Из западни

– Но в такой «клуб» по определению только служившие во флоте и в армии попадут, причем не все. Какая же тут массовая идеология?

– Знаешь, за кем сила, то есть армия, тот, в конце концов, и прав… Читал я как-то в детстве Хайнлайна, интересные у него были мысли… Хотя и не только армия… Думаешь, зря, что ли, в нашем «светлом» будущем тотальная зачистка армии и флота велась, а оборонка России разваливалась бешеными темпами? Просто где-то кто-то очень неглупый смекнул, что окончательной капитуляции перед Америкой эти два русских сословия, если употребим такой термин в данном случае, могут и не допустить, выступив открыто и сообща. Так что инженерный корпус тоже нужно привлекать. Опять же по Петровской табели о рангах чиновнички – тоже люд служивый. Зарвавшихся – сажать безжалостно, конечно. А как честные служаки? Может, и для них что-то организуем, типа «Десять лет без единой взятки»? Посмотрим, короче…

Увы, занятые выведением чиновничества и купечества Владивостока на чистую воду и созданием «партии еще более нового типа», Руднев с Балком пропустили ответный ход Того, который внезапно и решительно перевесил чашу весов войны на сторону Японии.

* * *

В ту теплую и тихую ночь в начале мая дежурство у прохода на внешнем рейде несли четыре миноносца во главе со «Сторожевым» и «Манджуром». Примерно за двадцать минут до полуночи за озером, примыкавшим к новому городу, среди садовых домов начался пожар. Горели сразу три строения. Моряки с дежурных кораблей еще обсуждали, как это хозяева умудрились допустить такое и кому из начальства так не повезло, как вдруг вспыхнул сразу с двух концов старый китайский склад под Золотой горой.

Первыми почувствовали недоброе офицеры «Решительного». Всем на корабле было приказано тщательно наблюдать за морем. И именно с этого миноносца обнаружили первое выползающее из темноты крупное судно. Оправдывая свое название, «Решительный» понесся в атаку. Над рейдом разнесся вой сирены, оповещающий все корабли эскадры и береговые батареи о том, что пауза в ночных развлечениях закончилась.

На дежурных «Новике» и «Диане» начали спешно выбирать якоря, а на остальных кораблях эскадры играли боевую тревогу. Увы, «Севастополя» у артиллерийской пристани, как на грех, не оказалось. Броненосцу накануне позволили пополнить уголь после очередного выхода, а вовремя закончить это грязное дело его экипаж не удосужился, что потом и стало последней каплей при решении Макарова о снятии его командира Чернышева…

Его, по обоюдному согласию высоких договаривающихся сторон, заменили на мостике «Севастополя» на каперанга Андреева, прибывшего принять «Россию» у выплававшего свой ценз Арнаутова. Чему, в свою очередь, решительно воспротивился Руднев. Макаров сгоряча хотел было поставить на «Севастополь» Эссена, однако после долгой беседы с наместником с глазу на глаз уступил. И правильно сделал, ибо по темпераменту и бойцовским качествам Николая Оттовича вручать ему самый тихоходный линкор эскадры было, конечно, не совсем верно.

Чернышев по ходатайству Алексеева был назначен командиром ремонтирующегося на Балтике броненосца «Император Александр II» и вскоре отбыл в Кронштадт. Таким образом, наместник не только спас карьеру своего хорошего товарища, но и убрал из Артура подобру-поздорову обиженного на Макарова человека. Вместе с Чернышевым покинул Дальний Восток и списанный Макаровым с «Дианы» каперанг Залесский, но о причинах его отбытия в Гельсингфорс чуть ниже…

Не успел еще «Решительный» сблизиться с обнаруженным транспортом на расстояние минного выстрела, как с идущего в кильватер за головным пароходом корабля по прожектору миноносца ударил залп шестидюймовых орудий, а из-за неуклюжей туши незнакомца «на огонек» выскочили несколько японских контрминоносцев. Сюрприз за сюрпризом!

Лейтенант Рощаковский, на днях переведенный с «Полтавы» на замену занедужевшему командиру «Решительного» Корнильеву, определившись с намерениями и возможностями его противников, немедленно приказал ворочать обратно к входу в гавань, под прикрытие береговых батарей. Но к моменту окончания разворота его миноносец успел получить четыре 75-миллиметровых снаряда от истребителей противника и под расчет – один «подарок» среднего калибра с «Фусо», канониры которого вели огонь по прожектору, пока тот не успели погасить.

Взрывом шестидюймового снаряда на «Решительном» повредило парвую магистраль в котельном отделении, и теперь единственным шансом на спасение теряющего пар корабля было как можно скорее приткнуться к берегу. Над морем снова завыла сирена, на этот раз от того, что осколком срезало предохранительный клапан. Душераздирающий вой продолжался минут пять, пока один из кочегаров не расплющил кувалдой ведущий к ней паропровод.

«Решительный» вышел из игры. Но главную свою задачу отважный кораблик выполнил сполна: в Артуре готовились к встрече гостей. Только, к сожалению, там пока собирались отбиваться от очередного наскока миноносцев, пытающихся завалить рейд минами…

Напрасно Рощаковский, подбежав к сигнальному прожектору, орал на сигнальщика, чтобы тот отстучал донесение о транспортах и, как он считал, крейсерах, направляющихся в их сторону. Дуговая лампа сигнального прожектора и провода были посечены осколками, да и работа динамо-машины уже прекратилась из-за падения давления пара. Все же для кораблика водоизмещением менее трехсот тонн попадание шестидюймового снаряда если не чистый нокаут, то уж нокдаун – наверняка.

В отчаянной попытке предупредить эскадру об атаке брандеров Рощаковский приказал выпустить все имеющиеся под рукой ракеты, и в небо взвились три огня красного цвета…

Реакция «Новика» и оставшихся боеспособными трех русских миноносцев на появление семерки эсминцев противника была предсказуема – при «бегстве» японцев от его крейсера в открытое море Эссен, естественно, ринулся за ними. Восьмой японский истребитель с «Новика» не заметили: «Асагири», погнавшийся было за «Решительным» в попытке добить подранка, получив в скулу 75-миллиметровый «привет», временно потерял способность идти полным ходом из-за пробоины и благоразумно «отполз» в темноту.

Когда через двадцать минут гонки крейсер попытался прекратить преследование более шустрых дестроеров, «беглецы» неожиданно все вместе повернули на него и попытались провести скоординированную атаку. «Новик» и увязавшиеся за ним «Сторожевой», «Скорый» и «Страшный» встретили противника частым огнем. В ходе этой схватки наш крейсер 2-го ранга не только удачно уклонился от выпущенных мин, но и всадил в шедший головным «Хаядори» сразу три 120-миллиметровых снаряда.

Настала очередь флагмана четвертого отряда дестроеров, травя пары и туша пожар в машине, пытаться затеряться в темноте. Только, в отличие от «Решительного», под боком у него не было берега, на котором стоят свои береговые пушки, гарантирующие относительную безопасность от преследования. Лейтенант Хоменко на «Скором», разглядев бедственное положение японца, развернул на него свой контрминоносец[4]. Но «Харусаме» и «Мурасаме» не бросили флагмана: минная атака «Скорого» была сорвана сосредоточенным обстрелом с трех дестроеров противника. С «Марусаме» он сошелся буквально на пистолетный выстрел. При «обмене любезностями» сам Хоменко был ранен револьверной пулей в плечо.

Но противопоставить орудиям «Новика» японцам было нечего. Отбившись от Пятого отряда истребителей, русский крейсер изменил курс и направился в сторону потерявшего ход «Хаядори». Не теряя времени, командир Четвертого отряда истребителей капитан второго ранга Нагай приказал «Харусаме» и «Мурасаме» снять с обреченного корабля команду, а сам остался на борту. Вместе с ним сходить с истребителя отказались его командир, капитан-лейтенант Такеноучи, и семь матросов. Все они до последнего отстреливались от «Новика» из носовой 75-миллиметровой пушки и разделили судьбу корабля, пойдя с ним на дно, когда «Скорый» во второй заход всадил неподвижному эсминцу торпеду в борт.

Эссен со своими офицерами еще радовался победе, досматривая в бинокли последние конвульсии складывающегося пополам, как перочинный нож, японского истребителя, когда с левого крыла мостика донеся крик сигнальщика: «Миноносцы с зюйда, пять штук, идут прямо на нас!»

«Новик» мгновенно – сказалась отличная выучка команды и прекрасные маневренные характеристики этого небольшого кораблика – развернулся к противнику левым бортом на сходящихся курсах. И не успели на головном, несколько оторвавшемся от остальных миноносцев, показать свои позывные, как на него обрушился град 120- и 75-миллиметровых снарядов. К сожалению для «Сторожевого», который пытался уйти от преследующих его четырех миноносцев противника, огонь крейсера опять был точен.

Пока на «Новике» разобрались, в чем дело, пока чертыхнувшийся с досады Николай Оттович приказывал перенести огонь на преследующих наш истребитель японцев, а разгоряченные комендоры выполняли этот приказ, русский миноносец успел проглотить четыре русских же снаряда: один 120-миллиметровый и три 75-миллиметровые болванки общей ценой в пять жизней…

В кутерьме преследования, отворотов, циркуляций, новых преследований, атак и уклонений основные силы охраны рейда Порт-Артура ушли от входа на фарватер как минимум на пять миль. План Того по отвлечению охранения рейда приманкой из миноносцев удался на все сто.

К этому моменту наконец-то проснулись и артиллеристы береговой обороны. С Золотой горы засветили прожектор, луч которого уперся в окутанный паром «Решительный», на остатках давления в котлах плетущийся к берегу. Артиллеристы с Электрического утеса сразу же открыли огонь по несчастному кораблику, которому до бурунов прибоя оставалось еще с полмили. До момента его входа в мертвую зону батареи № 15 они успели выпустить по нему восемь снарядов, один из которых, прошив палубу, распотрошил угольную яму и вышел через днище. Без взрыва…

Спасло миноносец только то, что снаряды утеса в начале войны были… скажем так – несколько специфическими. Ибо в случае взрыва десятидюймовой бомбы его разорвало бы пополам. «Решительный» быстро садился носом и кренился на правый борт, но через минуту под днищем заскрежетали камни, и израненый корабль выполз на прибрежную отмель.

Вот только на этом проблемы его экипажа не закончились. Моряки еще крестились и помнали Николая Чудотворца, спасшего их от утопления, как с берега по эсминцу открыли пальбу винтовки пехотной полуроты, охраняющей побережье… На ломаном немецком поручик Северский потребовал от «японского капитана» немедленно спустить флаг и не пытаться взорвать корабль. Ему вторили простые пехотинцы на русском, в основном крывшие «узкоглазых макак», азартно выпуская в застрявший в сотне метров от берега истребитель обойму за обоймой.

В ответ донесся усталый мат, объясняющий истинное положение дел. Но прибой заглушал крики с палубы, и пальба продолжалась еще пару минут. К счастью для моряков, перепуганные «высадкой японского десанта» солдаты стреляли из рук вон плохо. От их пуль пострадал только боцман миноносца, получивший ранение в руку, которой он пытался махать, объясняя, что он русский. Первое, что он сделал, добравшись до берега, это сломал кулаком здоровой руки скулу первому из подвернувшихся под нее солдатиков…

Тем временем, пока суматоха жаркой перестрелки «Новика» и «соколов» с японскими дестроерами отдалялась от Тигровки все дальше и дальше, подходящему к фарватеру в компании пары старых корветов и трех транспортов «Фусо» пришлось иметь дело только с «Манджуром» и неторопливо шествующей с внутреннего рейда «Дианой», на которой при снятии с якоря еще и заело шпиль…

«Манджур», обнаружив неспешно, на девяти узлах[5], крадущийся к проходу транспорт противника, осветил того прожектором и немедленно покатился на пересечку. Но не успели еще его канониры навести на цель носовые восьмидюймовые орудия, как вокруг самого «Манджура» начали рваться неприятельские снаряды явно не противоминного калибра…

* * *

В принципе, если бы Порт-Артур имел единую систему обороны от угрозы с моря под единым командованием – после первого выстрела «Фусо» по «Решительному» русские бы поняли, что к фарватеру идет что-то, вооруженное шестидюймовками. Звук выстрела орудия среднего калибра перепутать с татаканием миноносных пукалок практически невозможно.

Но береговое и морское командование жили пока каждое в своем информационном вакууме, абсолютно независимо друг от друга, и своми планами не делились. Поэтому артиллеристы береговой обороны были уверены, что если в море постреливает что-нибудь шестидюймовое – это «Диана» или «Баян». В порту же залпы «Фусо» приняли за огонь береговой артиллерии по миноносцам противника. Традиционное русское разгильдяйство и ведомственная несогласованность усугублялись ночной темнотой и четкими действиями японцев по заранее отрепетированному сценарию…

Когда луч прожектора «Манджура» уперся в решительно направляющийся к фарватеру «Ариаке-Мару», на «Фусо» и следующих за ним корветах поняли, что дальше стесняться в средствах смысла нет. На канонерку обрушился град снарядов всех калибров, от тридцати семи миллиметров до шести дюймов. В ответ «Манджур» успел выпалить из его носовых восьмидюймовок всего пять раз.

Первый залп по пароходу лег с перелетом. Второй был направлен уже по частым вспышкам выстрелов в темноте. А на циркуляции во время отворота к берегу с «Манджура» выпустили из левой погонной пушки последний снаряд. К этому моменту для экипажа канонерки главной задачей стала борьба с затоплениями и пожаром: шестидюймовый «ответ» с «Фусо» поджег подшкиперскую со складированными в ней парусами.

Невероятно, но факт: один из выпущенных практически наугад восьмидюймовых снарядов попал в борт «Фусо». Однако при подготовке старого броненосца к последнему походу японцы творчески использовали опыт Руднева по бетонированию «Сунгари». Небольшой запас угля, необходимый для перехода к Порт-Артуру, был размещен в единственной угольной яме и непосредственно у котлов. Все остальные угольные ямы были залиты бетоном для того, чтобы усложнить жизнь русским водолазам при подъеме корабля.

Бетон спас «Фусо» от пробоин во время этого и пары других попаданий. Старая броня не выдержала попадание восьмидюймового фугасного снаряда, но когда треснувшая болванка протиснулась внутрь корабля, она с разгону впечаталась в стенку угольной ямы, подпертую изнутри десятками тонн застывшего бетона… Взрыватель сработал уже после того, как снаряд окончательно раскололся. Хотя с внутренней стороны бетонировки откололо большое количество осколков, а снаружи почти оторвало броневую плиту, такая комбинированная конструкция не допустила обширных затоплений, которые в противном случае были бы неизбежны. Небольшие же течи не могли остановить корабль, экипаж которого твердо решил умереть, но выполнить свой долг.

«Манджур» «словил» от «Фусо» и трех корветов в общей сложности шесть снарядов среднего калибра, что в который раз доказало преимущества скорострельной артиллерии. Последнее, что успела сделать канонерка перед поворотом к берегу, это выпустить по «Ариаке-Мару» мину из носового аппарата, которую никто на транспорте даже не заметил.

Получив от трюмных доклады о повреждениях: пожаре, перебитом паропроводе и многочисленных течах, в том числе и в погребе восьмидюймовых снарядов, Кроун решил на всякий случай приткнуться к берегу, что «Манджур» вскоре и сделал. И слава богу, поскольку через десять минут после перестрелки с «Фусо» один за другим вышли из строя оба трюмных насоса. Рассвет канонерка встретила на мели с частично затопленным котельным и носовыми погребами. После ремонта помп и заводки пластырей буксиры утащили ее в док…

«Ариаке-Мару» от жертвенной судьбы не ушел – на Электрическом утесе включили прожектор, который немедленно навели на обнаруженный и подсвеченный «Манджуром» транспорт. Батарейцы к этому моменту уже осознали, что чуть было геройски не добили свой миноносец, и с удвоенным рвением стали засыпать транспорт снарядами, дабы загладить ошибку. Получив подряд пару попаданий, японский брандер сначала потерял ход, а потом вспыхнул ярким, чадящим костром от носа до кормы, освещая крадущиеся за ними в ночи корабли. Идея полить керосином бревна старых бонов и рисовую шелуху, которыми набили транспорт для обеспечения плавучести была не совсем удачна…

По первоначальному плану «Ариаке-Мару» лишь отвлекал на себя огонь береговых батарей. А также внимание дозорных кораблей, которые потом в упор расстреливались «Фусо». Если по выполнении этой миссии пароход каким-то чудом оставался на плаву, ему разрешалось выкинуться на берег под Ляотешаном. Но топиться в проходе было запрещено. Категорически. Все трюмы транспорта были набиты разным нетонущим мусором и старыми, отслужившими свой век гнилыми боновыми заграждениями. И задержись он на входном фарватере у Тигровки, вряд ли быстро утонул бы даже с открытыми кингстонами и крышками грузовых люков. Зато, потеряв управление, он запросто мог заблокировать дорогу главной звезде выступления – «Фусо».

Но… его командиру, лейтенанту Мидано, хотелось умереть во славу Японии красиво. И он решил: раз уж не судьба утопиться на фарватере, то при случае, если удастся незаметно проскользнуть в гавань, стоит попробовать протаранить первый же подвернувшийся русский корабль. А для пущего эффекта зажечь свой пароход перед этим. Брандер так брандер! Не взорвем врага с собой, так хоть панику учиним. Закупив на свои средства несколько бочек керосина, командир посвятил в свой план только ближайших друзей, поэтому командование не имело шансов разъяснить ему всю неуместность этой идеи…

Подожженная снарядом туша парохода освещала идущие за ней корветы не хуже, чем русские прожектора. Повезло только «Фусо». Следуя сразу за жертвенным транспортом, он успел, хоть и рискуя пропороть борт о затопленный неподалеку «Хайлар», взять чуть мористее до того, как «Ариаке-Мару» совсем потерял ход, но главное – до того, как огонь на трампе разгорелся всерьез. В момент обхода «Ариаке-Мару» на броненосце шальным снарядом с берега снесло единственную трубу. Резкое падение скорости привело к тому, что «Конго», идущий менее чем в кабельтове за кормой последнего буксируемого «Фусо» катера, поочередно раздавил свои форштевнем все три «билета на спасение» экипажа броненосца…

Беда не приходит одна – тяга в котлах упала моментально, а давление пара и скорость через минуту. На «Конго», заметив, наконец, опасность столкновения, отвернули в сторону берега. Он получил попадание в клюз и теперь тащил за собой по дну моря правый якорь, перепахивая морской песок и постепенно замедляя ход.

Скрепя сердце и скрипя зубами, командир «Фусо» отдал приказ послать на помощь кочегарам подносчиков снарядов от орудий. Эта вынужденная мера – сокращенная смена кочегаров физически не могла без трубы поддерживать давление пара для продвижения на скорости более четырех узлов, – как ни странно, спасла всю операцию.

Если корветы азартно отвечали на огонь с берега изо всех стволов, то «Фусо» вынужден был временно прекратить огонь. Через пять минут тихого, неспешного движения под завывание проносящихся высоко над палубой снарядов и бомб Окуномия с удивлением понял, что весь огонь русских сосредоточен на отставших корветах. Теперь он уже сознательно приказал не открывать огня до тех пор, пока русские не прекратят «игнорировать» ползущий к входу на фарватер броненосец.

У артиллеристов и прожектористов утеса и Золотой горы было занятие поинтереснее, чем выискивание в темноте нестреляющей мишени. Их орудия радостно рвали на куски подставившиеся корветы, которые упорно отстреливались из своих допотопных пушек… Причем отстреливались не всегда безобидно – один удачно пущенный кем-то из корветов снаряд погасил береговой прожектор со всей обслугой, а второй разорвался на территории «подшефного» хозяйства на Электрическом утесе, вызвав жертвы среди кур и свиней.

Потеряв в темноте головной корабль, на котором был единственный опытный штурман, знающий подходы к Порт-Артуру как свои пять пальцев, остальные брандеры японского отряда стали расползаться кто куда. Два корабля попытались прорваться к гавани под берегом, но один наскочил на мину, а второй налетел на затопленный ранее пароход. Остальные были в конце концов добиты береговой артиллерией, в зону действия которой эти тихоходные пароходы зашли слишком далеко, что и предрешило их судьбу.

Тем временем, оставив за кормой весь этот шум и гвалт, японский броненосец-камикадзе добрался наконец до начала входного фарватера у Тигровки.

* * *

Навстречу «Фусо» по проходу нетопливо и величественно, как и полагается богине, шествовала «Диана». Задержка крейсера с выходом из-за заевшего шпиля усугубилась решением командира корабля капитана первого ранга Залесского не расклепывать якорную цепь, а устранить задержку.

На недоуменный вопрос старшего офицера Семенова «а как же срочность выхода по тревоге?» тот, невозмутимо потягиваясь, пробурчал, что «нам вообще можно было бы не выходить, миноносцев „Новик” и сам погоняет, как всегда, а для чего крупнее есть утес и Золотая гора. Нам сегодня ночью в море делать нечего, каждую ночь по два крейсера в дозоре – вообще блажь адмирала».

Заметив впереди в темноте медленно идущий по фарватеру небольшой корабль, командир «Дианы» совершил вторую, главную и непоправимую ошибку – он принял его за поврежденного «Манджура», возвращающегося в гавань. Не запросив позывной, он сразу приказал дать задний ход и принять вправо, чтобы «пропустить бедолагу». Залесский отдал приказ об обстреле «Фусо» только после того, как по тому открыла наконец огонь батарея Золотой горы. Но попасть даже по медленно плетущемуся в ночи броненосцу из мортир никак не удавалось.

Пара снарядов из шестидюймовок «Дианы» бессильно раскололись о бронированный борт японца. Еще через две минуты с «богини», наконец открывшей прожектора, увидели, что пришелец медленно разворачивается поперек фарватера в самом узком месте и на нем отдают якоря. У Залесского хватило ума задробить стрельбу, чтобы не топить брандер на фарватере, но что делать дальше, он придумать уже не смог – времени на посылку десантной партии и заведения буксира явно не было.

С японца доносились приглушенные взрывы – видимо, подрывали кингстоны и двери водонепроницаемых переборок. На «Диане» ожидали, что он в любой момент может взлететь на воздух. Но этого так и не случилось. Причиной, по которой на «Фусо» не взорвали погреба, было почти полное отсутствие в них боезапаса. Того решил не рисковать возможностью случайного преждевременного подрыва от попадания русского снаряда.

* * *

Когда разводя изрядную волну на максимальных для него одиннадцати узлах мимо застопорившего крейсера с воем сирены прокатился портовый буксир «Силач», на мостике «Дианы» наступила гробовая тишина. Похоже, там никто просто не мог понять, куда и с какого рожна понесло эту посудину. И ее сбрендившего командира.

Командовал «Силачем» лейтенант Балк 2-й, старший двоюродный брат недавно ставшего лейтенантом Балка 3-го с «Варяга»…

Давно известно, что хорошие офицеры всех армий мира делятся в основном на две группы: офицеры бывают идеальные для мирного времени и для войны. Причем переходы из группы в группу практически невозможны. Во времена долгого мира офицеры военного времени чахнут и хиреют. Их затирают по службе чистенькие, умеющие тянуть носок, навести лоск в казарме и бодренько отрапортовать офицеры мирного времени. Их не любит начальство за излишнюю независимость и хулиганистость. Поэтому их поголовье неумолимо сокращается, несколько поддерживаясь только за счет притока недоигравших в детстве в войну мальчишек-романтиков.

Зато когда начинается серьезная, большая война, естественный отбор начинает идти совсем по другим критериям. Неожиданно выясняется, что блестящий капитан или ротмистр может блистать только на паркете бального зала или светском рауте, а под огнем теряет не только блеск и шик, но и голову. Тем временем перед лицом вполне реального врага, а не достающего по мелочам начальства, задерганный выговорами за пьянство и хулиганские выходки лейтенант может неожиданно пустить свою неумную, бьющую через край на горе начальникам энергию в нужное русло.

К чему это все написано? Просто лейтенант Сергей Захарович Балк 2-й, третий год «временно» командующий буксиром «Силач», которого по цензу и выслуге еще более полугода назад должны были произвести в капитаны второго ранга, был не просто идеальным офицером военного времени, он был уникумом. На «Силач» его «задвинули», буквально убрав с глаз долой Алексеева, в надежде, что на медленном буксире он наконец остепенится.

Куда там! Вместо этого он внушил команде, что «экипаж военного буксира „Силач” должен фактически соответствовать названию корабля», и менее чем через год команда в охотку, под руководством и при активнейшем личном участии командира, жонглировала каждое утро пудовыми гирями. На верхней палубе буксира всегда были в наличии не только гири, но и штанги, тяжеленные цепи и прочие снаряды бодибилдеров начала прошлого века.