Красные моря под красными небесами

– Наши с тобой поступки объясняются вескими причинами.

– Вот и дуэлянты так считают.

– Слушай, пошли отсюда, – сказал Локк. – Сейчас вот пройдемся, хмельные пары выветрятся, и можно в апартаменты возвращаться. О боги, я чувствую себя дряхлым старцем, разочарованным жизнью. Неужели и я был таким же глупцом, как этот несчастный юнец?

– Совсем недавно ты был еще глупее, – сказал Жан. – А может, и сейчас дурак дураком.

5

Они неторопливо брели вниз по Золотой Лестнице на северо-восток, к Большому пассажу, и уныние Локка развеивалось вместе с хмелем. Древние зодчие Тал-Веррара – неизвестно, мужчины ли, женщины или вовсе какие-то неведомые создания, – накрыли всю округу огромным навесом из Древнего стекла, что спускался с вершины шестого яруса к самому морю у подножья западного острова; там и сям навес поддерживали изящные витые колонны, льдистыми лианами вздымающиеся на тридцать футов в высоту, а сам хрустальный свод Большого пассажа простирался на тысячу футов.

Ярусы под Большим пассажем отвели так называемому Переносному кварталу – на открытых террасах позволяли селиться бедноте, и холодными дождливыми зимами резкие порывы северного ветра с легкостью сметали хлипкие лачуги, хижины и домишки, построенные из чего попало.

Как нарочно, ярусом выше, к юго-востоку от Переносного квартала, начиналась Саврола, иноземная слобода, где жили состоятельные чужестранцы. Здесь находились лучшие гостиные дворы, включая и тот, где под личинами богатых путешественников обосновались Локк и Жан. От Переносного квартала Савролу отделяли высокие каменные стены под охраной веррарских констеблей и наемных стражников.

Днем Большой пассаж служил веррарской рыночной площадью. Каждое утро здесь открывалось не меньше тысячи лавок и ларьков, впрочем если бы город неожиданно разросся, то хватило бы места еще для пяти тысяч торговцев. По вполне объяснимой случайности те обитатели Савролы, которые не пользовались услугами лодочников, к Золотой Лестнице попадали только через рынок.

Над стеклянными островами и над Большим пассажем гулял восточный ветер с материка. Звук шагов Локка и Жана гулким эхом отдавался в темноте огромного пустого пространства; кое-где на витых колоннах горели фонари, разбрасывая неровные островки тусклого света. Ветер сметал сор под ногами, разносил по Большому пассажу клочья дыма невидимых костров: торговцы оставляли родственников оберегать выгодные места, а в укромные темные уголки забирались бродяги из Переносного квартала. Несколько раз за ночь патрули стражников обходили ярусы пассажа, но сейчас охранников не было.

– С наступлением темноты здесь всегда царит странное запустение, – сказал Жан. – Не могу понять, тревожит оно меня или очаровывает.

– Если б не пара тесаков за спиной, очарование бы развеялось.

– Хм.

Немного погодя Локк, потирая ноющий живот, негромко пробормотал:

– Жан, а ты, случаем, есть не хочешь?

– Есть я всегда хочу. Что, спиртное осадки требует?

– По-моему, неплохо бы подкрепиться. Проклятая карусель… Еще один проигрыш – и я бы предложил руку и сердце богомерзкой драконихе с сигарой в зубах… ну или под стол бы свалился.

– На Ночном базаре найдется чем поживиться.

На верхнем ярусе Большого пассажа, у северо-восточной оконечности хрустального навеса, виднелись дрожащие огоньки фонарей и костров, разведенных в кадках, вокруг которых темнели неясные очертания людей. Торговля в Тал-Верраре – занятие круглосуточное; неиссякаемый поток посетителей Золотой Лестницы означает, что предприимчивым торговцам в Большом пассаже и после заката достается немало монет. Ночной базар был всем хорош – и гораздо причудливее дневного рынка.

Локк и Жан пошли к базару, навстречу ветру. Их глазам открывался великолепный вид на внутреннюю гавань, где темнел лес корабельных мачт. Вдали чернели дремлющие веррарские острова; на них лишь кое-где сверкали огоньки, в отличие от Золотой Лестницы, залитой ярким сиянием. В самом сердце города, вокруг скалистых утесов Кастелланы, спящими зверьками прикорнули три острова Великих гильдий – Алхимиков, Искусников и Негоциантов, а на вершине Кастелланы, посреди поля особняков, каменным курганом высилась громада Мон-Магистерия, замка архонта.

Считалось, что Тал-Верраром управляют приоры, однако в действительности почти вся власть в городе сосредоточилась в руках обитателя замка, военачальника, возглавлявшего армию города-государства. После ряда постыдных поражений в Тысячедневной войне с Каморром веррарцы решили сменить склочных городских советников на военачальника. Однако, как не раз замечал Локк, сложность заключалась в том, что от военного диктатора почти невозможно избавиться после того, как кризис миновал. Первый архонт отказался уйти в отставку, а его преемник проявил чрезвычайный интерес к ведению гражданских дел. За пределами охраняемых городских предместий – таких как беззаботная Золотая Лестница или Саврола, безмятежный приют иноземцев, – бесконечные распри между архонтом и приорами создавали в городе тревожную обстановку.

Невеселые размышления Локка прервал возглас слева:

– Господа! Достопочтенные джентльмены! Негоже гулять по пассажу, не отведав здешних лакомств!

Локк и Жан добрались до окраины Ночного базара. Кроме них, покупателей не было, и из темноты на приятелей с надеждой уставились десятки торговцев, освещенные зыбким светом костров и фонарей.

Первым, осмелившимся напасть на врата здравомыслия Жана и Локка, стал однорукий пожилой торговец с седой косой до пояса. Он махнул деревянным половником в сторону четырех бочонков, стоявших поверх импровизированного прилавка – ручной тележки, накрытой доской.

– Чем угощаете? – осведомился Локк.

– Яствами из кладовых самого Ионо, наивкуснейшими дарами моря. Моченые акульи глаза, свежайшие, отменный товар! Оболочка хрусткая, а сами нежные, мягкие, сладкий сок так и брызжет!

– Акульи глаза? – поморщился Локк. – О боги, нет, спасибо, не надо. А чего-нибудь попроще не найдется? Печенка есть? Или вот жабры? Пирог с жабрами был бы в самый раз.

– Жабры? От жабер, сударь, пользительности никакой в сравнении с глазами. Глаза – они и мышцы укрепляют, и от холеры уберегут, и мужской силы прибавят… ну, для исполнения супружеского долга…

– Нет уж, мне сил прибавлять незачем, – сказал Локк. – Боюсь, с великолепием акульих глаз мой нежный желудок сейчас не справится.

– Ах, какая жалость! Я бы и рад вам пирог с жабрами предложить, да вот только нечего, одни глаза, зато какие! Есть и глаза волчьей акулы, и серпуги, и синего вдовца…

– Прости, дружище, в другой раз, – сказал Жан.

Приятели пошли дальше.

– А вот фрукты, господа хорошие! Не желаете ли? – предложила худенькая девушка, кутаясь в просторное светлое одеяние; с лихо заломленной четырехуголки над левым плечом свисал на тоненькой цепочке светящийся алхимический шарик; у ног стояли плетеные корзины. – Алхимические фрукты, новые сорта! Вот, взгляните, каморрские апельсины София, ликером так и сочатся, а ликер крепкий, сладкий!

– Да-да, пробовали, – сказал Локк. – Крепкие напитки мне сейчас ни к чему. А что для слабого желудка предложите?

– Груши, сударь, только груши. Для укрепления желудка нет ничего лучше груш – каждый день пару штук, и расстройства как не бывало.

Она протянула Локку корзинку, наполовину заполненную грушами. Он, придирчиво ощупав плоды, отобрал три штуки потверже и посвежее.

– Пять центиров, – сказала торговка.

– Целый волан? – с напускным возмущением воскликнул Локк. – Да если бы эти груши любимая наложница архонта в своем лоне согрела, за такую цену я бы их не купил! За них и центира много будет.

– За центир я вам разве что грушевое семечко отдам. Четыре центира, чтобы мне внакладе не остаться.

– Что ж, пожалуй, я вас облагодетельствую, заплатив невероятную, потрясающую сумму – два центира. А все потому, что сегодня я щедр, как никогда.

– Два центира – чистой воды издевательство над упорным трудом и неустанными заботами садовников, вырастивших эти плоды в теплицах полуострова Землеробов. Может, сойдемся на трех?

– Три центира… – улыбнулся Локк. – Меня в Тал-Верраре еще никогда не грабили. Так и быть, предоставлю вам эту сомнительную честь.

Он, не глядя, передал Жану две груши, порылся в кармане, выискивая медяки, и швырнул три монетки торговке.

Девушка кивнула и произнесла:

– Хорошего вам вечера, господин Ламора.

Локк ошарашенно уставился на нее:

– Простите, что вы сказали?

– Пожелала вам хорошего вечера, сударь, только и всего.

– Вы не…

– Что?

– Нет, ничего, – встревоженно выдохнул Локк. – У меня от выпитого в ушах шумит. И вам доброго вечера.

Они с Жаном пошли дальше. Локк осторожно надкусил грушу. Великолепно: не жесткая, не перезрелая, а в самый раз – и сочная, и хрустящая.

Он, прожевав кусок, спросил Жана:

– Ты слышал, что она мне только что сказала?

– Увы, я слышал только предсмертный стон несчастной груши. Вот, сам послушай: «Ох, не ешьте меня, не ешьте!»

От первой Жановой груши осталась лишь сердцевина; под пристальным взглядом Локка Жан запихнул ее в рот, с наслаждением схрумкал и проглотил, только черешок выплюнул.

– О тринадцать богов, – вздохнул Локк. – Ну кто так ест?

– Я кочерыжки люблю, они хрусткие, – обиженно проворчал Жан.

– Козы их тоже любят.

– Ты мне что, матерью заделался?

– Нет, конечно, я ж не урод. И нечего на меня исподлобья глядеть. Ладно, глодай сердцевину, она внутри сочной груши прячется.

– Так что там торговка сказала?

– Сказала, что… О боги, да ничего она не сказала. Мне спьяну послышалось.

– А вот кому алхимические светильники! Не желаете, господа?

В протянутой руке бородатого торговца покачивались шарики в золоченых оправах.

– Таким приличным господам негоже без света гулять. В темноте только оборванцы шныряют, не разбирая дороги. А лучше моих светильников во всем Большом пассаже не сыщешь, ни днем ни ночью.

Локк доел свою грушу и рассеянно отшвырнул огрызок. Жан, небрежным взмахом руки отогнав торговца, обгрыз грушу до самой сердцевины, с нарочито громким хрустом сжевал и ее, а потом промычал с набитым ртом:

– Мням-ням, пища богов. Только вам, невеждам, трепещущим в страхе перед высоким кулинарным искусством, этого никогда не понять.

– Господа, не угодно ли скорпионов?

Локк и Жан остановились перед лысым смуглолицым торговцем – судя по цвету кожи, с далеких Окантских островов. Завернувшись в плащ, он одарил их сверкающей белозубой улыбкой и склонился над своим товаром – десятком небольших деревянных клеток, в которых двигалась какая-то живность.

– Это скорпионы? Настоящие? Живые? – спросил Локк, с любопытством рассматривая клетки. – И что с ними делать?

– А, так вы здесь недавние гости! – По-терински торговец говорил с легким акцентом. – На побережье Медного моря скальные скорпионы многим известны. Пожалуй, даже слишком. Вы из Картена или из Каморра?

– Из Талишема, – сказал Жан. – А эти скорпионы местные?

– С материка, – ответил торговец. – Их используют… скажем так, в развлекательных целях.

– Как домашних животных, что ли?

– Нет, не совсем. Видите ли, укус скального скорпиона весьма своеобразен: вначале, как полагается, он причиняет острую резкую боль, однако спустя несколько минут наступает приятное оцепенение, дремотное забытье – примерно такое же состояние вызывают курительные порошки джеремитов. После нескольких укусов боль переносится легче, а в расслабленную дремоту погружаешься глубоко и надолго.

– Невероятно!

– Весьма распространенная практика, – заметил торговец. – В Тал-Верраре скорпионы пользуются большим спросом. Другое дело, что говорить об этом не принято. Состояние, вызываемое укусом, немного напоминает опьянение, однако в целом обходится гораздо дешевле.

– Да? А вот винные бутылки не кусаются… – недоверчиво протянул Локк, почесывая подбородок. – Вы, случаем, не потешаетесь над заезжими простаками?

Торговец, широко улыбаясь, выпростал правую руку из-под плаща и показал Локку и Жану: на темной коже белели крошечные полукружья шрамов.

– Я лично ручаюсь за предлагаемый товар.

– Все это весьма любопытно и достойно восхищения, – произнес Локк. – И все же некоторые обычаи Тал-Веррара на себе испытывать ни к чему.

– Разумеется, у каждого свои предпочтения, – с улыбкой ответил торговец, сложив руки на груди. – Помнится, скорпионий сокол вам не по нраву пришелся, господин Ламора.

У Локка захолонуло в груди. Жан тоже мгновенно напрягся.

Локк кашлянул, с трудом сохраняя невозмутимое выражение лица, и небрежно спросил:

– Простите, что вы сказали?

Торговец удивленно заморгал:

– Я пожелал вам приятного вечера, господа.

– А, да-да.

Локк окинул торговца пристальным взглядом, потом резко отвернулся и зашагал по Ночному базару. Жан торопливо последовал за ним.

– Ты слышал? – прошептал Локк.

– Слышал, – ответил Жан. – Интересно, на кого работает этот приветливый торговец скорпионами?

– И не он один, – пробормотал Локк. – Торговка фруктами тоже назвала меня Ламорой. Я своими ушами слышал.

– Тьфу ты… Может, вернемся, побеседуем с одним из них?

– Куда это вы собрались, господин Ламора?

Локк стремительно обернулся – и едва не наставил шестидюймовый стилет, спрятанный в рукаве, на пожилую торговку, неожиданно выступившую из тени справа.

Жан завел руку за спину, под полу камзола.

– Вы обознались, милейшая, – сказал Локк. – Меня зовут Леоканто Коста.

Женщина, не двигаясь с места, сдавленно хихикнула:

– Ламора… Локк Ламора.

– Жан Таннен, – промолвил торговец скорпионами, выходя из-за прилавка, уставленного клетками.

Со всех сторон на Локка и Жана медленно надвигались остальные торговцы.

– Так, похоже, тут какое-то недоразумение, – провозгласил Жан, опуская руку из-под камзола.

По опыту Локк знал, что в согнутой ладони Жана прячется головка боевого топорика, а древко скрыто в рукаве.

– Никакого недоразумения, – произнес торговец скорпионами.

– Каморрский Шип… – сказала какая-то малышка, встав перед Локком и Жаном так, чтобы преградить им путь к Савроле.

– Каморрский Шип… – подхватила пожилая торговка.

– Благородные Канальи, – сказал торговец скорпионами. – Далеко же вас от дома занесло.

С отчаянно колотившимся сердцем Локк огляделся и, решив, что теперь уж таиться нет смысла, позволил стилету скользнуть к напряженным пальцам. Казалось, что торговцы Ночного базара, проявив необъяснимый интерес к Локку и Жану, обступили приятелей со всех сторон и теперь медленно сжимают кольцо, отбрасывая длинные черные тени на плиты мостовой. Внезапно Локку померещилось, что сияние фонарей отчего-то меркнет. В пассаже и впрямь потемнело, светильники тускнели на глазах.

– Стоять! – Жан, не скрываясь, поудобнее перехватил топорик в правой руке и встал спина к спине с Локком.

– Не приближайтесь! – выкрикнул Локк. – Прекратите дурить, а как бы кровь не пролилась!

– Кровь уже пролилась… – заявила малышка.

– Локк Ламора… – зашептали торговцы со всех сторон.

– Кровь уже пролилась, Локк Ламора, – изрекла пожилая торговка.

На Ночном базаре погас последний алхимический светильник; костры в бочках потухли. Теперь Локка и Жана, окруженных торговцами, освещал только слабый отблеск света из внутренней гавани и дрожащее мерцание фонарей где-то далеко внизу, на террасах под огромным пустынным пассажем.

Малышка сделала шажок вперед и, глядя на Локка и Жана немигающими серыми глазами, звонко произнесла:

– Господин Ламора, господин Таннен, вам привет от Сокольника из Картена.

6

Локк, разинув рот, уставился на девочку, которая плавно, будто призрак, двинулась навстречу и замерла в двух шагах от него. Он поначалу смутился – глупо грозить стилетом крохе не выше трех футов ростом, – однако в детской улыбке, холодно блеснувшей в полумраке, сквозила такая угроза, что Локк невольно покрепче сжал рукоять клинка.

Девочка, поднеся пальцы к подбородку, изрекла:

– И хоть он не в силах слова молвить…

– И хоть он не в силах за себя слова молвить… – хором подхватили торговцы, недвижно стоявшие в темноте.

– И хоть он обезумел… – медленно продолжила девочка, простирая к Локку и Жану раскрытые ладони.

– Обезумел от боли, вконец обезумел… – прошелестел шепот со всех сторон.

– Его друзья не забывают, – сказала малышка. – Друзья помнят…

За спиной Локка чуть шевельнулся Жан, сжимая в обеих руках по боевому топорику; во тьме тускло блеснула вороненая сталь.

– Торговцами вольнонаемные маги управляют, будто марионеток за ниточки дергают… – шепнул Жан. – Видно, где-то поблизости засели.

– Эй, вы, боитесь, что ли?! Объявитесь уже, не томите! – обратился Локк к малышке.

– Мы явили свою силу, – ответила она.

– Чего вам еще надобно… – зашептали торговцы с остекленелыми взорами, тускло поблескивавшими, как стоячая вода в пруду.

– Чего вам еще надобно, господин Ламора? – Малышка делано присела в жутковатом реверансе.

– Не знаю, чего вы от нас добиваетесь, но оставьте в покое этих несчастных людей, – сказал Локк. – Хотите с нами поговорить – говорите, а людей почем зря не мучайте.

– В том-то и дело, господин Ламора…

– В том-то и дело… – зашептали торговцы.

– Разумеется, в том-то все и дело, – сказала девочка. – Иначе вы наших слов не услышите.

– Так говорите же!

– Вы должны ответить, – возвестила малышка.

– Ответить за Сокольника, – подхватил хор торговцев.

– Вы должны ответить. Вы оба.

– За каким… Да пошли вы все! – воскликнул Локк. – Сокольнику мы уже ответили – за смерть трех наших товарищей лишили его десяти пальцев и языка, зато вернули вам живым, хоть он того и не заслуживал.

– Вы не вправе судить… – прошипела девочка.

– …судить картенского мага, – зашептали торговцы.

– Вы не вправе судить, равно как и не вправе полагать, что вам известны наши законы, – сказала малышка.

– Всем на свете известно, что убийство картенского мага карается смертью, – сказал Жан. – Этого знания вполне достаточно. Мы сохранили Сокольнику жизнь и вернули его вам. Этим все дело и завершилось. Если вы рассчитывали на какие-то иные условия сделки, надо было нас предварительно письмом оповестить.

– Это не сделка, – сказала девочка.

– Это личное дело, – объявили торговцы.

– Сугубо личное, – повторила девочка. – Пролилась кровь нашего собрата. Вы за это ответите.

– Ах вы, сволочи! – не выдержал Локк. – Вы что, богами себя возомнили? Я вашего Сокольника не в переулке ограбил. Он подстроил убийство моих друзей. И плевать мне на то, что он умом тронулся! И на вас мне наплевать! Убейте нас – и дело с концом, только ни в чем не повинных людей отпустите.

– Нет, – сказал торговец скорпионами.

– Нет, – отозвались торговцы по кругу.

– Трусы! Подлецы! – Жан махнул топориком в сторону девочки. – И этим вашим балаганом вы нас не запугаете!

– Мы будем с вами насмерть биться, до самого Картена доберемся, кровь вам пустим, не сомневайтесь, – сказал Локк. – Ну убьете вы нас – и что? Мы смерти не боимся.

– Нет-нет, – хихикнула девочка.

– Вам будет гораздо хуже, – сказала торговка фруктами.

– Мы оставим вас в живых, – подхватил продавец скорпионов.

– Будете жить, терзаясь страхом, – сказала девочка.

– Страхом и неуверенностью, – зашептали торговцы и медленно отступили, расширяя кольцо.

– Под слежкой, – сказала девочка.

– Под слежкой, – вторили торговцы.

– А пока ждите, – сказала девочка. – Забавляйтесь своими нелепыми играми, гоняйтесь за удачей…

– И ждите, – прошелестело вокруг. – Ждите нашего ответа. Ждите, покуда не настанет время.

– Вам от нас укрыться негде, – сказала малышка. – Вам от нас никогда не уйти.

– Никогда, – прошептали торговцы, отходя к своим прилавкам.

Локк и Жан молчали.

Вскоре жизнь на Ночном базаре пошла своим чередом. Разгорелись светильники, заполыхали костры в бочках, заливая пространство рынка мягким теплым сиянием. Торговцы занимались обычными делами: кто высматривал покупателей, кто скучающим взором обводил прилавки и товары; повсюду снова зазвучали негромкие разговоры. Локк и Жан незаметно спрятали оружие.

– О боги, – поежился Жан.

– По-моему, за игрой в карусель я выпил маловато, – прошептал Локк, не понимая, что́ туманит его взор; он коснулся щеки и с удивлением обнаружил, что она мокрая от слез. – Сволочи! Дети малые. Проклятые хвастливые трусы!

– Вот именно, – сказал Жан.

Локк и Жан, с опаской поглядывая по сторонам, отправились дальше. Малышка, через которую только что вещали картенские маги, теперь сидела у ног старика, перебирая инжир в плетеных корзинах, и проводила приятелей робкой улыбкой.

– Ох, как я все это ненавижу, – шепнул Локк. – Они и впрямь что-то задумали или просто решили нас припугнуть?

– А кто их разберет? – вздохнул Жан. – Страт-пти. О боги, и что теперь – сдаваться или продолжать игру? Между прочим, на нашем счете в «Венце» несколько тысяч соларов. Можно снять деньги, сесть на корабль и к полудню отплыть далеко-далеко отсюда.

– Куда?

– Куда угодно.

– Если эти подонки серьезно настроены, от них не сбежишь.

– Твоя правда, но…

– Да пошел он, Картен этот… – Локк сжал кулаки. – Пожалуй, теперь я понимаю, что чувствовал Серый король. Я в Картене в жизни не бывал, но все равно готов этот проклятый город в порошок стереть, дотла сжечь, в морской пучине утопить! Я его уничтожу, видят боги!

Жан внезапно остановился:

– Локк, тут такое дело… О боги!

– Ну что еще?

– Ты, конечно, волен здесь оставаться, но… Я уеду. Мне надо от тебя подальше держаться.

– Да что ты гонишь, болван?!

– Им мое имя известно…

Жан схватил приятеля за плечи, и Локк невольно поморщился: пальцы Жана тисками впились в старую рану под левой ключицей. Жан, запоздало сообразив, в чем дело, ослабил хватку, но голос его все еще дрожал от напряжения:

– Они мое истинное имя знают! С его помощью они могут мной управлять, превратив в такую же марионетку, как этих несчастных торговцев! Если я с тобой останусь, тебе грозит опасность!

– Да плевать мне на это! Подумаешь, имя они знают. Ты что, с ума спятил?

– Нет. А вот из тебя еще хмель не выветрился, ты плохо соображаешь.

– Глупости! Я вполне трезво соображаю. Или ты хочешь уехать?

– Нет, что ты! Но я…

– Но ты сию секунду заткнешься, иначе тебе несдобровать.

– Да пойми же ты, тебе опасность грозит!

– Конечно грозит. Я же не бессмертен. Жан, да хранят тебя боги, я тебя прогонять не намерен и уж тем более не допущу, чтобы ты в добровольное изгнание отправился. Мы и так потеряли Кало, Галдо и Клопа. А теперь что, прикажешь и с тобой распрощаться? С тобой, с моим единственным на свете другом? И кто тогда верх возьмет, Жан? Кого это спасет?

Жан обессиленно понурился. Хмельной кураж Локка внезапно превратился в невыносимую головную боль.

Локк застонал.

– Жан, я никогда себе не прощу того, что по моей вине случилось с тобой в Вел-Вираццо. И никогда не забуду, что ты остался со мной до конца, хотя по уму должен был бы мне камень к ногам привязать и в залив сбросить. О боги, да без тебя мне никогда лучше не будет. Мне наплевать, что картенским магам твое дурацкое имя известно.

– Локк, это же глупо…

– Это наша жизнь, – сказал Локк. – И в эту аферу мы два года нашей жизни вложили. А в «Венце порока» – вся надежда на будущее, наш главный приз. Дожидается, голубчик, пока мы его не украдем. Подумаешь, Картен! Раз уж вольнонаемные маги решили нас убить, остановить мы их все равно не сможем. И что теперь делать? Из-за этих мерзавцев я не собираюсь от любой тени шарахаться. Нет уж, завершим, что задумали. Вместе.

Торговцы Ночного базара, заметив, что Локк и Жан ведут напряженную беседу, больше не предлагали своих товаров. Только один, на северной окраине базара, предпринял отчаянную попытку привлечь запоздалых покупателей:

– А вот кому резные поделки, господа! Женщинам и детям на потеху! Искусные штучки из города Искусников.

На перевернутом ящике громоздились десятки забавных игрушек. Продавец в длинном буром камзоле, залатанном с изнанки разноцветными лоскутами – алыми, пурпурными, ярко-желтыми, шитыми серебром, – потряхивал раскрашенной игрушкой на четырех ниточках: деревянной фигуркой воина с копьем. Торговец, ловко шевеля пальцами левой руки, заставлял крохотного копейщика нападать на воображаемого врага.

– Не угодно ли куклу, господа? Марионетку на память о Тал-Верраре?

Жан, немного помолчав, вздохнул:

– Нет уж, спасибо! Я и без марионеток Тал-Веррар запомню.

Приятели больше не разговаривали. Локк, с гудящей головой и ноющим сердцем, шел вслед за другом из Большого пассажа в Савролу, стремясь поскорее оказаться за высокими стенами и плотно запертыми дверями – хоть и ненадежной, но все-таки защитой.