Полная версия
Курсантские байки восьмидесятых
Левой-правой!
Шеренга превращается в единую стену ног, тел, голов.
Взгляд Сереги непрестанно равняет ее, обжигая любого, кто хоть на сантиметр пересечет воображаемую линию от него до Шурика.
Девятнадцать пар глаз в каждой шеренге впивается в лицо впередсмотрящих, улавливая малейшее движение мускул на их лицах.
Левой-правой!
В длинном проходе между шеренгами на заднем плане, как в трубе, мелькает бордовый гранит мавзолея, любопытные глазенки тянутся вверх к трибуне, на секунду теряя из виду лицо первого в шеренге, и тут…
…О ужас!..
Нога падает в пропасть.
Перед самым мавзолеем в брусчатке площади притаилась неглубокая, всего-то в пару-тройку сантиметров, коварная ямка.
Шеренги одна за другой падают в нее!
На лицах впередсмотрящих по очереди читается тень ужаса, которая вихрем отражается в глазах всей шеренги, батальона, полка.
Но…
…Строй выдержал!
Левой-правой.
Лишь слегка качнулся на миг, сократив от неожиданности ширину шага.
Левой-правой.
Довольное сопение Сереги передается нам. Не зря, значит, потрачена ночь! На параде будем готовы ко встрече с этой… засадой.
Левой-правой.
Мавзолей позади.
– Раз, два, три, четы-ыре-е, – едва слышны слова, но ясно видны губы Сашки Бойцова.
– СЧЕ-ОТ! – радостно подхватывают многие.
– И-и-и, РАЗ! – дерут глотку все, резко поворачивая головы вперед и расцепляя затекшие мизинцы.
– Шире шаг! – транслирует команду Шурик.
И мы, насколько это возможно, тянем наши носки теперь уже не вверх, а как можно дальше вперед.
Сзади на пятках десятой шеренги безукоризненно летят двухметровые кремлевские курсанты из роты почетного караула, каждый раз нагоняющие низкорослых в сравнении с ними нахимовцев у самого Собора.
«Коробки» в той же очередности ныряют за ГУМом влево к Лубянке, оставив чудесную Красную площадь, и, петляя по дворам и переулкам Китай-города центра Москвы, спешат к своим машинам.
Огромный оркестр, гремя и бахая всеми инструментами одновременно, под неистовое размахивание и подкидывание дирижерских «жезлов» – их около десятка – спешно движется за нами к выходу.
Надо успеть.
С двух сторон от музея уже появились зеленые кабины тяжелой техники, готовые вот-вот помпезно вступить торжественным маршем на разогретую нашими ногами брусчатку площади.
Всё это мы уже не видим. Но хорошо знаем из сценария парада, заученного на многократных тренировках, ежедневно проходящих в сентябре-октябре на запасном аэродроме где-то в центре Москвы.
Мы торопимся, почти бежим к нашим пазикам, затерявшимся где-то здесь, на набережной Москвы-реки…
Уже три ночи… утра!
Спать не хочется.
В голове гремит, грохочет, пляшет.
Подъем в шесть. Нет, кажется, в семь; нам отменят утреннюю пробежку в тельняшках и «гадах» вокруг московской «учебки», расположенной неподалеку от Речного вокзала. «Гадами» мы называем свои тяжелые, неудобные ботинки.
Красивое место: шлюзы, канал, парк.
В девять – утренняя четырехчасовая «шагистика» на аэродроме, – это свято.
С трех до шести – школа.
Ах да-а-а, ли-те-ра-ту-ра: поэму «Двенадцать» – наизусть!
Всю?!
Ну, Пиллерс… погоди!
Где тут моя хрестоматия?
А-а-а. Серега, друг и сосед по парте забрал, читает, учит…
Виталик Куприянов, Андрюшка Соколов, Ваня Чернявский, Андрюха Горбунов и Мишка Мокин, сидя в последнем ряду автобуса, затягивают мою нелюбимую песенку про теплую Африку… из «Красной Шапочки». Помнишь: «А-а-а, и зеленый попугай…»?
Видно, на юг хотят, да и меня немного подразнить, говорят, когда я начинаю учить что-либо наизусть, становлюсь зеленым.
Боже, как это мило, я и теперь зеленею, когда долго над чем-нибудь размышляю…
Пазик трогается по незнакомым пустым улицам. И у нас с Серегой есть целый час на десять страниц чудесного рифмованного текста Александра Блока:
Черный вечер.Белый снег.Ветер, ветер!На ногах не стоит человек.Ветер, ветер —На всем белом свете!Да-а, про ветер это и теперь актуально… очень!
…Цитирую-то по памяти, помню до сих пор, хотя, может, что и напутал, давно заметил это за собой. Старшенькая говорит, дизлексия, она у меня логопед, умная, но это другая история и вряд ли из «Курсантских баек»…
Казачья бухта
Начало восьмидесятых.
Конец лета.
Казачья бухта.
Около пяти часов утра.
Плац учебного центра морской пехоты.
ТРЕВОГА!!!
Во главе всего личного состава учебки мы, курсанты 1-го курса военно-морского училища, накануне прибывшие сюда из Ленинграда для прохождения практики, бойко выскакиваем на огромную, никак не меньше футбольного поля, площадь. Асфальт под ногами, так и не сумевший остыть за ночь от вчерашнего тропического пекла, плывет, излучая противный запах химии и духоты.
Одиннадцать курсантских взводов споро образуют контуры «коробок», выстроенные походным порядком вдоль четырехэтажной матросской казармы, куда по прибытии нас поместили вчера вечером на последний этаж.
Бравый, почти двухметровый, молодцевато-подтянутый полковник Великанов, в прошлом боевой офицер морской пехоты, а ныне руководитель курсантской практики, придирчиво принимает доклады от командиров рот, то и дело заставляя их повторить «подход-отход» к начальнику на доклад, дабы добиться четкой фиксации строевого шага на этом «святом» месте.
– По плацу надо двигаться строевым шагом либо бего́м, – то и дело взрывается над нашими головами его нахально-брезгливый командный «рык» на очередного докладывающего офицера. – Курсанты перемещаются строем в составе подразделения, – ревет он в сторону опоздавших, всё еще выскакивающих из казармы.
Так получалось, что при выходе из казармы хочешь не хочешь ты всё равно попадаешь на плац, а значит: «становись», «смирно», «шагом марш», ну или «бегом марш» в составе группы со старшим во главе.
Даже ночью!
Даже по тревоге!
Всё равно с левой, всё равно в ногу: «А-а-а, раз»!
Полковник счастлив… Он в своей родной стихии! Возглавляемая им кафедра морской пехоты единственная в нашем училище, где служат строевые сухопутные офицеры, и потому на них традиционно возложена миссия обучения строевой подготовке всего личного состава подразделения. За это преподавателей кафедры люто ненавидят и одновременно боятся практически все курсанты и офицеры, обзывая за глаза по-морскому пренебрежительно – САПОГИ.
– Внимание! Ставлю боевую задачу, – разносится в утренней тишине звонкий глас полковника.
Воцаряется гробовая тишина. Всё вокруг плаца застывает в нетерпеливом молчании; даже несвоевременно разбуженные бакланы на крыше казармы, кажется, перестают шебуршать, каркать и шевелиться.
– То-ва-ри-щи офицеры, мичманы и курсанты. СМИ-и-ирна-а! Слушай боевой приказ! Время: «Че минус четыре»! Требую: немедленно атаковать условного противника, занявшего сопку на юго-востоке Казачьей бухты, занять позицию и обеспечить прием десанта морской пехоты со стороны моря во время «Че»… Вопросы? Задача ясна? – четко выговаривая каждое слово, букву, командует Великанов. – Напра-а-аво!!! Бего-о-ом а-арш!
«Раз-два, раз-два…»
Сопка со стороны учебки кажется совсем небольшой.
«Раз-два, раз-два…»
Да и находится вроде бы недалеко. Вон она, рукой подать…
«Раз-два, раз-два…»
Но чем ближе к ней, тем круче подъем.
«Раз-два, раз… Шагом… марш…»
Светает.
Пространство раздвигается. Перед взором возникает очертание побережья. Видны голые блестящие камни, нависающие над спокойной водой отвесными неоднородными стенами, кое-где с десятиэтажный дом. Из постепенно проступающих бескрайних просторов непроснувшегося моря на трудно пока определяемом расстоянии угрюмо вырисовываются тени каменных исполинов, что воткнуты здесь в морскую гладь, которая, серебрясь от восходящего солнца, сливается где-то там, на горизонте, с загорающейся глазурью безоблачного, не отделимого от воды утреннего неба.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Собор Покрова Пресвятой Богородицы на Красной площади, также называемый Собором Василия Блаженного.
2
Собор Воскресения Христова на Крови, также называемый Храм Спаса-на-Крови.
