Блин – охотник за ворами

– Я полковник полиции Агеев, – зашипел он сержанту, размахивая у него перед носом красной книжечкой. – Службу в базар превращаешь?! Троих старших офицеров отвлёк от работы! Допиши фамилию гражданки в список и пропусти.

– У меня приказа такого нету, – завёл старую песню сержант.

– А у меня приказ министра найти картины. Из-за твоего дурацкого рвения меня отвлекли на двадцать минут. Если отвлекут ещё раз, посажу тебя под арест, – спокойным голосом объяснил ситуацию Агеев.

Он отобрал у сержанта список и, не спросив у мамы фамилию, размашисто написал: «М. Е. Демидова».

– И мальчика впишите, – подсказал упрямый сержант.

…«с мальчиком (один чел.)», – добавил полковник и расписался.

– Вопрос решён? – спросил он у сержанта.

Тот сморщился и молча кивнул.

– Вот они, богатеи! Всю полицию скупили! – прокомментировала это событие вредная смотрительница.

Не обращая на неё внимания, Ларисик и «М. Е. Демидова с мальчиком» прошествовали в зал.

Старинная музейная дверь закрылась за ними.

Выставка ещё не была оформлена до конца. Кое-где на стенах висели только наклеенные бумажки с названиями картин, кое-где картины без названий. Посреди зала стояла перепачканная побелкой стремянка. Видимо, именно ею и оборвал провода сигнализации растяпа монтёр.

– А вон проводки, – сказала маме Ларисик.

Она указывала в угол, где сходились стены и потолок. Скрутки на проводах, обмотанные синей изоляцией, сразу бросались в глаза.

– Гога, подтащи мне лестницу, – скомандовала мама, – а то я испачкаться боюсь.

Стремянка была старая-престарая, деревянная: две лестницы, соединённые в букву «А». Блинков-младший не знал, как к ней подступиться. С какой стороны ни возьмёшь, неудобно. В конце концов он встал между ножками буквы «А», взялся левой рукой за перекладину левой лестницы, правой – за перекладину правой, приподнял…

Верх стремянки перевесил, и она пошла, пошла валиться прямо на Ларисика! А та, вместо того чтобы отскочить, закрыла лицо руками. Хорошо, что мама успела подбежать к Блинкову-младшему и помочь. Вдвоём они легко подтащили стремянку к нужному углу.

– Наверное, вот так он и оборвал проводки, – переводя дух, заметила Ларисик.

– Наверное, – согласилась мама. – А откуда стало известно, что их оборвал монтёр?

– А кто ещё? – изумилась Ларисик. – Приходил монтёр, возился здесь и, кстати, с ужасным грохотом уронил эту самую стремянку. Я вела экскурсию в соседнем зале. Прибегаю, а тут уже Клавдия Ивановна, смотрительница. Вы её видели, бдительная старушонка: «Ходют всякие, а потом картины пропадают», – передразнила вредную смотрительницу Ларисик. – Она мне и наябедничала, только не сразу, а на следующий день. Я спрашиваю: «Что же вы раньше молчали?» А она: «Мне за это не плотют»… Директору я всё рассказала, но мы даже не стали жаловаться на этого монтёра. Ясно же, что он случайно перепутал проводки.

– Разумеется, случайно, – поддакнула мама. – Если бы он работал на грабителей, то музей обнесли бы в ту же ночь.

– Извините, что сделали бы с музеем? – не поняла Ларисик.

Мама смутилась.

– Обнесли – значит обворовали… У нас охрана из бывших сотрудников спецслужб. Надёжные, честные люди. Но, понимаете, они всю жизнь ловили бандитов и сами часто говорят, как бандиты. А жаргонные словечки так прилипчивы!

– Ничего, это даже придаёт речи определённый шарм, – успокоила маму Ларисик. – Значит, вы тоже думаете, что монтёр не имеет никакого отношения к этой краже?

– Разумеется, – ещё раз согласилась мама.

Блинков-младший проследил за её взглядом. Мама примерялась глазами то к стремянке, то к месту, где были оборваны провода. Верхняя перекладина лестницы не доставала туда метра полтора. Выходит, чтобы оборвать проводок стремянкой, монтёр должен был поднять её на полтора метра от пола. Но и тогда это было бы невозможно. Провода плотно прилегали к стене, а у стремянки наверху не было никаких торчащих железок.

А вот подняться на стремянку и оборвать проводки НЕ СЛУЧАЙНО, А НАРОЧНО мог бы и самый невысокий человек.

– Спасибо, Гога. Иди, посмотри картины, – сказала мама, одёргивая платье. Всё-таки оно было очень короткое. Мама стеснялась залезать в нём на лестницу.

Блинков-младший отошёл к привезённым из Германии шедеврам. Муть. Люди с плоскими синими лицами, играющие на непонятных инструментах, непохожие пейзажи, всадники, несущиеся верхом на гимнастических конях. Надписи на табличках сообщали, что картинам лет по восемьдесят и ещё больше.

– Какие у вас туфельки! – восхитилась Ларисик.

– Ничего особенного. «Труссарди», – равнодушно ответила мама.

Скосив глаза в их сторону, Блинков-младший увидел контрразведчицу за работой. Мама стояла на стремянке так высоко, что понравившиеся Ларисику туфельки были у той перед глазами. Ларисик и смотрела на туфельки. А мама блестящими маникюрными кусачками щёлк-щёлк – и оттяпала кончики скруток вместе с изоляцией. Это для экспертизы, понял Блинков-младший. Специалисты посмотрят и узнают, порваны были провода или перерезаны, и если перерезаны, то каким инструментом.

Скрутки были длинные, сантиметра по два. Мама только немного их подрезала. Если бы Блинков-младший не видел, как она орудует кусачками, то и не заметил бы, что скрутки чуть-чуть укоротились. А увлечённая туфельками Ларисик и головы не подняла.

– Ну как? – спросила она. – Какие там проводки соединены, правильные или неправильные?

Маму проводки уже не интересовали. Она узнала всё, что нужно.

– Я не поняла, – призналась она. – У нас дома сигнализация сделана разноцветными проводами. Там я сразу бы увидела, если что-то перепутано. А здесь всё закрашено побелкой. Но знаете, Ларисик, я думаю, что вы и ваш директор можете спать спокойно. Вряд ли вор был настолько аккуратен, что замотал проводки изоляцией. Это сделал мастер. А вор бы скрутил их кое-как.

Ларисик ужасно обрадовалась, что можно не объясняться с полицией и спать спокойно. Она сразу же забыла о проводках и стала, по её собственному выражению, приобщать гостей к прекрасному.

Глава VI

Приобщение к «козе с баяном» и другому прекрасному

(Эту главу читать необязательно. Если кому-то неохота приобщаться, то и не надо)

Специально для «Гогочки» Ларисик начала свой рассказ издалека.

В незапамятные времена древний человек поднял остывший уголёк от костра и нарисовал на стене пещеры оленя или, может быть, медведя. Получилось неважно. А человеку хотелось, чтобы его зверь вышел как живой. Он верил в то, что если получше нарисовать картинку и ткнуть в неё копьём, то на охоте ему посчастливится убить настоящего зверя.

С тех пор художники старались, чтобы животные, люди и вещи на их рисунках были как настоящие. Они изобрели краски и научились их смешивать, открыли светотень и законы перспективы, технику живописи маслом и акварелью, изучили анатомию людей и животных.

Когда всё было изобретено, открыто и изучено, начались столетия расцвета классической живописи. Картины стали похожи на жизнь, насколько это вообще возможно. Они были даже лучше, чем жизнь. Ведь художники не изображали грязь и мусор, уличную вонь средневековых городов и язвы нищих. Даже смерть на их картинах была не отвратительна, а полна достоинства.

А потом изобрели фотографию. Художники сразу же оказались в положении бегуна, которого обогнал велосипедист. Если цель бега – побыстрее оказаться на финише, то бегун может отдыхать. Он уже никогда не догонит велосипедиста. Если цель живописи – похожесть, то можно больше не рисовать картины. Объектив фотокамеры рисует точнее, чем глаз и рука.

На самом деле соревнования по бегу не прекратились из-за того, что изобретён велосипед. Потому их цель не достигнуть финиша хоть на велосипеде, хоть на ракете, лишь бы побыстрее. Их цель – достигнуть финиша БЕГОМ. Другими словами, цель бега – бег.

А цель живописи – живопись. Она совсем необязательно должна быть похожей, «как настоящей».

Многие не понимают этого до сих пор. Они спрашивают художников:

– А почему на портрете у вас человек с двумя лицами?

– Потому что на работе он вежливый, а дома кричит на жену и бьёт ремнём сына, – объясняет художник.

– Но ведь людей с двумя лицами не бывает! – пристают непонятливые.

– Не бывает, – соглашается художник. – Но если бы я написал две картины: «Иван Иванович на работе» и «Иван Иванович дома», это было бы неинтересно. Никто бы и не остановился перед этими картинами. А «Двуликого Ивана Ивановича» многие запомнят.

– Понятно! – восклицают непонятливые. – Вы сэкономили: пририсовали два лица к одному пиджаку, вместо того чтобы рисовать два пиджака!

Художнику хочется взять непонятливого за шиворот и дать ему пинка. Но как воспитанный человек он выдаёт последнее объяснение всех художников:

– Экономия здесь ни при чём, – говорит он. – Просто Я ТАК ВИЖУ этого Ивана Ивановича.

Кстати, это полезно запомнить. У художников «Я так вижу» – вежливый синоним слова «отвяжись».

Непонятливые, разумеется, опять ничего не понимают. Они внимательно смотрят в глаза художнику. Глаза обычные, не косые и не какие-нибудь рентгеновские. «Как же они могут видеть то, чего нет?! – мучаются непонятливые. – Может, у этого Ивана Иваныча на самом деле что-нибудь не в порядке с лицом? Или у меня – со зрением? Да нет, зрение я недавно проверял у врача. А если бы существовал такой Иван Иваныч с двумя лицами, то его показывали бы по телевизору!»

И они расстаются. При этом художник считает непонятливых дураками, а они художника – жуликом и лентяем, которому было неохота рисовать второй пиджак.

Такие разговоры происходят и в наши дни. А в начале двадцатого века, когда художники только начинали писать непохожие картины, их вообще мало кто понимал. Их считали обманщиками, которые не умеют рисовать и не хотят в этом признаваться. Художники не особенно с этим спорили и делали своё дело.

Они открывали законы непохожести, как за столетия до них другие художники открывали законы похожести.

А если непохожее сделать из похожих деталей? Пусть циферблат часов стекает со стола, как непрожаренный блин, из цветка выпрыгивает тигр, а жирафы пылают, как свечи.

А если нарисовать всю картину кубиками?

А если вообще отказаться от сходства с чем бы то ни было? Рисовать непонятные фигуры, но так, чтобы сочетание цветов и линий было приятно глазу?

Или, наоборот, пусть цвета кричат, пусть не будет ни одного гармоничного сочетания!

А может быть, отказаться и от рисунка, и от цвета? Пусть будет просто Чёрный КВАДРАТ!!!

Каждый талантливый художник открывал своё направление в искусстве. Их было множество: сюрреализм, кубизм, абстракционизм, футуризм, супрематизм… А всех вместе непохожих художников называли авангардистами.

В начале двадцатого века самыми непохожими из них, самыми смелыми были русские художники. Их Берлинская выставка 1922 года, каталогом которой так гордилась искусствовед Ларисик, прогремела на всю Европу.

А пятнадцатью годами позже многих из русских авангардистов расстреляли или посадили в лагеря.

Непохожих художников всегда не понимали. Но в те времена их не понимали особенно сильно. Наша страна готовилась к войне с нацизмом. Все грузовики выпускали одного цвета – зелёного, чтобы не перекрашивать, когда они понадобятся на фронте. Все мужчины одевались по одной моде и были похожи друг на друга, как солдаты. И на картинах чаще всего рисовали если не солдат, то сталеваров и трактористов. Потому что сталь – это танки, а трактористы – завтрашние танкисты.

Непохожие художники думали не о том и рисовали не то. Они всех раздражали. Вот их и уничтожили.

Среди погибших в те годы русских авангардистов был и Юрий Ремизов.

Искусствоведы знают о нём так мало, что многие решили, будто его и не существовало. А просто собрались как-то несколько художников и написали два десятка смешных картин: «Козу с баяном», «Корову под седлом», «Младенца с наганом» и другие. Подписали их выдуманным именем – Юрий Ремизов – и начали говорить знакомым: «Появился новый художник! Гений! Мы все в подмётки ему не годимся!» Это был розыгрыш, чтобы посмеяться над поклонниками модных художников, ничего не понимающими в искусстве.

Потом шутников расстреляли, и некому стало раскрыть их розыгрыш. А картины, подписанные именем Ремизова, действительно вошли в моду.

Но другие искусствоведы твёрдо уверены в том, что Юрий Ремизов существовал на самом деле. Как же он мог не существовать, если одна только Ларисик написала о нём два десятка научных статей?!

Конечно, эти Ларисикины рассуждения звучали по-детски: «Он был, потому что я считаю, что он был». Блинков-младший посмеивался про себя.

Но мама потом, с глазу на глаз, сказала ему, что Ларисик абсолютно права. Контрразведчики очень даже хорошо знают Юрия Ремизова. Ещё бы не знать, когда дело старшего майора Ремизова (было такое звание) хранится в их секретных архивах. А в кабинете начальника контрразведки, слева, между вторым и третьим окном, висит автопортрет Ремизова с его подписью.

Но искусствоведов не пускают к начальнику контрразведки, а на слово они не верят никому. Говорят: «Мало ли что там висит! Может, подделка!» Да контрразведчики и не любят об этом болтать. Дело Юрия Ремизова остаётся государственной тайной. Он изобрёл особый живописный шифр, который так и не смогла расшифровать ни одна разведка мира, хотя все пытались.

До сих пор этим шифром владеют только наши спецслужбы.

Глава VII

Монтёр оставляет улики

– Валера, давай-ка забросим Митьку домой и поедем сам знаешь куда, – приказала мама, усевшись в «Мерседес».

Блинков-младший с разочарованием понял, что операция для него кончилась, не успев как следует начаться. А он-то уже придумал ей название: «Операция «Младенец с наганом»!».

– Мама, мы потратили на меня кучу денег, – сказал он. – Ты купила платье, которое вряд ли когда-нибудь ещё наденешь, и обвешалась чужими бриллиантами. Неужели всё только для того, чтобы пустить пыль в глаза Ларисику?

– Не только, – отрезала мама таким тоном, что стало ясно: дальнейшие расспросы бесполезны.

– Давай тогда вернём эти джинсы в магазин и купим зеркалку, – предложил Блинков-младший.

– Я бы не против, – ответила мама. – Джинсы твои, можешь поступать с ними как хочешь. Но…

И она ковырнула ногтем что-то на бедре новеньких джинсов. Блинков-младший присмотрелся и обомлел: дырочка! Маленькая, со спичечную головку. Наверное, он зацепился за гвоздь, когда поднимал стремянку.

Известно, что дырки не портят джинсов. Их даже нарочно дырявят. Но бесполезно надеяться на то, что джинсы с дырочкой примут обратно в магазин.

В полном молчании доехали до дома. Блинков-младший распрощался с мамой и с Валерой и поскорее нырнул в подъезд.

Через окошко на лестничной площадке он посмотрел во двор. Девчонок там не было. Ни Ломакиной и Суворовой, ни Ирки, с которой он поссорился из-за маминой операции, а что получилось? Шиш тебе, Блинков, операция, шиш тебе, Ирка. Иди домой, режься на компе хоть в стрелялки, хоть в бродилки – всё надоело. Хорошо ещё, что подружки не видели, как он вернулся, и не будут приставать с американскими горками.

Блинков-младший вошёл в пустую квартиру и рухнул на диван. Он чувствовал себя обманутым.

Вместо зеркалки – дурацкие джинсы. То есть хорошие джинсы, замечательные джинсы, но ему такие не нужны. Он обошёлся бы и джинсами раз в десять дешевле.

Вместо контрразведчицкой операции – приобщение к прекрасному в обществе Ларисика.

Мама ни слова ему не сказала о краже в музее. Всё, что знал Блинков-младший, он подслушал из её разговоров с чужими людьми.

Самое интересное, что и в новостях об этом помалкивали. Он включил телик и проскочил по российским программам. Больше всего говорили о вирусе. И ни слова – о краже картин Ремизова. А ведь скандал был международный, как сказал перепачканный человечек Лялькин. Уже то, что к расследованию подключили контрразведку и прокуратуру, подтверждало, что делу «Младенца с наганом» придаётся особое значение.

И Блинков-младший решил сам начать расследование. Он, конечно, не подполковник, но тоже кое-что может. Да он этих преступников разоблачил столько, что со счёта сбился![2] (Потому что, например, грязный бизнесмен князь Голенищев-Пупырко потом исправился и помог следствию. Считать его преступником или нет?)

Мама ещё будет локти кусать из-за того, что отстранила от расследования своего одарённого сына. Сейчас Блинков-младший знает об ограблении не меньше, чем она. Правда, у него нет полного списка похищенных картин. Он видел только «Козу с баяном» в альбоме у Ларисика и знал ещё три названия: «Младенец с наганом», «Корова под седлом» и «Композиция из девяноста девяти спринцовок». А в остальном стартовые условия у них с мамой почти равные. Так что посмотрим, кто первый закончит расследование!

Главная улика – оборванные провода сигнализации. Можно считать установленным, что их повредили не случайно. Значит, начинать нужно с монтёра, который месяц назад так ловко «ошибся», что вырубил сигнализацию в половине музея.

Увы, эта задача казалась невыполнимой. Найти в десятимиллионном городе человека, о котором известно только то, что месяц назад он работал в музее и перекрутил провода?!

Полицейским и контрразведчикам легче. Они могут расспросить сотрудниц музея, как выглядел этот монтёр. Могут выяснить на телефонной станции, работает ли у них такой человек. Наконец, могут поискать на стене у проводов отпечатки пальцев «Монтёра» (пусть это будет его кличка, потому что скорее всего не монтёр он, а переодетый вор).

У Блинкова-младшего не было ни одной из этих возможностей. Но у него был острый и гибкий ум! Другое дело, что пока он ещё не решил, куда этот ум направить.

Он переоделся в старые джинсы, снял броские тёмные очки, сходил в парикмахерскую и коротко подстригся. С мечтой прийти в школу с хвостиком пришлось расстаться. Ничего не поделаешь, конспирация важнее. Зато теперь можно быть уверенным, что его не узнают в музее. Взрослые не обращают особого внимания на подростков.

Совершенно другим человеком Блинков-младший поехал в музей. Битый час он болтался по залам, присоединяясь к экскурсантам. Между прочим, одну экскурсию вела Ларисик. С ней Блинков-младший проходил минут пятнадцать. Был момент, когда он стоял нос к носу с искусствоведшей, но та его не узнала.

Мысленно Блинков-младший восстанавливал действия преступника.

Нельзя принимать всерьёз то, что говорила мама Ларисику: мол, вор не стал бы обматывать провода изоляцией. Нет! Чудес не бывает. Если из музея вынесли семь картин, а сигнализация не сработала, значит, она была отключена.

Кем? Вот в чём вопрос!

Месяц назад монтёр отключил сигнализацию. Всю ночь музей был без охраны, но грабители туда не сунулись. Почему? Ответ может быть только один: монтёру нужны были картины Юрия Ремизова. Он убедился, что его уловка сработала, и стал ждать, когда их привезут из Германии.

Но если преступник за месяц до выставки знал, в каком именно зале она будет, то, значит, у него есть информатор среди сотрудников музея.

Рассуждаем дальше. Сотруднику музея легче добраться до проводов, чем постороннему человеку. Но монтёр сам отключил сигнализацию. Отсюда выводы: во-первых, информатор из музея – не сообщник монтёра. Он просто разболтал информацию о выставке, не подозревая, что ею воспользуется преступник. Во-вторых, накануне ограбления монтёру пришлось ещё раз побывать в музее, чтобы снова отключить сигнализацию.

О втором появлении «монтёра с телефонной станции» Ларисик не говорила. Да и так понятно, что после скандала из-за испорченной сигнализации преступник опасался снова изображать монтёра. Значит, на сей раз он появился в музее под видом посетителя.

Он бродил по залам, как сейчас Блинков-младший, и ждал возможности проникнуть за дверь с табличкой «Оформление экспозиции». Нужно выяснить, когда у двери поставили полицейского – ещё до кражи или только после. Но в любом случае на посту была вредная старушонка-смотрительница, а в самом зале кто-то развешивал картины. Преступник не мог портить сигнализацию на глазах у работавших там людей. Он должен был дождаться, когда все уйдут.

Разумеется, и перед обедом, и перед тем, как закрыть музей на ночь, смотрительницы проверяют, не остался ли кто-нибудь в залах. Преступнику нужно было спрятаться.

В одном фильме музейный вор спрятался в углу за большой скульптурой, а ночью вырезал картину из рамы и скрылся.

Блинков-младший обошёл все залы, но подходящей скульптуры не нашёл. Все стояли так, что за ними не спрячешься. И он вспомнил о дверце, через которую Ларисик привела их с мамой в залы музея. Тогда Блинков-младший не обратил на неё особого внимания. Но сейчас он смотрел на всё глазами преступника и понял, что дверца – то, что надо! Она выходила в короткий коридорчик между двумя залами. И в обоих смотрительницы сидели к дверце спиной. Понятно: они же следили за порядком в залах.

Блинков-младший незамеченным вошёл в дверцу и очутился в служебном коридоре. Если идти вправо, то где-то далеко будет кабинет Ларисика. А влево был тупик и единственная дверь с простеньким висячим замком. На всякий случай Блинков-младший его подёргал, и дверь открылась! Замок держался только на одном ушке, а второе было вырвано из дверного косяка.

За дверью был чулан уборщицы: швабры, вёдра, тряпки, полка со стиральными порошками… И ОКУРОК НА ПОЛУ!

Спокойно, граждане! Не будем нервничать и ответим себе на один простой вопрос. Кому придёт в голову курить в тёмном чулане, где воняет хлоркой и негде не то что сесть, но и стоя повернуться?

Кому, кроме человека, который там прятался?

КОМУ, КРОМЕ ПРЕСТУПНИКА?!

Тут Блинков-младший здорово запсиховал. Во-первых, потому, что хватался за замок и мог стереть отпечатки преступника. Во-вторых, потому, что впёрся в чулан и натоптал. А пол был пыльный – мечта криминалиста. На нём чётко отпечатались рубчатые подошвы Митькиных новеньких кроссовок и под ними – наполовину затоптанные следы остроносых ботинок. (Нога у преступника была точь-в-точь, как у Блинкова-младшего – сорок первого размера.) Ещё недавно один мужской след был в отличной сохранности. Пока на него кое-кто кроссовкой не наступил.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Биплан – это самолёт с двумя несущими поверхностями (крыльями), как правило, расположенными одна над другой.

2

О других приключениях Блина читайте в книгах Е. Некрасова «Блин и секрет разбитых стёкол», «Блин и главная улика». (Прим. ред.)