Яркий Миг

Не стоит думать, что двигал мной один только интерес. Даже если в итоге оказалось бы, что это просто какая-то диковинная разновидность приматов с Младшего Материка, открытая лишь в прошлом году, я все равно ни на секунду не пожалел бы о своих действиях. Передо мной лежало живое существо, которое пострадало и нуждалось в помощи. И я искренне хотел ему помочь.

Я снял свое серое пальто, порванное в нескольких местах во время падения с дерева, и аккуратно, стараясь не причинять зверьку вреда и не дотрагиваться до него голыми руками, накрыл его и, обернув со всех сторон, поднял. Весил зверь совсем не много, оказался не тяжелее домашней кошки. После всех моих манипуляций он, к счастью, не пришел в сознание, и я пожелал от всей души, чтобы так оно оставалось до тех пор, пока мы не прибудем к доктору Киннеру. Было бы очень некстати, пробудись этот малыш в дороге и реши повторить свой красочный фокус. Но риск меня не отпугнул, лишь только придал стимула действовать быстро.

Покидая кладбище, я обернулся и бросил взгляд на могилу жены.

«Прости, Тесса, мне нужно идти. Но я скоро вернусь, дорогая. Я обязательно к тебе вернусь».

Глава 2: Клиника доктора Киннера

Мистрейд – большой и шумный город. Самый большой и самый шумный на всем Адверсе, пожалуй. Столица Конгломерата днем и ночью пребывает в движении, здесь постоянно что-то происходит: богемное общество сменяет один скандал на другой, крупные бизнесмены то и дело грызутся между собой насмерть, а мелкие предприниматели пытаются удержаться на плаву и не сгинуть в этом финансовом океане, кишащем кровожадными акулами. Именно деньги правят в Мистрейде. Они заправляют абсолютно всем, начиная от искусства и заканчивая охраной правопорядка. Так и выходит, что богатый посредственный художник каждый месяц выставляет в галереях свои невзрачные работы, а талантливый, но бедный творец вынужден ютиться на краю мостовой, за гроши малюя портреты гуляк. Да, так и выходит, что честный работяга, обсчитанный и выброшенный с работы своим надменным начальником, не ждет поддержки городских властей или полиции, а либо проглатывает эту горькую пилюлю, смиряясь с тем, что никогда не будет отомщен, либо, набравшись смелости, обращается за помощью к воротилам черного бизнеса города. И всем в Мистрейде это кажется нормальным, само собой разумеющимся, и, как правило, обо всем этом просто не говорят, а чаще даже не замечают. Несправедливость – сама суть Мистрейда, его первичный принцип, давно принятый и усвоенный его жителями. Если не готовы смириться с этим, не стоит и соваться в столицу. Коли есть деньги, езжайте лучше в Драгос и вкусите истинно райской жизни. Или отправляйтесь в Азур, если вами движет жажда открытий и есть что нового предложить миру – вот увидите, вы обязательно найдете там свое место. Ну, а если хотите спокойствия, то определенно вам понравится Кронес, туманные улочки которого и неспешность его жителей навеивают мысли о великом и вечном. В Конгломерате множество прекрасных городов, и каждый из них отвечает требованиям определенных людей, каждый по-своему прекрасен. Даже Мерката, погрязшая в крови и преступности, может приглянуться тем, кто считает, что законные дела не для них. Но Мистрейд не таков. Он отличается от всех прочих городов. Мистрейд является сосредоточением всего на свете. Политика здесь соседствует с искусством; наука живет через улицу от многочисленного и неустанно бранящегося религиозного семейства Адверса; беззаконие здоровается за руку с армией, а свободное предпринимательство заходит на чай к безработице. Всё вперемешку и вывернуто наизнанку, а люди живут друг у друга на головах.

Как много раз я мечтал покинуть этот город. Как много раз мы заводили разговор об этом с Тессой. Она была не против переезда, всегда соглашалась с моими порывами продать нашу квартирку на улице Милана Бонзо и умчаться прочь, куда-нибудь к морю или к подножью Грозового хребта. Мы мечтали построить домик подальше от широких трактов и железнодорожных путей, подальше от шума и суеты крупных городов. Я бы смог спокойно продолжать писать, всецело погрузившись в творчество, и тем обеспечивать семью, а она с готовностью соглашалась увлечь себя воспитанием детей, двоих, а может, и троих. Однако, этим планам не суждено было свершиться. На протяжении тех семи лет, что мы с Тессой пробыли вместе, я регулярно заводил об этом разговор, но дальше слов дело так и не пошло. Нам вечно что-то мешало, какие-то дела вставали на пути. И казалось, что вот-вот мы все закончим этим летом или осенью, ну, в крайнем случае, зимой, и уедем. Но мы так и не покинули нашу квартирку на улице чертового Милана Бонзо, остались в ней до самой смерти Тессы. Я продолжаю жить там и по сей день, уже не тешась мыслями о переезде в глушь. В нем, как и во всем остальном в моей жизни, нет больше смысла без Тессы.

Выйдя за кованные, черные ворота западного кладбища Мистрейда, я тут же оказался на оживленной улице. Словно эти массивные ворота были порталом между двумя различными мирами. С той стороны лежала страна мертвых, там царили тишина, спокойствие и скорбь, а здесь, с этой стороны, простирался мир живых, и в нем начинался новый день. Громко цокая копытами по камню, услужливые лошади везли в повозках, колясках, каретах и кэбах спешащих по своим неотложным делам жителей Мистрейда. Через улицу, прямо напротив кладбищенских ворот, только начала свою работу цветочная мастерская «Тетушки Розы», на двери которой была прибита табличка, заманивающая покупателей очень низкими ценами на ритуальные венки, корзинки и букеты. Дальше по улице располагались ателье, маленькая табачная лавка и кондитерский магазинчик, из которого доносился чарующий сладковатый аромат свежей выпечки и сладостей. Мимо всего этого бежал мальчик в тоненькой серой курточке и с толстой сумкой на ремне, из которой торчали свернутые газеты. Одной газетой в руках он размахивал и кричал:

– Столичный вестник! Столичный вестник! Узнайте о пожаре в особняке Стриксов! Столичный вестник! Не пропустите! Представитель клана Годвин приехал в Мистрейд и дал эксклюзивное интервью нашей редакции! Столичный вестник! Купите газету и узнайте, когда же Вильгельм Цингулат продемонстрирует свой новейший летательный аппарат! Столичный вестник!

Парнишка практически столкнулся с высоким мужчиной в черном пальто. Тот остановил мальчика, быстро протянул ему несколько монет и, получив взамен газету, скрылся в табачной лавке. Парнишка побежал дальше, продолжая громко выкрикивать заголовки сегодняшнего выпуска «Столичного Вестника», главной и, возможно, самой лживой газеты Мистрейда.

Мимо меня, хихикая и о чем-то шумно перешептываясь, пробежала толпа студенток в белых юбочках и синих пиджачках, словно стайка потревоженных птиц. Держа в руках широкие папки и тубусы, они спешили на занятия в художественную школу искусств имени благодетеля Ришара, что располагалась за углом, и не обратили на меня никакого внимания. Равно, как и все прочие прохожие на этой улице. Поглощенные своими собственными проблема и раздумьями, они не замечали покинувшего кладбище человека, бережно несущего на руках что-то (или кого-то) завернутое в сверток. Так уж заведено в нашем чудном городе. Если произошло что-то важное, то люди прочитают об этом в газете за завтраком, во время обеда или после ужина. А если ничего важного не происходит, то и тратить на это время совершенно не стоит. Куда важнее подумать о собственных заботах. Я не осуждаю и не виню жителей Мистрейда – не подумайте, сам за годы жизни в этом городе изрядно очерствел и стал невнимателен. Но иногда становится действительно смешно наблюдать за тем, как горожане попадают в самые нелепые ситуации лишь по причине собственной незаинтересованности окружающим миром и отсутствия какого-либо желания элементарно смотреть по сторонам.

Выйдя на дорогу, я громко свистнул и поднял вверх левую руку. Один из кэбов тут же свернул в мою сторону и, резко сбросив скорость, остановился. Лошадь фыркала, недовольная такой резкой сменой курса.

– Янтарная улица, 25, – громко провозгласил я, поднимая глаза на кучера.

– Два сильверена, сэр, – ответил мне бородатый мужчина в черном цилиндре.

Я протянул ему три и добавил:

– У меня мало времени.

– Понял вас, сэр, – кивнул он.

Я забрался в кэб, и тот тут же дернулся с места. Кучер действительно меня понял и погнал вперед, не жалея лошадь. Таким темпом дорога должна была занять минут пятнадцать, может, даже десять, если повезет.

Я положил зверька на мягкое сидение рядом с собой и развернул пальто, желая проверить состояние моего подопечного. Я серьезно опасался, что обнаружу мертвое животное. Но зверь был жив, дышал все так же тяжело и прерывисто, но, главное, дышал и не выражал никаких признаков свечения или нагрева. Это меня немного успокоило, вселило надежду на позитивный финал моего маленького приключения.

Расслабившись, я вновь почувствовал, как сильно болит рука. Спина болела тоже, и еще несколько ушибленных частей тела, но все это не шло ни в какое сравнение с болью от ожога. Пока я нес зверька и был увлечен его спасением, эта боль отступила на задний план, но вернулась, как только я дал себе возможность перевести дух.

Я внимательно осмотрел ожог. Он был очень странной формы. Длинный, узкий, он начинался почти у запястья и тянулся тонкой полосой вдоль локтевой кости, затем сворачивал на внутреннюю сторону руки, где резко обрывался всего в десятой части хвоста от изгиба моего локтя. Мне сразу вспомнились те световые ленты, которые я видел над зверьком. Похоже, что ожог я получил от одной из них. Черт, как же он болел!

Понимая, что никаким образом сейчас мне не удастся нейтрализовать эту боль, я попытался отвлечься от нее снова. До прибытия к доктору Киннеру оставались считанные минуты, эта мысль утешала. Я откинулся на сиденье и устремил свой взгляд в окно.

Кэб провез меня по краю рыночной площади, где вовсю кипела работа, производились выкладка и разгрузка товара, собирались последние латки, между которыми уже сновали покупатели. Мы промчались мимо всего секунд за пятнадцать, но вонь рынка, в которой смешивались ароматы свежих и уже подгнивших овощей, пряностей и скота, не покидала меня еще минуту или полторы, пока мы не выехали на улицу Мясников, где ее перебили запах крови и зловоние смерти.

Далее кучер повез меня через лабиринт улиц фабричного района Мистрейда. Он здесь, может, и не такой большой, как в Кроме, Римусе или Веноне, и все же не составит труда заблудиться среди этих длинных зданий из красного кирпича, над черепичными крышами которых ввысь вздымаются широкие трубы, исторгающие в небо клубы угольно-черного дыма. Но мой возница явно знал свое дело и, стрелою промчавшись сквозь этот мрачных район, где изредка встречались лишь небольшие группы работяг в поношенных серых костюмах и с грязными руками, мы снова выехали на оживленные улицы Мистрейда, устремившись теперь к центру города.

По мере приближения к сердцу столицы Конгломерата, улицы становились все чище, дома – всё богаче и красивее, вывески над цирюльнями, ресторанами и магазинами – всё ярче, а люди всё надменнее. Так продолжалось бы и дальше, до самого центра, где от помпезности и роскоши у неподготовленного деревенского жителя начинало слепить глаза, но кэб свернул на Янтарную улицу и, проехав еще хвостов пятьдесят, остановился.

Аккуратно подняв на руки животное, я сошел на мостовую и, обернувшись, кивнул кучеру в знак благодарности.

– Хорошего дня, сэр, – слегка поклонился тот в ответ, прикоснувшись кончиками пальцев к полям своего цилиндра и хлестнув лошадь поводьями, покатил дальше по улице.

Двустворчатые, высокие двери серо-желтого здания передо мной были распахнуты настежь. Гравировка на серебряной табличке рядом со входом сообщала, что это ветеринарная клиника доктора Альфреда Киннера для домашних животных, и информировала, что часы приема с девяти утра до девяти вечера. Но все это мне было уже давно известно. Я водил в эту клинику своего волхаринского дога Грома, когда тому были нужны прививки. Когда мой пес сломал лапу, именно доктор Киннер вернул ему возможность ходить, а позже, когда Грому было двенадцать, именно Альфред Киннер сообщил мне с неподдельным сочувствием, что у моего пса отказывают почки и сделать с этим ничего нельзя.

– Старость… – сказал он и положил мне руку на плечо – Я сочувствую, Клиф. Похоже, что его время пришло.

Мне было сложно смириться с этим, сложно поверить, что я теряю столь близкого и дорогого друга. Доктор Киннер был рядом, говорил со мной, пока мы сидели возле спящего Грома. Тесса тоже была там. И когда Киннер уверял, что лучшим вариантом будет усыпить собаку, тем самым облегчив его страдания, именно она сказала: «Да». Она сказала это за меня, потому что я не смог, но был ей искренне благодарен за стойкость и поддержку.

Примерно через год после этого не стало и самой Тессы. Таким образом, ушли из мира все самые близкие и дорогие мне существа, все, кому я мог доверять. Но если бы кого-то с тех пор я и мог назвать другом, здесь, в Мистрейде, то этим человеком, без сомнения, стал бы доктор Киннер. Альтруист, человек любящий и знающий свое дело, Альфред Киннер вызывал во мне самые положительные эмоции, что большая редкость, уж поверьте. С нашей с ним последней встречи прошло много времени, и все же, я был уверен, что он не изменился и не забыл меня.

Сразу при входе меня встретила улыбающаяся светловолосая девчушка, лет двенадцати на вид.

– Доброе утро, мистер! – провозгласила она так звонко, что у меня заложило уши, а чуть дальше по коридору маленькая белая собачка, сидевшая на руках у своей пожилой хозяйки, истошно залаяла.

– Добро пожаловать в клинику доктора Киннера! – продолжала голосить девчонка. – Вы хотите записаться на прием?! У вас осмотр?! Прививки?!

Пока я соображал, ошарашенный таким бурным приветствием, а дама пыталась угомонить свою собачку, кидая в сторону девочки испепеляющие взгляды, она заговорила снова:

– Кто там у вас?! – Она приподнялась на цыпочках, пытаясь разглядеть, что за зверя я принес, завернутого в пальто. – Кошечка?!

– Нет, – отрезал я. – Мне нужен доктор Киннер.

– У него сейчас пациент. Давайте я пока запишу вас и вашего друга…

– Это срочно, – настоял я твердо. – Вопрос жизни и смерти.

Девчонка воззрилась на меня удивленно и, видимо, прочла в моих глазах абсолютную серьезность, потому что выражение ее круглого, покрытого веснушками личика наполнилось детским страхом.

– Поторопись, – опередил я девочку, когда та снова открыла рот, чтобы задать очередной вопрос. – Сообщи доктору Киннеру, что пришел Клиффорд Марбэт, и что у меня на руках серьезно раненое животное.

Когда она снова приподнялась на цыпочках, чтобы заглянуть мне на руки – удивительное любопытство вперемешку с несказанной наглостью, дозволенной только детям – я рявкнул:

– Ну же! Торопись! А не то зверь умрет по твоей вине!

Только успокоившаяся собачка вновь залаяла на руках женщины, а девчонка подскочила как ужаленная. Моя угроза сработала. Девочка явно любила животных, и узнать, что какой-нибудь милый пушистый зверек умер по ее вине, было бы для этой юной особы вершиной ужаса.

– Конечно, мистер, сию минуту, – заявила она и бросилась по коридору вглубь здания, громко стуча по паркетному полу своими черными туфельками.

Я быстро пошел за ней следом. Ждать в холле времени не было. Женщина с собачкой на руках, по-видимому, ожидающая своей очереди на прием к доктору, проводила меня грозным, преисполненным недовольства взглядом.

Девочка свернула в одну из дверей, пробежала через комнату с большим письменным столом – приемным кабинетом доктора и, остановившись у другой двери, приоткрыла ее и вновь заголосила:

– Доктор Киннер! Доктор Киннер!

– Что такое, Аннет? – услышал я усталый голос доктора.

– К вам там какой-то мистер, – то, что я последовал за ней, девочка даже не заметила. – Говорит, что срочно. Вопрос жизни и смерти.

– Какой мистер?

Я и не надеялся, что она запомнит мое имя.

– Высокий! – произнесла девчонка в замешательстве. – Принес раненого…

В этот момент я подошел к двери и, мягко отстранив Аннет, заглянул внутрь.

– Клиффорд Марбэт, – произнес я, и доктор Киннер тут же поднял глаза.

В этой комнате ничего не изменилось со времен, когда усыпили Грома. Медицинский стол стоял по центру помещения, а вокруг громоздились столики с медицинскими принадлежностями и инструментами, и запирающиеся на ключ белые шкафчики с медикаментами.

– О! Властитель, это ты, Клиф?! – воскликнул доктор, сразу меня узнав.

Как и его операционная, доктор тоже почти не изменился. На меня смотрел все тот же добрый и слегка утомленный взгляд карих глаз из-под круглых очков в тонкой оправе. У этого низкорослого, круглолицего мужчины разве что немного прибавилось в весе и поубавилось волос на голове, но во всем остальном этот был всё тот же Альфред Киннер, которого я помнил.

Перед ним на столе лежал огромный пес с длинной рыжевато-бурой шерстью. Он спал под действием лекарств, пока доктор и молодая, пухленькая медсестра перевязывали его переднюю лапу.

– У меня срочное дело, доктор! – заявил я, не тратя время на приветствие.

– Животное может умереть! – поддержала меня девочка.

– Аннет, пожалуйста, возвращайся в холл, – попросил ее Киннер.

– Там миссис Нил с Пирсом ждут приема. Она говорит, что Пирс чихает.

– Скажи, что ее скоро примут, – доктор направился ко мне.

Аннет, снова застучав туфельками, скрылась за дверью в коридор.

– Так много энтузиазма, – доктор закатил глаза. – Дай, Властитель, сил, чтобы справиться с этими волонтерами. Но тем, кто постарше, приходится слишком много платить за такую плевую работу.

Он подошел вплотную и взглянул на сверток у меня на руках:

– Кого ты мне принес, Клиф?

– Лучше наедине, – сказал я доктору и, когда тот удивленно поднял на меня глаза, добавил. – Тебе будет интересно. Но это срочно.

– Хорошо, – неуверенно кивнул Киннер.

Обернувшись к медсестре, он спросил:

– Нелли, ты тут закончишь без меня перевязку?

– Да, конечно, доктор, – отозвалась девушка.

– Я скоро вернусь, и мы отнесем его в клетку. А пока, как закончишь здесь, прими миссис Нил и узнай, что там опять приключилась с Пирсом.

– Хорошо, доктор, – так же услужливо проговорила медсестра.

– Ужасно непутевый пёс, – беззлобно проворчал доктор Киннер, проходя мимо меня. – Пойдем Клиф.

Я прошел за ним в кабинет, находящийся чуть дальше по коридору. Это была еще одна приемная палата.

– Проходи, – пригласил он, отперев ключами дверь и распахнув ее.

Войдя, я положил зверя на стол в центре комнаты, а Киннер прошел к окну и раздвинул плотные шторы, впуская в помещение дневной свет.

Обернувшись, доктор ахнул, увидев, кого я ему принес. Зверь тяжело и часто дышал.

– Властитель! Кто это?

– Не имею понятия, – я закрыл дверь в комнату.

Доктор подошел к столу и склонился над существом.

– Это – не произведение? – спросил он, следуя по моему собственному пути предположений.

Я не ответил, и через несколько секунд он сам нашел ответ:

– Нет, не вижу ни одной метки мастера, – бормотал Киннер, осматривая его лапы, шею и все прочие места, куда Годвинские мастера биоинженерии обязаны ставить клейма, нечто вроде своей росписи. – Что с ним случилось?

– Он упал с дерева, – пояснил я, – и мог себе что-то повредить.

– Какое странное животное. Клиф, я никак не могу понять… – доктор задумчиво оглядывал зверя. – Не могу понять… Ты только взгляни на его морду.

Киннер вынул стетоскоп, торчащий в нагрудном кармане его халата, и склонился над зверьком так низко, что едва не касался лицом его шерсти.

– Сердце прослушивается, – приговаривал доктор. – И легкие. Дыхание сопровождается хрипом. Упал с дерева, говоришь?

Доктор отложил стетоскоп и продолжил осмотр методом пальпации. Медленно прощупывая лапы зверя, Киннер продолжал приговаривать про себя:

– Властитель всемогущий, это же пальцы. Один, два… четыре пальца. Как странно… очень странно…

– Будь осторожен, – сказал я. – Он может атаковать.

Доктор поднял на меня глаза, и я продемонстрировал ему ожог на руке.

– Клиф! Во имя Владыки, что случилось?!

– Это он, – я кивнул в сторону животного.

– Он? Как?

Я лишь пожал плечами, и когда доктор направился ко мне, возразил:

– Сначала закончи с ним. Я потерплю.

Киннер кивнул и вернулся к осмотру зверя, а я сел на стул в углу комнаты. Ожог всё еще невыносимо болел, но мне действительно вначале хотелось узнать, что с животным все в порядке, а если нет, то помочь ему любым возможным способом, а уж потом думать о собственных травмах.

– Это что… Это рога? – продолжал удивляться доктор Киннер. – Взгляни, Клиф, это же маленькие рожки.

Я подался вперед и действительно увидел их – два маленьких черных рога, торчащих на лбу животного. Я не заметил их вначале, потому что они скрывались под густой шерстью на голове зверька. Да и сама эта шерсть, при ближайшем рассмотрении, выглядела как волосы и даже цветом была немного темнее остального покрова.

– Где ты его нашел, Клиф?!

– На кладбище, – спокойно заявил я, и доктор в очередной раз поднял на меня полные удивления глаза, но я никак не стал это комментировать, и Киннер быстро вернулся к осмотру.

Наконец он выпрямился и, всё еще не сводя глаз с животного, провозгласил:

– Насколько я могу судить, переломов нет. Гематом тоже. Я вообще не выявил никаких повреждений организма.

– Почему же он тогда не приходит в себя?

– Не знаю, Клиф, может, сотрясение мозга вследствие сильного удара. Нужно более полное обследование, чтобы понять…

– Так обследуй.

– Это займет много времени. Давай-ка пока займемся тобой.

Я не стал спорить.

Доктор Киннер обработал мой ожог, вколол обезболивающего, от которого в глазах все поплыло и немного закружилась голова, и принялся перевязывать руку.

– Как это вышло? – спросил он.

– Он испускает какой—то свет, – пояснил я, понимая, что доктору это будет еще менее понятно, чем мне, хотя бы видевшему этот феномен воочию.

– Свет? – нахмурился Киннер. – Ты уверен, что это он?

– Абсолютно.

– Очень странно.

– Ты можешь сказать мне, кто это?

– Не могу, к сожалению. У него имеются черты приматов, но он явно не один из них. Строение тела скорее кошачье, хотя… – доктор покачал головой. – Нет, не кошачье, но похожее. Властитель! Клиф, я понятия не имею, что это за зверь.

Доктор закончил мою перевязку и поднялся.

– Ты оставишь его мне на обследование? Мне бы очень хотелось продолжить его смотр прямо сейчас, но скоро здесь будут пациенты, сегодня назначено две операции, я просто не смогу посвятить ему всё свое время. Но ближе к вечеру я бы с большой охотой им занялся.

– Хорошо, доктор. – Я тоже поднялся. – Только его нельзя держать в клетке, рядом с другими зверьми.

– Если он действительно может делать такое, – доктор кивнул на мою перевязанную руку. – То я помещу его отдельно от остальных. У меня есть идея на этот счет.

– Тогда я зайду вечером.

Строго говоря, я тоже не мог потратить весь день на изучение этого животного и размышления о его странном происхождении. В час дня я был приглашен на встречу романистов и читателей в букинистическую лавку миссис Риты Каранкет – один из самых больших и престижных литературных магазинов города. Уже не раз бывая на таких мероприятиях прежде, я очень живо себе представлял, какая же мука ждет меня впереди, и все же никак не мог отказаться от этого приглашения и всецело посвятить себя тому, что казалось куда более увлекательным и приятным.

Забрав потрепанное пальто, я повесил его на левую руку и в сопровождении доктора вышел из кабинета обратно в коридор.

– Как твои дела, Клиф? – спросил Киннер осторожно. – Мы давно не виделись.

Я совершенно не хотел об этом говорить, не хотел рассказывать ни ему, ни кому бы то ни было еще, о своих тоскливых серых буднях, о своем творческом кризисе, о своих проблемах с алкоголем и тяжелых муках одиночества, давящего на меня тяжелыми сводами моей маленькой квартирки на улице Милана Бонзо. Квартирки, которую я стал искренне ненавидеть за последние два года.

– Все хорошо, – ответил я, только из уважения к этому человеку. – Нет причин для беспокойства.

Доктор Киннер лишь кивнул, не глядя на меня, и по всему было понятно, что он мне ни капельки не поверил.

– Может быть, сегодня вечером, если ты не против, отужинаешь с нами? – предложил Киннер. – Петти приготовит лимонный пирог, который мне одному никак не осилить, уж поверь.

Я знал, что сулит это приглашение. Доктор попытается разговорить меня, узнать, как в действительности обстоят мои дела и чем я живу теперь, после смерти супруги. И сколь искренними бы ни были побуждения Киннера, я не хотел всего этого, не хотел разговоров, не хотел обсуждений и утешений, не хотел, чтобы меня жалели. Меня не за что жалеть.