МАКСимум

Макс попил минералки и отправился обратно за экран. Он ловко запрыгнул на балюстраду и, спустившись на другую сторону, исчез в темноте.

Да что там, в конце концов, такое интересное?

Она немного потанцевала, неохотно, лениво. Машинально допила чей-то коктейль, стоящий на ступеньках…

И решилась. Приподняв длинную юбку, она тоже залезла на балюстраду, ловко балансируя, прошла по ней несколько шагов, и, почти достигнув экрана, спрыгнула на другую сторону.

За экраном находился пульт ди-джея. Всего лишь… И довольно просторное помещение с шезлонгами и мягкими мешками для отдыха.

За спиной самого ди-джея, бородача средних лет, в профиль стоял Макс, уставившись в небольшой монитор, на котором непрерывным штрих-кодом тянулись строки с названиями малоизвестных музыкальных композиций. Они нигде не слышала таких танцевальных мелодий, как здесь. Лицо Макса освещали красные, белые, голубые отсветы прожекторов. Такой длинношеий. Такой юный. Такой далёкий всего в двух шагах… У неё сладко и печально сжалось сердце.

– Сюда нельзя, – неожиданно строго сказал Макс, повернувшись к ней.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Но ты ведь здесь?

– Мне можно.

– Ты что, знакомый ди-джея?

– Вроде того…

Он снова уткнул взор в штрих-код на мониторе.

Она немного постояла рядом с ним возле ди-джейского пульта.

Попросила глотнуть минералки, стоящей в стакане на столе, которую время от времени пил Макс. Ей не хотелось пить, она искала способ вновь дотянуться до него, заговорить с ним на прежней волне… Но ничего не получалось.

Потом они удалились в мягкую темноту помещения позади пульта посидеть на мешках. На одном из них спал уже вдребезги пьяный паренек. Она вспомнила, что именно он предлагал ей купаться.

Макс с размаху опустился на мешок. Она села рядом. Они вроде бы были опять очень близко, предельно близко, но между ними почему то сохранялось расстояние, упругое, как автомобильная подушка безопасности…

Она первая нарушила молчание.

– Ты что, не рад меня видеть? – вопрос был задан вроде бы с уместной в данной ситуации шутливо-кокетливой интонацией.

– Я разве сказал такое слово? Рад… – его ответ показался ей несколько более серьезным, чем её вопрос, но и более прохладным.

Вспомнив о маленькой брюнетке, с которой он разговаривал у стойки, она нахмурилась.

– Ну что, все твои женщины уже ушли домой, Макс? – та же игривая интонация. Она нисколько не ревнует, она просто шутит.

– У меня не было тут женщин. – Простой и опять до странности серьезный ответ.

Она испугалась, что ляпнула не то и замолчала. Он тоже ничего не говорил.

Она сидела, чуть склонившись над ним, полулежащим на мягком мешке. Немного осмелев, слабо провела ладонью по его щеке. Пересчитала кончиками пальцев нежные земляничинки его юношеских прыщей. Поцеловать не решилась. Он не сделал попытки освободиться от неё, но и не ободрил встречной лаской.

Она окончательно оробела и убрала руку.

Внезапно кто-то позвал его. Макс встал и, бросив ей на ходу "я скоро вернусь", куда-то убежал.

И всё обрушилось. Она поняла вдруг – ослепительно и страшно – что произвела на Макса впечатление значительно меньшее, чем он – на неё. Или даже вообще никакого… Богородица не сотворила для неё чуда, Богородица дала ей лампадкой по голове…

На соседнем мешке пробудился хорошенький паренек, который звал её купаться. Он по-прежнему был в одних серых трусах с надписью BOSS на широкой резинке.

Она немного поговорила с ним. Оказалось, что он в этом году поступил на первый курс физфака МГУ и хочет стать физиком-теоретиком.

Беседа вскоре иссякла, как маленькая речушка в крымскую июльскую сушь. Она встала и выбралась из обиталища ди-джея наружу.

Москвичка Вера зажигательно плясала на стойке бара. Макса нигде не было видно.

– Мы домой, красавица. Пойдёшь с нами?

Мимо неё снова проследовала нетрезвая компания, праздновавшая восемнадцатый день рождения будущего физика.

Она брезгливо отвернулась. На столиках, залитых невесть чем, повсюду стояли пустые пластиковые стаканчики и бутылки, в пепельницах громоздились окурки. Люди расходились. Было уже очень поздно.

И тут она увидела Макса.

Он шёл, поддерживая своего брата, по выложенной крупными серыми плитами дорожке к выходу с пляжа. Он уходил…

Она постояла, бессмысленно глядя ему вслед. Потом подобрала свою шаль, оставленную на спинке стула в самом начале вечера и тоже направилась к воротам. Всё. Хватит. Нагулялась.

Упоительно тепло. Темно. Звёздно. Всхлипывает своими короткими всполохами маяк. В окнах гостиницы прямо напротив выхода с пляжа – ни огонька. Только желтеет в конце улицы уютным комочком света и гремит попсой закрываемое только под утро заведение "У Ильича".

Муж крепко спал. Она пристроилась к нему, ласково, виновато. Несколько раз легко – он даже не пошевелился – поцеловала его колючий подбородок. Закрыла глаза.

Они побывали потом в Ялте, в Алупке, в Гурзуфе, в Севастополе. Видели Ласточкино Гнездо, Воронцовскую усадьбу, домик Чехова, посетили древний Херсонес – бледно-бежевые крошащиеся от времени камни на ярком солнце – она глядела сквозь зыбкую пелену знойного воздуха – и ей казалось, вот-вот выйдет из арки атлетичный молодой грек в развивающихся на приморском ветру сияющих белых одеждах…

По одной из версий, именно здесь, в Херсонесе, был крещен в Православной вере князь Владимир Красно Солнышко.

С древних времен до наших дней самые разные народы селились на крымских землях, и каждый из них внёс свой неоценимый вклад в развитие, культуру, традиции полуострова.

В восемнадцатом веке князь Григорий Александрович Потемкин, фаворит императрицы Екатерины Великой, прибыл сюда, чтобы строить города, закладывать основу будущего черноморского военного и торгового флота.

Так сложилось, что Крым регулярно становился центром различных военных и политических конфликтов – на протяжении всей истории полуострова ему так и не удавалось занять прочное положение в составе отдельного независимого государства.

Обилие памятников воинской славы в Крыму ещё раз доказывает, что перспективу обладания этими землями находили привлекательной правители многих могущественных держав.

Крымская война, нанёсшая огромный урон экономике николаевской России и значительно пошатнувшая её положение на мировой арене, однако, смогла вновь продемонстрировать врагу непоколебимый дух русского народа.

Длившаяся почти год – 349 дней – героическая оборона Севастополя, ставшая решающей битвой в ходе войны, послужила причиной сохранения Крыма в составе Российской Империи после подписания Парижского мирного договора.

Несмотря на очевидное техническое превосходство армии союзников нашим войскам удалось главное – истощить силы неприятеля и пошатнуть его уверенность в победе.

Даша Севастопольская – первая военно-полевая медсестра в отечественной истории. Как и знаменитая Флоренс Найтингейл, прибывшая в Крым из Англии в сопровождении монахинь оказывать помощь раненым солдатам союзников, восемнадцатилетняя Даша бесстрашно выходила на поля сражений с перевязочным материалом из рваного белья, уксусом и вином. В отличии от Флоренс у неё не было ни медицинского образования, ни необходимых лекарственных средств…

При входе в Севастопольскую бухту в сентябре 1854 года, чтобы преградить дорогу более развитому флоту союзных государств и спасти тем самым Севастополь, было затоплено семь русских парусных кораблей. Огонь береговых батарей и торчащие вверх из воды как штыки мачты делали город надёжно защищённым со стороны моря. В течение следующего года на дно постепенно пошли все остатки устаревшего императорского флота, того самого, который с пламенным эстетическим восторгом запечатлел Айвазовский горделиво проходящим вдоль набережной на смотре 1849 года.

Муж сфотографировал её на фоне городской бухты в том же самом длинном бордовом платье с развевающимися от ветра волосами. Она смотрела в сторону памятника затопленным кораблям, поднимающегося прямо из воды, представляющего собою изящную белую колонну на каменном острове.

Чайки с криками кружились над волнами, иногда садясь на основание монумента.

Балаклавская бухта. Секретная база советских подводных лодок. Из прорубленых в толще скал, заполненных водой штолен протяженностью несколько сот метров субмарины могли абсолютно незаметно выходить в открытое море.

Современные атомные подлодки не могут, конечно, укрыться в узких пещерных тоннелях. Но Балаклава, вход в которую никак не просматривается со стороны моря, по прежнему не теряет своего стратегического значения. Маленькие лёгкие военные катера, покачивающиеся на спокойных волнах бухты, способны в ясную погоду при спокойном море всего за четыре часа достичь побережья Турции.

Инкерман. Пещерная крепость. Пещерный город. Лёгкий вкус и нежная колкость несравненного игристого вина, которое она пила в день своего рождения.

Во время Великой Отечественной войны весь город укрывался в штольнях завода шампанских вин. Люди под землёй работали, учились, воспитывали детей. Здесь были организованы школа, госпиталь и позднее – склад боеприпасов. В июне 1942 года часть штолен пришлось подорвать из-за наступления гитлеровских войск – вместе с вражеской военной техникой и солдатами под завалами погибло большое количество мирных жителей…

Экскурсоводы В Крыму, упоминая Инкерман, любят рассказывать историю о трёх мандаринах. Зима. Суровый военный быт. Тёмные холодные сырые подземные помещения.  Дефицит необходимых продуктов. Дети. В инкерманских штольнях насчитывалось порядка сотни ребятишек разных возрастов.

Всякое мудрое и доброе человеческое сердце знает: какие бы тяжёлые времена не переживались взрослыми, детям всегда нужен праздник. В их открытые души каждую минуту нужно вкладывать любовь и радость, иначе что они понесут с собой в будущее?

Под Новый год советские солдаты нарядили для малышей ёлку. Это была не совсем настоящая новогодняя ёлка – ели в Крыму не растут – вместо ели солдаты срубили и принесли в штольню молодую сосну. Они украсили её чем смогли: пустыми гильзами, пулемётными лентами, орехами, завёрнутыми в цветные бумажки. Дети, голодные, оборванные, грязные, принялись петь песни и водить вокруг этой сосны хоровод. Их погасшие в темноте и сырости глаза вновь заискрились. И тогда один из солдат совершенно неожиданно достал из своей бездонной походной сумки три крупных, ровных, оранжевых, как летнее солнце, ароматных мандарина. Три. Всего три. Почти на сотню человек.

Мандарины делили в молчании. Сосредоточенно. Неторопливо. И предельно честно.

Выросший мальчик, который записал эту историю в своих мемуарах, так и не вспомнил, что именно ему досталось: был то крохотный фрагмент пупырчатой кожуры, сочная капелька мякоти или мягкая белесая прожилка… Только запах, восхитительный запах – сильный, свежий, чуть терпкий – мандаринный дух в пропахшем потом и порохом подземелье – остался в его памяти на всю жизнь…

И это всё – Крым. Где ещё так тесно соседствуют друг с другом удивительные сокровища, созданные природой и людьми? Крым – горсть жемчуга на крохотной детской ладошке. Малая часть огромной Родины. Её Родины.

Она мысленно благодарила обвиняемого мужем и прочими «прогрессивно мыслящими» во всех грехах Путина за то, что этим летом смогла оказаться здесь, просто взять и приехать, постоять на этой земле, сухой, соленой, без всякого преувеличения – священной…

Степной ветер трепал на ней тонкое платье, когда она шла, сгибаясь под тяжестью арбуза в сетке, с Донузлавского базара обратно в Поповку.

В пансионате, где они жили, утром того дня имело место неприятное происшествие. Молодую девушку, соседку, добрые люди привезли на машине. Она видела краем глаза, как бедняжку, поддерживая, вели по лестнице на второй этаж, где она жила, растрепанную, заплаканную, в перепачканной юбке.

Проходя по двору, она слышала, как хозяйка разговаривала с кем-то из своих помощников. Участливая женщина велела принести пострадавшей гостье наверх завтрак и пиво для расслабления и отдыха.

Девушку, судя по всему, минувшей ночью изнасиловали.

– Это всё долгое эхо Казантипа, – буркнул возившийся неподалеку с кабелем пожилой рабочий, – Привыкли тут ко вседозволенности. Пляж был этот… как его… нубистский… Девки голые невесть чем обдолбанные на берегу валялись – пользуйся кто хошь.

Она зашла к себе, разрезала арбуз на две половины и одну понесла наверх, соседке.

Та лежала в номере на кровати, отвернувшись к стене, и испуганно встрепенулась от стука.

– Это вам, – арбуз в её руках сверкнул блестящим алым ароматным срезом.

Она поставила его на стол и поспешила уйти. Ей сделалось вдруг неловко от этого своего непрошеного вторжения в чужое несчастье.

До отъезда оставалось меньше недели.

Она ещё лелеяла слабую надежду случайно встретить Макса до отъезда, где-нибудь в кафе, в магазине или на пляже.

Но этого не произошло.

Она убеждала себя, что вернувшись в Петербург перестанет думать о нём. Глупо, в конце концов. Случайный мальчишка. Легкомысленный флирт. С кем не бывало. Плюнуть и забыть.

Он-то ведь наверняка, проспавшись, забыл. Сколько у него впереди ещё таких разгульных молодых ночей? Сколько податливых горьковатых губ хмельных женщин?

Это у неё он один. Единственный. Первый. Мимоходом прикоснувшийся к её тайному огню.

Вот ведь как бывает. Она сумасшедшая. А он, не подозревая, выдернул пробку, выпустил на волю лихих её демонов…

Больше всего информации сообщил о себе толстяк. Виктор. МГУ. Кандидат философских наук. Этого уже достаточно. В век информации по малюсенькому фрагменту можно достроить всю жизнь человека – так морская звезда вырастает из одного отрезанного луча.

Он друг отца Макса. Базы данных сотрудников ВУЗов, списки выпускников разных лет, соцсети – ей в помощь.

Наверняка хоть где-нибудь есть его фотографии. Лицо толстого философа она запомнила очень хорошо.

Найти его… А там…

Что она ему скажет? Какие причины придумает для мужа, почему ей понадобилось срочно ехать в Москву?

Но она была полна решимости идти до конца. У неё было чувство, что если она остановится, произойдет что-то очень страшное.

Она втихаря продала изумрудные серьги своей покойной матери, которые той достались от прабабушки, жившей ещё при царе.

В Москву без денег нельзя. Как там без денег?

Ты мне вырвала сердце, Москва, хоть была рождена я

на Неве. Эти звёзды твои отовсюду видны.

Золотая Москва. Нефтяная Москва. Козырная.

Напоенная кровью рублевой огромной страны…

Она собиралась туда как на тот свет. В один конец. Ни одна мысль не шевельнулась, как она вернётся потом обратно, спустя неизвестно сколько времени…

Она сначала хотела предупредить мужа об отъезде. Но потом поняла, что не сможет придумать достаточно веских причин, чтобы он отпустил её.

Побег.

Когда она думала об этом, у неё тревожно и сладко щекотало в груди…

Увидеть Макса опять. Только теперь уже не в футболке и бледно-голубых джинсовых шортах с отворотами, а в брюках, в куртке и какой-нибудь стильной вязаной шапочке. Может быть, он носит шарф, и золотой крестик, который она заметила у него в Крыму, спрятан под толщей всей этой одежды.

Побежать ему навстречу. В хрустальных предзимних сумерках ослепительно ярко, как новогодняя ёлка, сулящая исполнение желаний, зажгутся огни вечерней Москвы.

Побежать и… С необъяснимым чувством вечного болезненно нежного родства обняться, уронить голову к нему на грудь, почувствовать холодной порозовевшей от ветра щекой грубоватую ткань куртки. Подняться на цыпочки, обвить руками его шею и так замереть, взволнованно ожидая, когда он чуть склонится, чтобы коснуться губами губ…

Она нашла кое-что, незначительные зацепки, но этого хватило, чтобы дать попутный ветер парусу её надежды.

Современное информационное пространство – спасение и угроза. Здесь есть всё, и если кому-то что-то очень сильно нужно, он сможет это добыть. Не оставляйте свои конфиденциальные данные в открытом доступе.

Она собрала необходимые вещи в удобную спортивную сумку. Постояла у окна, залюбовавшись широким разливом Невы в дрожащих золотых бликах, огненной стрелой Невского проспекта, светящимися арками мостов – с высоты последнего этажа новостройки – панорамой самого красивого северного города на земле.

Небо только начало робко светлеть с одного края, розоветь, как созревающее яблоко. Ранний час.

В прихожей она надела пальто, шапку, ботинки, перекинула ремень сумки через плечо. Глянула последний разок в зеркало. На удачу.

Внезапно она услышала знакомый, оглушительно громкий в тишине уснувшей прихожей стук босых пяток по полу.

– Ты куда, мама?

Пятилетний мальчик, её младший сын, пробудился – толи он услышал шаги в ночной тишине, толи просто ощутил сквозь сон ту пустоту, какая наступает, когда кто-то очень близкий под утро покидает комнату.

Он вылез из своей кроватки, и как был, без тапок, в тонкой застираной маечке и трусиках выбежал в коридор.

Он стоял перед нею. На холодной плитке. И смотрел снизу вверх своими большими безжалостно честными глазами.

И она вдруг как будто проснулась. Наваждение последних месяцев резко спало с неё, словно покрывало, которое потянули за угол.

Куда она собирается ехать? Зачем? Это же безумие…

Она поставила спортивную сумку на подзеркальный столик. Положила на неё перчатки. Сняла шапку.

– Никуда, сынок. Я уже вернулась. Ещё рано. Иди спать.

Санкт-Петербург, 2016 год

P.S. Моё слово – моя последняя надежда. Единственное средство дотянуться до человека, находящегося, возможно, на другом конце света. Если ты, читающий эти строки, именно тот Макс, которого она ищет, пожалуйста, напиши мне.

[e-mail]

Мир так прекрасен. И чудо всегда где-то совсем рядом. В одном клике.