Охотники за пламенем

– Не думаю, что кому-то известно, как это сделать, мой Султан, – прошептал писец.

Отвращение исказило лицо Гамека.

– Мне ли не знать, что все вы безмозглые. Пусть Удэй отведёт пелузианцев в пещеры и даст им всё необходимое. Поторопитесь.

Насир усомнился, что проживающая в Крепости Султана делегация пелузианцев оценит приказ.

– А теперь убирайся.

Писец, бормоча своё почтение, поспешил из комнаты, шурша таубом.

– Дым, – повторил Насир, как только в комнате стало пусто. Сначала он думал спросить о планах, но гордость взяла верх.

– Разожги огонь, – велел Гамек.

Когда сын не двинулся с места, султан одарил его пристальным взглядом. Насир желал ответов, но понимал, что маленький мальчик представляет угрозу.

Спустя долгую паузу Насир оставил дрожащего ребёнка у двери и разжёг огонь.

«Трус. Трус! Дурак».

Для огня в полуденную жару существовала лишь одна причина – магия. И чем больше Насир в ней упражнялся, тем опаснее она становилась. Редко выдавались дни, когда султан не повелевал Насиру помочь с волшебством. Возможно, магия, некогда освещавшая королевские минареты, действительно была чистой и доброй, но эта аномалия к добру не имела никакого отношения. Это колдовство превратилось в настоящий ад.

И Насир не ведал, откуда оно взялось.

Пальцы султана играли со старинным медальоном на груди. Насиру однажды удалось прикоснуться к украшению, и то, что он увидел, поразило его чувства. Разум в мгновение ока охватила тьма. В то время, пока пальцы гладили надписи на древнем языке, в ушах отдавались шёпот и полубезумные крики. То была тьма, порождённая болью; тьма, которая не имела конца.

Тьма, которая порождала отчаяние даже в себе самой.

Медальон был особенным, и тот факт, что он всегда находился при султане, придавал ему ещё большую уникальность. Если Гамек видел ту же тьму, что и Насир, то он, в отличие от сына, всячески её приветствовал.

Огонь ожил, и султан поднялся с места. Насир, ощущая струящийся по спине пот, потянулся за кочергой. Хотя принц мог продолжать и сам, он всё-таки передал главенство султану.

Кочерга. Горящая плоть. Крик.

Насир зажмурился. Вздохнул тяжело. Ему не хотелось проявлять слабость, и стыд не заставил себя долго ждать.

– Ты всё ещё слаб, – прошептал султан, разжигая огонь.

Насир подавил ярость, которая дрожью обвила кончики пальцев.

– Я устал, мой Султан.

«Однако наступит время, когда я буду полон сил».

– Хм, – рассеянно протянул Гамек, как будто слышал невысказанные слова сына. – Настанет день, и ты увидишь изъян в своих поступках. Проклятие в своём сострадании. Тогда ты поймёшь, чего я хотел для тебя с самого начала.

Вот только отец не этого хотел. В былые времена султан тоже ценил сострадание. Насир, казалось, помнил улыбку отца и залитый светом дворец. Он старался сохранить эти воспоминания, но с каждым днём они меркли и меркли. Разве не это пытался понять историк Овайс?

Мальчик, присев на корточки, осторожно потянулся за виноградом в чаше султана. Насир терпеливо дождался, пока ребёнок проглотит украденный приз, после чего передал Гамеку кожаный мешочек.

И отступил. Чем дальше он будет держаться от гнусного волшебства, тем лучше.

Гамек, раскрыв мешочек, бросил в огонь кусочек папируса, поверхность которого изобиловала чёрными как кровь словами.

Dum sihr.

Магия крови, запрещённая Сёстрами и караемая смертью. Ценой собственной крови человек мог практиковать любую магию на свой выбор. Без этого люди бы ограничивались лишь дарованными при рождении способностями. Но Гамек был султаном и мог делать всё, что хотел. Единственное, чего не понимал Насир, так это возможность появления магии в лишённой волшебства Аравии.

Он знал о причастности Серебряной Ведьмы – женщины, которая с завидной частотой посещала дворец, будто сама была султаншей. Она дала Гамеку пропитанные кровью кусочки папируса. И кровь та каким-то образом связывала владельца и взывающего.

Пламя затрещало, поднялось, потускнело до цвета пелузианских баклажанов. Комната залилась краской и жаром, а затем из пламени поднялась фигура с бледным лицом, тёмными глазами и длинной бородой. Этот живой и здоровый мужчина в тот самый момент находился в Деменхуре.

Хайтам, визирь халифа Деменхура.

Rimaal[17]. Деменхурцы всегда пугали Насира своим призрачным видом. Бледные, неземные, необычайно красивые. Как и Альтаир, они выглядели настолько светлыми, что создавалось впечатление, будто в жилах их течёт снег, а не кровь.

– Где он? – прохрипел Хайтам, невольный предатель своего халифа.

– Здесь, – отозвался Насир.

– Баба! – захныкал мальчик, когда Насир подвёл его ближе.

От сдавленного крика Хайтама мальчик всхлипнул, и Насир крепче сжал его плечи.

– Отдай его, умоляю! – попросил визирь. Жалостливо попросил.

– Попрошайничество здесь не к месту, – отрезал Насир.

Султан вышел вперёд.

Люди боялись Хайтама. Сила его была единственной причиной, по которой халиф Деменхура всё ещё жил. Тем не менее, даже за целый халифат от дворца, страх Хайтама был очевидным. В застывшем теле и крепко сжатой челюсти Насир разглядел испуг.

– Мой Султан. – Хайтам упал на колени.

– Встань, – велел Гамек с твёрдой снисходительностью. – Серебряная Ведьма приходила к Айману?

Насир напрягся. Эти люди никогда не встречались в одном предложении, а уж тем более – в одной комнате. Айман слыл добрым халифом. Он не стал бы терпеть встречу с ведьмой в серебряном плаще.

Если Гамек был лично знаком с Серебряной Ведьмой, почему сам не спросил у неё об Аймане?

«Он не доверяет ей».

Хайтам пристально посмотрел на своего сына. Халифу, безусловно, он был верен больше, чем султану, но любовь к ребёнку превышала всё остальное. Хайтам, закрыв глаза, дал утвердительный ответ.

Султан тотчас повернулся к мальчику и одарил настолько злорадным взглядом, что Насиру захотелось спрятать ребёнка подальше.

– Да, мой Султан, – промолвил Хайтам. – Они виделись в Палате Силаха у западных деревень. Мы не знаем наверняка, кому доставили её письмо, но надеемся, что Охотнику. Больше мне ничего не известно.

Глаза султана загорелись. Охотник раздражал Гамека даже больше деменхурцев. Насир не знал, был ли он известен по всей Аравии, но сам слышал достаточно.

Никто другой не мог повторить подвиг Охотника. Насир и сам пробовал. Однажды он отправился в Арз на убийство, но в тот момент, когда ступил обеими ногами в лес, его окутала непроглядная тьма, и выход исчез. Насиру потребовалось несколько часов, чтобы вернуться, после чего он несколько дней задыхался. Сердце уходило в пятки от малейшего звука.

Насир был наёмным убийцей, скрытным, смертоносным, внушающим страх. И никогда прежде он не испытывал подобного ужаса. Ужаса, из которого с трудом сумел вынырнуть.

Магия Арза и магия медальона на шее султана, должно быть, имели одну природу. И, очевидно, не принадлежали к тому волшебству, что в прежние времена освещало минареты. Эта магия была безграничной, тёмной, бесконечной.

– Когда начинается поиск? Через два дня? – полюбопытствовал султан.

– Полагаем, что так, – ответил визирь.

«Что ещё за поиск?»

Пламенное тело Хайтама задрожало, отбросив длинные тени. Насир, ощутив выступившие капли пота, оттянул воротник тауба.

– Мой Султан, скажите мне, зачем вы забрали моего сына? – выпалил Хайтам.

Даже Насир, наследный даамов принц, не знал ответа на этот вопрос.

– Убедись, что халиф встанет перед Арзом, когда начнутся поиски, и тогда сын вернётся к тебе целым и невредимым.

– Перед Арзом? Но… – Хайтам смолк. Насир понял причину. – Вы, верно, желаете его смерти.

Султан не отрицал. Сначала халиф Сарасина, затем армия и пары из пещер Лейла. А теперь этот загадочный поиск… и халиф Деменхура.

Хайтам бросил взгляд на сына. Боль ярко вспыхнула в его глазах.

– В столь смутные времена несчастия случаются нередко, визирь, – размышлял султан. – А если вдруг трон опустеет, то лучше скорее его занять.

Глаза Хайтама озарились пониманием. Он был всего лишь пешкой, а пешка на троне несравнимо полезнее, чем пустой трон. Прячась за стенами Крепости, Гамек без труда управлял Сарасином. Деменхур же – слишком далёк и обширен; народ его не очень приветлив. Пока его сын в опасности, Хайтам будет идеальной марионеткой.

Хайтам, чьи волосы полыхали фиолетовым заревом, обернулся. Движение головы залило комнату пурпурным светом. Сын Хайтама, приоткрыв рот от изумления, глядел на яркое зрелище. Наблюдая за выражением детской невинности, Насир ощутил отвращение.

– Так что? Сделаешь, как я просил? – голос султана был жёстким.

Хайтам помедлил. Сын его наклонился ближе, стараясь расслышать каждое слово.

– Он придёт. – Голос Хайтама надломился от клятвы. – Только молю, не навредите моему сыну.

Если Айман славился добротой, то Хайтам хвалился жёсткостью. Именно Хайтам держал Аймана в строю, следил за порядком в Деменхуре, одном из крупнейших халифатов Аравии. Однако в тот самый момент Насир впервые заметил его уязвимое место. Любовь. Любовь ослабляет мужской дух.

– Он в безопасности, пока ты со мной, – заявил султан.

«В безопасности? В сырой и холодной темнице, которая убьёт его прежде всего остального?»

Хайтам уже открыл рот, чтобы вновь умолять, но султан бросил в огонь чёрное семя. Мужчина, как и пламя, в одночасье исчезли.

– Уведи мальчишку, – в глухой тишине приказал Гамек.

Насиру хотелось возразить. Пролить миллион слов и задать сотню вопросов.

– Он вернётся во всеоружии, – наконец выдавил сын султана.

Хайтам. Айман. Они не дураки.

Султан даже не взглянул на Насира.

– Для тебя он вернётся во всеоружии, но не для армии сарасинцев, вооружённых магией вместо клинков.

Насир замер. Убийства… Удушение ядовитыми парами…

Отряд сарасинцев никуда не пропал. Гамек лишь отдал им новый приказ. Он уже командовал армией, которой по закону не имел права распоряжаться.

Султан Аравии вздумал удушить невинных жителей западных деревень Деменхура, позаботившись, чтобы среди них оказался халиф.

Нападение начнётся со стороны халифата, а не со стороны султана, и стычек за расширение границ больше не будет. Начнётся война.

Халифы существовали, чтобы контролировать султана. Султан, в свою очередь, держал в узде халифов. Сами они, почти короли, находились под пятой. Халифы являлись запасным вариантом, оставленным Сёстрами для обеспечения баланса.

Но что задумал Гамек?

Насир открыл рот, чтобы вставить своё слово, однако сын султана сам был убийцей с замаранными кровью руками. Как он смел возражать против смерти невинных людей?

Насир сжал губы.

«И я, будучи болваном, сделаю всё, что он прикажет».

Глава 5

Дом Зафиры стоял последним в деревне и ближе всех располагался к Арзу, что позволяло ей с лёгкостью перевоплощаться в Охотника. И всё-таки, защёлкнув замок входной двери, Зафира вздохнула с облегчением.

В камине потрескивал огонь; Лана дремала, растянувшись на подушках. На коленях сестры лежал свиток деревенских новостей вместе с последним выпуском «Аль-Хабиб». Нынче, пройдя через множество рук, газета выглядела потрёпанной. Издание изобиловало сплетнями, слухами и последними событиями со всего королевства. Шаткое положение халифатов и недостаток магии привели к тому, что газеты выходили редко и в небольшом количестве, но оттого они пользовались ещё большей популярностью.

«Аль-Хабиб» выпускался без рисунков и был известен каллиграфическим искусством. На чтение у Зафиры не хватало терпения, но она всегда мечтала взглянуть на лица хотя бы для того, чтобы ещё больше ненавидеть образы халифа и султана. Чтобы опасаться наследного принца. Чтобы понять бессмертного сафи.

Светлые веснушки усеивали сияющую кожу Ланы; рыжий огонь танцевал в тёмных волосах. Будь жизнь их проще, Зафира точно бы завидовала сестриной красоте.

Выскользнув из сапог, Зафира направилась по коридору в комнату, ощущая пятками неровности каменного пола. Она повесила плащ на полированную ручку и хотела уже скинуть сумку, как вдруг замерла на месте. Зафира что-то нащупала. Пергамент.

Серебряный, как месяц молодой; красный, как свежая кровь.

Зафира, бросив быстрый взгляд на сестру, осторожно вытащила находку. Серебро замерцало в слабом свете очага. Письмо как будто гудело. Манило, точно Арз. У Зафиры перехватило дыхание.

«Открой меня», – казалось, шептал пергамент.

В голове Зафиры промелькнула жутковатая улыбка женщины в серебряном плаще. Она медленно перевернула пергамент и увидела сложенный уголок и печать. Письмо, напоминающее о женщине, которой не существовало.

На серебре было начертано имя: бинт Искандар. Дочь Искандара.

В груди барабанило сердце. Зафира замерла, когда на подушках заёрзала Лана, что-то бормоча во сне о Дине. Поджав губы, Зафира вскрыла печать, провела большим пальцем по эмблеме в форме изящного полумесяца. Со страницы глядел аравийский почерк.

Мир вам, достопочтенный.

Вы приглашены в путешествие длиною в жизнь. На остров, где природа не знает границ, а тьма хранит все секреты.

Вы спросите, зачем вам рисковать и отправляться в столь мрачное место? О любезнейший, я отвечу вам. Чтобы вернуть волшебство через древнюю книгу, известную как утраченный Джаварат.

Вернуть былую славу и великолепие. Вернуть прошлое.

Поиски начнутся на границе Арза через два рассвета.

Вновь и вновь Зафира перечитывала письмо, и с каждым разом дышать становилось труднее. Слова душили её сердце.

Волшебство. Путешествие на Шарр, поскольку иных островов не существует. Чтобы вернуть утраченную магию. Вернуть Аравии былую славу и покончить с Арзом раз и навсегда. При помощи Джаварата. Она ломала голову над смыслом древних слов. Потерянная драгоценность.

Дрожащими пальцами Зафира бросила письмо обратно в сумку.

Не потому ли халиф Айман пребывал в Палате Силаха в четверти дня езды от дома Зафиры? Небольшие западные деревни считались беднейшими в Деменхуре, особенно по сравнению с величественной столицей, Тальджем, который находился в четырёх днях езды от окраин.

«Милостивые снега… Осталось всего два дня. Шарр, волшебство и…»

Мысли вдруг сбавили ход. Получается, женщина в серебряном плаще настоящая? Значит, это она спрятала записку в сумку Зафиры? Так или иначе, никого другого в красно-серебряных одеяниях Зафира по дороге домой не встречала. Но насколько реально приглашение и эти поиски? Насколько реально само существование магии?

Как бы женщина её ни пугала, Зафира желала знать правду.

Снова она достала из сумки письмо. Ей хотелось держать его в руках. Чувствовать. Неустанно читать опьяняющие тайной слова.

Шорох одеяла внезапно нарушил тишину.

– Okht![18] – воскликнула Лана, садясь.

Зафира поспешно спрятала серебряный пергамент, вслушиваясь в сладкий голос сестры, звучание которого изо дня в день ласкало её уши.

– Как мама? – с улыбкой спросила Зафира, глядя на закрытую дверь и чувствуя зов письма, обращённый к трепещущему сердцу.

– Спит. Сомневаюсь, что она пойдёт на свадьбу, – отозвалась Лана.

Глаза сестры были добрые, карие, как у Бабы, но отличались грустью. Именно Лана по ночам утешала мать, поэтому в душе Зафиры зияла бесконечная пропасть вины. Сожаление настолько сдавило грудь, что Зафира отвела взгляд от сестры.

Охотник и Целитель. Так Баба называл своих девочек, когда сопровождал Зафиру в Арз, пока маленькая Лана помогала матери собирать редкие травы Деменхура. Он и представить не мог, насколько его слова окажутся пророческими. Когда у матери начались кошмары, Лана превратилась в незаменимого лекаря.

– У тебя усталый вид. Как прошла охота? – полюбопытствовала Лана, освобождая место сестре.

– Хорошо. – Зафира пожала плечами, не заметив, как сузились глаза Ланы.

Как бы сильно Зафира ни любила Ясмин, ей не всегда нравились её настоятельные расспросы и осуждение маскировки Охотника. С сестрой всё было проще, поскольку Лана смотрела на Зафиру как на героя.

– Ладно, не просто хорошо, но и захватывающе.

Зафира, усевшись подле Ланы, рассказала о противостоянии сарасинцам, добавив несколько деталей, чтобы приукрасить историю. Письмо по-прежнему взывало из сумки, однако Зафира не стала рассказывать о странной женщине. Пока Лана прижимала к груди синюю подушку с кисточками, в глазах её плясал неподдельный интерес.

Когда-то давно Зафира подарила сестре эту подушку. Конечно, охота и шкуры животных, которых она убивала, приносили семье достаток, но динары на роскошь оставались у них не всегда.

Зафира коснулась пальцем кончика носа Ланы.

– Пора собираться. Если прибудем заранее – успеем уговорить слуг отрезать нам кусочек десерта побольше, – пропела Зафира, поигрывая бровями. – Айш эль-сарая, м-м-м.

При упоминании хлебного пудинга с фисташками и сливками глаза Ланы загорелись.

– Заплетёшь мне волосы?

– И даже зажгу мамин бахур[19], так что ты будешь самой благоухающей девушкой на свадьбе, – к радости Ланы пообещала Зафира.

В такие моменты Зафира восхищалась детскими ужимками сестры. Её смехом, трепетом. Улыбками, ласковыми словами. Трудно было представить, что четырнадцатилетняя девочка сама ведёт хозяйство и просыпается глубокой ночью, чтобы успокоить жуткие рыдания матери. Лана была одной из многих девочек, которым пришлось повзрослеть раньше времени. И виноваты в этом были все, кроме самих детей.

Не обращая внимания на переменчивое настроение Зафиры, Лана схватила её за руку и увела прочь. Сумка вместе с письмом соскользнула на пол.

Сначала свадьба.

* * *

Солнце уже садилось, и люди начали собираться на джуму’а[20]. На площади располагался рынок, в сердце которого лежал подогреваемый круглый гладкий серый камень. Из его центра до самых краёв тянулись узоры, рассказывающие историю, не поддающуюся расшифровке. Камни джуму’а, заложенные самими Сёстрами, были разбросаны по пяти халифатам.

Баба рассказывал, что под этим камнем когда-то стояла вода, охлаждавшая землю, но это было задолго до того, как песок превратился в снег. Те времена стали чужды каждому живому деменхурцу и почти всем аравийцам – если только не были они бессмертными сафи с продолговатыми ушами и павлиньей гордостью. Или же возраст их не приближался к столетию.

Зафира сидела на подушке, скрестив ноги, пока невеста царственно лежала на украшенном помосте. Время от времени она подталкивала Ясмин, чтобы указать на человека, которого не видела несколько месяцев.

Большинство жителей западных деревень пришли на свадьбу в ярких нарядах и тёмных таубах. Волосы их скрывались под шерстяными платками или тюрбанами с кисточками. Худощавые тела прятались под плащами, бусами и звенящими украшениями. Дети, смеясь и крича, сновали между взрослыми. Окрестные магазины с грязными окнами закрылись на время празднования. Хотя богато украшенные ковры и подушки усеивали пространство площади, люди предпочитали оставаться поближе к нагруженным едой низким столикам.

Не каждый день в западных деревнях случалась свадьба, поэтому в подготовке участие принимали все. Жители охотно приносили украшения, деликатесы, мебель. Что уж говорить о свадьбе, где невестой стала красавица Ясмин. Ясмин любили воспитанники; ею восхищались женщины, которых она вдохновляла; ей завидовали мужчины, знавшие о её близости к Охотнику.

Тепло от камня ласкало щёки Зафиры. Она разрывалась между желанием слиться с толпой и потребностью насладиться каждым последним моментом с Ясмин, пока сестра её сердца не связала судьбу с другим человеком.

Всякий раз, когда она вспоминала об этом, сердце сжималось от боли.

От жареной оленины в центре каждого столика поднимался пар. Запахи розмарина, корицы, лаврового листа и чеснока даже с большого расстояния добирались до носа Зафиры. Невзирая на неприязнь к чесноку, рот наполнялся слюной. Большие блюда окружались тарелками поменьше. Чего в них только не было: фаршированный лук и жареные баклажаны, маслянистая долма и украшенный мятой киббех[21]; тонкий манакиш[22] с острым заатаром[23] и оливковым маслом.

Чтобы приготовить всю эту роскошь, потребовалось немало динаров, множество рук и дней охоты. Однако выражение лица Ясмин, понимающей, что свадьба наполнит уйму голодных желудков, стоило всех усилий.

– Лана грустит в одиночестве, – настороженно заметила Ясмин.

Рядом с невестой пустовало предназначенное для мужа место. «Муж». К этому слову предстояло привыкнуть.

Немного поодаль, держа на коленях тарелку с наполовину съеденным десертом, сидела Лана. В тёмно-полуночном платье, мерцающем крошечными блёстками, она выглядела как королева. Лана заметно нервничала, без конца теребя пальцы. Зафира тешилась надеждой, что свадьба отвлечёт сестру, однако праздник лишь напомнил об одиночестве. Зафира не могла не заметить, что прямо перед девочкой о чём-то шепталась группа её ровесниц.

Неожиданно рядом с сестрой устроился мужчина. Его искусно пошитый тауб мерцал в тусклом свете, сливаясь с бронзовыми кудрями. Дин. Только он и его сестра никогда не теряли бдительности. Только Дин мог выманить у Ланы искреннюю улыбку.

– Больше нет, – заметила Зафира, пытаясь разобраться во внезапно нахлынувших эмоциях. Дин полюбил чужую сестру так же сильно, как свою.

К помосту, где сидели Ясмин и Зафира, неторопливо подошёл молодой человек. Казалось, вышивка на его таубе излучала такое же самодовольство, как и ухмылка на лице. Он окинул фигуру Ясмин оценивающим взглядом, отчего Зафира загорелась желанием вырвать ему глаза.

– Охотник выгнал тебя из постели, и ты тут же нашла запасной вариант? – спросил он невесту.

Ясмин улыбнулась, изящно сложив руки на коленях.

– Подойди-ка ближе. Открою тебе секрет.

Приподняв бровь, он ухватился за шанс приблизиться к красавице.

– Это я его выгнала, – любезно ответила Ясмин. – Мне наскучило, понимаешь? И я с радостью тебя вышвырну со свадьбы, раз уж тебе так сложно быть вежливым.

Парень открыл рот, но Ясмин ещё не закончила.

– В следующий раз, когда юный Бишр придёт на занятия, я обмолвлюсь о выходках его старшего брата. Подождём, что скажут ваши родители, а?

Он отпрянул, будто получив пощёчину, и неуклюже поспешил прочь.

Ясмин, приподняв бровь, взглянула на Зафиру.

– Вот так я и воспитываю сорванцов, не марая рук. А ты, я видела, уже готовилась оторвать ему голову.

– На войне все средства хороши, но ты, пожалуйста, продолжай в том же духе, – протянула Зафира.

Тайная личность Охотника подарила Раадам своего рода известность, поскольку не было лучшего способа выяснить правду, чем через двух людей, которые его – её – знали.

Хотя сил Охотника и не хватало, чтобы накормить около трёхсот жителей западных деревень, помощь в виде еды тем не менее поступала постоянно. В народе ходила молва, что Арз создал чудно́е мясо, и люди, вкушая лакомые кусочки, тотчас наедаются. Зафира же считала, что сытости способствовал опыт Дина в распределении продуктов. Благодаря ему жители деревень получали еду хотя бы раз в несколько дней.

Конечно, деменхурцы содержали домашних животных, однако овец и крупного рогатого скота просто-напросто не хватало. Были и те, обычно более состоятельные люди, кто стекался со всего халифата, чтобы отведать мяса из опасного Арза, добытого известным Охотником. Именно к ним Зафира питала настоящую ненависть.

– Хватит бросать на гостей убийственные взгляды, Зафира. У тебя нет с собой лука, да к тому же ты в платье, – напомнила Ясмин.

Зафира, любуясь неземной красотой подруги, заглянула в смеющиеся глаза.

Бледно-золотое платье с расклешёнными рукавами сияло переливами бусин. Волосы цвета бронзы были собраны на затылке и украшены изумительной кружевной шалью и венком из белых цветов. Щёки Ясмин залились румянцем, а тёмная краска для век сделала невесту старше её семнадцати лет.

– Прости, Ясмин. Слишком уж много глаз обращено в мою сторону.

«А из головы не выходит письмо».

При мысли о таинственном послании пульс Зафиры участился. Она хотела отправиться на поиски. Хотела торжествовать победу. Или, по крайней мере, наконец-то найти ответы на волнующие её вопросы. Может ли книга вернуть волшебство? Замешан ли в этом халиф?

На самом деле халиф Деменхура не был плохим человеком. Если бы он, например, узнал о женской сущности Охотника, он бы не стал снимать ей голову с плеч.