Долина

Марианна… именно отсюда она и посылала призывы о помощи…

Мартен миновал спуск, проехал по небольшому каменному мосту в виде арки и поставил машину в нескольких метрах от ворот, под дубом, который, наверное, прожил не одну сотню лет.

Выйдя, он поразился вековой тишине этого застывшего пейзажа, вне времени и вне мира.

Широким шагом подошел он к высоким деревянным воротам и увидел выбитую на камне надпись Vultum Dei quaerere, то есть Искать Лик Божий. Слова блестели в лунном свете. И Сервас вдруг словно перенесся на несколько веков назад, в те времена, когда монахи вырубали и выкорчевывали окрестные леса, чтобы торговать древесиной и распахивать землю. Или в самое начало религиозных войн, когда протестанты еще не успели разграбить и уничтожить большую часть монастырей на юго-западе. Или во времена, когда Революция еще не выгнала монахов.

Вдруг он вздрогнул.

В тишине зазвучал хорал. Вверх взметнулись звуки такой красоты, что он на миг застыл и слушал, как завороженный. Звуки доносились из одного из зданий. Мужские голоса своей чистотой напоминали детские и взмывали легко, как летящие скворцы. Мартен взглянул на часы. 4.15. Всенощная. Первая служба. Монахи, соблюдавшие устав святого Бенедикта, вообще почти не спали. По правилам, они все дни целиком посвящали труду и молитвам, совсем не оставляя времени для сна.

Массивная дверь, украшенная гербом, была снабжена бронзовым молотком, но рядом виднелась и кнопка переговорного устройства. Когда Сервас нажал на кнопку, в лесу заухала сова.

Прошли две бесконечно тянувшиеся минуты, и в устройстве раздался голос:

– Кто там?

– Капитан Сервас, Региональное Управление уголовной полиции Тулузы, я хотел бы поговорить с вашим настоятелем, – решительно заявил он, молясь про себя, чтобы монахи не позвонили в ближайшее отделение жандармерии.

– Какой капитан?

– Сервас. Уголовная полиция.

– Вы на часы смотрели?

– Да. Но у меня вопрос чрезвычайной срочности.

– Что за вопрос?

Судя по голосу, ни его принадлежность к уголовной полиции, ни позднее время визита на собеседника никакого впечатления не произвели. Видимо, жизнь вдали от мира, «так близко к Богу», делала монахов в известной мере нечувствительными к непредвиденным ситуациям повседневности.

– Суть вопроса я изложу только настоятелю, – категорически отрезал Сервас.

– Подождите.

Он стал ждать. Еще добрых минут пять. Нетерпение, как кислота, разъедало желудок. Еще трижды нажимал он кнопку, но никто не ответил.

Наконец пение стихло. Спустя минуту одна из створок двери открылась, и на пороге появилась высокая фигура. Человек был выше Серваса ростом, одет в длинную белую тунику, перехваченную в талии поясом, и в черный наплечник. Резкие черты лица и мощный подбородок чуть смягчала окладистая, с проседью, борода. Глаза под густыми бровями блестели за стеклами очков в металлической оправе, и это придавало ему строгий, высокомерный и хищный вид. Сервас подумал, что договориться с ним будет нелегко.

– Меня зовут отец Адриэль. Мой приор сказал, что вы капитан полиции, это так?

Никакой преамбулы, ни даже «здравствуйте». Сразу перешел к делу. Голос оказался звучным и ясным баритоном. Сервас дал бы настоятелю лет семьдесят.

– Да, я…

– У вас есть какой-нибудь документ или что-нибудь?

Вопрос был задан раньше, чем рассчитывал Сервас. Нет, ничего нет, потому что я отстранен от работы. Лампа над дверью светила тусклым желтоватым светом. Мартен достал свой тулузский проездной, помахал им перед лицом аббата, как фокусник, и сразу спрятал.

– Прошу прощения, я не разглядел, – не унимался настоятель. – Вас не затруднит дать мне взглянуть более внимательно?

Вот оно что, аббат, оказывается, подозрительный. И было отчего, учитывая, что в этих краях церкви грабили каждый день.

Тогда он вытащил из нагрудного кармана газетную статью, которую выудил в ящике стола: «Ля Депеш» за 2009 год. Статья была напечатана в региональной газете после завершения дела о коне без головы[12]. Он надеялся, что настоятель узнает его на фото, хотя и прошло уже девять лет. Тот быстро пробежал статью, не обращая внимания на тусклый свет, поднял глаза, чтобы увидеть лицо Серваса, и в очередной раз посмотрел на фотографию.

– Извините, – сказал священник, возвращая заметку, – за последнее время было несколько краж и порчи имущества в аббатстве, и это сделало нас подозрительными. Мы не настолько далеки от мира, как нам бы того хотелось.

Аббат не сводил с Мартена изучающего взгляда.

– Не скрою, что из этого ничего не следует. Что привело столь… выдающегося сыщика в наше аббатство, да еще в такой час?

В его голосе не было и намека на сарказм.

– Это довольно долго объяснять, – сказал Мартен. – Но в то же время дело очень срочное. Вы позволите мне войти?

Он видел, что аббат колеблется. Дверь аббатства, и он это знал, была границей между миром внешним и здешним, между миром светским и уставным – то есть подчиненным уставу – миром монахов. Когда-то властители заезжали сюда, чтобы сделать пожертвования, а беднота – чтобы получить еду. Но дальше двери они не заходили. Даже в XXI веке монастырь был территорией закрытой, и визитерам здесь не всегда были рады.

– Входите, – сказал, наконец, аббат.

В полумраке монастыря лицо аббата напоминало посмертную маску, восковая кожа была словно натянута на впалые скулы и крупный орлиный нос. Тонкие губы дрожали в густой бороде. Аббат откашлялся.

– Это поистине ужасная история, – прокомментировал он.

Глаза его сверкнули в темноте.

– Как же можно так долго причинять страдания, пытать и унижать?

Сервас посмотрел на часы. Он не имел времени бросить даже беглый взгляд на средневековый интерьер, на галереи, подчеркнутые аркадами из круглых арок, которые при других обстоятельствах привели бы его, ценителя архитектуры, в восторг. Время подхлестывало, и ему удалось быть настолько кратким и убедительным, насколько возможно, применяя выражения «похищена», «изнасилована», «убежала», «находится в опасности».

– Отец мой, нам нужно…

– Если все это настолько не терпит отлагательств, почему вы отправились один? – осторожно спросил священник. – Отчего не запросили подкрепление? Я не понимаю.

Сервас почувствовал, как его охватывает отчаяние.

– Я же сказал вам: время поджимает. Если бы я поднял среди ночи своих коллег, то привести их в движение заняло бы несколько драгоценных часов.

– Но вы же могли оповестить жандармерию Эгвива, они были бы на месте гораздо раньше вас…

А он вовсе не глуп, этот аббат… Ему снова послышался голос Марианны: «Не обращайся в полицию. Обещай мне!» Его вдруг охватило жуткое, опустошающее сомнение: а что, если вот этим самым, приездом сюда, он погубил ее? Но ему тут же пришла в голову успокоительная мысль: в ночном лесу уж точно можно найти, где спрятаться. Она где-то здесь, она его ждет.

– Да послушайте же! – крикнул он. – У меня нет времени все вам объяснять! Есть среди ваших монахов кто-нибудь, кто хорошо знает лес?

– Почти все: мы здесь делаем порубки и любим гулять по лесу и предаваться размышлениям…

Аббат встряхнулся, словно до него, наконец, дошло, что медлить нельзя.

– Я сейчас их соберу, и мы вместе отправимся на поиски! У вас есть ее фото?

6

Ночь выдалась темная-темная. Перед Сервасом разворачивалась картина, которой ему никогда раньше видеть не доводилось: монахи, словно прибывшие прямиком из Средневековья, разгоняли тьму электрическими фонариками. Они шли молча, царапая тонкими иглами фонарных лучей мощные стволы и иголки пихт, призрачные белые туники развевались во мраке, а ночь за пределами островков света становилась еще темнее. Можно было подумать, что это легион призраков явился из кошмарного сна какого-нибудь кающегося грешника. Из-под ног у них выпрыгивала всякая мелкая живность, напуганная такой активностью в неурочный час, и спешила юркнуть в кусты. Стволы деревьев поблескивали в свете фонариков, и каждая выбоинка, каждый корешок были обведены черной тенью. Весь этот растительный лабиринт, с его непроходимым переплетением ветвей, кустов терновника, паутины и мха, сам по себе был прекрасным убежищем, и это немного успокаивало. Если Марианна пряталась здесь, то вероятность, что преследователь обнаружит ее, мала. Однако эта мысль навевала тревогу: кто же ее преследовал? Гиртман сидел в тюрьме далеко отсюда. Выходит, он кому-то передал «эстафету». Но кому? Такому же, как он сам? А может, кому-нибудь заплатил?

Сервас посмотрел на часы: 4.53. С звонка Марианны прошло уже больше трех часов. Что она делала все это время? Пряталась или бросилась бежать дальше? Где она сейчас?

– Марианна! – позвал он.

По ту сторону леса невидимая гора ответила ему эхом. Он прислушался. Никаких звуков, кроме эха. Давящая тишина над долиной и чернота ночи, которую прорезали лучи фонариков, больно били по нервам. Где же она? Тревога и тоска охватили Серваса. Его рассудок, подпавший под власть непроглядной тьмы леса, стал настолько беззащитен, что в нем иссякли все мысли. Теперь имела значение только одна: Марианна где-то здесь, может быть, всего в нескольких метрах, может быть, без сознания, и он вполне мог пройти мимо и не увидеть ее. Минуты бежали одна за другой, и паника все возрастала. Он обязательно должен найти Марианну. Немедленно. Он не мог позволить себе потерять ее во второй раз.

Эта бесконечная ночь была самой ужасной из всех, что ему довелось пережить. Монахи в своих белых, почти фосфоресцирующих в темноте балахонах казались участниками какого-то бессмысленного балета. А он все шел и звал, и ему казалось, что перед ним какой-то заколдованный замок из зловредных растений.

В эту тревожную ночь ему приходилось отгонять от себя поистине дантовские видения, одолевавшие разум. Ему чудились истекающие кровью деревья, с которых в свете фонариков, как брызги краски, сыпались яркие красные капли… Он видел Марианну с веревкой на шее, висящую на одной из окровавленных ветвей и дергающую ногами в пустоте… На тропе между деревьями возникала высокая мужская фигура с ножом в руке… По мере того как они углублялись в лес, надежда найти Марианну постепенно таяла, и Серваса охватывала лихорадка.

Он не смог бы сказать, сколько времени прошло, но в просвете между стволами пихт увидел, что небо начало светлеть. Теплый воздух с приближением рассвета стал дрожать, проснувшаяся долина запахла хвоей и смолой. Где же она? Он звал еще и еще, и его голосу каждый раз насмешливо вторило эхо.

– Сюда! – крикнул вдруг один из монахов.

Они с настоятелем поспешили на зов. Высокий монах с головой, похожей на птичью, направил луч фонарика на землю. Они посмотрели вниз. Там лежал мобильник… Разбитый. Видимо, на него наступили или ударили камнем. У Серваса кровь застыла в жилах. Он обшарил лучом фонарика окрестные пихты. Оставалась надежда, что, может быть, это не телефон Марианны. Правда, эта надежда была не крепче тонкой шелковой нити.

Он присел на корточки, поднял телефон, завернув его в бумажный носовой платочек, и опустил в прозрачный полиэтиленовый мешок.

Вставая, он поймал на себе взгляд настоятеля. Тот явно помрачнел: аббат, может, и жил в отдалении от мира, но, по всей видимости, был знаком с его темными сторонами.

– Продолжим поиски, – сказал он.

Прошел еще час, и все были вынуждены уступить очевидности: они отмахали по горам километры, но не обнаружили никаких следов Марианны. Монахи, которые рассредоточились по лесу, чтобы расширить пространство поиска, теперь собрались вокруг них на перекрестье двух дорог и стояли, не говоря ни слова. Сервас вспомнил, что они давали обет молчания или что-то в этом роде: имели право говорить, только когда в том действительно была необходимость. Со всех сторон слышался шелест ткани и поскрипывание сандалий, и он, сам не зная почему, вдруг подумал о хищных грифах, которые хозяйничали в горах, сбивались в стаи и жестоко бились за каждый кусок падали. А еще он заметил, что далеко не все монахи были в хорошей физической форме: некоторые из них тяжело, со свистом, дышали, кое-кто присел на камень или прислонился к дереву, чтобы передохнуть, словно они пробежали марафон. Они вытирали вспотевшие лбы, и рты их были широко открыты, как у рыб, выброшенных на берег.

– Я буду продолжать, – сказал он.

Большая узловатая рука настоятеля легла ему на плечо.

– Это ни к чему не приведет. Будь она здесь, мы бы ее нашли. И она бы отозвалась. Мне очень жаль.

Сервас хотел еще что-то сказать, но рука крепко сжала его плечо. И он понял. Аббат хотел сказать: «будь она здесь, да еще живая…» Вдруг по верхушкам пихт пронесся ветер.

– День начинается, нас ждут Laudes, службы после заутрени, – вмешался краснолицый толстяк со светло-голубыми водянистыми глазами, – настоящая карикатура на каноника: его солидный живот натягивал и тунику, и наплечник.

Сервас узнал голос в переговорном устройстве. Должно быть, это был приор. Мартен знал, что в задачи приора входило управлять монастырем и замещать настоятеля. С самого начала поисков он выглядел раздраженным и время от времени бросал на Серваса злобные взгляды, и у того появилось подозрение, что перед ним сторожевой пес монашеского сообщества. Такой всегда найдется.

Аббат согласно кивнул и посмотрел на Серваса.

– Вам надо бы предупредить жандармов.

– Я собираюсь это сделать. Но сначала хочу попросить вас еще об одном одолжении. У вас есть какая-нибудь мастерская, словом, помещение, где вы что-то мастерите или чините?

– Конечно, – ответил настоятель, начиная понемногу спускаться со склона, и за ним, как овцы за пастухом, потянулись остальные.

– Мне понадобится сильный клей вроде «Суперглю», газовая горелка или плита и пластиковая коробка. И буквально на один момент я бы попросил впустить меня на кухню.

– На кухню… а зачем? – послышался сзади голос приора, который, видимо, не соблюдал обет молчания.

Если настоятелю и не понравилось его вмешательство, он не подал виду.

– Довольно, Ансельм, – спокойно сказал он. – У господина комиссара есть свои соображения.

– У капитана, – поправил его Сервас.

Брат Ансельм от высказываний воздержался, но Мартен спиной почувствовал тяжелый взгляд толстяка. Свет уже проникал между пихтами узкими полосками, которые освещали подлесок, как позолота освещает часослов. Это место, несомненно, обладало известной магией, и даже в таких обстоятельствах Сервас ее ощущал. Было в долине что-то щемящее и в то же время торжественное. В общем, почти религиозное. Неудивительно, что много веков назад монахи выбрали ее, чтобы выстроить здесь церковь.

Склон становился все круче, и теперь надо было внимательно смотреть, куда ставишь ногу, потому что после каждого шага вниз сыпались камни. Они вышли из леса, и внизу их глазам внезапно открылся весь ансамбль монастыря: церковь с колокольней, большое монастырское здание, старинные постройки, где жили послушники и монахи. Возле реки, за оградой, Сервас заметил фруктовый сад, огород и садик с лекарственными травами. Тут же, у стены аббатства, в том месте, куда выходили «врата мертвых», располагалось маленькое кладбище. А справа, километрах в трех, высокие вершины величаво взмывали к подернутому дымкой небу, которое быстро светлело.

От монастыря поднялся легкий, прозрачный колокольный звон, призывающий монахов ко второй службе, к Laudes. Было только семь утра. И Сервас подумал, что не случайно святой Бенедикт создал такой устав, чтобы изнурять монахов работами и недосыпом, тем самым избавляя их от искушений. Он и сам чувствовал себя утомленным и опустошенным.

У него был шанс, а он его пропустил. Где же сейчас Марианна? Может, похититель увез ее далеко отсюда? От этой мысли он похолодел. Мысль, что ей удалось бежать после восьми лет неволи, а потом ее снова поймали, была невыносима.

Он не мог ни думать, ни дышать как следует. Грудь словно сжало тисками, и на секунду какие-то белые точки закрыли собой пейзаж, и перед глазами все поплыло.

– Вам плохо? – спросил аббат.

Да уж, от него решительно ничего не скроешь.

– Нет, нет, все в порядке.

Но в следующую секунду ноги у него вдруг стали легкими, а горы и лес закачались, словно кто-то поддал ногой по картине, и он провалился в какую-то черную дыру.

7

– Резкое падение давления, вагальный криз[13], – поставил диагноз врач. – Несомненно, это из-за пережитого вами сильнейшего стресса. Мы вас забираем, необходимо провести дополнительные обследования в больнице.

– На это нет времени, – сказал Сервас, сидя на краю узкой кровати. – Забудьте об этом.

– Тогда вы должны расписаться в отказе от госпитализации.

Вокруг них суетились санитары «Скорой помощи», готовые пустить в ход всю свою аппаратуру: многофункциональный монитор, аптечку неотложной помощи, и кто-то уже приклеивал ему на грудь электроды для кардиограммы, кто-то накладывал на руку браслет для измерения давления, а на указательный палец – оксиметр. И все это делалось в рекордное время и фактически одновременно.

– Вам надо отдохнуть, – настаивал доктор.

Сервас кивнул, но без особой убежденности. Минуты через три бригада уехала. Под тяжелыми веками аббата пробежала молния.

– Вся эта история – очень личная для вас?

Чтобы задать этот вопрос, он дождался, когда они останутся одни. Сервас помедлил, поднял голову, заглянул в его серо-стальные глаза и кивнул.

– Вы когда-то знали эту женщину…

На этот раз вместо вопроса прозвучало утверждение.

– Я очень давно был с ней знаком.

Он поднял глаза на распятие, висевшее на выбеленной стене за спиной аббата: Cristus dolens, Христос страдающий. Лицо его искажено болью, он один на кресте, покинутый и Богом, и людьми.

– И она когда-то была вам очень дорога.

Снова утверждение, произнесенное спокойным, глубоким голосом.

– Итак, если я вас правильно понял, восемь лет назад ее похитили, и после этого вы не имели о ней никаких известий. А теперь она вдруг объявилась, попросила у вас помощи и снова исчезла… И все, похоже, указывает на то, что ее силой удерживали какое-то время недалеко отсюда, совсем рядом с нашим монастырем…

Высокий священник, казалось, снова вернулся в свое прежнее состояние. Глаза его подернулись дымкой, словно он страдал катарактой.

Сервас еле удержался, чтобы не поморщиться.

– Возможно, ей пришлось пройти много километров, прежде чем удалось мне позвонить.

Аббат пожал плечами.

– Очень может быть… Здесь не так много мест, где телефон берет. Даже в монастыре не везде есть сеть. Но это не создает нам больших проблем.

– А не приходилось ли вам часто видеть возле монастыря одни и те же лица?

– Не припоминаю. Есть, конечно, любители путешествий, которые паркуются на площадке чуть поодаль. Оттуда в долину расходятся все туристские тропы. Несколько раз сюда забредали любопытные. Вот, пожалуй, и все.

– А она не могла укрыться где-нибудь здесь? – рискнул Сервас, прекрасно понимая, что таит в себе подобный вопрос.

Глаза старого величавого орла снова сверкнули.

– Это невозможно, – отрезал он. – Наша община очень маленькая. И я, и приор оба знаем в монастыре каждый уголок. И совершенно немыслимо, чтобы кто-то мог здесь укрыться без того, чтобы это сразу не стало нам известно. Весьма нелепая мысль.

Сервас понимающе кивнул.

– У вас нашлось все, что я попросил?

Аббат поднял бровь и погладил бороду.

– «Суперглю» и плитка?

Сервас оглядел инвентарь. По-деревенски грубоват, но сгодится. По крайней мере, он на это надеялся. Налив «Суперглю» в бутылочку с дыркой в пробке, он соединил ее трубочкой с пластиковой коробкой, где лежал разбитый мобильник. Затем он герметизировал коробку широкой клейкой лентой и поместил в наполненную водой раковину, оставив ее плавать по поверхности. Бутылочку же он поставил в кастрюлю с водой, а саму кастрюлю – на огонь.

– Это называется «фумигацией», – объяснил он. – Принцип такой: цианоакрилатный клей нагревают, чтобы он обратился в пар, который попадает в трубку и затем вступает в реакцию с секретами сальных желез. В результате формируется полицианоакрилат, который красит отпечатки пальцев в белый цвет. Если, конечно, отпечатки есть. А предмет исследования, в данном случае телефон, надо поместить в герметичную емкость с высокой влажностью, отсюда и раковина с водой.

– Впечатляет, – заметил аббат.

– Такую процедуру провести легко, а главное – она дешевая…

Вода в кастрюле закипела. Они открыли окна в кухне, чтобы пары не распространились по помещению, и наблюдали, как они медленно вползают в трубку, а из нее – в пластиковую коробку.

– Должно хорошо получиться, – оценил Сервас.

Он выключил газ под кастрюлей, подождал несколько секунд, потом отсоединил трубку от коробки и поднес коробку к окну. На подоконнике он ее разгерметизировал и снял крышку.

– Посмотрите.

Аббат подошел и стал рядом. На черном пластике проявились три великолепных четких отпечатка.

Комплекс жандармерии Эгвива представлял собой ансамбль из нескольких типичных горных шале с деревянными резными балконами и шиферными крышами. Вот только фасады явно нуждались в покраске, а оконные рамы давно пора было заменить. Это относилось и к больницам, и к университетам региона… В 2017 году Франция, по сведениям Организации экономического сотрудничества и развития, стала одной из стран, где люди платили самые высокие налоги. Куда же девались деньги?

«Подразделение высокогорной жандармерии», – прочел Сервас на одном из зданий. Но вошел в то, что стояло сбоку и где было написано просто «Жандармерия».

Подойдя к небольшой конторке, он обнаружил за ней совсем молодого парня, вряд ли старше тридцати. И снова перед ним встал вопрос, как себя вести без знаков отличия. Он решил сыграть на авторитете.

– Капитан Сервас, уголовная полиция Тулузы, – отрекомендовался он. – Я хотел бы поговорить с командиром подразделения.

Капитан Элюа Ангард посмотрел на Серваса, как фотограф-любитель посмотрел бы, наверное, на Анри Картье-Брессона[14] или Ричарда Аведона[15], будь они еще живы. Он исправно читал прессу, и имя самого знаменитого в этих краях сыщика, который расследовал дело о коне без головы, распутал убийства в Марсаке и поймал серийного убийцу Юлиана Гиртмана, наверняка было ему известно. Он служил в жандармерии, а потому не особенно доверял сыщику из уголовной полиции[16], который не поладил с правосудием. А вот того, что Серваса отстранили от службы, он, видимо, не знал – откуда ему знать? И Мартен решил воспользоваться той искрой интереса, что вспыхнула в глазах капитана, когда он положил перед ним на стол фото Марианны.

– Нет, к сожалению, я ее не знаю и никогда здесь не видел, – сказал Ангард, подняв голову от снимка. – Говорите, она снова объявилась через восемь лет и позвонила вам откуда-то отсюда?

Он поскреб пучок соломы, служивший ему бородой.

– Совершенно верно, – ответил Сервас, – я получил телефонный звонок нынче ночью.

– И вы только сейчас об этом заявляете?

– Я помчался в аббатство и просил монахов помочь мне обыскать лес. Нельзя было терять времени, и потом, они хорошо знают эти места.

– Мои люди тоже… Мы бы прибыли через пять минут, – заметил капитан, – и в вашем распоряжении было бы больше людей.

Сервас снова вспомнил о предупреждении Марианны.

– Я запаниковал, – соврал он. – Вы правы, возможно, я рассудил неправильно.

– И все, что вы нашли, это… телефон.

Жандарм мрачно взглянул на черный мобильник с белыми отпечатками пальцев, лежащий у него на письменном столе.

– Надо отправить отпечатки в отдел технической службы, чтобы их сравнили с отпечатками Марианны Бохановски. И проверьте, пожалуйста, доступны ли хоть какие-нибудь данные с этого телефона.

– Для этого я должен связаться с отделом департамента По, – подчеркнуто значительно произнес капитан. – Это исследовательский отдел, там имеются все технические средства, чтобы провести такой анализ.

Сервас одобрительно кивнул.

– Незачем говорить им, кто я такой. Это только все усложнит: полицейский вмешивается в расследование жандармерии… впрочем, на ваше усмотрение.

Офицер все больше удивлялся.

– Но мне же надо будет объяснить, как мы нашли телефон и почему мы разыскиваем эту женщину, – возразил он, не скрывая недоумения.

– Назовите мое имя, но не надо привлекать внимание уголовной полиции: я здесь как частное лицо. Официально никакое дело не возбуждено.

Несколько секунд Элюа Ангард изучал Серваса, пытаясь понять, где тут подвох.

– Ладно, – сказал он, наконец.

«Этот парень – просто прелесть», – подумал сыщик. Капитан обладал внешностью мясника: огромные лапищи, короткое бочкообразное тело, кроткий взгляд, а вокруг головы ореол светлых рыжеватых волос. На вид ему было лет сорок пять. Сервас принялся разглядывать небольшой кабинет, окна которого выходили на горы. На картотеке с металлическими ящиками красовались десятки спортивных трофеев, стены были увешаны афишами разных фильмов, а на столе стояли стаканчики, битком набитые авторучками всех сортов и калибров. Ангард перехватил его взгляд.