Кто нагнал цунами?

Владимир Цой

Кто нагнал цунами?

От автора

Для корейской диаспоры в Казахстане, Кыргызстане, Узбекистане, России, других государствах бывшего Союза Советских Социалистических Республик характерно особое состояние. С одной стороны, это недоумение, горечь, печаль при воспоминании о событиях 1937 года, когда свыше 170 тысяч корейцев из давно и, казалось бы, прочно обжитых районов Приморья и Приамурья были насильственно отселены за десять тысяч километров – на неизвестные земли Казахстана и Узбекистана. С другой стороны, это умиротворение, удовлетворённость, радость от осознания того, какой стойкий, жизнеутверждающий характер проявили наши отцы и деды, оказавшись в совершенно непривычных ни по климату, ни по ландшафту условиях. На новом месте им пришлось фактически всё начать с нуля, перенести неимоверные лишения, испытать колоссальные трудности. Но вопреки всему они выстояли, сохранили национальное лицо, возродились экономически, обогатили культуру и традиции, стали востребованной, полезной частью многонационального населения огромной СССР и постсоветских государств.

Чем дальше уходит от нас прошлое, тем яснее понимаем, сколь мало знаем подробностей, мало имеем свидетельств очевидцев. А объясняется сей факт предельно просто: вплоть до последних дней советской власти говорить об этом было не принято, носители трагедии предпочитали отмалчиваться или делать вид, что в них ничего сомнительного нет. Получалось: чем меньше они будут рассказывать, тем меньше мы, потомки, будем знать, а значит, лучше спать. И спокойнее жить, добавим мы от себя. Уникальный «рукотворный опыт» перемещения огромной массы людей и их выживания в экстремальных условиях до конца ещё не осмыслен, не изучен, не отражён, и теперь приходится собирать данные по крупицам, а что-то, сопоставляя факты, домысливать, о чём-то догадываться. К сожалению, и такая возможность случается не часто – лишь по большим поводам.

В июле – октябре 2007 года в России, Казахстане, других государствах бывшего СССР было проведено немало акций, связанных с 70-летием принудительного выселения корейцев из советского Дальнего Востока вглубь страны. Среди разноплановых мероприятий, состоявшихся по этому случаю и в Кыргызской Республике (официальное написание), наиболее значимым стал, пожалуй, конкурс письменных работ, инициированный и профинансированный Центром образования Республики Корея в Бишкеке. Он имеет неоценимое значение. Коллективный рассказ помог глубже осознать трагедию. По благоприятному стечению обстоятельств мне выпала возможность ещё до подведения итогов познакомиться с большей частью из пятидесяти с лишним поступивших сочинений. (Вскоре они были изданы отдельной книгой под названием «Дорога жизни через поколения».) Эти пронзительные свидетельства написаны, как признался один из авторов, не ручкой, а слезами. Читать их без волнения невозможно.

Но зацепило меня также другое – практически все участники, независимо от возраста и жизненного опыта (а среди авторов были и стар – почти девяностолетний очевидец, и млад – двадцатилетняя студентка), без тени сомнения утверждали, что причиной колоссальной трагедии был один человек – Сталин. Хочу высказать в связи с этим опасение: по-кавалерийски лихо наскакивая на давно умершего, а потому безответного человека, почти механически формулируя жёсткие обвинения, приписывая ему подчас такие качества, которые больше смахивают на плод нашей фантазии, не становимся ли мы, несущие в себе горечь репрессий и боль утрат, теперь сами несправедливыми? Этот вопрос во многом и определил направленность данной работы. Как говорится, ничего личного.

Никто не спорит, что выселение целого этноса – это вопиющая человеческая драма, немыслимые лишения огромной массы людей и тысячи разбитых судеб. Тем не менее нам надо отдавать отчёт, что все события в мире происходили (и происходят!) в конкретной международной и внутренней обстановке, что нельзя подходить к прошлому с мерками (и эмоциями) сегодняшнего дня, иначе мы рискуем опуститься – как это, к сожалению, нередко случается – до вольной трактовки фактов, необоснованных обобщений, примитивного искажения исторической правды и элементарных спекуляций.

В последние десятилетия стали доступными многие архивные документы, появились сотни свидетельств современников, десятки фундаментальных трудов по советской истории, о Сталине, о 20-м съезде КПСС, с которого и повелась так называемая борьба с культом личности («так называемая» потому, что после того съезда система управления и характер служебных отношений в коммунистической партии и советской стране не изменились ни на йоту). Эти материалы дают богатую пищу для размышлений, в том числе и на болезненно переживаемую нами тему.

Вопросов возникает много, и главный из них – почему это произошло? Сейчас нам важно хотя бы не отмахиваться от сомнений, не закрывать глаза на явные нестыковки, постараться обозначить все «белые пятна» и, отойдя от «привычного» взгляда, посмотреть на случившееся не только и не столько как на результат чьей-то единоличной злой воли, а как на трагическое следствие яростной схватки интересов личностей, кланов, классов, сословий, общественных слоёв и даже целых стран на сложнейшем отрезке истории СССР.

Заявленной позиции старался придерживаться автор. Что из этого получилось, судить тем, кому доведётся познакомиться с результатом. Началось с того, что мой материал о выселении корейцев с Дальнего Востока был напечатан в августе 2007 года в «Казахстанской правде» в связи с 70-летием печальной даты. Потом я много раз возвращался к этой теме и в июне 2012 года обновлённый и многократно расширенный вариант представил вниманию общественности в виде небольшой книжки под названием «Кто нагнал «цунами»?». Не потому, что было жалко труда или хотелось ещё раз засветиться, а потому, что есть необходимость продолжить разговор: уж слишком значима проблема для наших соплеменников, чтобы ограничиваться газетными юбилейными публикациями.

И что же? Признаюсь, я внутренне готовился к шквалу неудовольствия и даже проклятий по поводу «просталинского» акцента книги, но, к приятному удивлению, стал получать отзывы типа «впечатляет», «это бомба», «всё написанное – правда», «замечательный анализ», «добротная работа», «фундаментальный труд», причём, преимущественно от поколения, которое помнит, что такое беды гонимого народа. Один из откликов особенно порадовал – от главного научного сотрудника Института российской истории Российской Академии наук доктора исторических наук, профессора Николая Федоровича Бугая, известного и как кореевед. Приведу его письмо в сжатом виде: «Анненхасимникка! Уважаемый Владимир Геннадьевич, мы не знакомы с Вами. Мне очень понравился Ваш очерк. Чувствуется опытный, со стажем журналист. Прекрасный внутренний анализ. Вы предлагаете совершенно новый подход. Я получил истинное удовлетворение. Такой смелый и глубокий взгляд. Спасибо (Камсахамнида)».

Конечно, были и иные оценки – «слабенькие аргументы…», «прикрывается документами…». Но в целом читатели высказывали солидарность с автором, а один ветеран прислал даже «низкий поклон». Совершенно неожиданным было для меня то, как восприняло книгу молодое поколение корейцев, оно сочло её «очень познавательной». И тогда – коль скоро моё скромное, кстати, сотканное из многих источников, сочинение оказалось интересно и нужно людям – я решил продолжить работу над темой. Существенно дополненная и переработанная версия перед вами.

Пользуясь случаем, обязан сообщить, что в прежнем издании обнаружились неточности: неправильно указаны инициалы Бенедиктова – не А. И., а И. А.; слова, приписываемые А. Щербакову, скорее всего, надо отнести к А. Успенскому; в посмертном описании имущества Сталина участвовал не Власик – он за год до этого был освобождён от должности, а Захаров; де Голль произнёс свои вещие слова на другой день после кончины Сталина, то есть 6 марта 1953 года… Возможно, читатель заметил и другие ошибки, за что автор приносит свои извинения.

Вспомним…

В дальневосточных краях Российской империи, где было много пустующих территорий, первые фанзы – жилища корейских крестьян – появились в начале 60-х годов 19 века. 21 сентября 1863 года начальник Новгородского пограничного поста, что в Южно-Уссурийском крае, донес военному губернатору Приморской области, что корейцы (первая группа насчитывала всего 13 семей) поселились на реке Тизинхэ, где прилежно занимаются хлебопашеством, и просил разрешения открыть им сбыт хлеба. А 30 ноября того года командующий 3-й ротой 4-го линейного батальона Восточной Сибири поручик Резанов сообщил тому же адресату, что к нему «обращались с просьбой несколько корейцев о позволении им селиться в числе 20 семей по речке Тизинхе в 15 вёрстах от поста, где в настоящее время построено ими 5 или 6 фанз» (сб. «Корейцы на российском Дальнем Востоке (вт. пол. 19 – нач. 20 вв.). Документы и материалы»). Через год здесь прибавилось ещё 60 семей, а в следующем – 100. В этот период в районе Посьета образовались корейские селения Тизинхе, Янчихе, Сидими, Адими, Чанигоу, Краббе, Фуяувай.

Переселенческое движение быстро нарастало. Главная причина перемены места жительства в те годы – перенаселённость и отсутствие свободных земель на родине. Особенно часто, сообщается в книге С. Д. Аносова «Корейцы в Уссурийском крае», наши далёкие предки мигрировали из района Северный Хамгендо – наименее плодородной и неудобной для земледелия части Кореи, расположенной к тому же в непосредственном соседстве с Уссурийским краем. Заметно подтолкнуло процесс большое наводнение, случившееся в 1869 году в северной части Кореи, оно нанесло громадный урон сельскому хозяйству и обернулось продолжительным страшным голодом. Основной поток мигрантов шёл в Россию через сухопутную границу на Посьетском участке. Но были и другие пути: из северной Кореи – через устье реки Амтоган и вдоль китайской границы, из средней Кореи – по морю на шаландах, из южной – на пароходах через Владивосток. В результате на русском Дальнем Востоке образовалось значительное число корейских поселений.

Подавляющая часть здешних жителей быстро оценила трудолюбие новосёлов, их законопослушность и не препятствовала инородному соседству. К тому же русский люд, переселённый сюда царским правительством из западных регионов России и щедро наделённый землёй (по сто десятин на семью), не сразу освоился с местными особенностями и потому именно у корейцев перенимал бесценный опыт земледелия, а также – что существенно – получал в их лице дешёвую и умелую рабочую силу, при помощи которой большинство и стало обрабатывать свои обширные наделы.

Царская администрация восприняла мигрантов хотя и не всегда однозначно, но в целом тоже толерантно, а нередко и одобрительно. «Переселение семей корейцев ввиду скорейшего в Приморской области развития хлебопашества и обеспечения через то собственным хлебом весьма желательно, так как известно, что люди эти отличаются необыкновенным трудолюбием. Эти корейцы уже в первый год посеяли и собрали столько хлеба, что могли обойтись безо всяких с нашей стороны пособий», – докладывал в 1864 году в Санкт-Петербург генерал-губернатор Восточной Сибири М. С. Корсаков. «Если до устройства в крае корейцев, войска, расположенные в урочище Новокиевском, покупали весь овес и ячмень в Маньчжурии, то в 1872 г. небольшая часть зерна была куплена у корейцев, в 1873 – купили больше половины потребного зерна, а в 1874 – исчезла надобность покупать хлеб в Маньчжурии», – пишет С. Г. Нам в своей книге «Российские корейцы: история и культура». (Цитата по монографии Ж. Г. Сон «Российские корейцы: всесилие власти и бесправие этнической общности. 1920 – 1930».)

«Со своей стороны, – отмечал известный путешественник Н. М. Пржевальский, – корейское правительство всеми средствами старалось и старается приостановить такое переселение и употребляет самые строгие меры, даже расстреливая тех корейцев, которых удалось захватить на пути в наши владения». Однако и угроза смерти не стала препятствием для миграции. В Приморском крае к концу XIX века из 66 тысяч жителей почти половину составляли корейцы.

Российские власти стремились упорядочить заселение приграничных районов. Из 32 корейских деревень 22 вошли в Посьетский участок, составив Янчихинскую волость. А в 1888 году Россия и Корея заключили соглашение, согласно которому все корейцы, перешедшие границу до 1884 года, т.е. до подписания первого торгового договора с Кореей, приобретали права на русское подданство, которое давало новым поселенцам возможность получить желанные 15 десятин земли на семью. Однако процесс этот замедлялся тем, что корейцы одновременно должны были принять христианство: не всем была по душе перемена веры. Да и местное чиновничество не очень торопилось с легализацией «гастарбайтеров», так как иностранцы представляли ко всему прочему прибыльное «взяткооблагаемое» сословие. Тем не менее, например, в Янчихинской волости подданными России вскоре стали 1300 корейских дворов из 1400. Новые жители – преимущественно крестьяне – культивировали рис, чумизу, бобы, выращивали просо, пшеницу, гречиху, овёс, ячмень, занимались рыболовством, другими промыслами, неспешно и обстоятельно обустраивали быт.

С наступлением нового века миграционные настроения в Корее усилились. Причиной тому – изменившаяся обстановка в регионе и мире. Потерпев поражение в русско-японской войне, царское правительство Николая Второго по подписанному в сентябре 1905 года Портсмутскому договору признало «преобладание политических, военных и экономических интересов Японии в Корее». Заручившись таким же признанием от Англии и США, власти Страны восходящего солнца заставили министров Страны утренней свежести подписать в ноябре 1905 года «Договор о покровительстве», а следом навязали «Договор семи статей», по которому японский резидент получал право контролировать любые действия корейского правительства. Национальное унижение, последствия войны и влияние первой русской революции всколыхнули самосознание народа Кореи и вызвали рост освободительной борьбы на полуострове.

Понятно, иными теперь стали и мотивы переезда в Россию. Если в начальный период корейцы покидали свою страну в основном из-за малоземелья, регулярных неурожаев, нищеты, произвола своих помещиков и чиновников, то теперь главным стал протест против колониального режима, самурайских притеснений и дискриминации, против политики грабежа, проводимого чужеземными властями «с неслыханным зверством, соединяющим все новейшие изобретения техники и пыток чисто азиатских» (В. И. Ленин). За четыре года – с 1905-го по 1909-ый – пришлое население, например, Приамурья увеличилось вдвое. Даже подразделения корейской регулярной армии, когда 1 августа 1907 года было объявлено о её роспуске, отказывались разоружаться и уходили в российские пределы.

Новую волну эмиграции вызвал договор об аннексии 1910 года, который превращал Корейское государство в японское генерал-губернаторство и с которого формально исчисляется так называемый японский имперский период в истории Кореи, закончившийся в 1945 году, после поражения Японии во второй мировой войне. (В августе 2010 года премьер-министр Японии Наото Кан выступил с официальным заявлением, в котором от лица своей страны попросил прощения за ущерб, нанесённый Корее во время японского колониального господства с 1910 по 1945 год. «Я ещё раз выражаю глубокое сожаление и искренне прошу прощения за страдания и колоссальный ущерб, нанесённый колониальным режимом», – сказал он.)

Ещё один всплеск эмиграции случился после неудавшегося народного восстания против иноземного владычества в марте 1919 года. Оно вошло в историю борьбы за независимость как Первомартовское движение. В этот день – 1 марта 1919 года – около четырёх тысяч человек собралось в сеульском парке «Пагода» и торжественно провозгласило Декларацию независимости. В ней содержался призыв к Японии отказаться от политики насилия и признать право Кореи на самостоятельное существование. При этом указывалось, что такому выбору способствуют тенденции мирового развития, в том числе пример Октябрьской революции в России.

Весть о дерзкой акции патриотов молниеносно выплеснулась на улицы Сеула и быстро распространилась по стране. Наружу вырвалось то, что люди долго таили в душе. И хотя поначалу движение, возглавляемое интеллигенцией, замышлялось как мирное, однако этим дело не ограничилось. Начались массовые выступления. Крестьяне стали громить здания местных администраций, полицейские участки и усадьбы помещиков; торговцы закрыли свои лавки; рабочие устраивали забастовки… Словом, волнения приняли общенациональный характер.

Японская администрация, и до того отличавшаяся суровым неприятием малейших народных проявлений, ответила на протесты неслыханными репрессиями. По её данным, только за два месяца было убито 7 тысяч 500 человек, 16 тысяч ранены и около 46 тысяч арестованы. Избежать преследований патриоты могли только за пределами своей страны. Число корейцев, искавших спасения в России, быстро увеличивалось, и вскоре русский, а затем советский Дальний Восток стал опорным пунктом их освободительной борьбы. Власти Японии при этом заняли, на первый взгляд, странную позицию – одобрительно относились к действовавшему в Корее обществу, помогавшему коренным жителям полуострова переселяться в Южно-Уссурийский край России. Несложно понять замысел имперской администрации: во-первых, создать в приграничной зоне – авось пригодится – организованные группы своих подданных, каковыми все коренные жители Корейского полуострова теперь стали; во-вторых, затушевать протестный характер миграции; в-третьих, захватить брошенные в Корее земли.

Освободившись от жёсткого японского запрета, переселенцы стали строить жизнь на новом месте по своим обычаям и традициям. На корейском языке открывались школы (главным образом на средства населения и полулегально, вопреки официальной установке на русификацию). К 1917 году их было уже свыше 180, в них насчитывалось более 5700 учащихся, работало около 260 учителей. К этому времени в крае не осталось ни одной корейской деревни без начальной школы. Открывались национально-культурные центры. С каждым годом надежды эмигрантов обретали всё более радужную окраску. А знакомясь и всё теснее сближаясь с русским народом, его рабочим классом и трудовым крестьянством, корейцы приобщались к новым идеям – освобождения от всякого социального и национального гнёта.

Но, надо признать, процесс этот шёл весьма непросто. Сказывалось неодинаковое правовое положение переселенцев. Все корейцы, оказавшиеся в России, делились на три группы, отмечается в монографии Ким Сын Хва «Очерки по истории советских корейцев»: первая – это лица, прибывшие до 25 июня 1884 года и получившие право на русское подданство; вторая – прибывшие позже, но желающие стать российскими гражданами; третья – корейцы, приехавшие как бы временно, на заработки. Отношения между ними оставляли желать лучшего, да и внутри каждой группы тоже было немало противоречий. Социально-правовое расслоение в среде переселенцев было на руку японским властям, стремившимся использовать любую зацепку, чтобы подогреть в крае конфликты, посеять междоусобицу, вызвать разброд и шатание среди населения.

Однако, пусть с приливами и отливами, идеи социальной справедливости, равенства и братства получили в итоге широкое распространение и прочную поддержку дальневосточных корейцев. А Октябрьская революция и советская власть, дав мощный импульс духовному подъёму, побудили их к строительству новой жизни. В местах компактного проживания наших предков стали создаваться сельские советы, партийные ячейки и общественные организации. Резко ускорилось возрождение образования на родном языке, категорически запрещённом японцами в колониальной Корее и не очень одобрявшемся царской администрацией. Уже в 1924 году был открыт первый корейский сельскохозяйственный техникум, в 1930 – второй и третий, а также корейское отделение высшей коммунистической сельскохозяйственной школы, в следующем, 1931 году – первый и единственный в мире корейский вуз – педагогический институт с тремя факультетами: историко-литературным, физико-математическим и биологическим. За первые десять лет народной власти количество школ на корейском языке увеличилось почти вдвое, а к середине 30-х годов насчитывалось уже 287 начальных, 49 неполных средних и 3 средние школы, был завершён переход к всеобщему начальному и неполному среднему образованию. Посьетский же район, по отчётам, стал территорией сплошной грамотности. На корейском языке функционировали также издательство, театр, выходило семь газет и шесть журналов. Местным чиновникам настоятельно рекомендовалось освоить этот язык, для чего были открыты даже курсы, изданы учебные пособия, словари.

Но вместе с тем самим корейцам было понятно, что без русского образования не обойтись, с ним они связывали свои жизненные перспективы и будущее детей. Поэтому по требованию населения в учебных программах корейских школ стало всё больше часов отводиться русскому языку. Молодые представители малых народов Востока направлялись на учёбу в крупнейшие вузы центра, в частности, в Москву, в Коммунистический университет трудящихся Востока, где высокую должность заместителя директора несколько лет занимал известный борец за освобождение Кореи Хван Танюг. Крепла национальная интеллигенция. Несомненные успехи были достигнуты и в коллективизации: в 1931 году в колхозах состояло уже три четверти всех корейских семей – более 20 тысяч дворов Приморья. Словом, будучи лояльны советской власти, наши предки активно участвовали в проводимых ею мероприятиях, дорожили стабильностью своего положения.

Гром среди ясного неба

Казалось, дальше будет только лучше. Но грянул гром среди ясного неба: на свет был явлен документ, который подаётся во всех нынешних источниках как постановление Совета Народных Комиссаров СССР и Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) от 21 августа 1937 года № 1428-326сс (сс – совершенно секретно) «О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края». (Почему я так пишу, читатель поймёт из следующей главы.) Вот его полный текст.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 1428-З26сс СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СОЮЗА ССР И ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ВКП(б)

21 августа 1937 года

О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края

Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП (б) постановляют:

В целях пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край провести следующие мероприятия:

1. Предложить Дальневосточному крайкому ВКП (б), крайисполкому и УНКВД Дальневосточного края выселить все корейское население пограничных районов Дальневосточного края: Посьетского, Молотовского, Гродековского, Ханкайского, Хорольского, Черниговского, Спасского, Шмаковского, Постышевского, Бикинского, Вяземского, Хабаровского, Суйфунского, Кировского, Калининского, Лазо, Свободненского, Благовещенского, Тамбовского, Михайловского, Архаринского, Сталинского и Блюхерово и переселить в Южно-Казахстанскую область, в районы Аральского моря и Балхаша и Узбекскую ССР.

Выселение начать с Посьетского района и прилегающих к Гродеково районов.

2. К выселению приступить немедленно и закончить к 1-му января 1938 года.

3. Подлежащим переселению корейцам разрешить при переселении брать с собою имущество, хозяйственный инвентарь и живность.

4. Возместить переселяемым стоимость оставляемого ими движимого и недвижимого имущества и посевов.

5. Не чинить препятствий переселяемым корейцам к выезду, при желании, заграницу, допуская упрощенный порядок перехода границы.

6. Наркомвнуделу СССР принять меры против возможных эксцессов и беспорядков со стороны корейцев в связи с выселением.

7. Обязать Совнаркомы Казахской ССР и Узбекской ССР немедленно определить районы и пункты вселения и наметить мероприятия, обеспечивающие хозяйственное освоение на новых местах переселяемых, оказав им нужное содействие.

8. Обязать НКПС обеспечить своевременную подачу вагонов по заявкам Далькрайисполкома для перевозки переселяемых корейцев и их имущества из Дальневосточного края в Казахскую ССР и Узбекскую ССР.

9. Обязать Далькрайком ВКП (б) и Далькрайисполком в трёхдневный срок сообщить количество подлежащих выселению хозяйств и человек.

10. О ходе выселения, количестве отправленных из районов переселения, количестве прибывающих в районы расселения и количестве выпущенных заграницу доносить десятидневками по телеграфу.

11. Увеличить количество пограничных войск на 3 тысячи человек – для уплотнения охраны границы в районах, из которых переселяются корейцы.