Последняя точка зрения вполне возможна. При сравнении источников бросается в глаза, что основные расхождения касаются количества мортир (в «ведомости», опубликованной Н. Г. Устряловым, указано 64 мортиры, а в «Журнале Петра Великого» – 25 мортир). Поэтому можно предположить, что мортиры были приготовлены для похода, возможно, даже отправлены с войсками, но под Нарву по каким-то причинам они не прибыли.

В любом случае количество орудий (в том числе и тяжелых), стянутых под Нарву, следует признать достаточным (отметим, что оно превышало число орудий, сосредоточенных при будущих осадах крепостей вплоть до кампании 1710 г.); но их качество, по-видимому, очень сильно хромало. По меткому замечанию В. Ратча и А. Нилуса, «здесь отразился весь хаос, существовавший в русской артиллерии… тут были орудия всех времен и всех калибров»[56]. Действительно, разнообразие калибров резко бросается в глаза, а это вызвало сильные затруднения с боеприпасами. Кроме того, большинство орудий устарело: среди них находились две пищали – «Лев» и «Медведь» (в ведомости 1723 г. они, видимо, названы пушками), отлитые в 1590 г. Помимо этих орудий имелись: пищали «Свисток» (40-фунтовая), «Скорпия» (28-фунтовая), «Соловей» (22-фунтовая), «Ракомышская» (20-фунтовая), «Барс» (17-фунтовая), «Соловей» (15-фунтовая), «Грановитая» (15-фунтовая), 10 пушек «ломовых» (20- и 28-фунтового калибра), 11 пушек от 24- до 18-фунтового калибра, 16 «голланок» 10-фунтовых, 17 пищалей 6-фунтовых[57]. Что касается мортир, сделанных в 1700 г., то мы не знаем, в какой степени они соответствовали требованиям времени. Среди этой артиллерии также находились 50 пушек, подаренных нам шведами[58], однако даже если они были новыми, их калибр (3-фунтовые) явно не подходил для осады крепости. При этом следует иметь в виду, что это был уже не первый опыт осады крепости Петром I, но под Азовом, по мнению В. Ратча, орудия были одинакового (24-фунтового) калибра[59]. В данном случае пушки привозились из разных городов, что, скорее всего, и послужило причиной такого разнообразия калибров. В целом же следует признать, что русская артиллерия оказалась не готова к осаде Нарвы.

В данном случае причиной такого разнообразия калибров стало то, что орудия под Нарву доставляли в два этапа из трех городов: из Москвы было взято 118 орудий (в том числе 61 мортира, 7 гаубиц и 50 3-фунтовых пушек), а позже, когда осадный корпус уже находился под стенами Нарвы, туда были подвезены пищали и пушки из Новгорода и Пскова. Именно тогда и появились упомянутые старые орудия[60]. Таким образом, причиной «хаоса» стало то, что русское командование, в первую очередь генерал-фельдцейхместер Александр Арчилович (имеретинский царевич, изучавший артиллерийское дело за границей в числе волонтеров, находившихся в 16971698 гг. в составе «Великого посольства» и назначенный на пост руководителя артиллерии незадолго до начала войны), не имело точных сведений о состоянии артиллерийского парка в стране.

Но это выяснилось уже в ходе осады крепости, к которой передовые части русской армии прибыли 22 сентября 1700 г., взяв по пути крепости Ям и Копорье, сдавшиеся добровольно[61]. 2 октября приступили к сооружению батарей[62], даже не дождавшись подвоза всех орудий; т. к. часть артиллерии была привезена из Новгорода и Пскова несколько позже (здесь мы снова встречаем расхождения: по «Журналу Петра Великого»[63], 3 октября из Пскова привезли 34 пушки и 3 мортиры, а 11 октября из Новгорода 29 пушек и несколько мортир; по ведомости, опубликованной Н. Г. Устряловым[64], – 13 октября из Пскова – 33 пушки и 3 мортиры, 21 октября из Новгорода – 27 пушек; а по мнению А. П. Карцова, орудия из Новгорода и Пскова были привезены в начале октября[65]).

В ночь на 5 октября 1700 г. была заложена батарея № 1 на 16 пушек. В ночь на 6 октября сержант В. Корчмин заложил батарею № 2 на 8 орудий. 7 октября была заложена батарея № 3 на 10 орудий с целью тревожить неприятеля с тыла и бить по мосту, соединявшему оба берега, дабы прервать сообщение между Нарвой и Ивангородом. 8 октября Корчмин заложил в своей ивангородской атаке батарею № 4 на 18 четверных шланг у русской часовни на горе. Оттуда были видны разные места внутри города и мост, соединявший Ивангородский замок с городом. С этой батареи, с дистанции 560 саженей, выстрелы были направлены на мост и на каменную стену старого города. В ночь на 13 октября были заложены два кетеля № 5 и 6, каждый на 8 мортир, и с рассветом приступили к вооружению готовых батарей. 15 октября против бастиона Кристерваля и замка заложена батарея № 7 на 15 орудий большого и среднего калибров, а при ней другая батарея № 8 на 8 мортир. 17 октября царь собственноручно заложил батарею № 9 на 8 мортир, на расстоянии около 1800 шагов от города. 19 октября была заложена батарея № 10 на 12 орудий[66]. На следующий день, в воскресенье, было готово и вооружено артиллерией 8 батарей, для которых требовалось 64 пушки и 24 мортиры, но, по мнению ряда исследователей, смогли выставить только 47 пушек и не более 7 мортир[67]. Затем, уже в ходе обстрела, было сооружено еще 6 батарей (их общее количество было доведено до 16)[68], но были ли они вооружены, сказать трудно. Д. П. Бутурлин считал, что огонь по Нарве был открыт из 91 орудия[69], но на источник он не ссылался, поэтому эту точку зрения нельзя считать доказанной.

Как видим, осадные орудия были размещены довольно равномерно по всему периметру укреплений Нарвы, а это, естественно, привело к распылению сил. Тут хотелось бы отметить один интересный момент – осадными работами и установкой орудий на батареи руководил саксонский инженер Л. Н. Алларт (Галларт), перешедший на русскую службу в 1700 г. и получивший чин генерала. Это позволяет высказать предположение, что в то время мысль С. Вобана о массированном и сосредоточенном обстреле укреплений еще не была внедрена повсеместно.

Как бы то ни было, 20 октября начался обстрел крепости, продолжавшийся ровно две недели – ровно столько, на сколько хватило пороха, ядер и бомб[70]. Правда, в «Журнале походов Петра I» указано, что «бомбардировать Нарву и делать брешь» начали в сентябре[71], но это маловероятно, т. к. за столь короткий срок было невозможно подготовить батареи. Количество снарядов, имевшихся в распоряжении генерал-фельдцейхмейстера Александра Арчиловича и израсходованных за эти две недели, установить трудно. Исследователи приводят различные цифры, но все сходятся в том, что большинство снарядов не подходило к орудиям (по калибрам) и что результаты бомбардировки были ничтожны. Причины этому, видимо, в первую очередь следует искать в недостаточной подготовке русских артиллеристов. Кроме того, даже не все посланные снаряды достигали своей цели, т. к. батареи находились слишком далеко от крепости; да к тому же пришлось распылять силы: по версии А. В. Петрова, 40 орудий было поставлено со стороны поля, а против Ивангорода было сосредоточено 35 орудий[72]. К сожалению, автор здесь не ссылается на источник, поэтому могут возникнуть сомнения относительно количества орудий, но сам факт следует признать вполне возможным. Л. Алларт утверждал, что под Ивангородом было установлено 34 пушки[73].

Здесь хотелось бы отметить весьма своеобразную версию, изложенную одним из составителей «Журнала походов Петра I». По его мнению, от русской стрельбы жителям Нарвы «учинилась великая теснота и неудобное пребывание». Вскоре капитан бомбардирской роты Преображенского полка Гумерт отправил им тайное письмо, требуя 20 000 ефимков, «ежели обещают дать, то он метание бомб, и разрушение града удержит». Жители, доведенные до крайности, согласились на это, после чего Гумерт убедил Петра не разрушать столь красивого града, дождаться темных ночей и взять его приступом. Царь согласился с ним и велел прекратить метание бомб, а вскоре после этого Гумерт перебежал в Нарву и выдал неприятелю все секреты[74]. Версия довольно интересная, но маловероятная. Капитан Гумерт – лицо действительно существовавшее, он в самом деле перебежал к шведам 10 ноября 1700 г.[75]; однако, на наш взгляд, не следует делать из него главного виновника неудачи. Вряд ли он мог убедить Петра не разрушать города, тем более что по договору с Августом II Лифляндия должна была перейти к Польше, и царь в тот момент абсолютно не был заинтересован в сохранении красоты Нарвы.

Причина, по которой был приостановлен обстрел, состояла в нехватке боеприпасов – когда 6 ноября решили делать брешь, выяснилось, что в готовности имеется всего 3000 ядер и 1100 бомб (хотя здесь следует отметить, что ядер было немало, но, по-видимому, далеко не все из них подходили к орудиям), поэтому было решено дождаться подвоза ядер[76]. Об этом же 11 ноября герцог де Круа, принятый под Нарвой на русскую службу и получивший чин фельдмаршала, писал Августу II: «.апроши все готовы, все батареи завтра могут открыть огонь; не достает только безделицы: ядер, бомб и других необходимых вещей; по рассказам здешних уже давно ожидают привоза, но напрасно. Как скоро они будут доставлены, тотчас сделаем брешь, если король шведский не помешает.»[77]. Но подвоза припасов так и не дождались: шведский король Карл XII пришел к Нарве раньше.

При этом появление шведской армии не стало неожиданностью для царя и его окружения. Еще в конце октября были получены известия о высадке Карла XII в Пернове. На разведку был послан 5-тысячный отряд под командованием Б.П. Шереметева, который прошел 120 верст, разбил небольшую неприятельскую партию и вскоре вернулся обратно[78], потеряв 46 человек убитыми и 72 ранеными[79].

В отечественной историографии возникли также разногласия относительно численности русских и шведских войск под Нарвой. Численность русской армии Х.Э. Палли[80] оценивает в 34500 человек, Н. И. Павленко – в 29 000 человек[81], В. Е. Шутой – в 34 000 человек[82]; В. Гиппиус и И. И. Феоктистов – в 35000 человек[83]; В. Нечаев, С. М. Соловьев и В. В. Мавродин[84] – в 35–40 тысяч человек; Н. Г. Устрялов, Б. С. Тельпуховский и Б. Б. Кафенгауз[85] – в 40000 человек. Причиной этого также является недостаток информации, содержащейся в источниках. Л. Н. Алларт сообщал, что перед сражением армия насчитывала 20000 человек, но еще кто-то оставался в апрошах[86]. Известно, что в поход было «наряжено» 63520 человек. Однако дивизия А. И. Репнина и казаки не успели подойти к тому времени. Поэтому списочный состав армии не превышал 40 000 человек[87]. Но неизвестно, были ли полки укомплектованы полностью (скорее всего, нет, ибо комплектование было одной из самых слабых сторон армии в петровское, да и в более позднее время). Почти наверняка кто-то отстал во время марша, однако установить их число не представляется возможным. Наконец, люди погибали в ходе осады – по данным Л. Н. Алларта, потери составили 236 человек убитыми и 367 ранеными[88]. Поэтому наиболее вероятно, что к моменту сражения армия насчитывала от 30 до 35 тысяч человек, но это не более чем приблизительные вычисления.

Аналогичные разногласия возникли относительно численности войск Карла XII. И. И. Феоктистов, В. Нечаев и В. В. Мавродин[89] считали, что у шведского короля насчитывалось 8000 человек; Н. Г. Устрялов, С. М. Соловьев и Н. И. Павленко утверждали, что в шведской армии было 8500 человек[90]; Х.Э. Палли говорил о 10 537 человек[91]; Е. И. Порфирьев доводит эту цифру до 15 000 человек[92], а В. Е. Шутой – до 23 000 человек[93].

Несомненно одно – численность российской армии превышала численность шведского войска. Но русские войска были построены в одну линию, боевой порядок не имел ни глубины, ни резерва, а связь с восточным берегом поддерживалась через единственный мост, располагавшийся на правом фланге[94]. Такая расстановка сил позволила удачно завершиться несколько опрометчивой авантюре Карла XII, бросившего свои войска в атаку сразу после утомительного перехода.

Кроме того, по справедливому замечанию Е. В. Тарле, российский главнокомандующий оказался, мягко говоря, неважным стратегом, растянув войска в одну линию. «Распоряжений во время боя от него, по-видимому, не исходило, а если таковые им и делались, то их понимали только иноземцы, а никак не русские офицеры и уж подавно не солдаты, считавшие своего главнокомандующего и наемников-офицеров изменниками, которые выдадут их “своему” королю». Оружие было плохим, поставка провианта не выдерживала никакой критики (солдаты некоторых полков не ели целые сутки перед сражением), наконец, снег, бивший русским в лицо, затруднял видимость. Как отмечает Е. В. Тарле, при таких условиях странно не то, что русские потерпели урон, а то, что бой продолжался так долго: с утра до темной ночи. Это он объясняет храбростью и стойкостью нескольких отрядов и прежде всего двух гвардейских полков – Преображенского и Семеновского[95].

А. П. Карцов, а вслед за ним и А. Ф. Погосский утверждали, что в тот момент ни один полк русской армии еще не положил оружия, и невозможность отступить могла породить в русских решимость напасть на неприятеля, и одновременный удар с двух сторон мог быть гибелен для шведской армии, поэтому шведский король согласился на переговоры. Не сумев сломить их сопротивление, Карл XII согласился на довольно почетные для русских условия сдачи: российская армия должна была свободно перейти на другой берег с оружием и знаменами, но без артиллерии. Однако после того, как перешла гвардия, шведы нарушили условия договора, разграбили солдат и многих захватили в плен[96]. Но это вряд ли соответствует истине. Скорее всего, армия за исключением двух-трех полков уже не могла сопротивляться, да и часть ее успела к тому времени перебраться на другой берег.

Урон, понесенный российскими войсками, был очень велик: в руках шведов оказалась вся русская артиллерия; в плен попали фельдмаршал К. Е. де Круа, генерал-фельдцейхмейстер имеретинский царевич Александр Арчилович, генералы Я.Ф. Долгоруков, А. М. Головин, А. А. Вейде, И. И. Бутурлин, И. Ю. Трубецкой, Л.Н. Алларт, Ланген, Шахер; 10 полковников, 5 подполковников, 14 капитанов и 7 поручиков (не считая солдат)[97]. Всего же, по русским источникам, было потеряно до 6000 человек[98].

Таким образом, первая операция Северной войны окончилась неудачей, а первое сражение – крупным поражением. Основной причиной неудачи осады, по мнению Ф.Ф. Ласковского, являлось позднее время года, совершенно неблагоприятное для производства осадных работ. Он утверждал, что если даже предположить, что шведская армия не пришла бы на выручку крепости, то осаждавший, не успев до 19 ноября ни произвести обвала, ни подойти на более близкое расстояние к гласису, должен бы был еще многое сделать прежде, чем мог решиться на приступ. Между тем приближавшееся суровое время года значительно затрудняло работы, изнуряло войско в лагере и, наконец, могло само по себе, без всяких посторонних действий, заставить русских совершенно отказаться от осады[99]. Но главной причиной, скорее всего, следует считать разнокалиберность русской артиллерии, приведшую к недостатку зарядов; а также недостаточную подготовку русских артиллеристов. Кроме того, М.Д. Хмыров отмечал, что при плохом состоянии русских артиллерийских средств не было единства в действиях батарей, которыми распоряжались исключительно царские бомбардиры, никому, кроме государя, не подчиненные[100]. Неудачу сражения следует объяснить превосходством опытной шведской армии, считавшейся в то время одной из лучших в Европе, над русской. Тем не менее из этих неудач были сделаны выводы, и вскоре пришли первые победы.

После поражения российской армии под Нарвой 19 ноября 1700 г. над страной нависла угроза шведского вторжения. В этой ситуации Петру I и его окружению пришлось всерьез задуматься над системой обороны на Северо-Западе государства.

Из-под Нарвы в Новгород вернулось 23000 человек. Однако в начале декабря там, вместе с дивизией А. И. Репнина, не успевшей прибыть под Нарву, насчитывалось уже 34 967 человек[101].

А. И. Репнину была прислана инструкция («статьи») Петра I от 2 декабря 1700 г. Исходя из нее, генерал должен был, прежде всего, заняться укреплением Новгорода и Пскова и формированием армии. Для лучшей защиты Новгорода ему было приказано также переписать посадских людей, имевших какое-либо огнестрельное оружие, распределить их по сотням и велеть быть во всякой готовности. Таким образом, с первых же дней после поражения под Нарвой российское командование начало создавать из жителей пограничных городов отряды местной самообороны. В инструкции были даны отдельные распоряжения и относительно формирования армии. А. И. Репнину поручалось призвать на службу к 27 января 1701 г. дворянскую конницу новгородских пятин и пополнить ею войско, находящееся в Новгороде. Недостающее вооружение для армии, говорилось в статьях, посылалось из Москвы в Новгород «немедленно»[102].

Укрепляя Новгород и Псков, А. И. Репнин обязан был вместе с тем и зорко следить за состоянием границы. В инструкции на этот счет говорилось: «Естли где уведомится о неприятелском приходе, посылать проведывать немедленно, кого пристойно и, смотря по вестям, посылать во оборону служилых конных и пеших людей, чтоб оборонить. А того смотреть велеть накрепко, чтоб тех служилых не растерять такими посылки»[103].

Часть российских сил была отправлена в Псков. По распоряжению Петра I от 2 декабря 1700 г. из Новгорода в Псков направлялось 12 полков солдат и драгун под командованием генерал-майора Гулица. 12 декабря эти полки были отпущены в Псков, и уже к середине декабря там было сосредоточено 22 207 человек. В это число входили 7290 украинских казаков под командованием Обидовского. В Псково-Печерском монастыре было оставлено 1118 стрельцов под командованием Челешева. В Новгороде во второй половине декабря в связи с переброской части войска в Псков и отправлением в Москву Преображенского и Семеновского полков оставалось 20 299 человек[104]. Б. П. Шереметеву, командовавшему конницей, указом от 5 декабря 1700 г. предписывалось «ближних мест беречь и итить в даль для лучшего вреду неприятелю»[105], т. е. уже тогда не исключались наступательные действия с русской стороны. Однако основное внимание все-таки уделялось укреплению крепостей.

Рабочие принялись за исправление старой ограды, на которой доделали бруствер из палисада с бойницами для действия ручным огнестрельным оружием; со стен и башен сняли крыши, а вместо них насыпали слой земли для предохранения от навесных выстрелов[106].

И в то же время в основном работы заключались в насыпке вокруг кремля земляных бастионов. Эта новая земляная ограда состояла из пяти[107] или шести[108] бастионных фронтов. 6 декабря 1701 г. Я. В. Брюс доносил Петру: «Городовое дело столь далеко сделано, что огорожено кругом, а куртины и по них бруствер за морозами не успели дерном выложить. Место, которое было не сделано у реки, от болверка, которой ты, государь, изволил делать, заложено турами»[109]. Таким образом, в конце 1701 г. Новгородская крепость была подготовлена к обороне. Попутно приступили к ее перевооружению. В 1703 г. из Москвы в Новгород было отпущено 37 тяжелых пушек, 3 гаубицы, 6 мортир и 5000 3-фунтовых ядер[110]. Однако в том же году 20 чугунных пушек было взято Б. П. Шереметевым из Новгорода в Ямбург[111].

Надо сказать, что в этот период Новгородская крепость была очень плохо оснащена артиллерией: 1 января 1704 г. в ней находилось 2 мортиры (к ним 10458 бомб) и 26 пушек, причем никаких указаний о наличии ядер в ведомости нет[112]. Таким образом, орудий, отпущенных из Москвы в Новгород в 1703 г., там еще не находилось. В 1704 г. из Москвы было отправлено 11 пушек 24-фунтового калибра[113], но, по-видимому, были и другие «привозы», т. к. в декабре того же года в Новгороде насчитывалось уже 89 пушек и 203484 ядра, однако 64650 ядер, не подходивших к имевшимся пушкам[114].

Работы по приведению в порядок укреплений Новгорода продолжались и в следующие годы, для чего туда присылали работников из ближайших и отдаленных деревень. В частности, в 1702 г. Тихвинский монастырь направил 279 человек из своих вотчин на городовое дело в Новгороде[115].

Гарнизоны Новгорода и Пскова в первые годы войны состояли из стрелецких полков. В частности, в 1701 г. из двух старых стрелецких полков был сформирован новый стрелецкий полк под командованием М. Г. Баишева. Правда, гарнизонную службу он нес не долго, и уже в следующем году был включен в состав корпуса П. М. Апраксина и принимал участие в «поисках» на территории Ингрии, позже входил в состав корпусов, осаждавших Нарву и Выборг, и лишь в 1710 г. переформирован в солдатский полк (и в том же году переведен в Новгород).

В 1702 г. гарнизон Новгорода был усилен драгунским полком майора И. А. Ознобишина (этот полк был переведен из Архангельска), но в 1703 г. он был расформирован. Комендантом крепости в 1703 г. был И. Ю. Татищев[116].

Псковская крепость, несмотря на грозный и неприступный вид, также нуждалась в укреплении. 5 января Б.П. Шереметев писал Ф.А. Головину, что «Псков де город во многих местах обветшал и пушек по стене и в башнях во многих местах поставить невозможно, а около города рву и иных никаких крепостей нет». Поэтому в середине мая 1701 г. псковскому воеводе В. Б. Бухвостову были присланы две грамоты, в которых повелевалось: «городовых стен и башен и всяких городовых крепостей осмотреть накрепко тотчас. и в каких местах городовые стены и башни обветшали и развалились, и в тех местах починить, а где от большой ветхости починить невозможно будет, и в тех местах стену, также и рвы и подлазы и всякие крепости зделать вновь псковичи и псковских пригородов посадскими людьми и уездными дворцовыми, и архиерейскими и монастырскими и всяких чинов людей крестьяны и служилыми людьми»[117].

Таким образом, для этой работы с самого начала предполагалось мобилизовать все категории населения Пскова и ближайшей округи – ситуация того требовала (как и в Новгороде). По расчетам воеводы требовалось до 10 000 работников, 30–40 надсмотрщиков, 8 плотников, 25–30 кузнецов. Инженер в то время осмотрел укрепления и пришел к выводу, что «стены в добром состоянии, что они могут быть к обороне от взятия и от осождения и набегающих разъездов», но против серьезной осады с применением артиллерии «не надежны»[118].

Параллельно с этим еще в конце 1700 г. приступили к установке палисадов и возведению земляных бастионов силами военнослужащих, посадских и даже монастырских людей[119]. В результате этого в короткое время – к лету 1701 г. – было насыпано 9 земляных бастионов, соединенных куртинами, которые были расположены параллельно каменной крепостной стене (эти бастионы прикрывали главным образом стены Окольного города, которые находились в наиболее удручающем состоянии[120]). Крепостная артиллерия и стрелковая оборона были перенесены на новые укрепления. Так же как и в Новгороде, верки башен покрыли слоем земли для предохранения от навесных выстрелов[121]. Для усиления вооружения псковских укреплений из Москвы было прислано 40 чугунных и железных пушек[122]. Ф. М. Вольтер отмечает, что в 1701 г. в Псков были посланы 268 орудий, отлитых из переплавленных колоколов[123], однако источниками это не подтверждается.

В Псков Петр I направил сразу двух инженеров – француза Ламота де Шампии, который в мае 1701 г. произвел осмотр существовавших укреплений города, и саксонца Вильгельма Адама Кирштенштейна[124]. Но вполне возможен и такой вариант, что французский специалист занимался приведением в порядок каменных стен, а саксонский – насыпкой бастионов (это косвенно подтверждается тем, что первый из них с самого начала взялся за осмотр стен).

Любопытно тут то, что в одном месте оказались представители разных школ, хотя французская в то время уже впитала в себя лучшие черты итальянской и немецкой. Во многом по этой причине именно она (в первую очередь стараниями маршала С. Вобана) считалась в то время самой передовой.

Как бы то ни было, с задачей они справились. Высота земляных укреплений равнялась 14–15 м, длина по фронту – 150 м, на каждом бастионе была возможность устанавливать до 8 артиллерийских орудий[125].

Гарнизонную службу в Пскове в 1701 г. нес рейтарский полк А. Казначеева (в следующем году он был расформирован). Кроме того, в состав псковского гарнизона входили стрелецкие полки Д. Загоскина и Ю. Вестова. Но в 1704 г. они были расформированы, а из личного состава сформирован солдатский полк М. Неклюдова, который был отправлен в Дерпт и нес там гарнизонную службу. Помимо указанных частей, в состав гарнизона Пскова входили стрелецкие полки Ю.Ю. Шкота (в 1705 г. переформирован в солдатский полк), Ф. Кара (расформирован в 1705 г.) и И. Анненкова (до 1707 г.). Некоторое время в составе псковского гарнизона были также солдатские полки С. В. Айгустова и Н. Ю. Инфланта.

В январе 1702 г., когда Б.П. Шереметев вернулся из «поиска» в Лифляндию, ему было приказано оставить в Пскове для прикрытия укреплений 7000 человек[126], но это было именно временное размещение.

Ладога, расположенная в 12 км южнее береговой линии Ладожского озера, в цепи русских крепостей, оказавшихся на переднем крае войны, занимала тыловую позицию. Ее стены также требовали починки и укрепления. Еще в 1699 г. Петр I затребовал выписку из Новгородских описных книг о состоянии ладожской крепости: «Город Каменный, а в нем. башни и прясла стоят без кровли и без починки многие годы, и на башнях кровлей и в башнях мостов нет, от дождя и снега все сгнило без остатку и провалилось», в Деревянном городе все башни, мосты и ворота также сгнили и «валились врозь». В 1701 г. ладожский воевода И. Д. Чириков должен был подготовить Ладогу к боевым действиям. Каменные укрепления оснащались новой артиллерией, земляные бастионы были расширены и укреплены, здесь также сосредотачивались постепенно поступавшие войска, вооружения и боеприпасы. Стрельцы и казаки ладожского гарнизона в составе отряда князя Григория Путятина защищали пограничную Лавуйскую заставу (оставленную, однако, после осады шведами; отряд вернулся в Ладогу под защитой «Осадного креста», с тех пор сохранявшегося в Климентовской церкви)[127].

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

2 из 4