Записки Ночного Ангела

Состояние деда определить никто в нашедшей группе не смог… «вроде спит».

Понятно, что пострадавший без сознания. Мы с Кипятком выдвигаемся на эвакуацию. Нюра упорно просит всех оставаться на месте обнаружения, до подхода нашей группы, для организации эвакуации. Нашедшие обычно не совсем адекватны по причине адреналиновой бури и довольно часто пытаются вынести пострадавшего в другую сторону от штаба. И такие случаи были не единожды.

Но, несмотря на все просьбы Нюры, за сто пятьдесят метров до точки обнаружения мы встречаем всю группу с пострадавшим на носилках. В петли вставлены две осиновые жерди, и носилки несут четверо. Вся процессия медленно двигалась навстречу нам.

Дед лежал во всей своей сырой одежде, накрытый пленкой «спасательного одеяла». Глаза закрыты, дыхание медленное, руки согнуты в «позе боксера». Тело напряжено, как струна. Кожа синюшно-бледная. Пульс на лучевой артерии не определяется. Налицо все признаки гипотермии тяжелой степени. Впереди всего этого шествия Стрекоза и Булка, обе смотрят в навигаторы. В тот самый момент, когда мы подошли к группе вплотную, одна из жердей с громким треском переламывается пополам. Я каким-то чудом успеваю схватить лямки носилок и не даю упасть пострадавшему на землю. Произошедшее дало время уложить носилки в траву и быстро осмотреть пострадавшего. Кипяток идет в начало колонны, чтобы контролировать направление движения.

Мне достались две лямки в ногах. Смотря под ноги, дабы не упасть самому и не стать причиной падения для пострадавшего, я совершенно потерял счет времени. Наконец вся процессия уперлась в забор СНТ, в серых досках которого была проделана небольшая, но надежно закрытая дверь, в которую мы и постучали.

– Кто там еще?! – донеслось из-за забора.

– Спасатели! – после некоторой паузы ответил кто-то из головы колонны.

Естественно, никто с той стороны этому заявлению не поверил, и всем пришлось тащиться вдоль забора в поисках другой, уже незапертой, калитки. Таковая, впрочем, скоро нашлась и, перетоптав грядки с морковью и капустой, процессия вывалилась на дорогу, идущую внутри садового товарищества. Мы шли по ней не меньше километра, но так и не приблизились к штабу. Напротив, мы от него прилично отдалились.

Я попросил Кипятка позвонить Нюре и переориентировать скорую в это СНТ.

Выйдя к пожарному водоему, мы опустили носилки на деревянный помост. Все внезапно отошли от пострадавшего и закурили. Я грохнулся на мокрые доски помоста, и принялся за подробный осмотр и переодевание пострадавшего в сухую одежду из эвакуационной укладки, находившейся у меня в ранце за спиной. Сверху хлестал ливень, заливая мне глаза, холодный пронизывающий ветер выбивал из меня остатки тепла, заставляя мои пальцы скрючиваться на морозе. Пострадавший стремительно угасал. Я посчитал пульс – тяжелая брадикардия, менее тридцать ударов в минуту. Времени все меньше. Преодолевая гипертонус, который уже совсем походил на трупное окоченение, я сдергивал с пострадавшего мокрый, прилипший плащ. Зрелище со стороны выглядело жестоко. Распростертый на помосте пострадавший и склонившаяся над ним фигура с ножом, кромсающая рукава и пуговицы. Первыми из оцепенения вышли девушки.

– Ну что вы все стоите! Ну помогите же вы!

Пара бойцов, стряхнув с себя ступор, грохнулась на колени рядом со мной, и дело пошло быстрее. Стянув с пострадавшего мокрые тряпки, мы укутали его в сухие пледы и накрыли сверху спасодеялом, которое должно защитить его от ветра и дождя.

В тот момент, когда мы закончили, послышалась сирена скорой помощи. Машина влетела на перекресток рядом, развернулась и подъехала задним ходом прямо к нам. Из скорой вышел водитель и фельдшер.

– Вот черт… – сказал я про себя.

Неполная бригада. Пустая машина… не довезут. Пока мы грузили пострадавшего в нутро Газели, я успел заметить самое печальное. Несмотря на то, что мы изолировали пострадавшего от действия холода, его состояние продолжало ухудшаться. Кожа посинела, губы стали черными. Плохой признак, очень плохой. Организм сдается. Тело пострадавшего изгибается в одной чудовищной судороге. Двери скорой закрываются, и машина, включив сирену, уезжает по лесной дороге.

Мне грустно… я понимаю, что это конец.

Дочь пострадавшего, узнав, что деда нашла Стрекоза, сует ей незаметно для всех деньги в карманы куртки. Вовремя заметившая это Аня, достает их и возвращает дочери грибника со словами: «Мы денег не берем, а Вам еще пригодятся». Стрекоза еще не в курсе, но я уже знаю, что она, что называется, напророчила. Естественно, не со зла, и, естественно, вовсе не имея в виду ничего плохого. Никто, кроме меня, пока вообще не понимает сути происходящего. Вокруг веселье и рассуждения на тему «мы сделали все, что могли». Группы медленно движутся к штабу в соседнее СНТ, бурно обсуждая произошедшее.

Мне тяжело идти, я понимаю, что довольно сильно замерз. Придя последним, я вижу продолжающуюся в штабе бурную радость. Чтобы никого не огорчать, я тихо отзываю в сторону Нюру.

– Нюр, не выживет он. Там все совсем плохо.

– Ты уверен? – тревожно смотрит на меня Нюра и, встречаясь со мной взглядом, понимает, что это без сомнений.

– Точно, Нюр. Точно.

Нюра медленно идет к штабу, натужно улыбается разъезжающимся поисковикам и каждому говорит «спасибо».

Позже пришла информация, что пострадавший скончался.

Этот случай заставил меня всерьез взяться за изучение гипотермии. Полгода я потратил на перевод статей и переписку с Принстонским университетом, въедливо изучая их труд под названием «Борьба с гипотермией», принятый в качестве учебника по всему миру.

Так или иначе, события этого поиска очень сильно изменили наше отношение к холодовой смерти и заставили нас всерьез задуматься о способах предотвращения подобного в дальнейшем.

Моя «Зона комфорта»

Придя в первую, тренировочную зону, я уже отошел от оцепенения и пребывал в полной уверенности, что вот теперь я точно нормально со всем справлюсь. Главное – это преодолеть первый психологический барьер, а дальше все должно пойти как по маслу. Как сильно я ошибался в тот момент, я пойму уже скоро и больше не буду пребывать в состоянии самоуверенности. Я наивно полагал, что опыт пилотирования самолетов мне однозначно поможет в освоении вертолета, но как показала практика, я очень сильно заблуждался.

Извещение по безопасности SN-29 – «пилоты самолетов – категория повышенного риска при пилотировании вертолетов».

– Заход на асфальт, – сказал Дима и посмотрел на меня выжидающим взглядом.

– Выполняю с курсом двести семьдесят, – ответил я, оценив предварительно ветер на площадке.

Так… я собрался и начал строить «коробочку» захода, как делал это много раз на самолете. Подходы открыты, но между третьим и четвертым разворотом поселок, над которым летать не желательно, значит, буду строить вход в глиссаду ближе, а это сильно укорачивает заход, и мне нужно будет потерять высоту заранее, при этом не превысив скорость на заходе. Глиссада получается довольно крутой, но, оценив параметры, я прикинул, что успею потерять высоту до воображаемого торца ВПП, потом выровнять и прийти к точке посадки уже на нужной скорости. На третьем развороте я уже собрал все стрелки на приборах, выбрав параметры работы двигателя для удержания скорости и потери высоты, вышел к четвертому развороту и, как положено, отдал ручку от себя, воткнув нос вертолета в торец, теряя высоту, стараясь догнать глиссаду. Скорость немедленно начала расти. Привычно я исправил это, убрав газ. При этом я совершенно не сомневался в том, что действую абсолютно правильно. Скорость растет – убираем обороты, скорость падает – добавляем и держим… держим пространственное положение, не позволяя воздушному судну рыскать носом и поправляя креном курс. Идем точно в «торец ВПП». При этом для себя я отмечаю, что глиссада все равно получается очень крутой, неестественной… и даже страшной. Макушки деревьев проносятся под самым брюхом вертолета, инстинктивно хочется поджать ноги. Я никак не могу справиться с нарастающей скоростью. Мне ничего не остается, кроме как взять ручку на себя, чтобы погасить поступательную составляющую, вертолет тут же бодро взмывает и теряет скорость практически до двадцати узлов, и я инстинктивно дернул шаг-газ вверх, добавив мощности на двигатель. Кошмар любого пилота самолета. Потеря скорости на заходе. Собственно, в нормальной ситуации это бы означало только одно – сваливание. Потеря скорости однозначно приводит к потере подъемной силы крыла, и самолет после этого уже не летит, а падает вниз. При этом вытащить его двигателем на такой высоте уже не получится. Просто не хватит высоты на набор скорости. Я уже представил себя в горящих обломках внизу. Траурные ленточки на венках «от друзей», «он потерял скорость на заходе» и тому подобное. Вопреки ожиданиям, вертолет не рухнул, а продолжал двигаться вперед по курсу, набирая при этом высоту, которую я так старательно до этого терял в попытках догнать глиссаду. Я снова сунул ручку от себя, чтобы исправить взмывание, но было поздно. Я уже видел, что просто не успеваю потерять высоту и погасить скорость к точке приземления.

– Уход на второй, – доложил я Диме, чтобы он не сомневался в моих намерениях.

– Да мы же не на самолете! – возразил он и перехватил управление.

Через 5 секунд мы были на земле, точно в центре белого круга, обозначавшего посадочную площадку. Все, чему научила меня авиация до этого момента, полетело к черту. На самолете твоя задача – подобрать параметры и сохранять их вплоть до касания. Именно так получаются красивые мягкие посадки. На вертолете такого быть не должно, стрелки твоих приборов не должны стоять на месте, они должны двигаться в едином ритме, постепенно должна уменьшаться путевая и вертикальная скорость, и к точке касания ты должен прийти с нулевыми показаниями. И вот умение рассчитать глиссаду так, чтобы она приводила тебя к посадочной площадке именно с такими значениями, очень сильно отличает пилотов самолетов от вертолетчиков. Дима взял управление и дважды зашел на площадку, комментируя все свои действия и показания приборов, чтобы я смог запомнить алгоритм, а главное – визуально понять, как выглядит глиссада вертолетного захода. Она в результате оказалась куда более крутой, чем я рассчитывал первоначально. В результате первые мои заходы давались мне с трудом. Я часто то недолетал до посадочного круга, то проскакивал его, пытаясь исправить свои же ошибки. И так или иначе, непреднамеренно пытался сделать глиссаду более пологой по образу и подобию привычного, безопасного (в моем понимании) самолетного захода. Добившись от меня, наконец, хотя бы подобия грамотного захода с разными курсами на асфальт, Дима угнал меня на спортплощадку первой зоны. Та представляла из себя некошеное поле с квадратом лент и конусов в центре, в окружении леса.

– Посадка в квадрат, – скомандовал Дмитрий.

– Посадка в квадрат, – упавшим голосом повторил я его слова уже в виде квитанции.

Посадка в поле… первая в жизни. «Попробую сделать так, чтобы было красиво», – подумал я.

2014. Новая Москва

Очередной грибник пропал в известном многим, кто занимается поисками, СНТ «Троица», что находится в Новой Москве, недалеко от малой бетонки.

Как обычно, я звоню Володе, и он, как обычно, готов сорваться со мной в лес. Забираю его из его трижды проклятого Одинцово и вместе мы едем по бетонке до места назначения, параллельно выкачивая карты и мониторя форум на предмет, кто там приедет и что вообще планируется за поиск. К точке штаба уже едут помимо нас несколько экипажей, а на месте находится неизвестный нам координатор Екатерина с позывным «Катя-Кошка». В то время новые координаторы появлялись, как грибы после дождя. Методик обучения еще не существовало, и набирали всех по принципу «можешь – делай». Народу подъезжало не очень много, а новый координатор точно не знал, кто мы такие, поэтому, нервничая, Екатерина набрала на телефон Грише:

– Edward и BVS едут. Это кто такие? – спросила она, не зная, чего ждать от двойки, которая была в тридцати минутах от места.

– Это наши, лесные. Лоси. На любую задачу! – успокоил ее Гриша.

Мы припарковались чуть поодаль от штаба и начали переодеваться. Поскольку я практически не в состоянии запоминать лица, точнее, мне нужен для этого веский повод и некоторое время в процессе общения, я не хожу в штаб за задачами. Володя для этого подходит больше. Он с ходу врубается в толпу и, раздвигая всех в стороны, спрашивает веселым басом: «Есть чо?» Выслушав вводные и обведя глазами карту, он выбирает самый адский кусок или маршрут и возвращается к машине. Мы дважды проверяем оборудование, сверяем позывной и уходим в лес. За нами смыкаются ветки елей, и весь остальной мир перестает для нас существовать. Ночной лес обволакивает нас своей тишиной и сыростью, и мы просто идем, вдыхая его запах. Мы можем идти и пять, и десять километров кряду, временами останавливаясь на перекур. В такие минуты мы сбрасываем с себя рюкзаки и разгрузки, усаживаемся на какое-нибудь поваленное дерево, и, выключив свет фонарей, слушаем лес. Ночной холод быстро пробирается через мембрану к телу и начинает щекотать спины, намекая на то, что пора продолжать маршрут.

Ночной поиск отличается от дневного. Как бы ни было холодно, наши пострадавшие часто засыпают и не слышат группы, проходящие порой от них в нескольких десятках метров. Поэтому шансы на обнаружение пострадавшего ночью сильно падают. Мы идем по самым дальним просекам зоны поиска. Наш маршрут будет не меньше десяти километров. По просеке идти легко, в тех краях они довольно чистые, и на них прекрасно видны следы. На такой дальности наши рации практически всегда молчат. Крайне редко какая-нибудь из групп подходит к нам настолько близко, что мы различаем слова вместо шума.

Белый шум. Он всегда есть в эфире. Стоит приоткрыть шумодав, и он тут же начнет мурлыкать в динамике радиостанции. Шум теплый. В ночном лесу он как ниточка, соединяющая тебя с цивилизацией. Все вокруг тебя дикое, косматое, мокрое и холодное, а этот шум… он греет. Я часто убавляю громкость до минимума и слушаю шум на привале. На очередном перекуре мы решаем испытать теплоиды. Температура упала ближе к нулю, и для испытаний было самое время. Химические одноразовые грелки. До того момента они не были столь доступны, но после их можно было купить уже в любом магазине спорттоваров. Вскрыв по две штуки, мы выбираем самые нелепые места для испытаний. Володя прилепил себе на спину и грудь, я же решил засунуть их в подмышки. Логика была проста. Прямо там, в подмышках проходит плечевая артерия, и, нагревая кровь именно в этом месте я, в теории, должен получить теплые руки. В принципе, так оно и получилось. Уже минут через двадцать у меня перестали мерзнуть пальцы. Володя восхищался тем, что у него вспотела спина, которая до того момента скорее мерзла. Испытания прошли удивительно удачно. Практически незаметно для себя, мы вышли на обратный маршрут к штабу. Уже когда до выхода оставалось менее километра, мы столкнулись в лесу с одной из групп, состоявшей целиком и полностью из новичков. Одетые, как разгромленный партизанский отряд, они шли, постоянно спотыкаясь и ворча… это явный признак начинающейся гипотермии. Как они умудрились замерзнуть в движении, стало ясно при детальном рассмотрении. Девочки в джинсах и «пластмассовых» курточках, не закрывавших даже пупок, летние кроссовки. Типичная ошибка новичка – нацепить непригодные для поиска в лесу шмотки и обувь. Посмотрев на их задачу и на их состояние, мы с Володей, не сговариваясь, развернули их в штаб. В таком виде они не то что не закроют квадрат, а еще и сами будут нуждаться в помощи. К тому же… мы уже прокричали тот кусок леса, который предназначался им для работы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.