет так двадцать назад.

– Не так уж и давно, – усмехнулся я. – И что же, сокровище по-прежнему спрятано где-то в горах? Если так, то почему его никто не разыскивает?

– Дракон хранил свои богатства в тайном месте, и только тот, кто заслуживает сокровище дракона, сможет его отыскать, – само собой разумеющимся тоном сообщил мне Агван.

– Ты рассказываешь мне сказки для маленьких детей, – продолжил сомневаться я.

– Нет, я говорю сущую правду! Вот тебе крест! – не сдавался Агван и для пущей убедительности перекрестился три раза.

– Почему тогда отец императора Василия, убив дракона, не взял сокровище себе?

– Император был и так богат, – пожал плечами конюх. – Он хотел получить славу истребителя дракона, а не его богатства.

Я настолько увлеченно слушал историю Агвана о сокровище дракона, что не заметил, как на конюшню вернулся Ливадин.

– Вот ты где, мой мальчик! – окликнул меня учитель. – Мы с тобой отправляемся на прием к императору Василию! Иди за мной!