Красные моря под красными небесами

За дверями оказалась темная площадка, чуть больше платяного шкафа, откуда вверх, к квадрату теплого желтого света, уходила витая чугунная лесенка. Локк, шлепая босыми ногами по ступеням, поднялся в кабинет Реквина.

Кабинет занимал весь девятый этаж «Венца порока»; дальний конец просторного зала, отделенный шелковыми портьерами, служил спальней. В стене по правую руку, сквозь раздвижную сетчатую ширму балконной двери, виднелась сумрачная панорама Тал-Веррара; Локк сообразил, что балкон выходит на восток.

Стены кабинета, в подтверждение известных Локку слухов, украшали шедевры старых мастеров. Картины в тяжелых золоченых рамах висели повсюду – не меньше двадцати работ эпохи поздней Теринской империи, когда почти каждый вельможа императорского двора, объявив себя покровителем изящных искусств, обзаводился личным придворным художником или скульптором и с гордостью выставлял их напоказ, как породистых лошадей или собак. Локк в живописи не разбирался, но, по слухам, в собрании Реквина были две картины кисти Морестры и полотно работы Вентатиса – художников, погибших много столетий назад (вместе со своими эскизами, трудами по теории живописи и учениками) в огненной буре, уничтожившей Терим-Пель, имперскую столицу.

Селендри стояла у широкого письменного стола, заваленного книгами, свитками и миниатюрными механическими устройствами; у стола виднелся отодвинутый стул, а на столешнице цвета крепкого кофе покоились остатки ужина – беложелезное блюдо с какой-то рыбой и початая бутылка бледно-золотистого вина.

Селендри здоровой рукой притронулась к бронзовому протезу. Раздалось механическое пощелкивание, и бронзовая ладонь раскрылась, будто лепестки сверкающего цветка; металлические пальцы отогнулись к запястью, и из середины ладони выдвинулись два шестидюймовых клинка вороненой стали. Селендри, махнув ими, как клешней, велела Локку подойти к столу.

– Господин Коста, я так рад вас видеть! – прозвучало за спиной Локка. – Селендри утверждает, что вам жить надоело.

– Что вы, сударь! Я просто признался вашей помощнице, что мы с партнером вот уже почти два года жульничаем за игорными столами «Венца порока».

– Вы сказали, что мошенничаете в каждой игре, – напомнила Селендри.

– Ну, допустим, я несколько преувеличил… – Локк небрежно пожал плечами. – Для пущего эффекта. На самом деле не в каждой, а почти в каждой игре.

– Да он фигляр, – прошептала Селендри.

– Нет-нет, – возразил Локк. – Хотя, конечно, случается и фиглярствовать. Но не сейчас.

За спиной Локка послышались шаги по паркету.

– Вы сюда на спор явились, – произнес Реквин.

– В каком-то смысле да, но в общем – нет.

Реквин неторопливо обошел Локка и остановился перед ним, заложив руки за спину и пристально разглядывая своего гостя. Статуя этажом ниже во всем походила на оригинал, разве что в жизни Реквин был не столь строен, да седые кудри на макушке поредели чуть больше мраморных. Плечи Реквина обтягивал узкий камзол черного панбархата, а руки прятались в коричневых кожаных перчатках. На носу поблескивали очки – Локк запоздало сообразил, что блики – не отражение светильников, а сияние, заключенное в самом стекле. Призрачное оранжевое зарево – наверняка результат какой-то новомодной дорогостоящей выдумки алхимиков, совершенно неизвестной Локку, – придавало жутковатое выражение широко расставленным глазам.

– Мастер Коста, позвольте узнать, что вы сегодня пили. Может быть, вас угостили каким-то необычным вином?

– Увы, веррарская вода не пьянит, а что до остального, то в глотке у меня сухо, как в пустыне.

Реквин подошел к столу, серебряной вилочкой подцепил с блюда кусочек белой рыбы и наставил вилку на Локка:

– Значит, вы утверждаете, несмотря на совершеннейшую несостоятельность подобного утверждения, что с большим успехом мошенничали в моем заведении целых два года и теперь решили передо мной повиниться? Почему? Вас совесть замучила?

– Отнюдь нет.

– Таким изощренным способом вы желаете свести счеты с жизнью?

– Я твердо намерен уйти отсюда живым.

– Смею вас заверить, что в полет с девятого этажа до брусчатки мостовой вы отправитесь в добром здравии.

– Надеюсь, мне удастся убедить вас, что вам будет полезнее сохранить мне жизнь.

Реквин задумчиво прожевал рыбу, а потом осведомился:

– И как же вы мошенничали, господин Коста?

– Ловкость рук – и ничего более.

– Ах, ловкость рук… Руки шулера я узнаю с первого взгляда. Позвольте-ка вашу правую руку?

Реквин раскрыл левую ладонь в перчатке, и Локк опасливо протянул ему правую руку.

Владелец «Венца порока» ухватил его за запястье и рывком припечатал ладонь к столешнице. К изумлению Локка, глухого удара о дерево не последовало – в столешнице открылась потайная панель, ладонь провалилась в выемку, раздался громкий щелчок, и запястье сдавило, будто тисками. Локк отшатнулся, но рука как будто застряла в зубастой пасти голодного чудовища. Селендри угрожающе наставила на Локка вороненую клешню, и он замер.

– Ну вот. Ах, руки, руки! От них хозяевам одни неприятности, господин Коста. Вот и Селендри вам это подтвердит.

Реквин, обернувшись к стене у стола, сдвинул полированный щиток, за которым скрывалась длинная узкая полка, уставленная запечатанными стеклянными сосудами. В каждом сосуде темнело что-то сморщенное… дохлые пауки? Нет, жутковатые трофеи – отсеченные засушенные руки; на скрюченных иссохших пальцах тускло поблескивали кольца и перстни.

– Прежде чем свершится неизбежное, – непринужденно заметил Реквин, – мы обычно отсекаем правую руку. На прощание, так сказать. Не беспокойтесь, процедура отлаженная. Видите, я даже ковры отсюда убрал, с них кровь трудно отчищать.

– Я восхищен вашей предусмотрительностью, – сказал Локк, чувствуя, как по лбу медленно сползает капелька пота. – И, как и следовало ожидать, преисполнен благоговейного ужаса. А теперь, когда вы добились желаемого эффекта, извольте вернуть мне руку.

– Вернуть вашу руку нетронутой представляется несколько проблематичным. Впрочем, все зависит от ваших ответов. Итак, ловкость рук… Позвольте напомнить, что мои прекрасно обученные служители весьма преуспели в выявлении карточных мошенников.

– Несомненно, – улыбнулся Локк, опустившись на колени перед столом, – так было удобнее. – Видите ли, я способен с легкостью спрятать живого кота в самой обычной колоде из пятидесяти шести карт и с неменьшей легкостью извлечь его оттуда, да так, что остальные игроки, хоть и будут слышать пронзительное мяуканье, никогда не поймут, откуда оно исходит.

– Что ж, в таком случае попрошу предъявить вашего кота. Выкладывайте его вот сюда, на стол.

– Ну, это я образно выразился. Увы, коты пока еще не являются неотъемлемым аксессуаром веррарских щеголей и франтов.

– Ах, какая жалость. Впрочем, ничего удивительного – должен заметить, что здесь, на вашем месте, преклоняли колена немало особ, впоследствии испустивших дух, которым, кроме образных выражений, предложить было больше нечего.

– Ваши служители, сняв с меня камзол и туфли, обыскали меня с великим тщанием, – со вздохом произнес Локк. – Можно сказать, прощупали до самых печенок. И все же…

Он, тряхнув левым рукавом, протянул Реквину раскрытую ладонь, на которой оказалась невесть откуда взявшаяся колода карт.

Селендри моментально приставила к горлу Локка вороненые клинки.

– Любимая, колодой карт ему меня не убить, – с улыбкой сказал ей Реквин и кивнул Локку. – Неплохо, господин Коста.

– А теперь… – Локк отвел вытянутую руку в сторону, удерживая колоду вертикально, между большим и остальными пальцами.

Легкий поворот запястья, едва заметное движение большого пальца – и он срезал колоду и, сперва медленно, а потом все убыстряя темп, принялся переставлять пальцы, пока не начал перебирать ими с такой быстротой, что кисть словно бы превратилась в паука, берущего уроки фехтования. Десятки раз Локк срезал, пролистывал и перетасовывал колоду, а затем стремительно, широким веером, выложил ее на стол, сдвинув Реквиновы безделушки.

– Выберите карту, – предложил Локк. – Любую. Посмотрите, запомните, мне не показывайте.

Реквин взял карту, а Локк тем временем ловким скользящим движением собрал остальные со стола, будто ленту поднял, и снова принялся тасовать. Наконец, разделив колоду на две части, он опустил половину на столешницу:

– А теперь положите вашу карту вот сюда, наверх. Надеюсь, вы ее хорошенько запомнили.

Реквин послушно положил карту. Локк тут же накрыл ее оставшимися картами, снова ухватил колоду, хорошенько перетасовал и, сняв верхнюю карту – четверку кубков, с улыбкой швырнул ее на стол и торжественно возгласил:

– Вот ваша карта, о властитель «Венца порока»!

– Нет, – ухмыльнулся Реквин.

– Тьфу ты! – Локк открыл следующую карту – печать Солнца. – А, я так и знал, она вот куда подевалась.

– Нет.

– Вот незадача… – вздохнул Локк, торопливо открывая следующие карты в колоде. – Восьмерка шпилей? Тройка шпилей? Тройка кубков? Печать Двенадцати? Пять сабель? Да что же это такое… Владычица цветов?

Реквин раз за разом мотал головой.

– Прошу прощения. – Локк, отложив колоду на стол, левой рукой расстегнул правый манжет, озабоченно задрал рукав до локтя, потом одернул его и снова завозился с запонкой.

В левой руке Локка возникла еще одна колода.

– Ну-ка… Семерка сабель? Тройка шпилей? Нет, это уже было… Двойка кубков? Шестерка кубков? Владыка сабель? Тройка цветов? Где же она?! И что за дурацкая колода мне попалась!

Он положил вторую колоду рядом с первой и, рассеянно почесав живот над узким кушаком панталон, извлек откуда-то третью колоду, после чего с деланым изумлением вскинул бровь и улыбнулся Реквину:

– Этот фокус гораздо эффектнее исполнять обеими руками.

– Вы и одной рукой прекрасно справляетесь, – заметил Реквин.

Локк, вздохнув, перевернул верхнюю карту новой колоды:

– Девятка кубков! Она?

Реквин хмыкнул и снова помотал головой.

Третья колода присоединилась к растущей горке карт на столешнице. Локк, чуть приподнявшись с колен, вытащил четвертую – вроде как из панталон.

– Ваши прекрасно обученные служители, разумеется, без особого труда обнаружили бы у босоногого человека в одной рубашке четыре спрятанные колоды… погодите-ка, четыре? По-моему, я обсчитался…

Пятая колода, появившись откуда-то из складок шелковой рубашки, тут же прибавилась к угрожающе накренившейся стопке на столе.

– Нет, ну уж пять колод от ваших прекрасно обученных служителей никоим образом не укрылись бы, господин Реквин. Пять колод – это чересчур. Перегиб. Того и гляди засмеют, стыда не оберешься. И все же – вот они, красавицы. Прошу прощения, я мог бы пронести и больше, но их пришлось бы скрывать в местах не вполне пристойных. И опять же извините, но выбранной вами карты я отыскать не могу, хотя… Погодите-ка… А, вот куда она спряталась, мерзавка! – Он потянулся к столу, сдвинул бутылку вина, извлек из-под нее карту рубашкой вверх и, крутанув в пальцах, объявил: – Ваша карта. Десятка сабель.

Реквин расхохотался; в пламенеющем сиянии очков сверкнули желтоватые зубы.

– Прекрасно! Великолепно! Итак, принимая во внимание, что все это вы проделали одной рукой, приходится признать, что подобные фокусы вполне могут ввести в заблуждение моих служителей и гостей. Однако же вы с господином де Ферра проводили время за играми, в которых соблюдаются весьма строгие правила. Карточные фокусы в них неприменимы.

– Освободите меня, и я расскажу, как мы обошли ваши строгие правила.

– Мне хотелось бы сохранить за собой преимущество.

– В таком случае предлагаю равноценный обмен, – заявил Локк с неподдельной, отчаянной искренностью. – Выпустите мою правую руку, а я подробно перечислю все изъяны в системе безопасности вашего славного заведения.

Реквин неторопливо сплел в замок обтянутые перчатками пальцы, окинул испытующим взглядом коленопреклоненного Локка и задумчиво кивнул Селендри. Она, чуть отведя клинки в сторону, нажала какой-то рычажок под столешницей. Локк, потирая высвободившееся запястье, неуверенно поднялся на ноги.

– Премного благодарен, – с притворной беззаботностью произнес он. – Так вот, мы играли много и часто, однако, прошу заметить, старательно избегали «красное и черное», «двадцать», «девичью причуду»… В общем, все те игры, где посетители играют против заведения, а не друг против друга, – ведь игры эти основываются на тонком математическом расчете, дающем игорному дому существенное преимущество.

– Владельцы игорных домов пекутся о своей прибыли, господин Коста.

– Разумеется. Поэтому они и не представляют для меня никакого интереса. Я обманываю людей, а не заведение. Мне не страшны ни ваши хитроумные устройства, ни ваши хорошо обученные служители. В игре с противником из плоти и крови шулер всегда отыщет лазейку и просочится в нее, как вода в щели корабельного днища.

– Весьма зажигательная речь, господин Коста, – сказал Реквин. – Меня всегда восхищает красноречие обреченных. Однако нам с вами известно, что, к примеру, в лихой карусели обман возможен только по предварительному сговору всех четырех игроков, что, разумеется, лишает игру всякого смысла.

– Верно. Карусель обмануть невозможно, сданные карты не подтасуешь – во всяком случае, в вашем заведении. Зато вполне возможно обмануть игроков. Вы знаете, что такое бела-паранелла?

– Снотворное. Дорогое алхимическое зелье.

– Вот именно. Безвкусный и бесцветный порошок, действие которого, смею заметить, многократно усиливают спиртные напитки. Вчера мы с Жеромом всякий раз, прежде чем браться за карты, присыпали им кончики пальцев. У госпожи Корвальер есть хорошо известная привычка во время игры поглощать лакомства, облизывая пальцы, так что рано или поздно порошок на нее подействовал бы.

– Ах вот как! – озадаченно протянул Реквин. – Селендри, вам об этом известно?

– Мне известно о привычке госпожи Корвальер, – хрипло прошептала Селендри. – Она таким образом противников отвлекает.

– Да-да, я с несказанным удовольствием следил за ней весь вечер, – заявил Локк. – Она сама себя наказала.

– Что ж, весьма похоже на правду, – задумчиво произнес Реквин. – Теперь понятно, чем объясняется… внезапное недомогание Измилы.

– Да уж, она несокрушима, как ангар из Древнего стекла. Мы с Жеромом выпили порядочно, а ей досталось лишь несколько фиалов, от них она не захмелела бы, если бы не чудодейственное зелье.

– Допустим. А теперь поговорим о других играх – к примеру, об альянсах наугад.

В альянсы наугад играли в полном молчании. Игроки – четное число – занимали места за круглым столом с высокими перегородками перед каждым, которые надежно заслоняли от партнера, сидевшего строго напротив, однако позволяли заглядывать в карты соседей. Дабы партнеры не подавали тайных сигналов друг другу, перестукиваясь под столом, каждый игрок придерживал правой ступней левую ногу соседа справа. Играть приходилось по наитию, полагаясь лишь на отчаянные догадки, не видя, не слыша и не касаясь партнера.

– А, так это детская забава! Мы с Жеромом заказали особую обувь с железными вкладками в мысках. Если умеючи вытащить ногу из башмака, то сосед по игре не почувствует ничего подозрительного – вес железной вкладки полностью соответствует весу ступни, придерживающей ногу. Так что мы с Жеромом под столом целые поэмы друг другу выстукивали, у нас свой код имеется. Вам же наверняка доложили о наших баснословных выигрышах.

– Вы шутите?

– Нисколько. Могу вам обувь показать.

– Да, вам и впрямь чрезвычайно везло… Ну а как же вам удалось лорда Ландреваля в бильярд обыграть? Тут мошенничать бесполезно – и стол, и шары, и кии сделаны на заказ для игорного дома, вдобавок их всякий раз тщательно осматривают, а счет ведется моими служителями.

– Разумеется, подделать все это невозможно, но за десять соларов лекарь Ландреваля поведал мне о некоторых особенностях организма его светлости и среди прочего упомянул, что лорд Ландреваль испытывает болезненную чувствительность к лимонам. Перед каждой партией мы с Жеромом натирали руки, лицо и шею разрезанными лимонами, а запах маскировали ароматическими отдушками. За полчаса общения с нами у Ландреваля развивался такой отек, что он веки с трудом разлеплял. Бедняга так и не понял, из-за чего это происходило.

– Погодите, вы утверждаете, что выиграли тысячу соларов с помощью пары лимонов? Но это же совершеннейший вздор!

– Вы абсолютно правы. Я обратился к Ландревалю с учтивой просьбой о ссуде в тысячу соларов, а он, исключительно по доброте душевной, предоставил нам возможность опозорить его на весь свет, одержав победу в той самой игре, непревзойденным мастером которой он считается.

– Гм…

– Как часто Ландреваль проигрывал? Одну игру из пятидесяти? А потом появились мы с Жеромом, ну и…

– Да уж. Лимоны, говорите?

– Они самые. Видите ли, если не удается смухлевать в игре, то следует отыскать способ обмишулить игрока. Мы с Жеромом способны любого гостя в вашем уважаемом заведении превратить в послушную марионетку, дайте только время подготовиться и собрать необходимые сведения. Впрочем, если бы человек с моими способностями разузнал побольше обо мне самом, то и меня бы в марионетку превратили.

– Ваш рассказ меня заинтересовал, господин Коста. – Реквин взял бокал со стола, неторопливо отпил вина. – Положим, я готов снизойти до признания некоторой части ваших утверждений. Я подозревал, что вы с приятелем вовсе не биржевые дельцы, но в моем заведении всякий обладатель солидного состояния волен объявить себя кем угодно – хоть герцогом, хоть трехголовым драконом, мне все равно. До того как вы переступили порог моего кабинета, я считал вас человеком состоятельным, поэтому позвольте задать вам чрезвычайно важный вопрос: с какого перепугу вы мне все это рассказываете?

– Мне хотелось привлечь ваше внимание.

– Считайте, что вам это удалось.

– Увы, одного внимания недостаточно. Вы должны были в полной мере оценить мои способности и мои дальнейшие намерения.

– Что ж, я их оценил – с некоторыми оговорками. И как вы думаете, чего же вы этим добились?

– Того, что вы прислушаетесь к моему следующему заявлению.

– Какому еще заявлению?

– Понимаете, я здесь не ради того, чтобы обманом выманивать тысячи соларов у ваших уважаемых гостей. Несомненно, это доставило мне огромное удовольствие, но моя главная цель заключается в ином… – Локк развел руками и виновато улыбнулся. – Меня наняли для того, чтобы я проник в вашу сокровищницу и вынес оттуда абсолютно все у вас из-под носа.

3

Реквин недоуменно моргнул:

– Но это же невозможно!

– Увы, это неизбежно.

– Послушайте, речь идет не о ловкости руки и не о лимонах. Извольте объясниться, господин Коста.

– Устал я стоять, ноги гудят, – сказал Локк. – Да и в горле пересохло.

Реквин, пристально посмотрев на него, пожал плечами и небрежно произнес:

– Селендри, стул для господина Косты. И бокал.

Недовольно поморщившись, Селендри подняла резной стул темного дерева с кожаным сиденьем, стоявший у стены, и опустила его рядом с Локком. Локк улыбнулся и сел на стул. Селендри куда-то отошла и, вернувшись, вручила Реквину хрустальный бокал. Реквин взял со стола бутылку и щедро наполнил бокал красным вином. Красным? Локк удивленно заморгал, но тут же сообразил, что это камелеона, изменчивое вино – одно из сотен знаменитых творений веррарских алхимиков-виноделов. Реквин передал ему бокал и, скрестив руки на груди, оперся о столешницу.

– За ваше здоровье, – сказал Реквин. – Оно вам еще пригодится.

Локк с наслаждением глотнул вина, смакуя необычный букет, в котором привкус абрикоса сменялся ароматной свежестью чуть кисловатых яблок. Неплохо разбираясь в винах, Локк оценил глоток в двадцать воланов и с неподдельной признательностью кивнул Реквину, который равнодушно отмахнулся.

– Господин Коста, от вашего внимания наверняка не ускользнул тот факт, что моя сокровищница – самое надежное хранилище в Тал-Верраре. Это единственное в городе место, защищенное с избыточностью, превосходящей даже охрану личных покоев самого архонта. – Реквин левой рукой поправил тугую перчатку, обтягивающую пальцы правой. – Сокровищница заключена в оболочку первозданного Древнего стекла, и путь в нее преграждает череда заслонов – непревзойденных творений искуснейших механиков и литейщиков, совершенство которых, не сочтите за пустое хвастовство, не имеет себе равных. Конечно же, звучит это нескромно, будто я исподним похваляюсь, но, да будет вам известно, многие приоры предпочитают хранить свои деньги и ценности у меня.

– Примите мои поздравления, – сказал Локк. – Весьма лестно обзавестись такими важными клиентами. И все же вход в сокровищницу охраняется набором шестеренок, а шестеренки изготавливают люди. А все запертое кто-нибудь обязательно отопрет.

– Повторяю, это невозможно.

– А я вас снова поправлю – не невозможно, а трудно. Трудно и невозможно – как родственники, которых часто путают, хотя у них очень мало общего.

– Сквозь заслоны, оберегающие вход в мою сокровищницу, самому лучшему вору на свете не пробраться. Увы, господин Коста, проще бегемота родить. Это даже обсуждать глупо. Мы с вами всю ночь можем мужскими достоинствами мериться: мол, у меня пять футов, а у вас – все шесть и по команде огнем пышет. Вы сами признали, что обмануть механические устройства в моем заведении вам не под силу. А раз уж моя сокровищница охраняется механизмами, непревзойденными в своей сложности, то из ваших же слов следует, что я и есть тот самый противник из плоти и крови, которого вы надеетесь обвести вокруг пальца.

– Возможно, наша с вами беседа заставит меня забыть о подобной надежде.

– А как обман посетителей моего заведения связан с попыткой пробраться в сокровищницу?

– Видите ли, мы зачастили к вам под видом заядлых игроков для того, чтобы поближе ознакомиться с вашими методами, однако особого успеха это не принесло. А мошенничали мы со скуки, чтобы игре интереса придать.

– В «Венце порока» вам скучно?!

– Мы с Жеромом – воры. Вот уже много лет мы в картишки поигрываем и добро воруем и на востоке, и на западе. Мы и в Каморре не раз промышляли, и здесь. С богачами карусели крутить – милое времяпрепровождение, но быстро надоедает. Время идет, работа стоит, а развлечься чем-то надо…

– Кстати, о работе. Вы упомянули, что вас наняли. Вот об этом извольте рассказать подробнее.

– Нас с партнером сюда прислали, скажем так, наводчиками. Из всех подробностей нам известно лишь, что некая особа жаждет полностью опустошить вашу сокровищницу – не просто проникнуть внутрь, а вынести все подчистую, выжать все добро, как мед из сот.

– Некая особа?

– Некая особа. Понятия не имею, кто именно. Мы с Жеромом имеем дело исключительно с подставными лицами, а выяснить, кто за ними стоит, нам не удается. Наш заказчик как был безымянным, так вот уже целых два года им и остается.

– И часто вы с безымянными заказчиками связываетесь, господин Коста?

– Только в тех случаях, когда за мои труды платят грудами звонких монет. Смею вас уверить, мой заказчик на деньги не скупится.

Реквин уселся за стол, снял очки и устало потер глаза, не снимая перчаток.

– А какую игру вы теперь ведете, господин Коста? Почему решили осчастливить меня вашими откровениями?

– Мне мой заказчик прискучил. И общество Жерома мне прискучило. В Тал-Верраре мне нравится, поэтому хотелось бы подыскать себе новое занятие.

– Что, решили костюмчик сменить?

– Да, если вам угодно так выразиться.

– А мне от этого какая выгода?

– Во-первых, у вас появится возможность противостоять действиям моего заказчика. Имейте в виду, сюда не только нас с Жеромом заслали. Нам поручено выяснить, как пробраться в сокровищницу, только и всего. Все собранные нами сведения передаются кому-то еще. От нас требуется лишь вскрыть вашу кубышку, а дальнейшие планы нам неведомы.

– Продолжайте.

– А во-вторых, у меня есть взаимовыгодное предложение. Мне нужна работа. Надоело бегать из города в город, счастья искать. Я хочу обосноваться в Тал-Верраре, остепениться, дом прикупить, женщиной обзавестись. Вот помогу вам разделаться с моим заказчиком и с удовольствием в вашем заведении послужу.

– Фигляром?

– Реквин, вам просто необходим управляющий игорными залами. Признайтесь, сейчас вы так же уверены в надежности вашего заведения, как и в самом начале нашей беседы? Мне известны все игры, в которых можно смухлевать. Не будь я сообразительнее ваших служителей, мне бы не выжить. Кто лучше меня сможет уследить за гостями? Кто, как не я, сумеет обеспечить честную игру?

– Что ж, соглашусь, ваша просьба вполне логична. А вот ваше желание уйти от заказчика логическому объяснению не поддается. Вас не страшат последствия такого поступка?

– Нисколько, особенно если я помогу вам избавиться от угрозы. Основная трудность заключается в том, чтобы выяснить личность моего заказчика. Когда известно, с кем имеешь дело, избавиться от такого человека не составляет особого труда. Вам подчиняются все веррарские банды, к вашим советам прислушиваются приоры. Если мы узнаем, кто этот таинственный заказчик, то вы наверняка сумеете его приструнить.