Созидательный труд

Денис Ядров

Созидательный труд

Артём Павлович Оптимистов любил созидательный труд.

Любил настолько самозабвенно, что говорил о нём везде.

Он говорил о созидательном труде своим сотрудникам в газете "Вечерний ЛПК", говорил о нём директору ЛПК, мэру города и депутатам городской думы. Он говорил пассажирам автобуса, в котором специально ездил с нового города на старый, чтобы поближе с народом быть. Обратно Артём Павлович возвращался на такси, и речи о созидательном труде слушал дядя Федя, потому что во всех службах такси телефон Артёма Павловича внесли в чёрный список и все таксисты, кроме дяди Феди, отказывались везти Оптимистова.

А дядя Федя был глух на правое ухо, и ему рассказы о труде созидательном  даже нравились. Большую часть сказанного дядя Федя не понимал и был уверен, что его хвалят за то, что у него такая хорошая семёрка семидесятого года и он такой хороший седой водитель со стажем шестьдесят лет.

И однажды Артём Павлович, который любил дачу и картошку на ней, но не любил выкапывать её, стал рассказывать дяде Феде о созидательном труде на даче, хорошем урожае и о том, что хороший урожай вознаграждается ужином и даже шашлыками. И дядя Федя как-то незаметно согласился на ужин с шашлыками после созидательного труда. А он, хотя был стар и глух, всё ещё мог носить мешки с картошкой, копать, и даже семёрка у него была, на которой Артём Павлович увёз бы урожай в свой гараж, потому что на своём лексусе картошку возить некрасиво, глупо и самой природе лексуса противно.

В пятницу на той же неделе заехал дядя Федя за Артёмом Павловичем, женой его и дочкой в нарядных дачных платьях и новых сандалях.

Женщины сопротивлялись, не хотели по ухабам трястись в автопроме, а Оптимистов им говорит:

– Если лексус дядя Федя увидит, сами будете картошку копать и носить. А так он подумает, какие мы бедные, несчастные и как любим созидательный труд, что увезёт в гараж нам картошечку, а мы её потом на маслице пожарим и с компотом вкусно поужинаем. К тому же на шашлык потратился, а значит на бензин денежек не осталось.

Артём Павлович привык так в редакции говорить, когда зарплату выдавал и премию начислял. Только шашлык менял на шоколадки сотрудникам. Однажды Гена Шоколовский, зам. редактора, сказал Оптимистову:

– А ты нам шоколадки не покупай, а лучше премию дай в полном объёме.

Заулыбался Артём Павлович и дал Гене шоколадку. Маленькую такую "Алёнку". И премию тоже дал. И тоже маленькую такую. На ту самую "Алёнку" и хватит.

Жена с дочкой Оптимистова знали, чем бунт на корабле заканчивается, и решили не спорить.

Сели они в семёрку, едут и на кочках подпрыгивают. И чем дольше и больше подпрыгивают и едут, тем всё меньше и меньше жареной картошки хочется им.

В середине поездки дочка Оптимистова и говорит:

– А я вообще картошку не люблю. Ни жареную, ни варёную, ни с мясом, ни с грибами, ни с пончиками.

А жена Оптимистова спрашивает:

– Когда это ты картошку с пончиками ела?

– Да всю жизнь ем. Пирожки называются.

– С картошкой?

– С картошкой – пирожки. А без картошки – пончики. Без картошки вообще всё – пончики. И без мяса тоже.

– И без капусты, – добавил радостный Артём Павлович.

А дочь на него посмотрела так нехорошо, что будь Оптимистов немного догадливей, понял бы, что ей что-то не понравилось, но вместо того, чтобы понимать и догадываться, он подсел поближе к дяде Феде и снова стал ему про созидательный труд рассказывать и на шашлык намекать после труда созидательного.

А дядя Федя головой своей седой всё кивал и кивал и делал вид, что слышит отлично, что ему рассказывают, и на кочках подпрыгивал.

А когда приехали, Оптимистов побежал за лопатой сразу и дяде Феде с речью задушевной о труде вручил её. Дядя Федя лопату взял, посмотрел на дочь Артёма Павловича надутую и жену его с лицом от кочек и воспоминаний о пончиках без картошки перекошенном и говорит:

– А пойдёмте в баню.

Лопату бросил и широкими шагами побежал дрова рубить и баню топить.

Оптимистов разволновался, засуетился, ногами засеменил.

– Какую баню? – говорит. – А как же труд созидательный?

А дядя Федя не слышит ничего, а только дрова рубит и в баню их относит. А там уже печка натоплена и веники в тазиках от жары млеют.

Артём Павлович бегает вокруг дяди Феди и причитает:

– Как в баню? Как в баню-то пойдём?

– Голышом, – отвечает дядя Федя.

Оптимистов посмотрел на своих жену с дочерью и совсем ему плохо стало:

– С кем ты, дядя Федя, голышом в баню собрался? С женой моей и дочерью, что ли?

Дядя Федя задумался, почесал затылок поленом и говорит:

– Правильно говоришь. С женой твоей и дочерью. Голышом в баню пойдём. А ты пока выкопай картошку и шашлыки приготовь. А шашлык сначала газированной водой залей, чтобы мягче был, а потом газировку сольёшь и майонезом замаринуешь.

Рассердился Оптимистов и как закричит:

– Вон с моего огорода! Без тебя как-нибудь картошку выкопаю и шашлыки съём.

Дядя Федя бросил печь топить, топор бросил, дрова тоже бросил, отряхнул руки и в свою семёрку пошёл.

Идёт дядя Федя, а Оптимистов ему вдогонку кричит:

– Не умеешь труд созидательный ценить, не берись!

И прочие гадости кричит и кричит ему сгоряча.

А жена Артёма Павловича слушала, слушала, что кричит он, и на ухо шепнула:

– Он сейчас уедет, а с дачи мы на чём добираться будем? Лексус в городе остался, такси никакие тебя не везут. И меня не везут, и Варвару нашу. Всех родственников и знакомых даже наших не везут, настолько твои рассказы о труде надоели всем.

Артём Павлович задумался о своих словах, о словах жены своей, о родственниках и знакомых и решил догнать дядю Федю.

– Ты не обижайся на меня, – говорит. – И то что извращенцем старым тебя обозвал, не обижайся, и дедом глухим, и этим самым моржовым тоже. Ни на что не обижайся. И то что поленом в тебя кинул и нечаянно зеркало справа разбил, и то что колесо тебе проткнул, тоже не обижайся. Ты главное – увези нас в город обратно. А я тебе даже заплачу.

Дядя Федя насупился, взял полено, которое Артём Павлович в него кинул, и стукнул Оптимистова по голове. Не сильно так, чтобы только звёздочки полетели, без планет.

А пока звёзды у Артёма Павловича летели, дядя Федя завёл свою семёрку и уехал.

А перед тем, как уехать насовсем, зачем-то остановился, срубил дуб огромный и поперёк дороги его уронил и сказал тихо так-тихо:

– Пусть дорога к вам травой зарастёт. И болотами с филинами горбатыми.

А у Оптимистова хороший слух, не как у дяди Феди. Он слова его запомнил и решил, что вспомнит о них ещё не раз, когда будет о людях города в газете рассказывать.

А пока так думал Артём Павлович , его семья осталась на даче в глуши лесной. Без электроэнергии, потому что её, как назло, сразу после отъезда дяди Феди отключили. И без горячей воды, канализации и консьержки на первом этаже.

Оптимистов разозлился вначале и даже сказал, что обойдутся они без семёрок и водителей, потом позвонил в такси, где сказали ему, что свободных машин никогда нет и не будет. Родственникам своим позвонил, знакомым – никто не захотел ехать за ним и его семьёй на дачу.

Жена Артёма Павловича тихо загрустила, а Варвара сказала:

– А я вообще баню не люблю. Пусть бы дядя Федя парился один, а мы бы с мамой в доме посидели.

– Об этом я не подумал, – сказал Оптимистов.

– А о чём ты подумал? – не выдержала, наконец, жена Артёма Павловича. – Всё у тебя твой труд созидательный на уме. Больше ни о чём думать не умеешь.

– Неправда, – ответил Оптимистов. – Я умею думать наперёд. Например, сейчас я думаю, что до города сорок пять километров.

– Это я заметила, – сказала жена Артёма Павловича, – по кочкам, которые мне в заднее место впечатались. А всё потому, что ты бензин зажал и кольцо мне свадебное. Мы уже двадцать лет женаты, а кольцо ты мне так и не купил. Сказал: или лексус, или кольцо, как будто нельзя было купить и то, и другое. К тому же лексус мы купили всего два года назад.

– Но ведь купили! – воскликнул Оптимистов. – А если бы кольцо купили, не хватило бы на лексус и на бензин.

– Ничего не хочу слышать, – сказала жена Артёма Павловича. – Или кольцо давай сейчас же, или лексус, из-за которого у нас даже свадьбы не было. Ты хоть понимаешь, что для женщины свадьба значит? Белое платье, шампанское, дискотека пьяная? У нас же Варварочка наша, считай, незаконнорождённая.

– А я вообще свадьбы не люблю, – подала голос Варвара. – Я, когда вырасту, никогда замуж не пойду, потому что все мужики бензин и лексусы только любят, а женщин совсем и не любят они.

– Не городи чепуху, – сказала мама Варвары. – Кольцо мне папа не купил – не совсем не купил, а не то, что я хотела.

– Так оно стоило три миллиона! – воскликнул Оптимистов.

– Но на лексус ты три миллиона нашёл.

– Так через восемнадцать лет! И я тебе бриллианты ещё дарил, – добавил Оптимистов.

– Ты бриллианты с кольцом не путай. Бриллианты – это одно, а кольцо – совсем третье.

– А второе что?

– А второе – труд твой созидательный, из-за которого мы застряли в этом забытом богом месте.

– Между прочим, ты сама хотела дачу подальше от города и чтобы с природой наедине.

– Я и сейчас хочу с природой наедине. И с Варварочкой нашей. А ты иди в город за лексусом и без лексуса не возвращайся!

И сказав это жена Артёма Павловича пошла в баню и громко хлопнула дверью.

Стоят Варвара с Оптимистовым, смотрят на закрытую дверь и думают каждый о своём. Варвара смотрела на дверь, смотрела и сказала о том своём, что думала:

– А я вообще природу не люблю. И наедине не люблю, и с компанией.

И понял тогда вдруг Оптимистов, что придётся ему в город пешком идти за лексусом и без лексуса не возвращаться.

Вышел он за калитку, запер её за собой и пошёл по дороге лесной.

А дачи, хотя и в лесу находятся, они всё равно дачи. Только для богатых людей дачи. И у всех машины есть. У депутатов и предпринимателей усть-илимских.

Хотел Артём Павлович их попросить до города его подкинуть за лексусом, а у депутатов такие заборы огромные, железные, со львами, собаками и медузами горгонами, что даже подпрыгнуть на их высоту не получится, не то что докричаться до ушей депутатских.

Ходил, бродил Оптимистов и вдруг увидел один забор чуть меньше остальных. И на нём табличка висит: "Приёмная депутата Подлизова. Принимаю с понедельника по вторник с 08.00 до 08.05 по всем вопросам и ответам. Перерыв на завтрак с 08.01 до 08.04.  Если что – обращайтесь".

Обрадовался Оптимистов, что забор низкий такой и часы приёма есть, а главное – есличтообращаться. Подпрыгнул и крикнул Подлизову через ограждение из стали:

– Подлизов – хороший!

Подлизов сразу круглую голову в окошко высунул и улыбку от уха и до уха растянул.

Оптимистов подпрыгнул и крикнул:

– Подлизов – самый хороший!

Улыбка Подлизова завернулась за уши и поползла куда-то с другой стороны головы.

– Самый хороший и самый лучший!

Улыбка встретилась на обратной стороне головы и пошла на второй круг.

– Отвези меня в город! – крикнул Артём Павлович.

Улыбка издала больной стон, моментально обвисла, и голова Подлизова стремительно растворилась в воздухе. Секунду в пустом окне повисела тень от круглого лица, а затем створки окна захлопнулись и защёлкнулись на замок.

Оптимистов подпрыгнул ещё раз, в надежде увидеть знакомое круглое лицо, но увидел только злую морду бультерьера и острые зубы клацнули прямо перед носом Артёма Павловича.

Он попробовал то же самое проделать у других депутатских домов, но и там его ждало разочарование. А предпринимателей просить вообще о чём-либо бесполезно. Не потому что жадные, а потому, что прячутся всё время.

Оптимистов только к забору Лесорубова подошёл, увидел, как тот выпрыгнул из бассейна, высоко-высоко, и в нору в земле нырнул. И быстро-быстро в ней куда-то пополз. И даже живот размером с пивную бочку не помешал ему чёрными ходами уходить.

Артём Павлович даже не успел крикнуть, что Лесорубов хороший. Да и крикни, не известно, чем бы всё закончилось.

К мэру ещё хотел Оптимистов обратиться. Только старого мэра посадили, а нового мэра саму все на машинах катают. У неё и машины своей нет. И квартиры тоже. Ничего у неё нет. Ни кольца, ни платья, ни подружек невесты. Она в инстаграмме каждое воскресенье об этом пишет, а каждый понедельник на планёрке стирает записи.

Пошёл Оптимистов пешком в город и, как только вышел на дорогу лесную, темнеть вдруг стало необычно быстро. И чем дольше Артём Павлович шёл, тем быстрее темнело и страшнее становилось ему. И как-то подозрительно деревья заскрипели вокруг, и ветер холодный подул, и захохотал какой-то филин горбатый в лесу. И так жутко стало Артёму Павловичу, что подумал, что, наверное, утром посветлу, с первыми лучами солнца, когда филин горбатый уснёт и ветер потеплеет, пойдёт за лексусом и без него не вернётся. А пока вернётся по-быстрому на дачу и пересидит в доме до утра.

Прибежал Оптимистов к даче своей, подёргал дверную ручку, забор перелез почему-то, хотя калитка обычным пинком ноги открывается, прокрался к дому и видит, что электроэнергию уже дали. Его жена и дочь сидят за столом кухонным, из самовара чай в кружки фарфоровые наливают и пьют его с пряниками усть-илимскими.

Попробовал Артём Павлович дверь в дом открыть – заперто. Постучал – не слышат жена с дочерью, пряниками хрустят и чаем швыркают. Они и ядерный взрыв не услышат, пока чая не напьются.

Постучал Оптимистов в окошечко, нежно так, чтобы не пугать женщин своих дорогих, и затаился, ждёт, когда обратят на него внимание.

А женщины только на чай дуют и пряники грызут.

А Варвара рассказывает:

– А я вообще пряники не люблю. Если бы они были мармеладом или курагой, тогда – другое дело.

– Или котлетами, – отвечает жена Оптимистова.

– Самая лучшая котлета – которая из мяса. А без мяса – это вообще не котлеты. Это хлеб или продукты брожения.

– Хлеб – котлеты – понятно, – говорит жена Оптимистова. – А продукты брожения почему?

– А почему хлеб – понятно? Мне вот не понятно. Если уж котлета, то из мяса. А не из мяса – котлетой зваться не имеет права морального.

Послушал Артём Павлович, о чём говорят его женщины дорогие, и понял, что стучать надо громче. Постучал, а женщины его дальше чай пьют и никак на его сигналы не реагируют.

Решил постучать Оптимистов совсем громко, и слышит:

– Варварушка, закрой шторки, а то дятел какой-то по стеклу стучит.

Психанул Артём Павлович и как стукнет со всей силы по стеклу. А оно пластиковое, то есть не бьётся. Зато боль такая сильная прошила руку Оптимистова от запястья до самого плеча, что Артём Павлович закричал:

– Я не дятел!

А за пластиковым окном не слышно ничего. И Оптимистов ничего не слышал – по губам читал. Задёрнула Варвара шторы, и сели они дальше чай пить и про котлеты рассуждать.

Ничего этого Артём Павлович не узнал, конечно.

Услышал только, как филин горбатый закричал в ночи страшное что-то, похожее на: «Где тут дятел?! Где тут дятел?!», и побежал в баню, залез в парилке на верхнюю полку, скрутился калачиком и уснул тревожным сном.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.