Шут герцога де Лонгвиля

Ему было хорошо. Он спал, как спят маленькие дети, когда им снится полет. Он летал всю ночь, не зная отдыха. Всякий раз он пытался дотянуться рукой до синих озер или звезд, но что-то мешало ему, а он не отчаивался и вновь и вновь предпринимал попытки. Он был молод, и вся жизнь его только начиналась. Он ни о чем не задумывался, окрыленный неведомым чувством, метался по просторам своих снов и был в эту ночь одним из счастливейших людей на свете…

Другим счастливым человеком была Карменсита, потому что ей всю эту ночь снился Анри, они разговаривали одними глазами, и девушка плакала во сне от бесконечного тихого счастья…

Наутро Франсуа разбудил Анри:

– Вставай, сейчас господин Жан пройдет по комнатам.

– Мне-то что до него? – сквозь сон пробормотал молодой человек. – Я не вхожу в число его подчиненных.

– Я бегу на площадь подметать мостовую, так что вставай!

– Да чего ты от меня хочешь?

– Сам просил разбудить тебя, что я и делаю!

– Кто? Я? Наверное, это тебе приснилось!

– Ты сам вчера сказал: «Разбуди меня пораньше, потому что приезжает госпожа Генриетта»!

– Какая еще госпожа? – сонно промямлил Анри и вдруг вскочил. – Ой! Я же забыл… Спасибо…

– Все, я свое дело сделал! – сказал Франсуа и удалился.

Анри поспешил привести себя в порядок и тоже отправился на площадь.

Там царило необычное оживление. Повсюду сновали мастеровые, кухарки, прачки и слуги. Их было очень много. Для молодого человека это было столь неожиданно, что он не сразу пришел в себя, даже протер глаза, проверяя, не мерещится ли ему. Трудно было представить, где они до этого скрывались, ведь замок казался почти необитаемым. Тут взгляд его упал на открытое окно спальни герцога, и ему сразу же стала понятна причина такого ажиотажа: в оконном проеме, сверкая белизной ночной рубашки и колпака, томно зевал и потягивался сам господин де Лонгвиль. Позади него маячила одетая в черное фигура «господина Жана», – того самого лакея, что истязал Франсуа и того же, что пригласил Анри на первый разговор с герцогом, сидящим в черной карете. Сейчас Жан с расшитым домашним платьем в руках смиренно ждал своего господина.

«Понятно, – подумал молодой человек и улыбнулся. – Герцог желает самолично видеть то, как идет подготовка к столь важному событию. Наверное, он убежден, что сам принимает активное участие в общем деле, помогает всем и каждому. Куда мы все без него-то!» А еще Анри подумал о том, как скоро герцог снова ляжет под балдахин, чтобы досмотреть прерванные сны, и что ему самому не мешало бы сделать точно так же. Он чувствовал себя совершенно лишним на этой шумной площади. Воспользовавшись тем, что герцог его не заметил, он вернулся к себе.

Когда солнце уже катилось за горизонт, а в розоватом небе начала проглядывать белесая луна, Анри расслышал доносящиеся со стороны площади какой-то шум и топот копыт.

– Никак, высочество прибыли, – сказал он сам себе и быстро извлек из-под кровати разноцветный наряд.

В наружную дверь постучали.

– Что угодно? – спросил юноша, одним прыжком очутившись у замочной скважины.

– Открой, это я, – раздался голос Франсуа.

Анри впустил его, тот быстро зашел и, смешно тараща глаза (он так делал всегда, когда был взволнован), громким шепотом сообщил:

– Там графиня приехала!

– Ты хочешь сказать, баронесса?

– Да, она здесь! Хочешь посмотреть?

– Конечно!

Они выскользнули из комнаты и оказались на площади, запруженной людьми. Наверное, все без исключения обитатели замка высыпали туда, чтобы поглазеть на свою молодую госпожу. Их было еще больше, чем утром.

– Она! Графиня! Госпожа Генриетта… – неслось со всех сторон.

Посреди площади, запряженная в четверку вороных, стояла роскошная черная карета, украшенная золотыми завитками. Анри с иронией заметил о приверженности господ де Лонгвилей к черному цвету.

– Как ты думаешь, – по этому поводу спросил он приятеля. – В чем секрет?

Тот затруднился ответить.

– Наверное, так меньше заметна грязь, – сострил Анри.

Высокий лакей неопределенного возраста, тоже в черном, открыл дверь кареты и подал руку особе, сидящей внутри.

Анри протиснулся сквозь толпу и увидел ту, ради которой сегодня было столько бесполезного шума и возни. Опираясь на руку лакея, госпожа Генриетта сошла на мостовую и плавно двинулась в сторону дворца. Мимо Анри проплыли большие темные глаза, обрамленные пушистыми ресницами, слегка вздернутый носик, светло-каштановые с рыжеватым отливом волосы и круглое личико с нежным румянцем. Реальная баронесса совсем не походила на ночное видение Анри.

– Королева! – услышал юноша над своим ухом.

Он оглянулся и увидел кухарку. Она жадным взглядом следила за Генриеттой и причитала:

– Королева! Истинная королева! Красавица!

– Добрый вечер, тетушка Фантина, – поприветствовал ее молодой человек.

– Добрый вечер, мальчик мой, – с важностью отвечала та. – Тоже пришел взглянуть на свою госпожу?

– Да, как видите.

– Красавицей стала! А лицом – вся в отца! Наверное, и характер у нее такой же скверный!

– Ну, это еще предстоит узнать.

– Признавайся, она тебе понравилась?

Анри стало смешно, но он вида не показал:

– Конечно, такая девушка не может не нравиться. Но моя возлюбленная куда лучше.

– Возлюбленная? Чем же она лучше нашей госпожи? – кухарка ревниво сузила глаза.

– Хотя бы тем, что не рыжая!

– Не знаю, не знаю! – холодно молвила женщина. – А по мне, так редко встретишь девушку красивее Генриетты… Да и возлюбленная – вряд ли она у тебя имеется, – и вдруг она приблизила к юноше лицо и быстро прошептала: – Почему ты еще здесь, дурачок? Почему не слушаешь тетушку Фантину?

– Вы мне что, бежать предлагаете? – засмеялся Анри. – Куда и каким образом?

– Куда, не знаю, а насчет остального я бы тебе напутствие дала.

– Не могу! – заявил молодой человек, изображая серьезность. – Я слово дал.

– Кому? – не выдержала кухарка. – Герцогу? Не смеши меня, мальчуган!.. А если ты глупец, то это только тебе хуже!

– Может, я и глуп, но зато у меня есть чувство, которое не позволяет мне бросить людей в тот момент, когда на меня рассчитывают.

– И что это за чувство такое? Расскажи, может, оно и у меня есть?

– Совесть.

Фантина разразилась громким смехом, чем привлекла внимание окружающих. Но кухарку это не смутило.

– Ладно, глупый мальчик! – сказала она, отсмеявшись. – Не обижайся на старуху. Только свои глупости больше никому не рассказывай, а то еще, не дай Бог, кто-нибудь лопнет над тобой со смеху.

Народ потихоньку начинал расходиться.

– А на прощанье я тебе вот что скажу, – она склонилась над его ухом. – Все, что я тебе давеча говорила, все сбудется, вот увидишь.

И с этими словами отправилась восвояси.

Анри догнал ее.

– Тетушка Фантина, неужели вы и вправду верите в то, что вся эта чушь – правда? – спросил он. – Это нелепость какая-то: жить в ожидании, когда осуществится какое-то проклятье! Неужели это способно придавать вам сил?

Кухарка посмотрела на молодого человека долгим взглядом и наконец произнесла:

– Я никому не желаю зла. Моего мнения тут никто не спрашивает. В этом замешаны высшие силы. А если ты спрашиваешь меня, верю ли я в проклятье, то я скажу: я уверена в этом так же, как в том, что меня зовут Фантина.

И она удалилась, оставив молодого человека раздосадованным.

Анри вошел к себе и оторопел: в его каморке сидел любимый лакей господина герцога – Жан. И он бесцеремонно рассматривал его костюм…

– Где тебя носит? – осведомился Жан. – Я уже пять минут жду тебя.

– Честно говоря, я не помню, чтобы назначал вам встречу здесь. Как вы вошли? – спросил Анри.

– У меня ключи от всех комнат. Господин герцог велел тебе немедленно явиться к нему, чтобы предстать перед госпожой де Жанлис. Ты понял?

– Да.

– А это что у тебя такое? – поинтересовался Жан, теребя в руках костюм юноши. – Одежда прокаженного?

Анри был готов сбить его с ног и треснуть по башке скамейкой, но он только сжал кулаки и сказал:

– Идите наверх, там все увидите.

– Ну-ну, господин шут, встретимся с вами в розовом зале, – мстительно процедил Жан, направляясь к двери. – В розовом, – повторил он и вышел.

«Сейчас он явится к герцогу и наплетет невесть что. Нужно его опередить… – промелькнуло в мозгу молодого человека. – От меня до розового зала… А если бегом… Конечно, Жан понимает, что мне еще нужно время на переодевание, но он поторопится, чтобы наверняка выиграть время. Ну так что же! Господин Жан, вы еще не знаете настоящих актеров! Я буду там раньше вас!»

Анри переоделся в считанные мгновения – такая сноровка пришла к нему за годы выступлений, когда приходилось играть по три роли в спектакле – это не составило особого труда.

Итак, он облачился в свое «дурацкое тряпье», созданное по «дурацкому поводу», и помчался в дурацкий розовый зал…

Глава 6

Там уже был накрыт огромный стол, туда-сюда сновали поварята с тяжелыми блюдами, слуги и служанки старались угодить своим господам.

Баронесса была спокойна и холодна, как мраморное изваяние. Герцог отхлебывал вино из дорогого кубка и поглядывал на дверь. Наконец он, набравшись с духом, обратился к баронессе:

– Дочь моя, – начал он трагически. – Злая судьба заставляет меня сообщить вам одну печальную и важную новость.

– Уместно ли говорить о печали в столь радостный день? – хладнокровно парировала Генриетта.

– Бесспорно, вы правы, моя дорогая, и я никоим образом не желал бы испортить вам настроение, – поспешно пробормотал герцог. – Но, дочь моя, такова жизнь…

– Так что случилось, отец? – перебила его баронесса.

– О! Дело в том, что незадолго до вашего возвращения скончался наш любимый Шарль… – господин де Лонгвиль рассчитывал, что эти слова повергнут девушку в скорбную истерику, и уже собирался делать мину, будто плачет, но он ошибся.

Генриетта по-прежнему оставалась непроницаемой.

– Значит, сегодня нам не удастся развеять скуку? – осведомилась она.

– Вовсе нет! – спохватился герцог. – У меня для вас припасена и хорошая новость! Я приготовил вам подарок.

– Какой еще подарок? – баронесса одарила его злым взглядом.

– Я нанял нового шута.

– Столь же уродливого, как Шарль?

– К сожалению, нет…

– Он стар?

– Молод.

– И даже не горбат?

– Увы…

– Дорогой отец, я доверяю вашему вкусу, но боюсь, что ваш подарок не придется мне по вкусу,– Генриетта говорила с тем изысканным безразличием, которое отличает людей высших сословий. – А что если спустить его с лестницы… Как вы думаете, отец, тогда он станет хоть немного горбат?

Герцог засмеялся остроумию дочери, а она даже не улыбнулась.

В этот самый момент двери распахнулись, и в зал ворвалось странное разноцветное существо, которое сначала прошлось на руках до стола, потом высоко подпрыгнуло и буквально зависло в воздухе.

Оно было похоже на большую крапчатую бабочку. Опустившись на пол, оно трижды перевернулось через себя, а потом склонилось в низком поклоне перед господами, сидящими за столом.

– Что это? – Генриетта подняла одну бровь.

– Это наш новый шут, Анри, – с удовольствием сказал герцог.

В дверях возник побледневший от досады и злости «господин Жан».

Баронесса с любопытством разглядывала пестрое существо.

– Подойди сюда, – велела она.

Анри приблизился.

– Открой лицо, я хочу тебя видеть.

– Никак невозможно! – ответил молодой человек, через ткань созерцая госпожу.

– Почему?

– Так сшит костюм. Вы же хотите, чтобы я предстал перед вами в голом виде?

– Фи! – сказала Генриетта.

– Я с вами совершенно согласен, – сказал Анри.

– Не огорчайтесь, дочь моя, – герцог попытался успокоить баронессу. – Ты посмотришь на него позже…

– Хорошо, – смирилась госпожа. – А сейчас, – обратилась она к молодому человеку. – Развлекай меня!

– Какого рода развлечения вам предпочтительнее?

– Песни пой, сказки рассказывай!

– Если мне дадут лютню…

– Эй! – крикнула баронесса. – Слуги!

– Принесите лютню, да поживее! – распорядился герцог.

Слуги моментально разыскали музыкальный инструмент.

Анри попробовал звучание струн и обратился к Генриетте:

– Госпожа, какую песню вы бы хотели услышать?

– Веселую, конечно! – ответила та. – Я еще молода, чтобы скучать и тосковать.

– Прекрасно! – и Анри запел: -

Прохладный дует ветерок,

В лугах пасутся хрюшки,

А в стоге сена пастушок

Целуется с пастушкой.

На этих словах слуги прыснули со смеху. Генриетта слегка улыбнулась.

– Неподалеку был лесок

И разбежались хрюшки,

А в стоге сена пастушок

Шептал слова пастушке:

«Мари, Мари, Мари моя!

Любимая, прекрасная!

Как хорошо, что встретил я

Тебя одну в лугах…»

Куплеты были одинаковые, менялись только слова припева:

– «Катрин, Катрин, Катрин моя,

Любимая, прекрасная!

Как хорошо, что встретил я

Тебя одну в стогах…»

– «Мадлен, Мадлен, Мадлен моя,

Чудесная, красивая!

Как хорошо, что встретил я

Тебя одну в лесах…»

Казалось, это будет продолжаться до бесконечности, но тут Анри завел последний куплет:

– Исчезло солнце за горой,

А волки съели хрюшек.

Но не забудет пастушок

Возлюбленных пастушек.

И будет он сидеть впотьмах

Один на стоге сена,

Ему не вырваться никак

Из сладостного плена:

«Мари, Мари, Мари моя!» – прошепчет он в тиши.

«Катрин, Катрин, Катрин моя!» – разносится в глуши.

«Мадлен, Мадлен, Мадлен моя!

Любимая, прекрасная!

Я всех вас встретил, встретил я…

Я не забуду вас!»

Популярная песенка, обожаемая Карменситой, произвела хорошее впечатление и на Генриетту. Зато, напомнив о друзьях, навеяла тяжесть на душе Анри.

– А что еще ты знаешь в этом же духе? – спросила баронесса.

– Знаю, госпожа.

– Спой скорее!

Но Анри исполнил то, что больше всего отвечало его настроению:

– Приди, весна, в далекий край,

Жизнь светом озари

И всем влюбленным открывай

Историю любви.

У южных ласковых морей

Жила любовь моя.

Он был красив, как Прометей,

Была прекрасна я…

Но ты уехал за моря,

А я осталась ждать,

Любовь жила во мне, горя,

Не смея остывать.

Как много лет сидела я

На камне у воды.

Истлело платье алое,

Что подарил мне ты.

А я ждала, всю жизнь ждала

Тебя, любимый мой.

Я клятву верности дала

В разлуке роковой.

Но рассказал о том народ,

Что есть на свете дом

И милый счастливо живет

С женой любимой в нем…

Приди, весна, в далекий край,

Жизнь светом озари

И гимн моей любви играй,

И счастье всем дари…

Анри замолчал, перебирая струны.

В розовом зале царило безмолвие.

А когда затихли последние минорные звуки, Генриетта тихо спросила:

– А ты мне будешь петь такие песни?

– Зачем? – возразил герцог. – Они заразят вас, дочь моя, своей меланхолией!

– Отец! – резко произнесла баронесса. – Я уже повзрослела, и мне самой решать, что слушать.

– Но я нанял его веселить тебя, а не …

– Я всё сказала! – заявила Генриетта, и герцог умолк.

– Человеческая душа так устроена, – негромко молвил Анри. – Что ей необходимо не только смеяться, но и плакать. А когда люди лишь веселятся и радуются, значит, они сошли с ума.

– А ты не дурак! – удивилась баронесса.

– Вы слишком добры ко мне, – юноша под покрывалом улыбнулся.

– Отец! Ты мне его даришь? – спросила Генриетта, и этот больно хлестнул Анри.

– Если вы пожелаете, я стану вашим преданным другом, – сказал он.

– Ерунда какая-то! – воскликнул возмущенный герцог. – Шут предлагает дружбу моей дочери! Вы слышали когда-нибудь о подобной наглости? Дочь моя, он ваш, я его уже подарил вам!

– С каких это пор я стал вашей собственностью? – теряя самообладание, спросил юноша.

– Ах, вот как ты заговорил! – взорвался господин де Лонгвиль. – С того момента, как ты принял мое предложение, ты мой! Вон отсюда, ничтожный шут, и не смей на глаза мне попадаться!

– С превеликим удовольствием! – ответил Анри, отложил лютню и, пройдясь колесом по залу, покинул помещение.

Герцог долго не мог прийти в себя:

– Я подобрал его, нищего бродягу, а он смеет вступать со мной в спор. Как у него рот открывается! Он что, возомнил себя ровней мне?! Я велю его выпороть и посадить в подвал, чтобы остудить его наглый плебейский пыл!

– А, по-моему, остыть нужно вам, дорогой отец! – внезапно отрезала Генриетта. – Не знаю, где вы его нашли, но отныне он под моей защитой, и вы с ним ничего не посмеете сделать.

– Но, дочь моя, он и с вами не станет церемониться! Ему необходимо указать на его место!

– Я пойду к себе, – баронесса встала из-за стола.

– Вы уже покидаете меня? А я надеялся поговорить с вами об очень важных вещах…

– О чем? – резко оборвала его Генриетта.

– Об обстоятельствах вашей свадьбы с графом до Лозеном.

– Мне совершенно безразличны эти обстоятельства, впрочем, как и сам господин граф! – заявила она и, не давая отцу опомниться, вышла из зала.

– На беду я приютил этого проходимца! – сам себе сказал герцог. – От него необходимо избавиться… И как можно скорее…

Он окинул помещение взглядом затравленного хищника.

У окна, сливаясь одеждой с чернотой сентябрьской ночи, стоял его лакей Жан.

Глава 7

– Он меня подарил! – бормотал Анри, лежа на кровати и уткнувшись носом в собственные ладони. – А потом передумает и еще продаст кому-нибудь! Это неслыханно! Я больше не принадлежу себе! Нужно найти способ убраться из этого славного места! Но как?..

Он убеждал себя в чем-то, досадовал и возмущался и в то же время сознавал, что не в силах противостоять неведомой могущественной силе, заманившей и удерживающей его тут.

– В конце концов, куда я побегу на ночь глядя? – спросил он самого себя и тут же принял решение, что с первым же лучом солнца покинет этот замок; почему-то его в этот момент совсем не заботили обстоятельства побега, хотя крылья у него пока еще не выросли.

Обманув самого себя ложными обещаниями, он спокойно уснул.

А приснившееся той ночью навсегда лишило его покоя.

Стены каморки медленно растворились в воздухе, стали подобны туману, но налетевший ветерок унес их с собой. Потолок нависал над ним и простирался во все стороны, насколько хватало зрения. Анри приподнялся на кровати и огляделся по сторонам. Его ложе покоилось на огромной черном столбе, уходящем в неведомую пропасть, где что-то гулко громыхало. Он захотел посмотреть, что же это могло шуметь, но только попытался это сделать, как встретился взглядом с Глазами. Они были сами по себе, голубые, чисты, как хрусталь и светились в темноте загадочным сиянием. Глаза с любопытством взирали на Анри. Он с ужасом смотрел в них, а они приближались, и он, не выдержав, воскликнул: «Господи! Что это?!» В тот же миг откуда-то издалека и одновременно отовсюду раздался голос, в котором Анри узнал свой собственный, но готов был поклясться, что никогда не говорил таких слов.

Мимо него плыли рваные облака и сгустки тумана, а голос тихо и внятно говорил странные, непостижимые вещи:

– …Люблю терзания, когда сердце разрывается в клочья, когда душа разматывается в тонкую нить, когда жизнь кажется конченной, а солнце перестает светить!..

Глаза смотрели на Анри.

– Люблю мучить себя воспоминаниями о неудавшемся, – продолжал голос. – Люблю сгорать в огне страсти и печали. Чем страшнее минуты скорби, тем радостнее проснуться от ужаса, ощутив счастье своего существования. Ведь если бы люди умирали от каждого пасмурного дня, человечество давно бы исчезло или остались бы одни сумасшедшие…

Казалось, потолок навис еще ниже.

Голос в отчаянии продолжал:

– Я счастлив от горя, я наслаждаюсь муками! Мне хочется петь, когда я теряю друзей! Я пою сквозь рыданья! Через клочья облаков светит солнце. Я не боюсь ничего! Нет ничего страшнее страха! Я убиваю страх! Я хохочу в лицо кошмарам жизни, мне весело, мне легко, я безгранично счастлив!

Глаза вдруг померкли, и из них скатились две слезы. Эти слезы упали и растеклись в воздухе, превращаясь в пол, стены… Голос еще что-то говорил, но за чьими-то рыданиями невозможно было ничего разобрать.

Анри проснулся с лицом, мокрым от слез и понял, что рыдания были его собственные.

В окно било солнце.

Он сел на кровати и осторожно попробовал рукой стену, затем также осторожно наступил на пол. Ему все еще казалось, что они растают, а он свалится в бездонную пропасть. Но полы и стены были совершенно реальными, шершавыми и холодными. Анри провел рукой по лицу, отгоняя последний осадок страшного сна. В этот момент из-за внутренней двери послышался ужасный грохот, словно что-то скатилось с лестницы. За грохотом последовали сдавленные стоны и чей-то тихий смех.

Анри выскочил в коридор.

Там, у основания винтовой лестницы в нелепой позе лежал Франсуа, зажав в руках помятое ведро. Волосы намокли от крови, кровь стекала по лицу. Светлые глаза слегка закатились и ничего не выражали. Казалось, юноша был без сознания. Он негромко постанывал. Анри осторожно взял друга за руку, и тот вскликнул и очнулся.

– Это ты? – спросил он прозрачным голосом.

– Да. Что с тобой? Что случилось?

– Помоги подняться.

Анри с трудом разжал пальцы Франсуа и отбросил в сторону ведро, затем подставил другу плечо, и они медленно двинулись по коридору.

– Рассказывай, как это произошло, – потребовал Анри, когда они добрались до комнаты Франсуа, и пострадавший лег на постель.

– Я и сам не знаю… – признался юноша. – Собирался идти на крышу, но тут наткнулся на этого…

– Никак на «господина Жана»? – догадался друг.

– Да… А как ты понял?..

– Слышал его милый смешок в тот момент, когда ты совершал свой героический спуск вниз головой.

– Да, он смеялся. Он смеялся надо мной! – из глаз Франсуа брызнули слезы.

– Ты что, по пути на крышу ему дорогу перешел?

– Он сказал, что не может далее терпеть в замке подобных мне лентяев, которые к тому же ходят черт знает в чем и позорят престиж господина герцога.

– А потом?

– Потом я упал…

– Что, сам по себе?

– Я оступился. Ты же знаешь, у меня зрение не очень важное, а когда я волнуюсь, то почти перестаю видеть, все будто пеленой закрывается.

– Ладно, главное, ты жив. У тебя есть что-нибудь для перевязки?

Франсуа вяло улыбнулся:

– Откуда

– Тогда тебе на помощь приходит друг! – оживился Анри. – Постой, я сейчас! – воскликнул он и скрылся за дверью.

Через мгновение он вернулся с ворохом разноцветных тряпок, оставшихся при кройке шутовского костюма.

Франсуа попытался что-то промямлить в знак протеста, но приятель с рвением взялся за дело:

– Не могу же я допустить, чтобы мой ближний истекал кровью! – он ловко обмотал голову юноши красной тряпкой, мимоходом заметив: – Знаешь, тебе очень к лицу!

И принялся за осмотр других частей тела. Франсуа иногда вскрикивал от боли, но Анри с видом человека, хорошо осведомленного в медицине, уже накладывал повязки.

Комната Франсуа была больше и просторней каморки шута, но была забита каким-то старым хламом, ломаной мебелью, рабочими инструментами и, вероятно, служила чуланом до тех пор, пока не получила жильца. Единственная рабочая мебель – кровать, на которой спал юноша, стояла посредине комнаты, словно островок среди скал и бушующего моря. Вокруг нее и к двери среди хлама была расчищена дорожка.

Спустя весьма непродолжительное время пострадавший уже лежал весь разноцветный от «бинтов». А Анри, отойдя к двери, с видом мастера своего дела взирал на деяние рук своих.

– Замечательно! – сказал он. – Досадно, что еще одна тряпочка осталась, но мы ей место найдем.

И он моментально пристроил тряпку-сироту в виде бантика на голове несчастного.

– Да! – с удовлетворением подытожил Анри. – Как раз не хватало зеленого на красном!

– И на кого я похож? – поинтересовался Франсуа.

– Ну… – приятель затруднился ответить.

– Понятно, я теперь как попугай!

Анри ждал, что друг начнет в сердцах срывать повязки и швырять их на пол, но тот неожиданно рассмеялся:

– Спасибо тебе! В нашей жизни так мало радостей, а ты меня хоть забавляешь время от времени.

– Всегда рад помочь другу. Только в следующий раз будь внимательным и держись за перила.

– Хорошо, я постараюсь. Тем более, что я и сам в этом заинтересован.

– Ну то-то же! – Анри присел на краешек кровати и вдруг тихонько спросил: – Франсуа, ты не знаешь, нет ли в этом замке какого-нибудь потайного лаза или подземного хода? Я слышал, когда строят такие сооружения, всегда делают нечто подобное на случай осады, например.